2015-03-22
6607
Древнегреческих натурфилософов прежде всего интересовал вопрос: «Из чего все?», они занимались поисками первоэлемента, субстанции (того, что не нуждается для своего объяснения в чем-либо другом). Вследствие первоочередной нацеленности «досократиков» на изучение природы их часто называют «физиками» (от греч. physis – природа). Рассмотрим основные положения некоторых философских школ, определивших направление развития древнегреческой мысли.
Милетская школа. До нашего времени дошли сведения, хотя и фрагментарные, о трех мыслителях, представлявших эту школу. Фалес, считающийся основателем не только милетской школы, но основоположником греческой философии и европейской науки вообще, известен как математик, астроном и политический деятель, один из «семи мудрецов» Древней Греции (другие, согласно Платону, – Клеобул из Леандоса, Периандр из Коринфа, Питтак из Митиллены, Биант из Приены, Хилон из Лакедемона и Солон из Афин). Фалес происходил из знатного финикийского рода, много путешествовал, учился геометрии в Египте и стремился применить полученные знания на практике. Фалес впервые в Греции попытался найти физическое начало без посредства мифов. Он утверждал, что «все из воды», тем самым отвергая мифологические представления о происхождении мира, а также придерживался гилозоистической (от греч. hyle – вещество и zoe – жизнь) точки зрения, в соответствии с которой жизнь является имманентным свойством материи, а сущее есть одушевленное и само по себе движущееся.
|
|
|
|
Ученик Фалеса Анаксимандр возвысился до идеи бесконечности миров, а за первооснову всего сущего принял апейрон – неопределенную и беспредельную субстанцию, части которой изменяются, целое же остается неизменным (заметим, что это уже абстрактное понятие, а не чувственно данный природный элемент). Апейрон не доступен чувственному восприятию, но, тем не менее, умопостигаем.
По мнению третьего представителя милетской школы, Анаксимена, началом всего является воздух, поскольку он бесконечен и легко изменяем. Все вещи путем сгущения и разрежения образуются из воздуха или становятся им. Он полагал, что Земля имеет форму круглого стола, объемлемого воздухом. Анаксимен вызывал в древности большое восхищение, большее, чем Анаксимандр, несмотря на то, что последний придерживался более приемлемых для современности взглядов на Вселенную (Земля – цилиндр, Солнце превосходит ее в 28 раз, миров – множество и т. д.). Анаксимен оказал значительное влияние на пифагорейцев и многие последующие философские школы (хотя Пифагор считал, что Земля шарообразна, атомисты придерживались взглядов Анаксимена).
|
|
|
«Милетская школа важна не своими достижениями, а своими исканиями. Эта школа была вызвана к существованию благодаря контакту греческого духа с Вавилонией и Египтом. Милет был богатым торговым городом; благодаря сношениям Милета со многими народами первобытные предрассудки и суеверия в этом городе были ослаблены… Философские построения Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена следует рассматривать как научные гипотезы, и они редко испытывают на себе какие-либо неуместные влияния антропоморфных стремлений и нравственных идей»[3].
Чтобы уяснить всю важность достижений милетских мудрецов для последующего развития рационалистического знания, следует осознать качественное своеобразие поворота человеческого мышления от мифологических воззрений с их полифонией начал и иррациональностью, с их богами, действующими произвольно и субъективно, к философскому осмыслению мироздания, к полаганию объективного единства мира, доступного теоретическому осмыслению.
К сожалению, никаких произведений Фалеса не сохранилось, и мы можем лишь, вслед за Аристотелем, предположить, почему он в качестве основы бытия выбрал именно воду:
1. На Земле вода наиболее распространена.
2. Вода необходима для порождения и поддержания жизни.
3. Вода в античной мифологии обладала особой мистической ролью (к примеру, нерушимой клятвой богов была клятва водами священной реки Стикс).
Также уместно будет отметить, что в греческом языке эпохи Фалеса слово hydor (вода) означало не только Н2О в современном понимании, но применялось и для обозначения любого жидкого вещества. И рождением действительно новой идеи была мысль Фалеса о том, что различия между вещами каким-то образом обусловлены преобразованиями воды, ее переходами из жидкого состояния в твердое или огненное и, главное, о том, что в основе этих различий лежит определенная закономерность, поскольку все вещи в природе – это материя в покое или в движении.
Для потомства сохранилось также утверждение Фалеса о том, что магнит имеет душу, потому что двигает железо. Слово «душа» («психе») не имело в те времена сегодняшнего значения сознательного «я», для Фалеса «психе» означало всего лишь источник движения, внутреннюю силу, его «жидкая материя» была в какой-то степени живой, и этим объяснялись все изменения и действия, происходящие в природе.
