Юнг К. Г. 11 страница

оживлением, так истолкование ошибочное наказывает­ся застоем, сопротивлением, сомнением и прежде всего взаимным опустошением. Разумеется, перебои могут возникать также из-за сопротивления пациента, напри­мер если он упорно продолжает придерживаться изжив­ших себя иллюзий или инфантильных запросов. Быва­ет, что и врачу не хватает должной проницательности, как это однажды произошло у меня с одной весьма интеллигентной пациенткой, чей случай мне по ряду причин казался подозрительным. Хотя начало было вполне удовлетворительным, но в дальнейшем у меня нарастало чувство, что мое истолкование ее сновиде­ний почему-то оказывается не совсем правильным. Мне, однако, не удалось обнаружить источник заблуж­дения, и я поэтому попытался отогнать от себя сомне­ние. На консультациях я тем не менее стал замечать нарастающую бессодержательность разговора и посте­пенно становящуюся все более ощутимой зияющую безрезультатность. Наконец я решился при первом же удобном случае сообщить об этом пациентке, которая, как мне казалось, и сама обратила внимание на это обстоятельство. Однако накануне ночью я увидел такой сон: «Я брел по проселочной дороге через освещенную лу­чами вечернего солнца долину. Справа на крутом холме стоял замок, а на самой высокой его башне на чем-то вроде балюстрады сидела женщина. Чтобы лучше разгля­деть ее, мне пришлось так запрокинуть голову назад, что я проснулся с чувством судорожного напряжения в штылке. Еще во сне я узнал в той женщине свою паци­ентку».

Из этого я сделал вывод, что если в том сновидении мне пришлось поднимать взгляд так высоко, значит, в действительности я, очевидно, смотрел на пациентку как бы сверху вниз. Когда я рассказал ей о своем сновидении и о своем истолковании его, ситуация не­медленно коренным образом изменилась и начался прогресс в лечении, который превзошел все ожидания. Подобного рода опыт в конечном счете — после того как достаточно дорого заплачено за обучение — помо­гает обрести прочное убеждение в достоверности компенсаций сновидения.

Богатой проблематике этого метода лечения были посвящены мои работы и исследования последних де­сятилетий. Так как в настоящем изложении комплекс­ной психологии" — как я предпочитаю называть свои теоретические опыты — я стремился дать лишь общую ориентацию, то здесь не было детального изложения широко разветвляющихся научных, философских и ре­лигиозных импликаций. По этому вопросу я предлагаю своему читателю обратиться к упомянутой выше лите­ратуре.

VIII

К ВОПРОСУ О БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ТЕРАПИИ

Глубоко ошибается тот, кто полагает, будто бессо­знательное есть нечто безобидное и может быть предметом игры и развлечения. Разумеется, бессо­знательное опасно не при всех обстоятельствах; но как только возникает невроз, это значит, что в бессозна­тельном произошло особое накопление энергии, а именно — своего рода заряд, который может взорвать­ся. Здесь необходима осторожность. Когда мы начина­ем анализировать сновидения, то сначала не знаем, что мы тем самым вызываем к действию. Возможно, тем самым мы приводим в движение нечто внутреннее и незримое; весьма вероятно, что это нечто такое, что позднее так или иначе вышло бы на свет, а может быть, напротив, оно так никогда бы и не проявилось. Это подобно тому, как если бы мы копали артезиан­ский колодец, рискуя при этом натолкнуться на вул­кан. Если налицо невротические симптомы, то нужно действовать с осторожностью. Тем не менее невротиче­ские случаи далеко не самые опасные. Дело в том, что порой встречаются по видимости нормальные люди, которые не выказывают никаких особенных невроти­ческих симптомов — возможно, это сами же врачи и воспитатели,— которые даже гордятся своей нормаль­ностью, являются образцами хорошего воспитания и к тому же обладают в высшей степени нормальными взглядами и жизненными привычками, нормальность которых, однако, есть не что иное, как искусственная компенсация некоторого латентного (скрытого) психоза. Сами они отнюдь не догадываются о своем состоянии. Их догадка, пожалуй, выражается лишь косвенно в том, что они питают особый интерес к психологии и психиатрии, подобные вещи привлекают их, как бабо­чек свет. Но так как аналитическая техника активизи­рует бессознательное и заставляет его проявляться, то она в таких случаях разрушает благотворную компенса­цию, и бессознательное прорывается наружу в форме уже не поддающихся сдерживанию фантазий и следую­щих за ними состояний возбуждения, которые при определенных обстоятельствах прямо ведут к душевно­му заболеванию или могут еще раньше при случае по­будить к самоубийству. Эти латентные психозы, к со­жалению, не так уж редки.

