В.О. Ключевский

К. Лоренц показал, что у предков человека, лишённых клыков, рогов, копыт и иных естественных орудий, инстинктивный запрет на убийство себе подобных (“инстинкт волка”) был слабо выражен. Все “тяжеловооружённые” хищники должны обладать высокоразвитыми механизмами торможения, которые препятствуют уничтожению вида. В предыстории человека убийство было невозможно, и запреты были не нужны. Удивительно, что люди, будучи лишены естественных тормозов и наращивая мощь искусственных орудий, не только не истребили друг друга, но и превысили численно все природные ограничения (Лоренц 1998: 220).

Кроме того, в сравнительно-антропологических исследованиях внутривидовой агрессии Е. Уилсона было установлено, что даже среди сильных хищников (львы, гиены, лангуры), количество внутривидовых убийств на единицу популяции превосходит количество таковых среди современных людей. Это оказалось неожиданным:

ö хищники обладают более мощным инстинктом на убийство особей своего вида, нежели человек;

” плотность проживания в природе несравнима, например, с городской, а концентрация населения вызывает рост агрессии;

@ несопоставимы “инструментальные” возможности[129] (Лоренц 1998: 10; Назаретян 2000: 142-143, 2001).

Кроме того, по последним подсчётам российских учёных, во всех войнах ХХ в. погибло 110-140 млн. человек. Но эти чудовищные числа составляют менее 1,5% живших на планете людей (около 10 млрд. в 3 поколениях). Примерно такое же соотношение имело место в ХIХ в. (30-35млн. на 3 млрд.) и, по-видимому, в ХVIII в., но в ХII-ХVII в. процент жертв был выше. Самые осторожные оценки обнаруживают парадокс: с ростом убойной силы оружия, плотности населения процент военных жертв в истории не возрастал (Назаретян 2000: 143, 2001).

Всё это позволило учёным предположить наличие культурно-психологического фактора, компенсирующего рост могущества и повлиявшего на сохранение гоминид, которые нарушили баланс агрессии и торможения. Учёные предположили общеисторическую зависимость между технологическим потенциалом общества и уровнем выработанных культурой механизмов саморегулирования. Были выявлены и факты катастрофического развития событий в случаях, когда указанная корреляция нарушается.

В феврале 2000 г. В.И. Аршинов и А.П. Назаретян приняли участие в научно-практических семинарах, которые проходили в г. Сыктывкаре. А.П. Назаретян рассказывал о 3 типах цивилизаций в истории.

• “Двоечников”, не сумевших стать мудрее, ответственнее, добрее, суровая школа истории выбраковывает. Такие цивилизации были разрушены “внешними” и “внутренними” варварами, погублены эпидемиями и голодом, засыпаны песками.

• Но школа истории не жалует и отличников. Отличники это те, у которых средства сдерживания опережали технологический потенциал, например, Китай. Китайцам задолго до европейцев были известны компас, порох, нефтяные скважины, но технические изобретения использовались для развлечений. Китайская цивилизация была надолго замкнута на себя, избавившись от эволюционных кризисов, но такой застой не мог длиться вечно. Рано или поздно такое общество становится жертвой внешних обстоятельств или природных катаклизмов (Назаретян 1996: 94-102, 2001).

• Через горнило истории пробираются “троечники”, которые учатся на опыте истории, учатся драматически медленно, как слепые котята (М. Волошин).

С позиций теории УИ историю развития мировых цивилизаций условно можно представить следующим образом:

1) в силу некоторых обстоятельств общество начинает бурно развиваться, растёт население, растут потребности, формируется мироощущение безграничных возможностей;

2) усиливается нагрузка на природную, социальную среду;

3) рано или поздно иллюзия неисчерпаемости вступает в противоречие с реальной ограниченностью ресурсов, когда растущий энергетический потенциал технологий превосходит возможности регуляции, общество вступает в полосу кризиса;

4) растёт экологическое, социальное, политическое напряжение, накапливается потенциал “ненависти среды”;

5) далее – либо гибель цивилизации, либо перестройка технологических, организационных и информационных параметров, но и тогда цивилизация всё равно умирает, но в муках рождения нового общества.

