Космическое чувство

К пятому «кругу любви» относится любовь к природе.
Существование любви этого вида не вызывает сомне-
ний, ей посвящены прекрасные страницы художественной
литературы.

Космическое чувство, о котором говорится далее,
является одним из аспектов, одной из составляющих
любви к природе. Направленное на мир как целое, оно
говорит о единстве человека и мира, об их слитности
и даже взаимовлиянии. Из этого чувства происте-
кает, как кажется, убеждение в одушевленности при-
роды.

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик,—

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...

Ф. Тютчев

Как показывает опыт, космическое чувство доступно
далеко не всем. Тому, кто не верит в его существо-
вание, одухотворение всего и наполнение бытия смыс-
лом кажется крайностью, свидетельствующей о присут-
ствии в нашем сознании элементов мифологического
мышления. Но тем, у кого такое чувство есть, оно
представляется одним из наиболее глубоких и ярких ощу-
щений. Прекрасно выразил это И. А. Бунин в стихотво-
рении «Памяти друга»:

...Как эта скорбь и жажда — быть вселенной,

Полями, морем, небом — мне близка!

Как остро мы любили мир с тобою

Любовью неразгаданной, слепою!

Те радости и муки без причин,

Та сладостная боль соприкасанья

Душой со всем живущим, что один

Ты разделял со мною,— нет названья,

Нет имени для них,— и до седин

Я донесу порывы воссозданья

Своей любви, своих плененных сил...

«Мы часто полагаем,— пишет П. Т. де Шарден в кни-
ге «Феномен человека»,— что любовью мужа к жене, к
своим детям, к своим друзьям и до некоторой степени
к своей стране исчерпываются различные естественные
формы любви. Но в этом списке как раз отсутствует
самая фундаментальная из форм страсти — та, которая
низвергает один за другим элементы и объединяет
их в целое под напором замыкающегося универсума,
и, следовательно, близость — космическое чувство.

Всеобъемлющая любовь не только психологически
возможна, она единственно полный и конечный способ,
которым мы можем любить» '.

Космическое чувство единства со Вселенной, раство-
ренности в ней ярко проявляется, как кажется Тейяру,
в неодолимом инстинкте, влекущем наши сердца к един-
ству всякий раз, когда в каком-либо направлении воз-
буждается наша страсть. Оно проявляется в охватываю-
щей нас ностальгии при созерцании природы, перед
лицом красоты, в музыке — в ожидании и ощущении
великого наличия. «Фундаментальная вибрация», объ-
единяющая человека с мировым целым, слышится на-
тренированным ухом на вершине всякой сильной эмоции.
О «резонансе в целое» говорили мистики и их толкова-
тели, такой резонанс составляет существенную ноту
чистой поэзии и чистой религии.

Если у человека есть «чувство универсума», «всеобъ-
емлющая любовь», то откуда преследующая человека
видимость все большего возрастания вражды и ненависти?
Ее источник, полагает Тейяр, в том, что «мы все еще не
решились допустить возможность, реальность сущест-
вования у вершины мира над нашими головами какого-
то любящего и любимого»², в том, что мы боимся,

¹ Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987. С. 210.
Там же.

так сказать, персонифицировать универсум, придать ему
«лицо и сердце».

Космическое чувство, присущее человеку, является,
по мысли Тейяра, проявлением того стремления к еди-
нению, которое присуще не только всей жизни, начиная
с самых простых ее форм, но и неживой природе.
«Если бы в крайне рудиментарном, но безусловно воз-
никающем состоянии у молекулы не существовало внут-
реннего влечения к единению, то физически любовь
не могла бы обнаружиться выше, у нас, в гоминизи-
рованном состоянии. Чтобы уверенно констатировать на-
личие любви у нас, мы должны предположить, следуя
общему правилу, ее наличие, по крайней мере в зача-
точном виде, во всем, что существует» '.

Тейяр связывает, таким образом, три разных идеи:
мысль о присущности человеку особого космического
чувства, чувства всеобъемлющей любви; идею, что тя-
готение к единению со всем остальным универсумом
характерно не только для человека, но и для всех других
/вещей, существующих в мире, какими бы элементар-
ными они ни были; и, наконец, идею о том, что, только
персонифицировав Вселенную, то есть введя в нее бога в
качестве ее «лица и сердца», человек обретает воз-
можность усилить свое космическое чувство и развязать
громадные, еще дремлющие силы притяжения между
«человеческими молекулами».

