История культуры 8 страница

Нельзя сказать, что массовая культура вообще освобож­дает человека от личност­ной ответ­ст­венности; скорее, речь идет именно о снятии проблемы са­мостоя­тель­но­го выбора. В ситуации массо­вого общества и обслуживающей его соответствующей массовой культуры структура бы­тия (по край­ней мере, той его части, что касается индивида непосред­ственно) задается че­ловеку как на­бор более или менее стандартных ситу­аций, где все уже выбрано теми самы­ми «гидами» по жизни: жур­налис­тами, рекламными агентами, имиджмейкерами, публичными политиками, звездами шоу-биз­неса и др. В массовой культуре уже все известно наперед: «правиль­ный» политический строй, един­ственно вер­ное учение, во­ж­ди, место в строю, звезды спорта и эстрады, мода на имидж «классового борца» или «сексуального си­м­вола», кинофильмы, где «наши» всегда правы и не­пре­­менно побеждают, и пр.

Напрашивается вопрос: а разве в прежние времена не возникало про­б­лем с трансляцией идей и смы­слов специализированной культуры на уро­вень обыденного понимания? Почему мас­совая культура появилась только в пос­ледние полтора-два века, и какие культурные фено­мены выполняли эту функцию рань­ше? По-видимому, дело в том, что до научно-технического переворота последних веков действи­тельно не было такого разрыва между специализирован­ным и обыденным знанием (как его до сих пор по­чти нет в крестьянской субкультуре). Единст­венным очевидным исключением из этого пра­вила была религия. Мы хорошо знаем, сколь ве­лик был интеллек­ту­аль­ный разрыв между «профессиональным» бо­го­словием и массовой рели­ги­оз­ностью населения. Здесь действительно был необходим «перевод» с од­но­го языка на другой (при­чем нередко в буквальном смысле: с латыни, церковнославянского, арабского, древнеев­рей­ского на разговорные языки верующих). Эта задача и в лингвистическом, и в содер­жа­тельном планах решалась проповедью (как с амвона, так и миссионерской). Именно пропо­ведь, в от­­ли­чие от богослужения, произносилась на абсолютно понятном пастве язы­ке и явля­лась в большей или меньшей мере редукцией религиозной догматики к общедоступным об­ра­зам, понятиям, притчам и т.п. Очевидно, церковную проповедь мы и можем считать истори­че­с­ким предшественником явлений массо­вой куль­туры.

Разумеется, какие-то элементы специализированных знаний, форм и образцов из элитар­ной культуры всегда попадали в народную среду и, как пра­­­ви­ло, претерпевали в нем специфи­ческую транс­формацию, приобретая по­­­­­­­­­­рой фан­тастические или лубочные формы. Но это транс­формации сти­хий­ные, «по ошибке», «по непониманию». Феномены же массовой куль­туры обы­­­­­­ч­но создаются профес­сиональ­ны­ми людьми, преднамеренно ре­дуци­рую­щими сложные куль­ту­р­ные смыслы к примитиву «для дураков» или для детей.

Нельзя сказать, что та­кого рода инфантилизация столь уж проста по ис­пол­­нению; хорошо известно, что создание художест­венных произведений, рас­­считанных на детскую ау­диторию, во многих отношениях сложнее творчества «для взрослых», а техническое мас­терство многих звезд шоу-биз­неса вызы­вает искреннее восхищение у представите­лей «художественной клас­­­сики». Тем не менее, целе­направленность такого рода семантических редукций является одним из основных фено­ме­ноло­ги­ческих и социальных признаков массовой куль­туры.