Однако нам неизвестно, каким образом, с точки зрения Фалеса, происходило возникновение всего сущего из воды как единого первоисточника. По-видимому, именно последний аспект не удовлетворял современников Фалеса, так как естественным путем из наблюдаемой в реальности воды может возникнуть лишь лед и пар, вопрос же о механизме других превращений Фалес оставил открытым. В связи с этим его близкий друг и ученик Анаксимандр утверждал, что первоначалом мира не может быть ни одно из чувственно воспринимаемых природных веществ, а лишь незримая и бестелесная субстанция – апейрон. У Анаксимандра мы также находим и первые размышления о возникновении мира из первоначала, в целом остающегося неизменным (изменяются лишь его части). Мир возникает в результате разделения противоположных составных элементов и объединения однородных элементов друг с другом.
Движение философской мысли Анаксимандра от примитивного определения материи как воды к пониманию материи как бесконечной субстанции являлось значительным шагом вперед, вплоть до ХХ века материю часто описывали как «нейтральное вещество», что очень напоминает нам «апейрон» Анаксимандра. Однако следует отметить, что древнегреческий мыслитель, по-видимому, еще не знал разницы между создаваемым воображением образом и абстрактной умственной конструкцией (по-настоящему абстрактное понимание материи появилось только через 200 лет, когда была создана атомистическая теория). Беспредельное вполне могло отождествляться Анаксимандром с образом серого тумана или темной дымки на закате. Об этом нам свидетельствует факт кажущегося регресса мысли у последователя Анаксимандра, Анаксимена, казалось бы, отступившего от прогрессивного абстрактного понимания субстанции.
|
|
|
Анаксимен считал, что все изменения в мире вызываются конденсацией или разрежением плотности единого для всего мира вещества-основы, которое он назвал «аэр», воздух. То, что такой гениальный человек мог считать такое понимание материи шагом вперед, вначале нас озадачивает (ведь разница его представлений и мыслей Фалеса о субстанции, казалось бы, самая незначительная). Однако следует учитывать, что во времена Анаксимена воздух не считался «телесным», только через 50 лет греческие ученые выяснили, что воздух занимает определенное место в пространстве и способен оказывать сопротивление другим телам. Кроме того, Анаксимен мог выбрать воздух еще и потому, что в те времена это понятие содержало в себе также идею дыхания, души, дающей жизнь, поэтому признание воздуха основой вещей подразумевало связь между жизнью и материей. И если, как мы выяснили, апейрон вполне мог представляться Анаксимандру серым туманом, то понятно и почему слово «аэр» могло показаться Анаксимену более точным обозначением субстанции без определенных свойств.
Интересна также предложенная Анаксименом модель вращающегося мира: более плотные и тяжелые клочья сжатого вещества собираются в центре вращающегося вихря, а более легкое вещество выталкивается к его краям. Состояние всей этой системы постоянно изменяется, поскольку нагревание и охлаждение изменяют плотность ее отдельных участков. Если не считать необходимости объяснить, как началось движение, эта вихревая модель представляет собой полную и самоочевидную систему природы, которая не нуждается в душах или богах, а представляет собой только движущуюся материю.
|
|
|
Пифагор (VI в. до н. э.), теорема которого о соотношении длин гипотенузы и катетов в прямоугольном треугольнике известна из школьного курса, также был озадачен проблемой поиска субстанции, и исходной его позицией была следующая: «Все есть число». Именно в числах Пифагор и его последователи усматривали свойства и отношения, присущие различным гармоническим сочетаниям сущего. Все явления Космоса, считали они, пронизаны удивительной количественной согласованностью, гармония Вселенной обусловлена математической пропорциональностью, мерой и числом. Поскольку же ничего не существует без формы и меры, то число становилось у пифагорейцев принципом самих вещей и того порядка, в котором они представляются в мире. Числом также является и душа, она бессмертна и переселяется в разные тела, находясь в вечном круговом движении как часть бессмертного Космоса.
Позиция Пифагора открывает совершенно новый путь для античной философии, в основе его учения лежит уже не какая-либо, пусть и почти абстрактная, субстанция, а число, рассматривающееся в качестве всеобщей сущности вещей. Величайшей заслугой пифагорейцев явилось то, что именно в их учении, хотя и в религиозно-мистической форме (пифагорейский союз был построен на принципах, весьма близких установкам египетских жреческих орденов), был впервые осознан совершенно особый характер математического знания, а через него и теоретического знания вообще. Религиозный культ числа у пифагорейцев представлял собой прежде всего великое удивление человеческого разума, впервые узревшего нетленный, абсолютный характер математических истин, аксиом и теорем, своим неподвластным времени бытием позволяющих человеку перешагнуть положенную ему природой грань и в стихии собственной мысли приобщиться к вечности.
По свидетельству Аристотеля, специфические для пифагорейцев философские идеи можно свести к двум фразам:
1. «Числа – это вещи».
2. «Вещи – это числа».
Первая из этих заповедей расширяет понятие реальности далеко за пределы идеи милетцев о том, что «быть это значит быть материальным», вторая утверждает, что математические формулы можно использовать для объяснения физического мира, поскольку по своей глубинной природе мир – математический.
Подобно тому, как милетцы под большим впечатлением от того, что открыли физику, считали материю единственным ключом к познанию природы вещей, пифагорейцы под впечатлением от открытия математики считали, что она и есть вся философия. Эти два предположения поставили перед последующими греческими философами проблему – как примирить форму и материю, которые обе претендуют на роль составных частей реального мира.
