2015-03-20
479
дом в согласии друг с другом, или придумать новый «железный занавес».
На самом деле события на Западе и Востоке Европы были между собой тесно связаны. Успех Европейского сообщества, как оно виделось с Востока, стал важным фактором в падении советского блока. Успех (или неудача) посткоммунистических демократий определит и судьбу Евросоюза. Отступление Москвы из Восточной Европы и из других важнейших регионов, например, из богатого нефтью района Баку, освободит новые пространства, где новая Россия, возможно, примет вызов и окажет сопротивление экспансии западных фирм и институтов.
Для некоторых общим знаменателем представляется всеобщая приверженность либеральной демократии и рыночной экономике. Победа Запада казалась столь полной, что один профессор мгновенно прославился своим вопросом: не подошел ли мир к «концу истории»51. Уж что-что, но только не это: Европа вступила в период интенсивных исторических перемен, которым не видно конца.
На взгляд одного бывшего государственного деятеля, революция 1989-1991 гг. породила три Европы: «Европа-1 состоит из устоявшихся демократий Западной Европы. Европа-2 совпадает с Вышеградским треугольником: Польша, Венгрия, Чехословакия плюс Словения. У этих четырех посткоммунистических стран есть надежда вступить в Европейское сообщество, поскольку у них не больше препятствий, чем было раньше у постфашистских Испании, Португалии и Греции. Европа-3 состоит из остальных стран бывшего советского блока, чьи европейские притязания должны подождать до XXI века»52.
|
|
|
И тем не менее, сами по себе декларации о намерениях результатов не приносят. Когда приоритетными считают экономические соображения, сужается кругозор. Если продолжать настаивать на экономической конвергенции, то расширение Сообщества придется отложить, возможно, на неопределенно далекий срок. С другой стороны, значительное расширение повлечет за собой не только большие расходы, но и усилит позиции тех, кто выступает за реформу институтов. Если уж немцы противились расходам на интеграцию 17 млн. своих же немцев, то другие государства-члены могли воспротивиться расходам на интеграцию еще
большего числа вновь вступающих в Союз. Если уж правительства с трудом ратифицировали Маастрихтские соглашения, то у них будет еще больше проблем, когда надо будет их проводить в жизнь.
По мере того как продвигалось дело расширения и интеграции, должно было усиливаться и сопротивление. В этой возможной конфронтации Сообщества и его суверенных членов решающее значение приобретет вопрос о Европейском суде. Европа шестнадцати или Европа двадцати не может управляться теми же органами, какими управлялась Европа шести и Европа двенадцати. Европейский Союз начнет скрипеть и остановится, если не будет по мере расширения и углубления реформировать свои институты.
|
|
|
По замечанию одного пессимиста, Европу заставит дальше интегрироваться только чрезвычайная катастрофа: геноцид, массовая миграция или война53. ЕСЛИ следовать этой логике, то и валютный союз осуществится только тогда, когда будет существовать угроза развала существующей валютной системы, а политический союз — после явного крушения существующих политических систем. Европа-1 только тогда примет Европу-2, когда снова обретет форму Европа-3.
В декабре 1991 г. ни интеграция Запада, ни дезинтеграция Востока еще не были завершены; и тем не менее, европейцы не вспомнят другое время, когда бы еще пало так много барьеров. Границы были открыты, а с ними открывалось и сознание людей. Уже повзрослели те, кто даже не помнил ни Франко, ни Тито. Те, кто помнил де Голля или Пражскую весну, приближались к тридцати; те, кто помнил венгерское восстание или Римский договор, — к пятидесяти; те, кто помнил вторую мировую войну, — к шестидесяти. Только пенсионеры хорошо помнили довоенную Европу. Те же, кто помнил первую мировую, приближались к девяноста. И только столетние старики знавали золотые денечки начала века до великого европейского кризиса.
К этим немногим принадлежал граф Эдвард Рачинский (1891-1993). Он родился в Закопане, на границе Австрии и Венгрии, в польской семье, которая владела большими поместьями в Пруссии. Их дворец в Берлине в свое время снесли, чтобы освободить место для строительства Рейх-