Среди основных проявлений и направлений массовой культуры на­шего времени можно выде­лить следующие:

- индустрия «субкультуры детства» (художественные произведения для детей, игрушки и про­мышленно производимые игры, товары специфи­ческого детского потребления, детские клу­бы и лагеря, военизированные и иные орга­низации, технологии коллективного воспитания де­тей и т.п.), преследую­щие цели явной или закамуфлированной стандартизации содер­жания и форм воспитания, внедре­ния в детское сознание унифицирован­ных форм и навыков со­циаль­ной и личной культуры, идеологически ори­ентированных миропредста­влений, закладывающих ос­но­вы базовых цен­ностных установок, офи­ци­ально пропагандируемых в данном обществе;

- массовая общеобразовательная школа, тесно коррелирующая с ус­та­но­в­ками «субкуль­ту­ры дет­ства», приобщающая учащихся к основам на­учных знаний, философских и ре­лиги­оз­ных представлений об окружаю­щем мире, к ис­то­рическому опыту коллек­ти­в­ной жиз­ни лю­­­дей, к принятым ценностным ориентаци­ям. При этом она стандартизирует перечисленные знания и представления на основании ти­повых программ и редуцирует транслируемые знания к упро­щенным формам детского сознания и по­нимания;

- средства массовой информации (печатные и электронные), транс­ли­ру­ющие широким слоям на­селения текущую актуальную информацию, растолко­вывающие рядовому человеку смысл происхо­дя­щих событий, суждений и по­с­туп­ков деятелей из различных специализи­ро­ван­ных сфер общественной пра­к­ти­ки и интерпретирующие эту информацию в нужном для анга­жи­ру­ю­щего дан­ное СМИ заказ­чика ракурсе, т.е. фактически мани­пулирую­щие сознанием лю­дей и формирующие общественное мне­ние по тем или иным проблемам в интересах своего за­казчика (при этом теоретически не исключается возможность существования неангажированной жур­налистики, хотя практически это такая же неле­пость, как и «независимая армия»);

- система национальной (государственной) идеологии и пропаганды, па­триотического воспи­тания и пр., контролирующая и формирующая поли­тико-идеологические ориентации на­селения и его отдельных групп (напри­мер, поли­тико-воспитательная работа с военнослужа­щи­ми), манипу­лирую­щая сознанием людей в интересах правящих элит, обеспечи­вающая поли­ти­че­скую бла­­го­надежность и жела­тельное электоральное поведение граждан, мо­били­заци­он­ную готовность общества к возможным во­енным угрозам и политическим по­трясениям и т.п.;

- массовые политические движения (партийные и молодежные ор­га­ни­зации, манифеста­ции, де­монстрации, пропагандистские и выборные кампании и т.п.), инициируемые правящими или оппозици­онными эли­тами с целью Вов­ле­чения в политические акции широких слоев насе­ления, в большинстве своем весьма далекого от интересов политических интересов элит, мало понима­ю­ще­го смысл предлагаемых поли­тических программ, на поддержку кото­рых людей мобилизуют методом нагнетания политичес­кого, на­циона­лис­тического, религиозного и иного психоза;

- массовая социальная мифология (национал-шовинизм, истери­ческий пат­риотизм, со­циальная демагогия, популизм, квазирелигиозные и паранаучные учения, эзотерика, экстра­сен­сорика, кумиро­мания, шпио­номания, «охо­­­­­та на ведьм», провокативные утечки информа­ции, слухи, сплетни и т.п.), уп­ро­ща­ю­щая сложную систему ценностных ориентаций че­ловека и многообразие оттенков миропони­ма­ния до элементарных дуаль­ных оппозиций («наши – не на­ши»), замещающая анализ сложных мно­го­фак­торных причинно-след­ст­венных связей между яв­лениями и события­ми апелляциям к про­с­тым и, как пра­вило, фантастическим объяснениям (ми­ровой заговор, происки иностранных спецслужб, «бара­баш­ки», инопла­нетяне и пр.), парти­ку­ля­ри­зи­рующая со­знание (абсолютизирующее еди­ничное и случайное, игнорируя при этом типич­ное, статистически пре­обладающее) и т.п. Это, в конечном счете, освобождает людей, не склон­ных к сложным интеллектуальным рефлексиям, от усилий по рациональ­ному объяс­не­ни­ю вол­ну­ющих их проблем, дает выход эмоциям в их наиболее инфантильном проявле­нии;