Опасность столкнуться с подобными случаями угро­жает всякому, кто занимается анализом бессознатель­ного, даже если он с избытком обладает опытом и уме­нием. Неловкостью, ошибочными взглядами, произ­вольными интерпретациями и т. п. можно испортить дело и в тех случаях, которые не обязательно должны были закончиться плачевно. Это, правда, не является спецификой анализа бессознательного, а характерно для любого врачебного вмешательства, когда оно ока­зывается неудачным. Утверждение, будто анализ сводит людей с ума, разумеется, столь же нелепо, как и рас­пространенная идея, что врач-психиатр благодаря сво­им занятиям с душевнобольными необходимым образом должен и сам спятить.

Но даже если оставить в стороне опасности, на ко­торые рискует натолкнуться лечение, то необходимо признать, что бессознательное может быть опасным и само по себе. Одной из самых распространенных форм опасности являются причины, провоцирующие несчаст­ные случаи. Гораздо большее, чем публика могла бы подозревать, число разного рода несчастных случаев вызвано причинами психического порядка, начиная с таких маленьких несчастий, как спотыкание, столкно­вение, обжигание пальцев и т. д., и вплоть до автомобильных катастроф и несчастных случаев в горах: все это может иметь причину психического порядка и под­час готовится за недели или за месяцы до происше­ствия. Я изучал многие случаи такого рода и часто от­мечал сновидения, которые уже за недели указывали на появление тенденции к нанесению себе вреда. Все те несчастные случаи, которые произошли из-за так назы­ваемой невнимательности, следовало бы проверить на предмет такого рода обусловленности. Известно ведь, что, когда человек по какой-либо причине бывает не очень собран, он совершает не только мелкие или бо­лее значительные глупости, но с ним происходят также и более опасные вещи, которые в один психологически подходящий момент могут даже привести к смерти. Народная мудрость гласит: «Имярек умер вовремя»,— исходя из верного ощущения тайной психологической каузальности события. Подобным образом могут вызы­ваться или же затягиваться телесные заболевания. Не­правильное функционирование психики может нанести телу значительный вред, равно как и наоборот, теле­сный недуг может нанести также ущерб и душе; ибо душа и тело не есть нечто раздельное, а скорее одна и та же жизнь. Поэтому редко встречается телесная бо­лезнь, которая не сопровождалась бы душевными осложнениями, даже если она и не обусловлена психи­чески.

Однако было бы несправедливо, если бы мы выде­лили только неблагоприятную сторону бессознательно­го. Во всех обычных случаях бессознательное оказыва­ется неблагоприятным и опасным лишь потому, что мы находимся в разладе с ним и потому противопоставля­ем себя ему. Отрицательная установка по отношению к бессознательному (и соответственно отделение его) вредна постольку, поскольку его динамика тожде­ственна энергии инстинктов¹. Отсутствие связи с бессо­знательным равнозначно лишенности инстинктов,и корней.

Если удается восстановить ту функцию, которую я назвал трансцендентной, то разъединенность снимает­ся, и тогда можно пользоваться благоприятной сторо­ной бессознательного. Дело в том, что тогда бессозна­тельное оказывает всю поддержку и помощь, которую в переливающейся через край полноте может предоста­вить человеку милосердная природа. Оно ведь обладает возможностями, которые закрыты для сознания, ибо в его распоряжении находятся все подпороговые (сублиминальные) психические содержания, все забытое и упущенное из виду и к тому же мудрость опыта бес­численных тысячелетий, которая запечатлена в его архетипических структурах.

