Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник.
Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI – XVII вв. (опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время).
Борис Годунов. Образцы прошлого.
Иван Грозный (1530- 1584).
Прошлое русского севера. Очерки по истории колонизации Поморья.
Москва и Запад в XVI – XVII вв.
Петр Великий. Личность и деятельность.
Лекции по русской истории.
Учебник русской истории.
Концепция Смуты. История Смутного времени стала главной темой исследований С.Ф. Платонова. Свою магистерскую диссертацию он намеревался посвятить «тому общественному движению, которое создало ополчение князя Дмитрия Пожарского и в нем образовало устойчивое Временное правительство». Однако он прочно усвоил мысль своих университетских учителей о том, что всякое серьезное исследование в области древней русской истории невозможно без тщательной разработки источников. Поэтому С.Ф. Платонов, избирает в качестве объекта исследования памятники Смутного времени, состав и происхождение которых были совершенно не изучены в тогдашней историографии. Для решения поставленной задачи и написания диссертации «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. Как исторический источник» ему понадобилось привлечь более 60 произведений русской письменности XVII в., изученных им по 150 рукописям. Многие источники такие как, например, Временник дьяка Ивана Тимофеева или мемуары Ивана Хворостина, оказались открытием для науки. Работа над источниками по истории Смутного времени заняла у молодого ученого около 8 лет.
В предисловии к источниковедческой работе Платонов отмечает вопросы, которые он ставит перед собой при изучении каждого памятника:
- определить время его составления и указать личность составителя;
- выяснить цели, которыми руководствовался составитель и обстоятельства, при которых он писал;
- найти источник его сведений;
- характеризовать приблизительно степень их общей достоверности или правдоподобности рассказа.
При определении темы своей докторской диссертации – «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI – XVII вв. (опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время)» - С.Ф. Платонов исходил из высказанной С.М. Соловьевым «широкой исторической идеи», согласно которой начало новой России следует искать не в реформах Петра I, а в событиях Смутного времени с его политическими катастрофами и потрясениями. Московская Смута, утверждал Соловьев, представляла последний момент борьбы старых родовых «начал» с новыми государственными, после чего государственные «начала» восторжествовали окончательно. С.Ф. Платонов хорошо понимал узость и недостатки «Юридического» объяснения русской истории и явно под влиянием В.О. Ключевского искал, по его словам, «в древнерусской жизни движение и борьбу идей, искал конкретных отношений общественного верха и низа, господ и управляемой массы, капитала и труда». Так, в диссертации С.Ф. Платонова ясно обозначилась другая, отсутствующая у С.М. Соловьева и других представителей «юридической» школы линия исследования, связанная с изучением «общественного строя и сословных отношений».
Требовалось, как писал о задачах исследования сам С.Ф. Платонов, «на фактах» показать, когда и как «погибал в Смуте старый порядок» и в каких формах возникал порядок «новый» в условиях которого и создалось «современное государство». «Из очередных задач русской историографии, - отмечал он, - эту задачу надлежало считать одною из самых важных. Именно она и двигала меня в моих Очерках по истории Смуты».
«Очерки» С.Ф. Платонов считал высшим научным достижением всей своей жизни. Эта работа определила его место в среде деятелей русской историографии.
Обширность избранной темы и наличие значительной литературы о Смуте побудили С.Ф. Платонова придать своей книге очерковый характер и, обойдя много раз описанные, всем известные «внешние подробности событий», сосредоточить основное внимание «на изображении деятельности руководивших общественной жизнью кружков и на характеристике массовых движений».
В основу своего труда С.Ф. Платонов положил схему В.И. Ключевского, согласно которой отличительной особенностью Смуты является то, что в ней «последовательно выступают сверху вниз» все классы русского общества и выступают «в том самом порядке, в котором они лежали в тогдашнем составе русского общества», причем в Смуте они появляются дважды: сначала для разрушения, а затем уже для восстановления государственного порядка.
