Повестка 1990-х: противодействие афганизации

В отличие от государств Южного Кавказа, центральноазиатские республики бывшего Советского Союза продемонстрировали относительно высокую устойчивость. Пожалуй, единственным исключением из этого ряда был Таджикистан, где переход к независимости был связан с пятилетней гражданской войной (1992-1997 гг.). Следствием гражданской войны в этой республике стало огромное количество жертв (по неофициальным оценкам до 100 тыс. человек), а также архаизация всей политической и социальной жизни. Что же касается других государств региона, то, несмотря на высокий конфликтный потенциал (проблемы узбекско-таджикских, казахстанско-узбекских отношений, ситуация на Юге Киргизии, рост исламского радикализма), Центральной Азии удалось избежать повторения кавказских сценариев. Здесь не было межгосударственных столкновений, как в случае с Арменией и Азербайджаном. Не возникали и непризнанные государства (к таковым, конечно же, нельзя отнести многочисленные «серые зоны» Центральной Азии, такие, как Ферганская долина).

Из всех государств региона РФ имеет сухопутную границу только с Казахстаном. С Туркменистаном РФ объединяет комплекс проблем Каспийского региона. Степень военно-политической вовлеченности России в центрально-азиатский регион гораздо ниже, чем в регион Южного Кавказа. Зато можно говорить о более серьезной экономической компоненте сотрудничества (особенно во взаимоотношениях с Казахстаном).

Стратегической целью России в Центральной Азии (которой полностью соответствуют задачи Шанхайской организации сотрудничества — ШОС) является сдерживание исламского фундаментализма и поддержка светской власти. В этом смысле показательны российская политика по обеспечению безопасности в Таджикистане в 1990-е гг. и отношение Москвы к событиям в Андижане в 2005 году. Для сохранения стабильности в нестабильном Центральноазиатском регионе Москва считает необходимым поддерживать любую действующую светскую власть (даже тоталитарную, как в Туркменистане времен президентства Сапармурата Ниязова в 1991-2007 гг.). Этот подход не стал инновацией времен «суверенной демократии», он был реализован еще в ельцинский период, когда приоритетом российской политики в ЦА являлось недопущение афганизации региона.

В начале 1990-х гг. эту задачу российские политики и военные решали самостоятельно. Москва сыграла значительную военно-политическую роль в поддержке светской власти в Таджикистане, обеспечении безопасности границ этой республики, а на завершающем этапе гражданской войны выполняла функции эффективного медиатора. Именно в Москве представители Объединенной таджикской оппозиции (ОТО), воевавшей с Народным фронтом во главе с действующим ныне президентом Эмомали Рахмоновым, подписали соглашение о мире в Таджикистане.

Заключение ДКБ (Договора о коллективной безопасности) в мае 1992 года в Ташкенте было во многом реакцией на пограничные конфликты с Афганистаном и угрозу афганизации бывших советских республик. Перед лицом этих вызовов РФ поддерживает «панджшерского льва» Ахмад-Шаха Масуда и объединенный фронт антиталибской оппозиции (в 1996 году 9/10 афганской территории контролируют талибы). И хотя тот же Масуд нередко объяснял свое сотрудничество с русскими коммерческими интересами последних (его интервью James Risen, «Russians are back in Afganistan», New-York Times, 1998, 27 July), вовлечение России в афганские дела в середине 1990-х гг. было значительным. Время от времени высшие должностные лица страны стали озвучивать тезис о возможном вмешательстве России в афганские дела. В 1996 году о таком сценарии заявил экстравагантный секретарь Совбеза РФ, ныне покойный генерал Александр Лебедь. В 1997 г. тогдашний министр обороны РФ Игорь Родионов заявил о возможности военной акции России «для защиты южных рубежей СНГ». В 2000 г. помощник президента РФ Сергей Ястржембский очень прозрачно намекнул на такую возможность.