до н. э.), прозванный за неясность изложения своей системы для современников Темным, в качестве основной субстанции принимал огонь: «Этот космос, один и тот же для всего существующего, не создал никакой бог и никакой человек, но всегда он был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим». Все, подобно пламени в костре, рождается благодаря чьей-то смерти: «Бессмертные – смертны, смертные – бессмертны, смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают». Гераклит говорил об относительности мироздания («Ослы золоту предпочли бы солому»), о текучести и неповторяемости всех вещей и явлений («В одну и ту же реку нельзя войти дважды,… на входящего в одну и ту же реку текут все новые и новые воды»), о борьбе противоположностей, и вместе с тем об их единстве («И добро, и зло одно», «Следует знать, что война всеобща и правда – борьба и что все происходит через борьбу и по необходимости»).
Позиция Гераклита в религиозном отношении пантеистична, Бог для него скорее воплощение космической справедливости, предотвращающее возможность завершения борьбы противоположностей полной победой одной из сторон («Мудрейший из людей по сравнению с Богом покажется обезьяной»).
Следует отметить, что, несмотря на свою веру в бесконечное изменение, Гераклит допускал все же нечто постоянное, ведь субстанциальный огонь никогда не умирает, весь мир всегда «был, есть и будет вечно живым Огнем». Но постоянство вечно изменяющегося огня есть скорее постоянство процесса, но не постоянство субстанции. Понятие же о вечном постоянстве, противоположности бесконечной длительности приходит только с Парменидом.
Учение и вся жизнь эфесского мудреца Гераклита была, по сути, вызовом здравому смыслу. Будучи наследником царского престола, он еще в юности отрекся от него и, оставив светскую деятельность и удалившись от мира, посвятил весь свой досуг наукам. Учение Гераклита изложено в его главном, к сожалению, дошедшем до нас лишь частично, труде «О природе», содержащем большое количество метафор, притч, аллегорий и загадок. Даже величайшие умы прошлого открыто признавались в далеко не полном понимании смысла многих его утверждений. Рассказывают, что Сократ, ознакомившись с произведением Гераклита, бросил фразу: «То, что я понял – гениально, чего не понял, наверное, тоже».
«Темнота» высказываний Гераклита представляла собой неизбежное следствие парадоксального характера всего гераклитовского учения, полностью опирающегося на вызов здравому смыслу и потому не открывающегося для него. В основе этого учения лежит признание имманентной противоречивости окружающего человека чувственного мира.
Без сомнения, Гераклит вывел философию на новый уровень, его открытия были новым измерением, а не просто новым учением уже привычного материалистического или формалистического типа. Чем, к примеру, был для Гераклита «пир» – огонь, просто ли первовеществом, как у милетцев? Нет, скорее в образе огня он обозначал одновременно и напряжение, которое приводит к гармонии, и огромное количество энергии, текущей через реальный мир. Для Гераклита важнее всего была не материя как таковая, а присущая ей энергия. Очень долгое время Гераклит оставался «темным» для потомков, не представляющих себе чистую энергию в отрыве от материальной вещи, и только сравнительно недавно стали признавать философию процесса, в котором физической реальностью является не материя, а энергия.
Когда человеческий разум околдовывается механическими моделями или математическими выкладками, когда он забывает о конкретных фактах изменений, борьбы и неповторимости единичного, являющихся основой опытно известного нам мира, тогда возникает необходимость в появлении прорицателей, подобных Гераклиту, напоминающих нам, что аккуратный космос (греч. «порядок») наших моделей и уравнений – это не тот мир, в котором все существует и который мы знаем.
Элейская школа. Парменид, центральная фигура этой школы, жил примерно в одно время с Гераклитом и выдвинул противоположный ему принцип: ничего не изменяется. Парменид рассматривает множество чувственных вещей как простую иллюзию, единственно же истинное бытие – бесконечное и неделимое «Единое». Для утверждения неизменности бытия Парменид прибегал к следующей аргументации:
«Одно и то же – мышление и то, о чем мысль,
Ибо без сущего, о котором она высказана,
Тебе не найти мышления. Ибо нет и не будет ничего,
Кроме сущего…»
То есть и мышление, и речь требуют реальных объектов вне себя, а поскольку мы можем мыслить вещь или говорить о ней в любое время, то все, что можно помыслить, о чем можно говорить, должно существовать всегда, причем не изменяясь, не возникая и не уничтожаясь. Надо отметить, что в философии, видимо, это первый пример аргументации от мысли и языка к бытию мира.
Зенон Элейский (ок. 490 – 430 гг. до н. э.), ученик и последователь Парменида, стремился подтвердить «его учение о единстве и неподвижности бытия диалектическими аргументами, показывая, что противные ему обычные представления о множественности и движении распадаются во внутренних противоречиях»[4]. Аристотель называл Зенона изобретателем диалектики.