Многие исследователи отмечают, что С.Ф. Платонов взял у О.В. Ключевского и основные вехи намеченной им периодизации Смуты с разделением ее на три периода:
1. 1598 - 1606 гг. – династический (борьба за Московский престол);
2. 1606 - 1610 гг. – социальный (разрушения государственного порядка или социальной борьбы);
3. 1611- 1613 гг. – национальный (борьба за национальность, или восстановление порядка).
Нужно заметить, что корни этой схемы надо искать не столько у Ключевского, сколько в источниках «Новом летописце 1630 г. и русской книжности XVII вв. К тому же Платонов подразделил Смуту на 8 «более частных моментов»:
боярская смута,
смута в воинской массе,
начало открытой общественной борьбы,
разделение государства,
падение Тушинского и Московского правительств,
установление польской диктатуры в Москве,
первое земское правительство, второе
земское правительство и его торжество.
Более того, Платонов расширил рамки Смуты. Он выделил период скрытой Смуты, начавшейся сразу после смерти Ивана Грозного, интригами, направленными на то, чтобы захватить влияние и власть во дворце. Открытая Смута началась с прекращением династии Рюриковичей.
В.О. Ключевскому следовал С.Ф. Платонов и в своем стремлении взглянуть на события «Смуты» сквозь призму социальной борьбы, а также в попытке определения социального и национально-освободительного моментов в ее истории. Отталкиваясь от мысли В.О. Ключевского в том, что в основе Смуты лежала «социальная рознь», порождаемая «тягловым строем» Московского государства, приведшая к тому, что, начавшись с раздоров после смерти Ивана Грозного среди его родни, Смута переросла, в конце концов, в открытую «социальную борьбу» в период восстания И.И. Болотникова, С.Ф. Платонов подошел к Смуте как к сложному социальному и политическому кризису в стране, истоки и последствия которого далеко выходили за рамки начала XVII в.
С.Ф. Платонов для выяснения истоков Смуты вступительная часть «Очерков» посвящает «географическому обзору» и социально-политическому кризису Московского государства во второй половине XVI в. В основе этого процесса лежало, по С.Ф. Платонову, систематическое подчинение правительством в видах усиления обороноспособности страны «рабочей», «трудовой массы».
Резкое возрастание в 1570 – 1580-х гг. численности служивого сословия в стране и связанная с этим массовая и беспорядочная раздача в частные руки черносошных и дворцовых земель, резко ухудшило положение сидевшего на этих землях населения и вызвало, в конечном счете, бегство его на Украину, южную окраину государства, в связи с чем были приняты и первые меры правительства «к укреплению крестьян» в конце XVI в., хотя до «полного и категоричного» провозглашения крестьянской крепости оно, по мнению С.Ф. Платонова, и не дошло». Важное значение в этой связи придавал С.Ф. Платонов «экономическому закабалению» владельцами своих крестьян и быстрому развитию в конце XVI – начале XVII в кабальной службы. Так, впервые в отечественной науке в книге С.Ф. Платонов со всей определенностью была поставлена одна из центральных проблем советской историографии Смуты – проблема формирования крепостного права и усиления феодального гнета как непосредственной предпосылки и движущей силы ее развития. (Продолжена эта тема в работах В.И. Корецкого, Р.Г. Скрынникова, А.А. Зимина и др.)
Вместе с социальным кризисом, рука об руку с ним, по С.Ф. Платонову, развалился и кризис политический, в основе которого лежали серьезные противоречия между знатным московским боярством, «боярами-княжатами», с их родовыми вотчинами и удельными традициями, и стремившейся к единодержавию царской властью. «Сокрушив» в ходе опричнины землевладение враждебных ему «бояр-княжат», Иван Грозный, по мнению С.Ф. Платонова, не только «бесповоротно» уничтожил «политическое значение» этого класса, но не внес те самым большую сумятицу в и без того запутанные поземельные отношения в стране.