- индустрия развлекательного досуга, включающая в себя массо­вую ху­дожественную куль­туру (практически по всем видам литературы и ис­кусства, быть может, за исключением архи­тектуры), массо­вые постановочно-зрелищ­ные представления (от спортивных до эротических), про­­­­­фесси­о­нальный спорт (как зрелище для болельщиков), струк­ту­ры по прове­­­дению организованного раз­влекательного досуга (соот­ветствующие типы клубов, ди­с­котеки, танцплощадки и пр.) и иные виды массовых шоу. Здесь потребитель, как правило, выступает не только в роли пассивного зрителя (слу­ша­теля), но и постоянно провоцируется на актив­ное включение или экста­тическую эмоциональную реак­цию на проис­ходящее (порой не без помощи допинговых стимуляторов), что яв­ляется во многих отно­шениях эквивалентом все той же «субкультуры детства», только оптимизированным под вкусы и инте­ресы взрослого или подрост­кового потребителя. При этом используются технические при­емы и испол­ни­тель­ское мастерство «высокого» искусства для передачи упрощенного, инфанти­лизированного смы­с­ло­во­го и художественного содержания, адап­тирован­но­го к невзыскательным вкусам, интеллекту­аль­ным и эстетичес­ким запросам мас­сового потребителя. Массовая художествен­ная культура до­с­тигает эффекта психической релаксации нередко посредством специ­альной эс­тетизации бе­зо­б­разного, вуль­гарного, бру­тального, физиологи­ческого, т.е. по принципу сред­не­ве­ко­вого карнавала и его смыс­ловых «пе­ревертышей». Для массовой художественной культуры ха­рактерно тиражи­ро­ва­ние уни­каль­ного и све­де­ние его к обыденно-общедоступ­но­му, а по­рой и ирония над этой общедоступностью (по типу карнавального принципа про­фа­ни­рования сакрального);

- индустрия оздоровительного досуга, физической реабилитации че­ло­ве­ка и исправления его те­лесного имиджа (курортная индустрия, массо­вое физ­­­­­культурное движение, культуризм, аэ­робика, спор­тивный туризм, а также система хирургических, физиотерапевтических, фарма­це­втических, пар­фю­мер­­­ных и косметических услуг для исправления внешности), что, помимо объ­ек­тивно необходимой фи­зи­ческой рекреации человеческого ор­ганизма, да­­­ет индивиду воз­мо­ж­ность «подправить» свою внеш­ность в соот­ветствии с актуальной модой и спросом на ти­па­жи сексу­альных партнеров, ук­ре­п­ляет че­ло­века не только физически, но и пси­хо­ло­гически под­нимает его уверенность в своей фи­зи­че­ской выносливости, сексуальной конку­рентоспособности и т.п.;

- индустрия интеллектуального и эстетического досуга («культур­ный» туризм, худо­же­ст­венная самодеятельность, коллекционирование, ин­теллек­ту­ально или эстетически раз­вивающие кружки по ин­тересам, разно­образные об­щества собирателей, любителей и поклонни­ков чего бы то ни было, научно-просветительские учреждения и объединения, а также все, что попадает под оп­ределение «научно-попу­лярное», интеллектуальные игры, викторины, крос­­­­­­с­ворды и т.п.), при­общающая людей к научно-попу­лярным знаниям, научному и художественному люби­тель­ству, разви­вающая общую гуманитарную эруди­цию у населения, актуализирующая взгляды на торжество просвещенности и гуманности, на «исправление нра­вов» посредством эстети­че­с­ко­го воздействия на человека и т.п., что вполне соответст­вует еще сохраняющемуся в культуре западного типа просвещен­ческому пафосу «прогресса через зна­ние»;