Против множественности Зенон приводил следующую аргументацию: если все состоит из многого и сущее реально делится на обособленные части, то каждая из этих частей оказывается одновременно и бесконечно малой (так как имеет вне себя бесконечное множество прочих частей), и бесконечно большой (ибо сама по себе может и далее делиться до бесконечности). Если же предположить, что многое, то есть частицы всего, не имеют величины и поэтому неделимы, то вновь приходим к противоречию, ведь все оказывается равным ничему (сложение нулей даст нуль). Гегель утверждал, что диалектика материи Зенона до сих пор не опровергнута.
Внутренние противоречия понятия о движении ярко выявляются в знаменитых апориях (от греч. «логическое затруднение») Зенона, наиболее известными из которых являются следующие:
1. «Стадий», или «Дихотомия». Прежде чем преодолеть стадий (около
180 м), бегуну необходимо пробежать половину его, чтобы пробежать половину, нужно преодолеть половину половины, и так до логической бесконечности (если, конечно, признавать реальность делимости сущего). Однако невозможно пробежать или коснуться бесконечного количества точек в конечное время, значит, бегун никогда не достигнет финиша, более того, никогда не стартует.
2. «Ахиллес и черепаха». Быстроногий Ахиллес никогда не сможет догнать черепаху, так как всякий раз при значительной скорости своего бега и медлительности черепахи и при всей незначительности разделяющего их расстояния стоит лишь Ахиллесу ступить на место, которое перед тем занимала черепаха, последняя несколько продвинется вперед, а поскольку пространство бесконечно в своей делимости…
3. «Стрела». Летящая стрела в каждый момент движения занимает определенное пространство, в пределах которого не изменяет своего положения, т. е. покоится. Таким образом, все движение можно разложить на моменты покоя, а из нулей движения нельзя составить положительную величину. Снова внутреннее противоречие.
Аргументация Зенона направлена прежде всего не на доказательство отсутствия движения (для опровержения этого оппонент Зенона, Диоген – киник поднялся и стал ходить), а на утверждение о невозможности помыслить это движение. Для элеатов же истинное бытие могло быть только мыслимым бытием, поскольку они придерживались панлогистических воззрений, считая Бытие – сущее и Мышление – Логос – космический Разум тождественными. Для элеатов характерно различение «бытия по мнению», т. е. видимой, внешней реальности, и «истинности бытия», доступной лишь философскому разуму.
Родоначальником школы элеатов считают полулегендарного странствующего поэта-философа Ксенофана, в основу своих дедуктивных построений положивший аксиоматический тезис о божественном всемогуществе, из которого следовала:
1. Бог может быть только один, в противном случае он не будет всемогущим.
2. Бог повсюду одинаков, иначе одна его часть была бы могущественнее другой.
3. Из «одинаковости» Бога следует, что он имеет форму самой совершенной фигуры – шара.
4. Бог неподвижен и неизменен, ибо в каком направлении могло бы двигаться и изменяться высшее совершенство?
Понимаемое таким образом божество становилось у Ксенофана тождественно всему мирозданию. Однако самый главный и пародоксальный вывод – о том, что такой Бог никогда не смог бы возникнуть, ибо будучи слит с миром, он мог бы возникнуть только из ничего, однако, как утверждал философ, «из ничего ничего не возникает».
Последнее положение сделал исходным принципом своей философии Парменид. Самый главный вывод из данной предпосылки – если уж нечто есть, то оно есть всегда, ибо, в противном случае, оно должно было бы возникнуть из ничего, что невозможно. Речь здесь идет, конечно, не о видимых предметах, которые могут появляться и исчезать путем взаимопереходов и изменений свойств друг друга, а о бытии вообще, безотносительно к его конкретным формам и конкретным воплощениям. Центральная категория философии Парменида – Бытие – по своим определениям оказывается весьма похожим на созданный Ксенофаном образ всемогущего Бога: оно также едино, неподвижно, вечно, неизменно и даже шарообразно. И, самое главное, такое Бытие оказывается принципиально сверхчувственным, недоступным восприятию никакими органами чувств, человек может получать знание о нем только с помощью своего разума, не замутненной ничем чувственным мысли. В соответствии с этим утверждением Парменид и формулирует свое панлогистическое положение о тождестве бытия и мышления.
Как же охарактеризовать наши представления об окружающем нас видимом и слышимом мире? Здесь Парменид находит категорию, выражающую собой некое промежуточное состояние между знанием и незнанием – категорию «мнение». Органы чувств могут быть лишь источниками мнения, подлинное же знание возможно лишь о вечном, неизменном, всегда едином бытии, видение которого доступно лишь «очам разума». Элеатское противопоставление двух миров – «мира по истине» «миру по мнению» пройдет через всю дальнейшую историю античной философии и даже перекочует в спекулятивную мысль христианской веры.
Стремясь осмыслить движение, ученик Парменида Зенон, как мы видели, пришел к явному противоречию и сделал из него вывод в пользу неистинности движения, а значит, и неистинности всего чувственного мира, основанного на нем. Но ведь был и другой выход – усомниться не в объективности движения, а в адекватности самих наших представлений об истине, высказать недоверие не реальности чувственного бытия, а канонам здравого смысла, не позволяющим нам увидеть окружающий мир в его подлинном свете. Как мы уже знаем, эта альтернатива была реализована современником элеатов – знаменитым философом из Эфеса Гераклитом.