К концу XVI в. были недовольны все: московская знать, пострадавшая от террора Грозного, дворяне-помещики, терявшие в результате оттока населения из центра рабочую силу, и «трудовая масса, недовольная потерей свободы и хозяйственным разорением, недовольство ее было направлено и против правительства и против бояр и дворян. Наиболее ярким выразителем этого политического и социального протеста было «Дикое поле» с его казацкой вольницей. В сложившихся обстоятельствах, делает вывод историк, случайное в сущности, совпадение «государственного расстройства» с «расстройством династии» положило начало смуте.
Свежий, нетрадиционный взгляд С.Ф. Платонова на опричнину как на «государственный переворот», в котором он в отличие от своих именитых предшественников С.М. Соловьева и В.О. Ключевского усматривал и определенный план и систему в действиях, направленных на разгром «удельной аристократии» не только логично вписался в разработанную схему Смуты, но и стимулировал интерес к этой проблеме последующих поколений русских историков, среди которых он нашел как сторонников (Р.Г. Скрынников), так и противников (А.А. Зимин, В.Б. Кобрин) такой интерпретации опричной политики Ивана Грозного.
Активное участие в событиях смуты «мелкого служивого лица, детей боярских, дворовых и городовых» и позволило С.Ф. Платонову по-новому, нежели это делали его предшественники, решить такой принципиальный вопрос, как итоги Смуты. Если по Ключевскому прекращение Смуты стало возможным в результате их примирения, чему способствовали казацкие и польские отряды, «медленно, но постепенно вразумляющие разоряемое ими население», то у С.Ф. Платонова дело обстоит как раз наоборот. «Верх и низ общества проиграли, а выиграли ее средние», «консервативные слои населения» в лице пожилого люда и тяглых посадских общин. Именно их ополчение «овладело Москвой, их начальники правили страною до царского избрания; ими, наконец, был избран царь Михаил» - к такому выводу пришел С.Ф. Платонов в результате своего исследования.
Вывод Платонова о поражении в Смуте «верха» и «низа» русского общества был прямо направлен против попыток В.О. Ключевского приписать московскому боярству начала XVII в. «конституционные стремления» и рассмотреть события этого времени сквозь призму «смутной и робкой потребности общества» в законом обеспечении лица и имущества от «усмотрения и настроения власти», так как «разгромленное» в Смуте боярство никаких ограничений царской власти. На чем настаивал Ключевский, навязать Михаилу Федоровиче, конечно же, не могло.
Положив основу своей диссертации схему Ключевского, Платонов выбросил из нее присущий этому ученому либерализм и все то, что было в ней от политики и не находило, по его мнению, должного подтверждения в источниках. Все это дает основание поставить под сомнение принятый в нашей историографии взгляд на «Очерки» Платонова как на дальнейшее развитии концепции смуты Ключевского и вполне определенно говорить уже о разработке Платоновым во второй половине 1890-х гг. на основе схемы Ключевского самостоятельной концепции Смуты, свободной от идеологических наслоений либерального толка. Эта же линия прослеживается и в тесно связанных с «Очерками» более мелких работах ученого 1900-х гг. – «К истории Московских Земских соборов» (1906г.), «Боярская Дума – предшественница Сената» (1910 г.) и др., в которых он не только продолжал отстаивать высказанную в «Очерках» мысль об отсутствии каких-либо серьезных оснований для утверждений о «формальном ограничении верховной власти» в начале царствования Михаила Федоровича, но и развивал мысль о широкой социальной базе новой династии.
Схема Смуты, предложенная Платоновым, была принята современной ему наукой. Конечно, книга эта далеко не исчерпала хранящегося в архивохранилищах и библиотеках документального материала, относящегося к теме исследования. Платонов внимательно следил за публикациями источников и литературы по теме. Однако на дополнение и исправление своего труда он не пошел. Концептуально «Очерки» были построены прочно, а пересмотр или уточнение частностей мало что давали. Тем не менее, когда уже в советское время представилась возможность публикации научно-популярного изложения «Очерков», Платонов воспользовался ею. В вышедшей в 1923 г. в Петрограде книге «Смутное время. Очерк истории внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском государстве XVI –XVII веков» им учтена не только появившаяся со времени первого издания «Очерков» литература, но и публикации источников по теме.
