Россия — Грузия

В 2000 г. Россия столкнулась с тем, что слабые государственные институты на Южном Кавказе напрямую угрожают ее национальным интересам. Слабая Грузия оказалась не в состоянии помешать проникновению на свою территорию чеченских боевиков и иностранных наемников. Попытки же Грузии перевести энергию чеченских боевиков в выгодное для ее интересов русло навредили самой же Грузии. Введение визового режима стало следствием совместного грузино-чеченского рейда в Кодорское ущелье осенью 2001 г. 25 мая 2002 г. министр госбезопасности Грузии В. Хабурдзания официально признал, что в Панкисском ущелье находится около 800 чеченских сепаратистов и 100 арабских наемников. Панкисская история стала началом процесса резкого ухудшения отношений Москвы и Тбилиси. С этого времени реакции России на недружественные действия с грузинской стороны были не слишком продуктивны по своим последствиям. Введение виз в 2001 году заставило Грузию впервые после 1991 г. диверсифицировать свои внешнеэкономические связи, еще сильнее подтолкнуло ее в объятия американцев.

Рудиментарность механизмов влияния Москвы на новые независимые государства, неготовность работать с их внутриполитической повесткой стали одной из причин выхода на политическую сцену поколения антироссийских лидеров. Речь, прежде всего, о Михаиле Саакашвили, президенте Грузии с 2004 года. Появление националистического лидера вождистского типа можно считать вполне закономерным ответом грузинского общества на вызов «провалившегося государства», (failed state), который стал перед постсоветской Грузией. В 2003 г. В Грузии произошла не американская интервенция, как это нередко представляют околокремлевские комментаторы, а массовое движение за формирование государства как такового. Российское отношение к этой цветной революции оказалось во многом иррациональным, из-за того, что Москва восприняла ее в проекции на собственную внутреннюю политику. Это, с одной стороны, помешало поиску точек соприкосновения с новым грузинским режимом (противодействие исламскому радикализму, совместная охрана чеченского, дагестанского, ингушского участков границ), но, с другой стороны, и не вызвало эффективного противодействия ему. Москва не оказала действенной поддержки влиятельным противникам Саакашвили, таким, как Аслан Абашидзе, и отказалась от роли гаранта аджарской автономии. Это сыграло решающую роль в становлении нового грузинского режима. Маленькая победоносная операция в Аджарии (май 2004г.) по сей день остается крупнейшим успехом Михаила Саакашвили.

Внутриполитическая повестка дня Грузии была и остается реваншистской, заостренной на решении абхазского и югоосетинского вопросов. Изменить эту повестку не в силах ни отдельные грузинские политики, ни тем более Кремль. В лучшем случае, можно говорить о сдерживании ее реализации, что, однако, явно не входило в планы Саакашвили. С началом военно-политических авантюр в Южной Осетии в 2004 и в Абхазии в 2006 гг. тбилисские власти во многом закрыли окна для диалога с Москвой. Поскольку эти авантюры не получают жесткого противодействия со стороны США и ЕС (и в чем-то даже негласно поддерживаются), официальный Тбилиси наращивает обороты (создание прогрузинской Временной администрации Южной Осетии, стремление выйти из существующих переговорных форматов по урегулированию конфликтов, торпедирование российских инициатив). Ближайшей целью этой политики является интернационализация миротворческого присутствия в регионе. Поэтому для Тбилиси чрезвычайно важно навязать Москве роль участника регионального конфликта, вместо роли арбитра и миротворца (которая России по праву принадлежала в истории грузино-осетинского и грузино-абхазского конфликтов).

Объявление фактической блокады Грузии со стороны РФ (это произошло осенью 2006 года) оказалось неэффективным ответом на политику провокаций. Цели необъявленной блокады, в целом, не достигнуты, блокада привела, скорее, к дискредитации России как регионального игрока. Грузинский рынок (и в том числе, потребление газа) оказался диверсифицированным. В политическом плане блокада помогла окончательному формированию евроатлантического консенсуса в Грузии (который отсутствовал в 1990е гг., и отсутствует сейчас в Азербайджане и в Армении). Сегодня Грузия — активный член проектов, которые нацелены на минимизацию российского влияния на постсоветском пространстве (обновленный ГУАМ — Содружество демократического выбора и пр.).