От Зенона и Гераклита берет свое начало диалектическая традиция в истории западноевропейской мысли. Первоначально термином «диалектика» обозначалось умение вести спор и вообще искусство диалога. Сегодня под диалектикой понимается направление в истории философской мысли, признающее неизбежность появления противоречий в познавательном процессе. Различают, соответственно, объективную диалектику, объясняющую появление противоречий в познании противоречивостью самого объективного мира, и субъективную, связывающую появление противоречий с особенностями организации познавательного процесса человека. С некоторой долей условности Гераклита можно отнести к первой – объективной традиции, а Зенона – ко второй.
Следует отметить, что воззрения двух последних рассмотренных нами философских школ (эфесской и элейской), несмотря на кардинальное различие основных положений («Все течет, все изменяется» и «Ничего не изменяется»), приводили к общему выводу о невозможности истинного познания чувственного мира, к агностицизму. Для Гераклита всякое познание есть знание о прошедших состояниях вещей, явлений и процессов, для элеатов мир видимых вещей не истинен, сущность бытия лишь умопостигаема. Разумеется, создавшееся положение не могло устраивать философов, направленных в своем поиске на рациональное осмысление действительности. Попытка преодоления создавшегося гносеологического кризиса была предпринята древнегреческими атомистами.
|
Атомисты являлись материалистами и последовательно придерживались детерминистических воззрений. Единственная реальность им представлялась как бесконечное множество различных атомов и беспредельная, не имеющая ни верха, ни низа, ни конца, ни края пустота, в которой они носятся, сталкиваясь, сцепляясь и разъединяясь. Восприятие и мышление суть физические процессы, от вещей, слагающихся из атомов, истекают своего рода флюиды, проникающие в наше тело и воздействующие через органы чувств на атомы души. Такие качества вещей, как теплота, вкус, цвет обязаны существованием нашим органам чувств, но тяжесть, плотность и твердость реально присущи самим объектам.
Существование богов не отвергалось, но они, с точки зрения атомистов, представляли собой высшие существа, также состоящие из атомов. Не чужды они были и пантеистическому толкованию Бога как космического разума: совокупность огненных атомов, разлитая во всем космосе, оживляет все и дает всему Разум.
Как видим, теоретический разум античности оказался в непростом положении: лишь только он сделал первые шаги к теоретическому осмыслению своих же возможностей и границ, возникла парадоксальная ситуация. С одной стороны, элеаты настойчиво требовали от человека отказа от пребывания в чувственном мире, с другой, – концепция всеобщей противоречивости не могла вести к оптимистической познавательной позиции. Атомистическая философия и представляла собой не что иное, как одну из оригинальнейших попыток примирения фундаментальных выводов элеатов с чувственным, многообразным и изменчивым миром. Важно понять, что предпосылки появления атомистических представлений в античности носили не естественнонаучный, а философский характер. Ведь по своей истинной сути сконструированный в размышлениях атом был ничем иным, как свернутым в точку вечным, неизменным, всегда себе равным и нерасчлененным бытием элеатов.
Однако в концепции элеатов вечность и неизменность оказывались потусторонними этому всегда подвижному и множественному миру, и именно эту пропасть стремились преодолеть атомисты. Демокрит ввел в свое учение представление о реальности пустоты, и этот вывод о бытии небытия представлял собой вопиющий, противоречащий всем принципам рационально организованного мышления вывод, на что оппоненты указывали атомистам в первую очередь. Но наличие небытия как конкретной реальности, заполняющей собой промежутки между атомами, вытекало из основного тезиса атомистов – о дискретности бытия. В отличие от Гераклита, открыто провозглашавшего парадоксальность своего учения, внутренняя противоречивость атомистической философии оказывалась сокрытой от неискушенных в философии умов через замену строго философского понятия небытия вполне приемлемым и привычным для обыденного сознания термином пустоты.
Во второй половине V в. до н. э. натурфилософским системам, частично рассмотренным нами, было противопоставлено скептическое софистическое движение. Софистом (букв. «мудрецом», а по смыслу – «учителем мудрости») называли человека, добывающего средства к существованию с помощью определенных познаний, передаваемых другим людям за условленную плату. Софисты сосредоточили свое внимание прежде всего на социальных вопросах, причем представляется немаловажным их выделение из сферы природного, естественного, сферы искусственной, социальной, в которой истинно лишь то, в чем удалось убедить современников (к искусственной, условной сфере они относили все общественные обычаи, традиции, религии, социальные институты и т. д.). Софисты обучали приемам и формам убеждения и доказательства, независимо от вопроса об истинности доказываемых положений.