«Лекции по русской истории». Охватывают период с древнейших времен до конца XIXв. «Лекции» Платонова, являлись в начале века наряду с «Курсом русской истории» В.О. Ключевского настольной книгой студенческой молодежи и переиздававшиеся с 1899 по 1917 г. десять раз.
«Лекции» дают представление об общей концепции русской истории Платонова. О профессиональной культуре историка свидетельствует тот факт, что лекционному изложению русской истории свидетельствует введение к курсу, содержащее ответ на вопросы о предмете, методе исторической науки, очерк русской историографии
В курсе явно прослеживается приверженность Платонова основным установкам государственной школы, в основу которого он положил взгляды своих учителей об «органическом» развитии русской истории, ведущей роли государства в этом процессе и знаменитую теорию Б.Н. Чичерина о закрепощении и последующем раскрепощении государством сословии в России. Как и его великие учителя, Платонов также исходил из того, что отличительные черты истории каждого народа «создаются его природной и его первоначальной обстановкой». Как и они, он также искал в ней «коренных начал», «органическое развитие» которых собственно и составляет, Платонову, сущность русского исторического процесса. Таким «коренным началом», отправной точкой, определившей особенности русской истории на много столетий вперед, является по Платонову «военный характер» Московского государства. Уже в XIII веке определились, по мнению Платонова, «те обстоятельства, которые направляли в течение многих веков внешние стремления русского племени и его внутреннюю организацию». Обстоятельства эти – внешняя агрессия, когда почти одновременно с трех сторон великорусское племя было окружено врагами, действовавшими наступательно. «Главной задачей племени стала, поэтому самозащита, борьба не за свободу (она была отнята татарами), а за историческое существование, за целостность племени и религии. Эта борьба продолжалась сотни лет. Благодаря ей племя должно было принять чисто военную организацию и постоянно воевать на три фронта…». С одной стороны, эта борьба «направляла всю внешнюю политику государства вплоть до Петра Великого», и закончилась уже при Екатерине II достижением «полной безопасности и естественных границ». С другой – чисто военная государственная организация (закрепощение сословий), которую вынуждено было принять возникшее в конце XV века Московское государство (в Киевской Руси единое государство в нашем смысле по Платонову так, и не сложилось), надолго, на много столетий вперед предопределила внутреннее развитие страны, в том числе и знаменитую «Смуту» начала XVII в. В итоге в канун царствования Петра I Московском государстве конца XVII в. При первенствующем положении русского дворянства в качестве «высшего класса» общества не было, отмечает Платонов, самостоятельных общественных союзов, не «обусловленных общественными повинностями». «Равновесие в положении главных сословий, существовавшее «во всей силе» при Петре I, когда было установлено особое крепостное право на жизнь и труд всех сословий одинаково», было нарушено при его приемниках. Столь серьезное изменение положения сословий означало, по мнению Платонова, не что иное, как установление «шляхетского режима в стране» и превращение России в однословную монархию, дворянскую империю, в которой дворянству и никому более не принадлежало «исключительное господство в государстве». Последним актом раскрепощения сословий явилась крестьянская реформа 1861 г.
«Научный реализм» в творчестве Платонова. «Миросозерцание мое, - отмечал Платонов в обширной «покаянной» записке, поданной им в октябре 1930 г. в ОГПУ – сложившееся к исходу XIX века, имело базой христианскую мораль, позитивистскую философию и научную эволюционную теорию… В сущности я остаюсь таким и в настоящую минуту. Атеизм чужд мне столько же, сколько и церковная догма. Позитивизм, мною рано усвоенный, освободил меня от тех условностей и метафизики, которые владели умами историков - моих учителей (Соловьев, Чичерин, Кавелин и др.), привил мне методы исследовательской учебной работы, далекие от априорных умозрений. Наконец, эволюционная теория легла в основу моих представлений о сущности исторического процесса и обусловила весь строй моих университетских курсов. Так определившаяся смолоду моя личность не изменилась ни от появившейся в нашей литературе теории марксизма, ни от политического торжества этой теории в коммунистическом государстве СССР». Несмотря на категоричность признаний Платонова (вызванное, скорее всего, обстоятельствами историографической борьбы) влияние на его творчество не только позитивистской философии, но и экономического материализма и основных идей государственной школы не подлежит сомнению.