Бессознательное находится в постоянной активности и создает комбинации своих содержаний, которые слу­жат определению будущего. Оно продуцирует сублиминальные, прогнозирующие комбинации столь же успешно, как и наше сознание; только они значитель­но превосходят сознательные комбинации по своей тонкости и значимости. Бессознательное может поэто­му быть для человека не имеющим себе равных вож­дем, если только человек не дает сбить себя с правиль­ного пути.

Практическое лечение соизмеряется с достигнутым терапевтическим результатом. Результат может насту­пить, так сказать, на любом этапе лечения, совершенно независимо от тяжести или длительности заболевания. И наоборот, лечение какого-либо тяжелого случая мо­жет продолжаться очень долго, хотя при этом и не до­стигаются более высокие ступени развития или же нет необходимости в таком достижении. Довольно многие даже после того, как терапевтический результат достиг­нут, в целях своего собственного развития проходят дальнейшие ступени изменения. Дело, таким образом, не обстоит так, что нужно уже быть тяжело больным для того, чтобы пришлось пройти весь путь развития. Но при любых обстоятельствах лишь те люди достига­ют более высокой степени сознательности, которые с самого начала предназначены и призваны к этому, т. е. обладают способностью и имеют влечение к более вы­сокой дифференциации. В этом отношении люди, как известно, сильно отличаются друг от друга, подобно тому как и среди животных есть консервативные и эволюционирующие виды. Природа аристократична, однако не в том смысле, что сохраняет возможность дифференциации лишь за видами, стоящими на высо­кой ступени развития. Так же дело обстоит и с воз­можностью психического развития: она предоставлена отнюдь не только особо одаренным индивидам. Иными словами, для того чтобы пройти значительный путь развития, не требуется ни особого интеллекта, ни ка­ких-либо других талантов; ибо в этом развитии мораль­ные качества могут играть компенсирующую роль в тех случаях, когда интеллект оказывается недостаточным. Ни в коем случае не следует думать, будто лечение со­стоит в том, чтобы вбивать людям в голову общие фор­мулы и сложные научные положения. Об этом не мо­жет быть и речи. Каждый может по-своему и на до­ступном ему языке овладеть тем, в чем он нуждается. То, что я изложил здесь,— это интеллектуальная фор­мулировка; это, однако, не совсем то, что обсуждается в обычной практической работе. Вплетенные мною в изложение небольшие фрагменты, где приводится опи­сание некоторых клинических случаев, дают уже более точное представление о практике.

Если читатель после всего того, что было описано в предшествующих главах, не будет чувствовать себя спо­собным составить себе ясное представление о теории и практике современной медицинской психологии, то это меня не очень удивит; я скорее отнес бы это на счет несовершенства моих изобразительных способностей, так как мне с трудом удается собрать в единый нагляд­ный образ ту необозримую целостность мыслей и пере­живаний, которая является предметом врачебной пси­хологии. Истолкование сновидения, возможно, на бу­маге выглядит произвольным, неясным и искусствен­ным; но на самом деле это может быть маленькой дра­мой непревзойденной реалистичности. Пережить сновидение и его истолкование — это нечто совсем иное, нежели получить его жалкое отображение на бу­маге. В этой психологии все есть, в сущности, пережи­вание; даже теория — и в тех случаях, когда она выра­жается в самой абстрактной форме,— непосредственно исходит из пережитого. Если я, например, обвиняю фрейдовскую сексуальную теорию в односторонности, то это не означает, что она базируется на беспочвен­ной спекуляции; напротив, она тоже представляет со­бой верное отображение действительных фактов, кото­рые практический опыт не может игнорировать. И если выводы из них перерастают в одностороннюю теорию, то это лишь показывает, какой силой убеждения — как -объективно, так и субъективно — обладают эти факты. Едва ли можно требовать от отдельного исследователя, чтобы он возвысился над своими собственными глубо­чайшими впечатлениями и их абстрактной формули­ровкой; ибо приобретение впечатлений, равно как и мыслительное овладение ими,— это само по себе уже дело всей жизни. У меня как перед Фрейдом, так и перед Адлером было большое преимущество: мое раз­витие происходило не в русле психологии неврозов с ее односторонностями; я пришел из психиатрии, буду­чи с помощью Ницше хорошо подготовлен для воспри­ятия современной психологии, и помимо фрейдовской концепции имел возможность наблюдать становление взглядов Адлера. Тем самым я был, так сказать, с са­мого начала вовлечен в конфликт и вынужден не толь­ко чужие, но и свои собственные мнения рассматри­вать как относительные или соответственно как прояв­ления определенного психологического типа. Подобно тому как для Фрейда решающим был упомянутый слу­чай Брейера, так и в основе моих взглядов лежит одно имевшее определяющее значение переживание: будучи студентом, во время клинических семестров я довольно длительное время наблюдал случай сомнамбулизма у одной молодой девушки. Этот случай стал темой моей докторской диссертации². Знатоку моей научной про­дукции будет небезынтересно сравнить эту написанную более 40 лет назад работу с моими более поздними идеями.