Наиболее значительной фигурой софистики был Протагор, утверждавший, что «человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют». Софисты «могли, подобно современным адвокатам, показать, как защищать или оспаривать то или иное мнение, и не заботились о том, чтобы защищать свои собственные выводы… Софисты были готовы следовать за доказательством, куда бы оно их не вело. Часто это приводило их к скептицизму. Один из софистов, Горгий, утверждал, что ничего не существует, а если что-либо и существует, то оно непознаваемо, и даже если существует и познаваемо для кого-либо одного, то он не может передать свое знание другим»[5].
Как видим, многочисленными школами софистов была намечена переориентировка древнегреческой философской мысли, первоочередное внимание к изучению физического мира сменилось преобладающим интересом к социальному миру, к этике. И сколько бы ни спорили Сократ, Платон и их последователи с софистами, их спор все же сводился к вопросу о том, что представляет собою человек.
Важно отметить, что школа софистов была первой школой, ознаменовавшей собой всецело новый вектор философских исследований. Одной из важнейших причин поворота философского интереса к человеку стало развитие демократических начал в жизни афинского полиса, поскольку успех человека зависел теперь не столько от положения в обществе и личных качеств, сколько от способности при публичном выступлении адекватно донести до слушателей свои мысли и убедить их в собственной правоте. Сделав своим предметом искусство убеждения, софисты не могли обойти стороной вопрос о возникновении нашего знания и о критериях его истинности, в итоге впервые в мировой истории предметом осмысления стал не сам по себе мир, а отношение человека к этому миру, причем для софистов познающий субъект – не менее значимый фактор познания, чем сам исследуемый предмет. То есть не только от объективных свойств окружающего мира, но и от состояния и возможностей познающего этот мир человека зависят итоги познавательного процесса.
Развивая свое учение, софисты разработали особые принципы рассуждений и приемов спора, основанные на скрытых логических ошибках, благодаря чему владеющий этими методами человек получал возможность доказать практически что угодно. Для нас сохранились некоторые из этих «софизмов»:
1. То, что ты не потерял, ты имеешь. Ты не потерял рога. Значит, ты имеешь рога.
2. Вор не желает приобрести ничего дурного. Приобретение хорошего есть дело хорошее. Следовательно, вор желает хорошего.
3. Эта собака имеет детей, значит она отец. Но это твоя собака. Значит она – твой отец. Ты ее бьешь, значит ты бьешь своего отца и ты – брат щенят.
Как видим, эти софизмы построены с нарушением формально-логических правил, несколько позже обоснованных Аристотелем, и на первый взгляд ошибка очевидна. Но следует учесть, что приведенные софизмы использовались для обучения. Если же требовалось действительно в чем-то убедить слушателей, то логическая ошибка надежно пряталась в витиеватой и часто довольно долгой речи.
Главным итогом сделанного софистами шага оказался этический релятивизм, то есть полное отрицание даже самой возможности существования объективных и истинных общественных нормативов. Отвергая старые принципы и освобождаясь от отживших свой век предрассудков, софисты не предлагали ничего взамен. В духовной атмосфере эллинского мира возникла необходимость в следующем шаге – в постановке вопроса о разумных и объективных критериях добра и зла, и эта задача легла на плечи легендарного мудреца Сократа, одной из наиболее ярких и трагичных личностей в истории не только античной, но и мировой философии.
Классический период древнегреческой философии Сокра 
т (469 – 399 гг. до н. э.). Воззрения Сократа явились поворотным пунктом в развитии древнегреческой философии. Сам Сократ ничего не писал, мотивируя это, во-первых, тем, что с книгой нельзя поспорить, а, во-вторых, утверждая, что зафиксированная мысль мертва и не может изменяться в соответствии с дальнейшими рассуждениями автора. О жизни и философии этого мыслителя мы можем судить в основном только по рассказам его сподвижников и последователей, Платона и Ксенофонта.
Сократом была в совершенстве разработана диалектика как учение о нахождении истины посредством спора, начинающегося с иронии, сомнения и завершающегося рождением истины («майевтикой», дословно – повивальное искусство). Сократ в центр своего философствования поставил человека, его сущность, внутренние противоречия его души, знаменитое изречение на стене храма в Дельфах «Познай самого себя» стало его философским принципом, а главной целью философии – восстановление авторитета истины, поколебленного софистами. Сократ в своей принципиальной бедности оставался верным истине, преданной софистами из-за славы и денег, он не претендовал на всезнание, подобно последним, наоборот, утверждал, что знает только то, что ничего не знает, а потому ближе к истине, чем те, кто утверждают, что знают, а в действительности, как и он, ничего не знают.
Сократ не занимался изучением природы, он говорил, что горожане могут его научить большему, нежели местности и деревья. В философии мыслителя ярко выражена этическая направленность, причем Сократ считал, что добродетели человека можно научить, зло происходит от незнания добра. Вся жизнь Сократа, и даже смерть, являются воплощением в делах его этических принципов, непоколебимым соблюдением им моральных устоев и неудержимым стремлением к истинности и добродетели. Сократ, по Г. Гегелю, «представляет собой не только в высшей степени важную фигуру в истории философии, и, может быть, самую интересную в древней философии, а также всемирно-историческую личность. Ибо главный поворотный пункт духа, обращение его к самому себе, воплотился в форме философской мысли. Из глубины веков споры, размышления, идеи из сокровищницы его сохраненного наследства несут нам образ мудрого Сократа, который, хотя и посмеивался над глупостью людей, но любил и уважал их»[6].