- система организации, стимуляции и управления потребительским спро­­­­сом на вещи, ус­луги, идеи как индивидуального, так и коллективного поль­зо­вания (реклама, мода, имиджмей­керство и т.п.), формулирующая в общественном сознании стандарты социально престижных образов и сти­лей жи­зни, инте­ресов и потребностей, имитирующая в массовых и доступ­ных по ценам моделях формы элитных образцов, включающая рядового по­требителя в ажи­о­таж­ный спрос как на престижные предметы по­требления, так и модели по­ведения (особенно проведе­ния досуга), типы внешности, кулинарные пред­по­чтения, пре­вращающая процесс безостано­вочного по­требления социальных благ в самоцель сущест­вования индивида;

- система ускоренного (и обычно низкокачественного) обслуживания в лю­бых областях, массового питания «фаст фуд» (быстрая еда), индустрия «палаточной» и уличной торговли некондиционными и контрафаксными товарами и т.п.;

- разного рода игровые комплексы от механических игровых авто­ма­тов, электронных приста­вок, компьютерных игр и т.п. до систем вир­туальной реальности, развивающие опреде­ленного рода психо­моторные реакции человека, приучающие его к быстроте реакции в информационно избыточных ситу­а­ци­ях, что находит при­менение как в про­граммах подготовки определен­ных специалистов (летчиков, космонав­тов), так и в общеразвивающих и развлекательных це­лях;

- всевозможные словари, справочники, энциклопедии, каталоги, элект­рон­ные и иные бан­ки ин­формации, популярные собрания специальных знаний, публичные библиотеки, Ин­тер­нет и т.п., рассчи­танные не на подгото­влен­ных специалистов в соответствующих облас­тях знаний, а на массовых по­тре­бите­лей «с улицы», что также развивает просвещенческую ми­фо­ло­гему о компактных и попу­лярных по языку изложения компендиумах соци­ально значимых зна­­ний (энциклопедиях), а по суще­ству возвра­щает нас к сред­не­ве­ко­вому прин­ципу «реестрового», а не проблемного построения знания;

- нецензурная брань, различные слэнги (жаргоны) – молодежные, уголо­вные, профессиональные и пр.

Можно перечислить еще ряд частных направлений массовой куль­туры.

Поскольку сегодня в повседневном быту люди сталкиваются с феноменами массовой куль­туры чаще всего в ее наиболее коммерциализированных проявлениях – эстрадно-музы­каль­ном, эро­тическом и развлекательно-игро­вом шоу-бизнесе, в «низких» жанрах кино и лите­рату­ры, назойливой и безвкусной рекламе, низкопробных публикациях и передачах СМИ и т.п., в обществе сложилось несколько однобокое представление о мас­со­вой культуре как о сугубо коммерческой, без­вкусной и безнравственной «контркультурной» тенденции, характерной своей от­кро­вен­но­стью в сексу­аль­ной сфере, нездо­ровым интересом к про­блемам человеческой физиологии и психопатологии, образам насилия, жестокости, антиэс­тетизма и пр., по существу паразитирующей на всем том, что в традицион­ной культуре всегда счи­талось запретным, тайным или, по крайней мере, не рекомендуемым к публичной демонстра­ции. Разумеется, все это имеет широкое распространение в массовой культуре, потому что сегодня за это больше платят (а массовая культура в либеральном обществе по сути своей держится на массовом платежеспособном спросе, она нацелена прежде всего на эксплуатацию этого спроса), но отнюдь не по­тому, что она не способна к самовыражению в других образных сис­темах, на других более эстетиче­ских языках.