Нужно сразу же отметить, что эти три идеи не так
тесно связаны друг с другом, как это представляется
Тейяру. Вместе они не противоречат друг другу, но ни
одна из них не вытекает из другой.

Очевидно, в частности, что признание у человека чув-
ства «космического притяжения», или «космической люб-
ви», не требует допущения существования бога, будь
то бог, стоящий вне мира и над ним, или же тот панте-

¹ Тейяр де Шарден П. Феномен человека. С. 208.

истический, растворенный в природе бог, которого, как
кажется, имеет в виду Тейяр. Бог не нужен ни для самого
космического чувства, ни для преобразования этого
чувства во взаимную любовь между людьми.

Отстаиваемая Тейяром идея, что любовь — это осо-
бая космическая сила, под воздействием которой «фраг-
менты мира ищут друг друга», уходит своими корнями
в античность. Еще древнегреческий философ Анаксагор
считал любовь и вражду двумя космическими силами,
лежащими в основе мироздания. О любви как особой
мировой силе говорил Платон. В средние века Ави-
ценна писал: «...все существующие вещи, управляемые
[высшим принципом], обладают естественным вожде-
лением и врожденной любовью. Отсюда с необхо-
димостью следует, что у этих вещей любовь есть при-
чина их существования» '.

На рубеже средних веков и Нового времени идею
«космической любви» развивали Николай Кузанский и
Марсилио Фичино; последний, в частности, сравнивал
любовь с крепчайшим обручем, скрепляющим миро-
здание в одно великолепное сооружение, а людей —
во всеобщее братство.· Несколько позднее о любви как
всепроникающей космической силе говорили Д. Бруно,
Я. Беме и другие. Однако затем тенденция к универ-
сализации любви, превращению ее во всепроникаю-
щую силу, подобную силе тяготения, постепенно сошла
на нет. Существенную роль в этом сыграло пере-
осмысление мировых сил, начатое ньютоновской меха-
никой.

Древняя магия представляла всеобщую связь вещей
и явлений в форме учения о «симпатиях» и «антипатиях»,
существующих между ними, а также между миром и че-
ловеком. В эпоху Возрождения сформировалась новая,

' Ибн Сина (Авиценна). Трактат о любви Серебряков С. Ь.
Трактат Ибн Сины (Авиценны) о любви. Тбилиси, 1976. С. 48.

так сказать, «естественная» магия, разрабатывающая
учение о единстве природы и человека на основе
идей «организмичности космоса», его иерархического
строения, «витальности», «психизма», действия «сверх-
природных» духовных сил и «энергий», определяющих
ход событий. Были привлечены также идеи «гармонии
Вселенной», метафизической ценности красоты и т. п.
К этому ряду относится и таинственная функция любви
как основы мироздания.

То, что Тейяр обращается к этой старой, почти за-
бытой концепции любви как мировой силы объясняется,
скорее всего, религиозными компонентами его учения
о человеке. Но каким бы ни был контекст, в который
включается эта концепция, ясно, что она является ана-
хронизмом.

Можно еще раз повторить, что признание нали-
чия у человека космического чувства не предполагает
ни существования бога, ни наличия «мировых сил», от-
личных от тех сил, о которых говорит современная фи-
зика.

Убеждение, что «космическая любовь» существует
и что поэзия, особенно новая, отличается чрезвычайной
чуткостью к этому чувству, высказывал русский поэт
конца прошлого — начала этого века И. Анненский. В ста-
тье о новой поэзии он писал, что в ней «мелькает
я, которое хотело бы стать целым миром, раствориться,
разлиться в нем, я, замученное сознанием своего безы-
сходного одиночества, неизбежного конца и бесцель-
ного существования; я в кошмаре возвратов, под грузом
наследственности, я — среди природы, где немо и не-
зримо упрекая его, живут такие же я, я среди природы,
мистически е/лу близкой и кем-то больно и бесцельно
сцепленной с его существованием».