На первый взгляд кажется парадоксальным, что Сократ, часто оппонировавший софистам, тем не менее, с воодушевлением приветствовал их тотальный критицизм. Дело здесь в том, что Сократу импонировало нежелание софистов следовать каким-либо авторитетам, кроме авторитета собственного разума, но его принципиально не устраивал исключительно негативный результат их исследований, отрицание абсолютного, незыблемого, вечного. Критика и сомнение, по Сократу, – лишь начало пути, далее же необходимо должна следовать выработка позитивных и устойчивых представлений об истинном и ложном, добром и злом, прекрасном и безобразном.
Как же объективно выработать эти представления? Где гарантия, что в случае, если это даже удастся, новые представления будут так же неистинны, как и предшествующие и со временем канут в небытие? Выход, найденный Сократом, был гениален и вместе с тем прост: в любой человеческой душе, утверждал мудрец, изначально заключены вечные, неизменные, божественные истины, выражающие собой как законы материального бытия, так и этические принципы и нормы. И чтобы выявить эти априорные истины души, следует познавать не относительный мир мнений, а самопознавать себя. Но откуда же, в таком случае, в душе, надо полагать, уже новорожденного, появляются истинные идеи? И здесь Сократ находит ответ, причем ответ этот не просто дань религиозным воззрениям, а в первую очередь логический вывод из вышеизложенных суждений: существует реальный мир чистых сущностей, идей-эйдосов, в котором душа находится до рождения и созерцает не органами чувств, но очами разума, высшие истины мира, которые впоследствии она будет припоминать в своей земной жизни.
Итак, и истина, и добро, и красота существуют, вот только знание о них можно получить не из наблюдения внешнего мира, порождающего мнение (и в этом Сократ солидарен с элеатами), а лишь при помощи разума, осуществляющего беспредпосылочное рассуждение («анамнесис», припоминание). В соответствии с этим, по Сократу, должно измениться и назначение учителя – не обучение готовым знаниям («доксам», мнениям), а помощь ученику в самопознании собственной души, в которой он и должен отыскать высшие истины. Объявив каждого человека способным к построению истинной этической системы (в которой зло есть лишь незнание добра), Сократ положил начало моральной философии в строгом смысле этого слова. Ведь мораль, в отличие от нравственности, нормы которой носят внешний для субъекта, надындивидуальный характер, всегда предполагает самостоятельное размышление человека в ходе выработки им принципов своего общественного поведения.
Однако возникновение морального сознания влекло за собой весьма противоречивые последствия. С одной стороны, развитие морали есть акт духовного возвышения человека, обретения им чувства личной ответственности за собственные деяния, осознания себя в качестве уникального и бесконечного творческого начала. С другой стороны, вызревающий вместе с моралью дух свободы и критицизма неизбежно формирует у людей ироничное и скептическое отношение к законам и заповедям прошлого. Последнее обстоятельство не способствовало однозначному восприятию Сократа в Афинах: многие его почитали за божество, но немало афинян видели в нем прямую угрозу государственным устоям. Мыслитель был обвинен и приговорен к смерти. Но, имея возможность избегнуть казни, Сократ не изменил собственным моральным нормам и отверг предложения организаторов побега, ведь если бы он скрылся и остался жить, то преступил бы закон (тот самый закон, в нарушении которого он был обвинен), а только через неукоснительное соблюдение закона гражданами и существует любое государство. Не соблюсти закон – значит поднять руку на родной город, давший жизнь и воспитание. Придя к такому выводу, Сократ отказался от побега и с потрясшим всех хладнокровием принял яд.
После гибели Сократа на основе его учения возник целый ряд философских школ. Но подлинным и непревзойденным преемником Сократа на философском Олимпе суждено было стать самому знаменитому его ученику – Платону.
Платон 
(427 – 347 гг. до н. э.) – ученик Сократа, настоящее имя – Аристокл (Платон – прозвище, «широ-коплечий»). Центральной темой философии Платона является учение об идеях. Еще Сократом высказывалась мысль, что идеи являются умозрительными сущностями, безусловными образами бытия, совпадающими с безусловным образом мышления. У Платона, по Владимиру Соловьеву, мы имеем «возможность трех главных способов разумения идей: 1) Идеи суть общие родовые понятия, то, что потом в схоластике называлось universalia; например, то общее, что все прекрасные отдельные предметы имеют между собой, есть идея прекрасного, или сама красота, т. е. тожественная себе чистая мысль о прекрасном… 2) Идеи суть действительные первообразы данных в являемом мире предметов или особые качественные реальности, отличающиеся от чувственных вещей вечностью, неизменностью и высочайшим превосходством во всех отношениях. Созерцая эти идеи (в этом смысле), Божество, как Димиург (Зиждетель), творит по ним, как по образцам, чувственные вещи, или сам, или через подчиненные ему творческие силы… 3) Идеи суть безусловные умопостигаемые нормы или первоначала достойного существования, достаточные основания для определения положительной качественности всего существующего, вечные пределы всякого бытия с трех главных сторон – этической, логической и эстетической. Идея идей есть добро, или благо, или благость – безусловная норма всякого достоинства вообще, отожествляемая Платоном с Божеством в абсолютном смысле; из нее в правильном порядке проистекают все остальные идеи»[7].