Вспомним, что в тоталитарных обществах имеет место совершенно другая по своим фор­мам и проявлениям массовая культура милитаристско-пси­хо­патического склада, ориенти­рующая людей не на индивидуализированный выбор чего-то желаемого, а на «хождение строем под барабан», на об­разы сек­су­альности не чувственно-эротического (Мерилин Монро), а во­ен­но-спор­тив­но­го («девушка с веслом») типа, прославляющая тот же самый культ насилия, но не ге­роя-одиночки, борющегося ради защиты чести и достоинства личности или социальной справедливости (традиция, идущая в за­падной культуре еще от средневековых поэм о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, а сего­дня воплощаемая героями Силь­вестра Сталлоне и др.), а героями на­­силия политического по от­но­шению к «врагам народа», «инород­цам», «ино­верцам» и пр. (ге­роями-чекис­тами советских времен, кинопоэтизирванными об­разами «хоро­ших нацистов» и т.п.).

По существу на протяжении последних полутора веков в индустриально развитых стра­нах шло формирование двух типов массовой культуры: рассчитан­ной на свободный коммерче­с­кий спрос (в об­ществах с более или менее либеральными установками на свободу личного вы­бо­ра) и рассчи­танной на жесткое навязывание гражданам стандартов социальной и идеологиче­ской ло­­­яль­ности (в обществах с тоталитарными политическими режимами). В принципе различие между этими двумя типажами массовой куль­ту­ры имеет преимущественно стилевой и мотива­ци­онный характер. По своим социально-ре­гу­ля­ти­в­ным функциям оба варианта бо­лее или менее сопоста­вимы. В одном слу­чае сво­бодно прода­ю­щий­ся, а в дру­­гом – императивно навя­зываемый комплекс об­разцов престижного по­тре­бления в равной мере являются для человека, при­обретающего эти товары, услуги, образы поведения или стереотипы суждений, осознаваемой или ла­тентной демонстрацией его абсо­лютной лояль­но­сти существующему порядку, что собственно и представляет собой некую «суперцель» лю­бой культуры как инструмента социальной регуляции.

Просто никогда еще прежде в ис­тории мас­штабы такого рода проявления лояльности не обретали столь массового характера. Еще ни­ко­г­да миллионы людей одновременно не усаживались перед экра­нами телевизоров, чтобы по­смотреть оче­редной фильм, прославляющий «наш, единственно правильный образ жизни и мыслей», и не бро­сались в мага­зины, чтобы купить новейший ширпотреб, дабы ни у кого не ос­тавались со­м­нения в том, что «я живу как все и ношу такие же джинсы, как мой президент и любой иной добропорядочный патриот своего отече­ства». Разумеется, в этих рассужде­ниях есть некоторый элемент утрирования, но, в конечном сче­­те (по край­ней мере, по мнению социо­пси­хо­ло­гов), де­ло обстоит именно так.

Таким образом, есть все основания утверждать, что массовая культура представляет со­бой новый в социокультурной практике, принципиально более высокий уровень стандартиза­ции системы образов социальной адекватности и престижности, какую-то новую форму органи­зации «культурной компетент­но­сти» современного человека, его социализации и инкультура­ции, новую систему управ­ления и мани­пулирования его сознанием, интересами и потребно­стя­ми, потребительским спросом, ценностными ори­ентациями, поведенческими стереотипами и т.п., что, в конечном счете, приравнивается к проявлению его об­щей идеологической и социальной ло­яльности к существующему порядку.

Хотя массовая культура, безусловно, является «эрзац-продуктом» специализированных областей культуры, не порождает собственных смыслов, а лишь имитирует явления «высокой» культуры, пользуется ее формами, смыслами, профессиональными навы­ками, не­редко пародируя их, упрощая до уров­ня восприятия «малокультурного» потребителя, не стоит оце­нивать это явление однозначно негативно. Массовая культура порождается объек­тивными про­цес­сами социальной модер­низации сообществ, когда социализирующая и инкуль­турирующая функции традиционной обыденной культуры (сословного типа), аккумулирующей социальный опыт город­ской жи­зни в доиндустриальную эпоху, утрачивают свою эффектив­ность и практиче­скую актуаль­ность, а массовая культура фактически принимает на себя фун­к­ции инструмента обеспечения пер­вичной социализации личности в условиях национального об­ще­ст­ва со стертыми сословно-классо­выми границами. Впол­не вероятно, что массовая куль­тура является эмбриональным предшественни­ком какой-то новой, еще только нарождающейся обы­ден­ной культуры, отражающей социальный опыт жизни уже на индустриальном (нацио­наль­ном) и постиндустриальном (уже транс­на­циональном) этапах развития, и в про­цес­сах селекции ее пока еще весь­ма неоднородных по своим характеристикам форм может вы­расти новый социокультурный феномен, параметры которого нам еще не ясны.