Анненский предвосхищает Тейяра и в мысли, что смут-
ное космическое чувство делается более ощутимым
благодаря музыке, и в частности музыке слова:

для передачи я, желающего стать целым миром, ««ну-
жен более беглый язык намеков, недосказов, симво-
лов: тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешь-
ся, ни объяснить всего, что прозреваешь или что болез-
ненно в себе ощущаешь, но для чего в языке не найдешь
и слова. Здесь нужна музыкальная потенция слова,
нужна музыка уже не в качестве метронома, а для
возбуждения в читателе творческого настроения, которое
должно помочь ему опытом личных воспоминаний,
интенсивностью проснувшейся тоски, нежданностью уп-
реков восполнить недосказанность пьесы и дать ей хотя
и более узкоинтимное и субъективное, но и более дей-
ственное значение. Музыка символов поднимает чуткость
читателя:' она делает его как бы вторым, отраженным
поэтом» '.

Но если космическое чувство столь тонко и так труд-
но выразимо, что даже поэзия сталкивается с больши-
ми трудностями,' пытаясь передать его, то неудивитель-
но, что многие даже религиозные мыслители не ощу-
щают в себе этого чувства и отрицают саму возмож-
ность его существования.

Так, Будда видит в любви только негативное «выз-
воление сердца», как он постоянно ее определяет,
освобождение его от всякой связи с реальностью.
Он не усматривает в любви никакого космического
или пантеистического начала, которое могло бы связы-
вать человека с миром.

Христианский проповедник и поэт начала XIII в.
Франциск Ассизский, напротив, называет своими «брать-
ями» и «сестрами» не только всех животных и растения,
но даже Солнце и Луну, воду и огонь, демонстрируя
тем самым свою внутреннюю, любовную связь со всей
природой. Можно сказать, что Франциск идет дальше
христианской ортодоксии, ставящей человека над приро-

дои, а не наравне с нею, поскольку в его произ-
ведениях содержится замысел возвысить природу до
человека.

Франциск порывает с односторонней, иудейской и
римской идеей господства человека над природой, ко-
торую Евангелие лишь ослабило, но не преодолело.

Еще одним примером расхождения мнений отно-
сительно космического чувства может служить перепис-
ка Р. Роллана с 3. Фрейдом. Роллан утверждал,
что подлинный источник религиозности — это никогда не
покидающее его чувство «вечности», ощущение чего-то
безграничного, беспредельного, «океанического». Это
чувство субъективно, оно не догмат веры, с ним не свя-
зана гарантия личного бессмертия. Но только на осно-
вании такого «океанического» чувства человек может
назвать себя религиозным, даже если он отвергает
любую веру и любую иллюзию. Оспаривая отождествле-
ние религии с присущим человеку чувством «вечного»
и «бесконечного», Фрейд писал: «У себя лично я не
могу обнаружить наличия этого «океанического» чувства.
Речь, по-видимому, идет о чувстве принадлежности внеш-
нему миру как целому и неразрывной связанности
с ним... На личном опыте я не имел возможности
убедиться в первичном характере такого чувства. Я не
могу, 'однако, на этом основании отрицать факт суще-
ствования такого чувства у других. Вопрос только в том,
насколько оно правильно интерпретируется и действи-
тельно ли его следует признать «источником» всех ре-
лигиозных запросов» '.

В этой полемике заметно различие между писателем,
обращающимся прежде всего к чувству, и весьма осто-
рожным ученым, ориентирующимся только на факты
и опыт. Позднее Фрейд писал Роллану по поводу
интуиции: «Довольно далеко расходимся мы с Вами

Анненский И. Избранное. М., 1987. С. 306.

Фрейд 3. Избранное. Лондон, 1969. С. 258.

в оценке интуиции. Ваши мистики ей доверяются, ожи-
дая от нее разрешения мировых загадок; мы же думаем,
что она никак не может нам открыть ничего, кроме
примитивных, близких первичным позывам побуждений
и реакций, очень ценных — при правильном понима-
нии — для эмбриологии души, но непригодных для ори-
ентации в чуждом нам внешнем мире» '.

Если согласиться с Фрейдом, что знание о мире спо-
собна'дать только наука, нужно будет признать, что о ко-
смическом чувстве мы ровным счетом ничего не знаем:
в науке оно не упоминается. Однако наука почти ничего
не говорит и о любви, исключая в какой-то мере
половую любовь, что, разумеется, не означает, что мы
не имеем представления, что такое любовь. Нельзя
полностью доверяться поэтическому или мистическому
откровению и противопоставлять его научному знанию.
Но столь же опрометчиво сводить всякое знание к стро-
гому научному знанию и отбрасывать с порога все,
что не имеет статуса твердого научного факта.