Мир идей, по Платону, первичен по отношению к миру вещей, более того, он может существовать даже независимо от вещей (для образного понимания своей системы Платон приводит аналогию с людьми, прикованными без движения в пещере лицом к стене и спиной к выходу: тени на стене пещеры, доступные созерцанию узников, – мир вещей, реальные объекты за входом в пещеру, отбрасывающие эти тени, – мир идей). Идеи, с одной стороны, вызывают к жизни определенные вещи, с другой, – являются пределом их становления. До Платона греческая мысль не знала понятия «идеальное» в собственном смысле этого слова, Платон же выделил этот феномен как нечто самосущее, более того, он приписал идеям изначальное, независимое от чувственного мира бытие, «удвоил» бытие, а это и составляет суть объективного идеализма.
В соответствии с учением об идеях Платон выстраивал и другие части своей философской системы. Его космология основана на понятии о Мировой душе, деятельном начале творчества, связывающим умопостигаемый мир идей с чувственным миром вещей (таким образом, возникновение и развитие Космоса происходит через отношения Демиург – Мировая душа – Тело мира).
Учение об идеальном обществе и государстве Платон строит на основе «естественного» трехчастного деления человеческой души (разумная; аффективная, раздражительная или страстная сторона; и вожделеющая, чувственная). Поскольку каждая из трех частей души по-разному развита у людей, он предлагает путем выявления доминирующей части определять принадлежность человека к тому или иному классу. «Разумной части души соответствует класс правителей или кормчих, их собственная добродетель есть мудрость – нормальное общество управляется философами. Сердечной (аффективной) энергии соответствует класс государственных стражей, охранителей и защитников, т. е. военное сословие, которого особая добродетель есть мужество. Наконец, чувственным вожделениям в человеке соответствует в обществе класс людей, занятых физическим трудом, для удовлетворения материальных нужд и потребностей своих и всего общежития; добродетель этого класса есть сдержанность или умеренность»[8].
В основанной Платоном Академии обучалось множество философов, она просуществовала вплоть до VI в. н. э., учение Платона было востребовано многими философскими школами в самые различные эпохи, не потеряло оно своей актуальности и сегодня.
Одним из важнейших достижений Платона стало обоснование принципиальной несводимости любого знания к совокупности данных органов чувств. Каким путем мы узнаем, например, что видимый нами предмет имеет белый цвет? Ни в коем случае не из ощущений, утверждает философ, ибо само по себе раздражение глаза ни в качестве белого, ни в качестве красного цветов воспринято быть не может. Лишь сравнив получаемое световое ощущение с уже имеющейся в душе идеей белизны, человек узнает в цвете данного предмета белый цвет. И подобный процесс имеет место в любом акте познания. Фундаментальным отличием процесса познания предмета от его чувственного восприятия является наличие в душе некоего предшествующего знания. Важнейший вывод Платона – лишь знание может породить новое знание, что же касается материальных предметов, то наблюдение последних может только дать толчок процессу познания, но самостоятельно никогда создать знание не способно. Поэтому мир знания с неизбежностью превращается у философа в некий самостоятельный мир эйдосов-идей.
В Древней Греции понятие «знание» имело множество оттенков, любопытна «иерархия» знаний («Разделенная линия»), построенная Платоном в работе «Государство» и во многом актуальная и сегодня (см. рис.).
Виды знаний расположены в порядке ясности – наименее ясные – внизу, наиболее ясные – вверху. «Идея Добра», помещенная в вершину этой структуры, объясняет, как виды знаний совмещаются друг с другом, составляя единое целое.
Идея Добра
Бытие Проверенная Ноэзис («Знание, почему»)
теория
Гипотезы Дианойя («Знание, что»)
Становление Техника Пистис («Знание, как»)
Рассказы Эйказия(«Угадывание», или «Рассказывание мифов»)
Основываясь на вышеприведенной диаграмме Платона, последователи этого философа для объяснения платонизма часто приводили следующую схему:
Добро (единое)
Много систем идей
Бытие Много идей и законов
Становление Много физических объектов
Много явлений: тени,
отражение, видимости
Треугольник, показанный на этой схеме, – другой способ изобразить те четыре уровня реальности, постигаемые различными формами знания, которые отмечены на «Разделенной линии», но в отличие от однолинейной диаграммы, треугольная предполагает также, что мы движемся от множества к единой реальности.
Нетрудно заметить, что свои гносеологические знания Платон применял и к построению идеального государства, и этот факт возможно выделить следующим образом:
Интеллектуальные Развитая часть Роль