Так или иначе, но очевидно, что массовая культура представляет со­бой вариант обыден­ной куль­туры городского населения (и прежде всего той его части, которая относится или тяго­теет к бур­жуазной в функцио­нальном смыс­ле субкультуре) эпохи «высоко специализи­рованной лично­сти», компетентной только в своей узкой сфере знаний и деятельности, а в ос­тальном предпочита­ющей пользоваться печат­ными, электронными или одушевленными спра­воч­ни­ками, каталогами, «гидами» и иными источни­ками экономно скомпонованной и редуци­рованной для автоматического восприятия информации.

В конце концов, эстрадная певица, страдающая у микрофона, поет примерно о том же, о чем писал в своих сонетах Шекспир, но, переведенном на язык «два прихлопа, три притопа». Для человека, читающего Шекспира, это зву­чит от­врати­тельно. Но можно ли заставить все человечество читать Шекс­пи­ра (как об этом мечтали философы-просветители), как это сделать и – главное – нуж­но ли это вообще? Вопрос, надо сказать, да­леко не оригинальный, а лежащий в основе со­ци­альных утопий всех времен и наро­дов. Массовая культура не является ответом на него. Она лишь заполняет лакуну, образуемую отсут­ствием какого-либо ответа.

И есть подозрение, что это надолго…

1998, ред. 2004

КУЛЬТУРА НАСИЛИЯ

(Статья)

Предлагаемая вниманию читателя статья, конечно, не пре­тендует на все­сторонний анализ этой очень непростой темы. Я ставлю своей целью лишь наметить пути и основные проблемы для будущих капитальных исследований столь актуальной для культурологии темы, почти не изведан­ной в данной науке до сих пор.

Поскольку насилие является весьма распространенной формой целеориентированной и осмысленной человеческой деятельности, оно, безусловно, относится к перечню форм человеческой культуры. Сразу же оговорюсь, что я понимаю под «насилием», под «культурой» и что в таком случае представ­ляет собой «культура насилия».

Под насилием я понимаю действия, предпринимаемые в отношении человека и общества, но против их воли. В понятие «насилие» включаются в основном шесть видов действий:

- убийство человека или нанесение вреда его физическому и психиче­скому здоровью (это может касаться как одного человека, так и большой группы людей);

- отъем, кража, уничтожение или порча имущества (частного или го­су­дар­ственного);

- ограничение свободы передвижения, видов деятельности и социальных контактов человека;

- принуждение к занятию какой-либо деятельностью и исповеданию какой-либо идеологии против воли человека;

- насильственное изменение политического режима и социально-эко­но­ми­ческого порядка, господствующих в обществе;

- насильственное изменение этнической, социальной, политической, кон­фессиональной идентичности человека, осуществляемое против его воли.

Разумеется, это деление имеет сугубо условный характер. В социаль­ной практике, как правило, встречаются события, в которых некоторые из пе­ре­численных деяний совершаются одновременно или по цепочке одно вле­чет за собой другое. К тому же некоторые виды насилия могут приводить к разным последствиям. Например, сексуальное изнасилование – это принуж­де­ние человека к занятию, которым он в данный момент не хо­чет заниматься, но это же может привести к нанесению вреда его физическо­му и психическому здоровью. Заключение в тюрьме – это ограничение сво­боды передвижения человека, но одновременно и принуждение его к образу жизни, который не является его добровольным выбором. Изме­нение по­литического режима неизбежно ведет к навязыванию новой идеоло­гии, разделяемой далеко не всем населением. Ограбление часто невоз­можно со­вершить без убийства ограбляемого и т.п.