Так вырисовывается общесоциологическая зависимость: чем выше потенциал производственных и боевых технологий, тем более совершенные механизмы сдерживания агрессии необходимы для выживания общества.

Эту зависимость между силой, мудростью и выживанием, диспропорция которых выше определённого порога, грозит гибелью общества, А.П. Назаретян назвал гипотезой (законом?) техно-гуманитарного баланса. Работа по проверке гипотезы продолжается. Гипотезу можно представить математически:

S^i[130] =¦¹(R[131])/¦ ² (Т[132]) (1), где:

Sⁱ – способность социума избегать антропогенных катастроф, “внутренняя” устойчивость, гомеостаз;

R – качество механизмов саморегуляции;

Т – технологический потенциал; ¦¹ и ¦ ² – функции.

Предполагается, что Т>0, поскольку при нулевом уровне технологий мы имеем дело не с социумом, а со стадом, где действуют биологические законы. При низком уровне технологий предотвращение кризисов обеспечивается примитивными средствами культурной регуляции (в первобытных племенах). Устойчивой до застойности может оказаться цивилизация, у которой качество саморегуляции превосходит мощь технологий (Китай). Рост величины в знаменателе повышает вероятность антропогенных кризисов, если не компенсируется ростом показателя в числителе.

Уравнение (1) отражает только “внутреннюю” устойчивость, технологический потенциал здесь – негативный фактор, при исследовании факторов “внешней” устойчивости социума – иная картина:

S^с[133]=g (Т…)(2)

Растущий технологический потенциал делает социальную систему менее зависимой от внешних колебаний, но вместе с тем более чувствительной к внутренним колебаниям, т. е. к состояниям массового и индивидуального сознания (Моисеев 1998: 168; Назаретян 1996: 90-95, 1999 № 2: 118, №4: 141-142, 2001).

Вырисовывается обобщённая схема обострения антропогенных кризисов при нарушении техно-гуманитарного баланса. Кризис является катализатором Э: качественные изменения в системе происходят потому, что её отношения со средой заходят в тупик. Общеэволюционная схема кризисов следующая: поддержание неравновесных процессов оплачивается разрушением среды, экспансия на среду вызывает исчерпание ресурсов среды. Преодолевается кризис формированием дополнительных антиэнтропийных механизмов, но новые параметры нагрузки на среду вызывают новый кризис.

Пока центральным субъектом Э была биосфера как единая система, обновление антиэнтропийных механизмов обеспечивалось умножением экологических ниш, возникали трофические циклы с постоянным взаимовлиянием и ограничением. Вставшие на путь систематического использования орудий, гоминиды вырываются из цикла природной регуляции и обретают экзотическую для живого мира способность к самоистреблению.

Орудийная, инструментальная, технологическая деятельность вызывала кризисы, сущность которых заключалась в том, что растущий энергетический потенциал технологий превосходил возможности регуляции и ограничения. Для преодоления подобных кризисов необходимо было совершенствовать нравственный, гуманитарный потенциал, создавать новые механизмы сдерживания собственного могущества, в противном случае начинается процесс надлома и распада (Гумилёв 1990; Тойнби 1991: 231; Григорьев 1991; Назаретян 1996: 74-85, 1999 №2: 118, 2001).

В работе А.П. Назаретяна Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры. (Синергетика исторического прогресса) описано несколько переломных эпизодов человеческой истории, когда передовые культуры, справившись с антропогенными кризисами, прорывались в новые исторические эпохи.

 Ограничение внутристадной агрессии за счёт переноса её на “чужаков” – следствие первого кризиса АСГ: искусственные средства нападения превзошли естественные средства защиты. Наши предки могли себя уничтожить, тогда стали формироваться зачатки нравственности – механизма защиты вида (Моисеев 1994: 134; Лоренц 1998; Назаретян 1999 №2: 119).

‚ Кризис верхнего палеолита и неолитическая революция, которая привела к смене нормативного геноцида, людоедства и пониманию “экономической” ценности “чужой” человеческой жизни (человека открыли в процессе его порабощения).