Платонов постоянно подчеркивал свое негативное отношение к умозрительным историческим построениям, явно предпочитая им конкретное изучение исторического материала. Состояние русской историографии таково, считал Платонов, что «иногда налагает на русского историка обязанность просто собирать факты и давать им первоначальную обработку. Платонов и его школа делала упор на создании источниковедческой базы науки, т. е. в открытии и введении в научный оборот ранее неизвестных исторических источников. Он выработал следующий порядок работы:
- выявление всех подлежащих исследованию сочинений, как изданных, так и находящихся в рукописях;
- выделение самостоятельных произведений из массы компиляций и подражаний;
- изучение таких самостоятельных произведений в хронологическом порядке их написания, а потом и зависимых от них компиляций и подражаний.
И толь там, где факты уже собраны и освещены, мы можем возвыситься до некоторых исторических обобщений, можем подметить общий ход того или иного исторического процесса, можем даже на основании ряда частных обобщений сделать смелую попытку – дать схематическое изображение той последовательности, в которой развивались основные факты нашей исторической жизни».
Сергей Федорович настаивал на строго фактическом изложении материала, «не подчиняемом никакой предвзятой точке зрения», судить о котором он предоставлял самим читателем, Платонов вовсе не отрицал тем самым значение для науки широких обобщений. Делая упор на изучении источников, скрупулезный научный анализ и фактическое изложение материала, Платонов не забывал и о синтезе, не забывал он и о главной задаче русских историков – создание «общей схемы» русского исторического процесса, который привел нашу национальность к ее настоящему состоянию.
Историк-объективист, убежденный сторонник «научного реализма» и беспартийности науки, Платонов был уверен в том, что «нет нужды вносить в историографию какие бы то ни было предвзятые точки зрения; субъективная идея не есть идея научная, а только научный труд может быть полезен общественному самосознанию». Задача ученого, считал Платонов, заключается в том, чтобы «дать обществу разумное знание, а приложение этого знания зависит уже не от него». Платонова мало интересовало, кем и в угоду каким политическим симпатиям искажалась русская история: «марксистами» ли в лице «школы» М.Н. Покровского, консерваторами-монархистами ли в лице Д.И. Иловайского (известен резко отрицательный отзыв ученого на его «Историю России») или либералами в лице В.О. Ключевского с его «Курсом русской истории». Во всех этих случаях, по Платонову, в науку вносились, партийные или предвзятые точки зрения, не находящие должного подтверждения в источниках. Ошибочным в связи с этим представляется закрепившийся в нашей историографии взгляд на Платонова как историка-охранителя. Корни таких преставлений уходят к Покровскому, который еще до революции писал о его «наклонности к официальным точкам зрения в некоторых вопросах». Ближе к истине точка зрения В.А. Шарапова, отнесшего Платонова к «консервативному крылу» буржуазной исторической науки, если, конечно, считать, что требовать от историка разумного и объективного знания и основанные на тщательном изучении источников научные выводы есть «консерватизм». Для В.С. Брачева очевидно, что научное творчество Платонова плохо вписывается в узкие рамки традиционных представлений о развитии исторической науки в России в конце XIX – начале XX в. и он предлагает оставить историка тем, кем он всегда был, - сторонником научного реализма, представителем объективистского направления в русской историографии.