Понятие «культура», на мой взгляд, означает социальный опыт, обре­­­тенный отдельным народом на протяжении его истории (культура может быть только национальной; отдельный индивид или все человечество не могут породить культуру по определению). Этот опыт подвергается рефлексии и публикуется в культурных текстах (ве­р­­бальных и невербальных) – законах, традициях, обычаях, нравах, системах ценностей, комплексе знаний о себе и об окружа­ю­щем мире, учебниках, до­минирующих формах социальной организации общества, иерархии статусов и социальных ролей, допустимых технологиях создания чего-либо и ат­рибутивных чертах продуктов этой деятель­ности, формах и языках социаль­ной коммуникации, преобладающих фор­мах социализации и инкультурации личности, в художественно-об­раз­ном мировосприятии и т.п., короче – всем том, что обобщается в понятиях «образ жизни» и «картина мира» того или иного общества и передается от поколения поколению[146].

Естественно, что каждый народ обладает своим уникальным социаль­ным опытом и неповторимой исторической судьбой, определяющими свое­образие черт его культуры. Кроме того, разные народы находятся на разных уровнях развития. Сегодня Землю заселяют этносы, принадлежащие практи­чески ко всем известным этапам социально-культурного развития от камен­ного века до постиндустриальной стадии[147]. Поэтому, когда я употребляю сло­во «культура» вообще, без конкретной этнической или со­циальной привязки, это выражение является условным, в данном случае суммирующим общие элементы социального опыта наиболее развитых на­родов (т.е. относящихся к индустриальному и постиндустриальному уро­вням развития) и его культур­ной элиты (т.е. социаль­ной страты наиболее образованных и культурно эру­дированных людей), хотя, по возможности, я стараюсь охватить взглядом культуру всего человечества на всю ее историческую глубину.

Таким образом, культура насилия – это тот набор допустимых норм со­вершения насильственных действий в отношении человека или общества (допустимых самими субъектами, осуществляющими насилие, или властью, по приказу которой они действуют, перечень действий см. в начале статьи) и куль­турных текстов, регулирующих эти действия, разрешающих или запре­щающих какие-то формы, устанавливающих процедуру исполне­ния насилия и определяющих отношения между самими субъектами насилия, субъ­ектами и объ­ектами, субъектами и обществом, а так же семиотика форм, символизирую­щих насильственные действия или факт принадле­жности человека к соответ­ствующей группировке.

Есть все основания для предположения о том, что свой генезис насилие ведет еще от животных предков человека, в частности от приматов, которые в процессе гоминизации («очеловечивания») перешли от вегетарианского к смешанному растительно-животному рациону питания. Это бы­ло связано с переменой среды обитания, когда гоминиды по каким-то, еще непонятным науке, причинам были вытеснены из леса в саванну[148]. Т.е. насилие по­началу имело трофический (пищевой) характер и осу­­­­­щ­ест­вля­лось только по отношению к представителям других видов, бы­­­­­­­в­­ших охотничьей добычей. (Кстати, охота – как у людей, так и у живот­ных – почему-то не относится к формам насилия, что представляется нелогичным. Если лев бросается на лань с целью поесть, то и грабитель уби­вает сво­ю жертву отнюдь не ради познавательного интереса).