ƒ Революция осевого Вр (середина 1 тыс. до н. э.): появление мыслителей, изменивших облик культуры. Авторитарное мифологическое мышление впервые стало вытесняться мышлением личностным, оформились общие представления о добре и зле, о личности как носителе морального выбора, сформировалась совесть как альтернатива богобоязни. Осевому Вр предшествовало вытеснение дорогостоящего, тяжёлого бронзового оружия дешёвым и лёгким железным, что позволило вооружать не только профессиональные армии, но и народное ополчение. Войны сделались чрезвычайно кровопролитными, а это при сохранении прежних ценностей и норм грозило крахом наиболее развитых обществ. Духовная революция осевого Вр стала ответом культуры на опасный разрыв технологическая мощь – прежние механизмы самоограничения (Ясперс 1994: 32; Назаретян 1996: 80-84, 1999 №2: 119).

„ Промышленная революция, сопровождавшаяся развитием идей гуманизма, равенства, демократии и права, становлением ценностного отношения к феноменам войны и мира стала ответом на затяжной кризис сельскохозяйственной культуры в Европе XII-XVII в. Кризис проявлялся в бесконтрольном экстенсивном росте, разрушении экосистем, смертоносных массовых эпидемиях.

Технологические новшества[134], внедрение новых культур[135], прогресс в военном деле[136] приводят к подъёму сельского хозяйства и росту населения[137]. Поскольку феодальное хозяйство допускало только экстенсивный путь развития, расширяются обрабатываемые площади. Лесной покров Европы стал быстро сокращаться. В городах не было очистных сооружений. Начали расти свалки, реки превращались в сточные канавы. По разным странам прокатилась волна городских бунтов, эпидемия чумы унесла жизни в середине ХIV в. унесла жизни около 24 млн. жизней.

Начинается первый явно энергетический кризис: сокращение лесного покрова привело к дефициту дров. В поисках альтернативы набрели на каменный уголь. Шахты требовали мощных насосов для откачки воды, заменили лошадь паровой машиной, изобретение которой повлекло рост технических возможностей. Начиналась эпоха индустриализации, второй волны (Тоффлер1999).

Промышленная революция подобно неолитической революции означала оптимизацию отношений общества с природой[138], она дала новый импульс демографическому росту, новым амбициям человека. Но разрешение сельскохозяйственного кризиса стало началом дороги к следующему (Назаретян 1996: 86-90, 2001).

Но это не означает, что получается замкнутый круг: новые щадящие технологии – новый рост экспансии – путь к очередному кризису. Окружность вытягивается в спираль: с информационным обогащением расширялась сфера ненасилия, увеличивалась терпимость, способность к компромиссам. Новые ценности и нормы закреплялись необратимо, хотя всплески древних форм поведения и проявлялись, но полностью их реанимировать было уже невозможно[139]. Кроме того, Ж. Пиаже была показана вероятностная зависимость между интеллектуальным и нравственным ростом личности. Есть исследования, анализирующие соотношение когнитивных и моральных рядов сознания (Воловикова, Ребеко 1990; Назаретян 1999 №2: 120).

Но социальный прогресс – не изначальный путь к совершенству, не самоцель, ради которого допустимы любые жертвы, но средство выживания. В начале 3 тыс. технологический интеллект снова достиг такого могущества в управлении энергией окружающего мира, которое не обеспечено адекватными механизмами сдерживания социальной и экологической агрессии. Носитель разума опять стал смертельно опасен для самого себя. В этих условиях традиционная культура, формы морали построенные на дихотомии “они-мы” становятся неадекватными (Назаретян 1996: 94-95, 1999 №2: 120, 2001; Социально-исторический прогресс 1999; УИ 2001).

Э. Тоффлер в книге Третья волна выделяет 3 цивилизации, волны в истории: аграрная, индустриальная и цивилизация будущего, информационная, контуры которой просматриваются сегодня. Рождение новой цивилизации есть разрешение современного кризиса (Тоффлер 1999).