Эгоальтруизм

Наука этика и обиходная мораль убеждены, что
у человека есть только два нравственно-психологиче-
ских двигателя — эгоизм и альтруизм. Но, по-моему,
эгоальтруизм, тяга к равновесию своего «я» с другими,—
гораздо более важный внутренний двигатель человека.

Почему мы не видим его? Возможно·, потому, что
ни в одном человеческом языке нет слова, которое обо-
значало бы такую тягу к равновесию своего «я» с дру-
гими. И как младенцы не замечают вещь, название ко-
торой они не знают, так и мы не замечаем, что порывы
к равновесию движут нами не меньше, чем порывы
эгоизма и альтруизма. Мы ведем себя как мольеровский
мещанин во дворянстве, который не знал, что говорит
прозой, пока ему не сказали этого.

Впрочем, еще наши далекие предки.понимали, что
отношение к другому, как к себе, — один из главных
идеалов человечества. Этот идеал был письменно запе-

чатлен еще в VI—V вв. до н. э. в разных концах мира —
в Индии и в Китае, в Иудее и в Греции. «Не делай дру-
гим того, что не хочешь для себя»— так учили Конфу-
ций и Будда, Сократ и Ветхий завет. Потом этот прин-
цип перешел в христианство, его проповедовал в Нагор-
ной проповеди Иисус Христос — «как хотите, чтобы с
вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф
7, 12).

Но, возможно, древние философы и основатели
религий не были первооткрывателями этого принципа.
«К другому, как к себе»,— это, видимо, общечеловече-
ская норма личных отношений, и можно предположить,
что она родилась на тысячелетия раньше, в золотые вре-
мена родовой коммуны, первобытного равенства муж-
чин и женщин. В отношениях сородичей, видимо, царила
тогда душевность — она поражает и сейчас в тех племе-
нах Индии и Южной Америки, где сохранилось глубо-
кое уважение к женщине. Да и вообще тяга к равно-
весию своего и чужого «я» правит бытом многих пле-
мен, которые стоят сегодня на первобытной ступени.

Интересно, что в древних индоевропейских языках
понятия «давать» и «брать» обозначались одним и тем
же словом. Психология древних людей была настроена
на равный обмен дарами. Они смутно верили, что, полу-
чая что-то от другого, ты получаешь тем самым частицу
его самого, которая как бы проникает в тебя. И если ты
не отдаешь взамен равную частицу себя, ты попадешь
в опасную зависимость от другого — потеряешь крупицу
своей свободы, судьбы, здоровья '. Такой первичный
«эгоальтруизм» пропитывал многие нравы древних,
отпечатывался в их душевной жизни, обычаях, верова-
ниях.

Почвой этого первобытного гуманизма было, навер-

¹ См.: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.,
1972. С. 202.

но, равенство и единство людей общины. Пожалуй, толь-
ко такой дух мог помочь нашим предкам выстоять в
борьбе со стихиями, а главное, стать людьми.

Когда социальное равновесие ушло из жизни, забыл-
ся и этот принцип. Позднее о нем вспоминали, говорили,
но как о чем-то внешнем для человека — идеале чело-
веческих отношений, «золотом правиле морали». Как о
внутренней пружине человеческой психологии, двигателе
чувств и поступков о нем не говорил никто. Потому-
то, видимо, ни в одном языке земли и не появилось сло-
во-название для этого принципа.

Впрочем, этому можно и не очень удивляться. Тер-
мины «эгоизм» и «альтруизм» — тоже недавние, оба они
возникли во Франции, причем «альтруизм» только в XIX
веке — его ввел в обиход философ Огюст Конт, осно-
ватель социологии. Мы познаем себя гораздо медлен-
нее, чем природу, и, возможно, в нас таится еще много
неоткрытых материков. Примерно тогда же стали искать
название для чувства равновесия. В России, например,
Чернышевский писал о «разумном эгоизме», а уже в
наше время канадский физиолог Селье, основатель
учения о-стрессе, говорил об «альтруистическом эго-
изме».