В ходе антропогенеза, по мнению многих специалистов, смена отста­лых видов гоминид более развитыми нередко носила характер планомерного уничтожения их как конкурентов в борьбе за территорию и ресурсы. Ведь ра­цион питания питекантропов, неандертальцев и кро­маньонцев (людей современного вида) был примерно одинаков. По крайней мере, уход неандертальцев с исторической сцены, как предполагается, был преимущест­венно насильственным[149]. Одновременно с возникновением вида homo sapiens несколько изменился и рацион питания – в сторону наращива­ния доли пищи животного происхождения. Т.е навыки охотника – убийцы намеченной добычи – явно получили развитие, вплоть до изобретения техно­логий затравливания и убиения таких крупных зверей как мамонты, пещер­ные медведи и пр. Помимо того среди первобытных людей, по крайней мере, на стадии палеолита канни­бализм, т.е. питание себе подобными, имел широкое распространение. Человеческие кости нередко встречаются и среди пищевх отходов на древних стоянках.

Когда начались столкновения между локальными сообществами самих людей, сказать трудно. Очевидно, единичные случаи убийства встре­ченного чу­жака имели место всегда (время было голодное). Вместе с тем расселение верхнепалеолитических общин кро­маньонцев было сравнительно редким, и борьба между ними за территорию и ее ресур­сы в тот период навряд ли была остроактуальной. Внутривидовые конфликты, видимо, участились в эпоху мезолита, когда большие родовые коллективы, жившие более или менее оседло, разбились на малые группы бродячих охотников, что повышало вероятность их встреч. Но настоящий перелом в данном вопросе произошел уже в эпоху неолита, с переходом к производящему хозяйству и сопутствовавшему это­му быстрому демографиче­скому росту. Примерно 10 тыс. лет тому назад ойкумена современного расселения людей была уже в основном запол­нена[150]. С этого времени факт сосед­ства разных коллективов (племен) и кон­куренции между ними стал элемен­том социальной повседневности.

Эта перемена в структуре расселения и существенное увеличение ее плотности открыли новую эпоху в истории человечества – эпоху борьбы «за место под солнцем». Завоевательные войны с этот периода стали обы­ч­ными в практике народов, что и явилось одной из причин возникновения госу­дарств – органов управления, насилия и защиты, а также профессиональных или мобилизуемых армий. Создание многонациональных, а в новое время и колониальных империй (так же как и их распад) можно рассматривать как одну из форм этого процесса. Другой формой стал геноцид – полное физическое истребление целых этносов, а также ассисимиляция мелких этносов в составе более крупных. Но это были войны преиму­ще­ст­венно за территорию и ресурсы (в том числе и человеческие).

«Этому способствовало множество далеко идущих последствий в символической сфере, которые в период тотемизма привели к созданию во­инских братств, идентифицировавших себя с различными животными (например, людей-медведей, терроризировавших леса Севера Европы, или тай­­­­­­­ного общества людей-леопардов, которое контролировало обширные ре­­­­­гионы Африки). Общества воинов были очень опасны»[151]. Продолжением этой традиции стало возникновение разного рода военных корпораций в последующем – от средневеко­вых рыцарских орденов до СС в нацистской Германии.

Следующий этап начался с возникновением мировых религий, в част­ности христианства и ислама. Появился новый повод для войн – идеологиче­ский, борьба за насильственное внедрение «нашей» религии и уничтожение местного язычества. Очевидно, первым масштабным событием та­кого рода стало грандиозное военно-политическое и религиозное завоевание Передней, Средней и Южной Азии, Северной Африки и даже Испании исламским ха­лифатом. Позднее по этому же пути пошел и христианский мир: христиани­зация большей части Европы Карлом Великим и его потомками, затем кре­стовые походы, затем колонизация и христианизация Америки и т.п. Надо сказать, что такого же рода столкновением несов­ме­стимых культур и социокультурных порядков – нацизма, со­­­­­­циа­ли­зма и ли­беральной демократии – была и Вторая мировая война, а также ее «мирное» продолжение – «холодная война» второй половины ХХ века. Как мы уже знаем, окончательная победа в этом противостоянии уже на рубеже ты­­­­сячелетий осталась за либеральной демократией.