Научная Деятельность ученого в послеоктябрьский период. Преклонный возраст (Платонову было уже за 60), многочисленные административные обязанности, которым он был обременен, а также «общая житейская обстановка» первых послереволюционных лет делали затруднительными для него глубокие архивные и библиотечные разыскания. Книги и статьи ученого первой половины 1920-х гг. представляют собой вследствие этого, по его собственному призванию, «результат исследовательской работы прежнего времени» или же «результат размышлений» над давно уже опубликованным материалом.
Есть сведения, что на рубеже 1920-х гг. Платонов задумывал большую работу о начале Русского государства, в связи с чем и появились его две небольшие статьи. Поговаривал Платонов и о необходимости пересмотра работ Шахматова, однако, осуществиться этим планам не было суждено.
В 1921 г выходит популярный очерк «Борис Годунов». Такой же научно-популярный характер имела и другая известная работа ученого – «Иван Грозный», опубликованная в 1923 г. В этом году выходят в свет еще 2 книги – «Смутное время» и «Прошлое русского Севера».
В 1926 г. Платонов издает свою книгу «Москва и Запад в XVI – XVII вв.». Она представляла собой заново обработанную самостоятельную часть университетского курса Платонова в виде очерка европеизации Московской Руси в XVI – XVII вв. Центральной мыслью очерка являлось то, что «связи Московской Руси с Европой завязывались раньше и были крепче, чем принято думать», и к концу XVII века «иноземный элемент в Москве расцвел пышным цветом».
Платонов никогда не был кабинетным ученым. Сторонясь политики, он, тем не менее, не упускал возможности защитить интересы науки, активно используя при этом такой канал, как публичные лекции в Доме ученых. В 1923 г., заканчивая свою лекцию о Петре Великом, Платоном сказал «Он был «Великим» ибо его деяния были на благо всего народа, в то время, как Екатерина II не может считаться «Великой»,, ибо защищала интересы одного дворянского класса». Овацией ответил зал на этот ясный намек. Давний интерес Платонова к личности Петра I вылился в 1925 г. в книгу о нем, в которой он подвел итоги своих размышлений о личности и времени преобразователя России. Каких-либо новых идей книга не содержала. Да это и не входило в планы Платонова. «Гвоздь» книги заключается в полемике Платонова с официальной советской историографией, причем в качестве объекта критики осторожный Платонов выбрал не «марксиста» Покровского, а «перестроившихся» писателей А.Н. Толстого и Б.А. Пильняка, в рассказах которых образ Петра I был представлен в виде «грязного и больного пьяницы, лишенного здравого смысла и чуждого всяких приличий».
Критикуя А.Н. Толстого и Б.И. Пильняка и всячески превознося Петра I как «неподкупного и сурово-честного работника на пользу общую», Платонов хорошо понимал, что они в данном случае выполняли «социальный заказ», приводили в жизнь «официальную линию», направленную на разоблачение царственных особ только что свергнутой династии. Горячая защита им личности деятельности «самого могучего человека» своей эпохи была явно не ко времени. Это был вызов. Именно так расценила книгу Платонова цензура, запретив ее публиковать. Платонову ничего не оставалось делать, как апеллировать к Президиуму Академии. В своей докладной записке он вынужден был констатировать, запрещение публикации книги явилось нарушением не только его «частного интереса», но и «проявлением отношения, мало приемлемого для всех вообще лиц, носящих звание академика». «Никакой политики, - отмечал Платонов, - в моей книжке нет. Отношение мое к Петру не переходит ни в панегирик, ни в памфлет. Думаю, что оно научно объективное». Конфликт был улажен, книга увидела свет.
Научные интересы Платонова второй половины 1920-х гг. были связаны с Петровской эпохой. Крупных работ Платонов в это время уже не писал, ограничиваясь небольшими этюдами. Важное место среди них принадлежит так называемой «бытовой» истории первой четверти 17 века: «Берг-коллегия или великобританский монастырь в Санкт-Петербурге при Петре Великом» и «Любимцы Петра Великого: Медведь, Битка и др.». В первой и них Платонов устанавливает социальный состав англичан, подвизавшихся в Русском государстве в Петровское время, и вынужденных, потакая странностям царя, пойти на учреждение по образцу «Всешутейского и Всепьянеющего собора» свой собственной шутовской «пьяной коллегии». Посвятив свою вторую работу изучением шутовского окружения Петра I, Платонов подводит читателя к важному выводу, что, несмотря на радикализм преобразований Петра в частной жизни царского двора, по-прежнему сильны были старые московские порядки.
Устойчивый интерес Платонова к Петровской эпохе отразил небольшой этюд ученого об Ордене Иуды, изготовленном в 1709 г. По приказанию Петра в Москве и предназначавшегося для изменника Мазепы. В другой своей работе «Книге расходной Санкт-Петербургского комиссариата Соляного правления 1725 года» Платонов нашел документальное подтверждение факта подкупа Екатериной I в день смерти Петра гвардейцев Преображенского и Семеновского полков путем экстренной выдачи им задержанного ранее жалования.
Последней работой Платонова по русской истории явилась публикация им в 1929 г. «Списка лиц, посланных для научения в Италию на рубеже XVII – XVIII вв.», составленного князем Б.И. Куракиным. Публикация сопровождается небольшой заметкой ученого о судьбе одного из списка лиц – «невозвращенца» князя А.П. Прозоровского.
Современные оценки творчества С.Ф. Платонова. В ряду крупнейших российских историков прошлого видное место принадлежит академику С.Ф. Платонову. Младший современник В.О. Ключевского, создатель крупной научной школы в трудных условиях 1920-х гг., он стал олицетворением всего наиболее ценного, что дала миру русская дореволюционная историография и активно противостоял губительным тенденциям, которая несла в науку новая, так называемая «марксистская» школа М.Н. Покровского. Собственно это противостояние и явилось подлинной причиной «дела» С.Ф. Платонова и связанной с этим трагедией ученого – арестом, исключением из Академии наук и ссылкой. В отличие от пострадавших вместе с ним А.И. Андреева, С.В. Бахрушина, Б.А. Романова, В.И. Пичеты и других ученых, сумевших благодаря молодости пережить лихолетье и продолжить свою научную деятельность уже в русле марксистской исторической науки, для С.Ф. Платонова такая возможность была исключена даже теоретически.
Этим и объясняется прочно закрепившееся в нашей науке представление о нем как историке-монархисте и «охранителе», «историке-бюрократе», представление, не только не находящее должного подтверждения в источниках, но и надолго затормозившее выяснение подлинной роли, которую сыграл ученый в русской историографии.
Научное творчество Платонова относится к числу «вершинных» явлений в русской историографии. Ни по широте постановки и круга использованных источников, ни по глубине и тщательности их разработки главный труд Платонова, его «Очерки» не имеют аналогов в обширной историографии Смуты и расцениваются современными исследователями как «не утратившие своего научного значения до настоящего времени».
Ориентируя исследователей на тщательную разработку источников на «реальное знание», свободное от каких-либо идеологических догм и стереотипов работы Платонова помогали и помогают тем самым поддержанию традиционно высокого уровня нашей историографии XVI – XVII вв.
В советской историографии доминировало представление о Смуте как о крестьянской войне и тезис о классовой борьбе как движущей силе событий того времени. В постсоветской историографии произошло как бы второе открытие С.Ф. Платонова, связанное не только с более глубоким, свободным от предвзятости прочтением его работ, но и возвращением в виде преставления о событиях начала XVII в. как гражданской войны в России к так характерному для него цельному пониманию Смуты. И хотя концепции Смуты, равноценной платоновской, еще не создано, ощутимые успехи в изучении этого времени (труды А.А. Зимина, Р.Г. Скрынникова, В.И. Буганова, А.Л. Станиславского, В.Д. Назарова, Б.Н. Флори и ряд других), вселяют надежду, что время это, может, и недалеко. И как раньше, надежным помощником в этой работе историкам еще долго будут служить статьи и книги С.Ф. Платонова, его высокий нравственный принцип самоотверженного служения науке, своему народу.