Работа в этой области — это работа первопроходца. Я часто ошибался и не раз должен был переучиваться. Однако я знаю и потому примирился с тем, что подоб­но тому как лишь из ночи возникает день, так и исти­на выходит из заблуждения. Я рассматривал как предо­стережение слова Гийома Ферреро³ о «miserable vanite du savant»* и поэтому никогда не боялся ошибок и всерьез не раскаивался в них. Ибо научно-исследова­тельская деятельность никогда не была для меня дой­ной коровой или средством приобретения престижа, а была вынужденным, нередко горьким разбиратель­ством, необходимость которого диктовалась повседнев­ным психологическим опытом работы с больными. По­этому не все, что я выражаю, идет от головы, но также кое-что и от сердца, и я надеюсь, что благосклонный читатель не упустит этого из виду, когда, следя за вы­страиваемой рассудочной линией, будет замечать неко­торые порою недостаточно сглаженные шероховатости. Гармоничное течение изложения возможно лишь тогда, когда автор пишет об уже хорошо известных ему ве­щах. Когда же, побуждаемый необходимостью оказать помощь и вылечить, он ищет пути, то ему приходится говорить и о таких вещах, которых он, собственно, еще не знает.

Заключение

В заключение я должен извиниться перед читателем за то, что осмелился на этих немногих страницах вы­сказать так много нового и трудного для понимания. Я открыт для его критического суждения, ибо считаю долгом каждого, кто, обособляясь, идет своей дорогой, извещать общество о том, чтб он нашел в своем походе за открытиями: прохладная ли это вода для жаждущих или же песчаная пустыня бесплодного заблуждения. Одно помогает, другое предостерегает. Но не критика отдельного современника, а будущие времена будут су­дить об истине и заблуждении в новом открытии. Есть вещи, которые сегодня пока еще не истинны и, возможно, еще не смеют быть истинными, но, может быть, завтра станут таковыми. Поэтому каждый, кому это предназначено судьбой, должен идти своим соб­ственным путем, с одной лишь надеждой и с открыты­ми глазами человека, который осознает свое одиноче­ство и опасность его бездонных глубин. Своеобразие описанного здесь пути в немалой мере обусловлено тем, что в психологии, коренящейся в реальной жизни и воздействующей на нее, уже нельзя ссылаться на ка­кую-либо рассудочно-научную точку зрения, а нужно также считаться с точкой зрения чувства и, следова­тельно, со всем действительным содержанием души. В этой практической психологии речь идет не о какой-то всеобщей человеческой душе, а об отдельных людях со всеми теми многочисленными проблемами, которые тревожат их самым непосредственным образом. Психо­логия, удовлетворяющая только интеллект, никогда не бывает практической, так как целостность души никог­да не может быть охвачена одним лишь интеллектом. Хотим мы этого или нет, невозможно игнорировать мировоззренческий аспект, ибо душа стремится к тако­му выражению, которое охватывает ее целостность.

ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ Я И БЕССОЗНАТЕЛЬНЫМ

Предисловие ко второму изданию

Эта небольшая книга берет свое начало из доклада, который я выпустил в свет под названием La Structure de I'lnconscient¹ в Archives de Psychologie в декабре 1916 г. (Bd. XVI, р. 152). Он опубликован также под названием The Concept of the Unconscious в моих Collected Papers on Analytical Psychology. Я упоминаю об этом факте, желая тем самым дать понять, что настоящая работа возникла не враз, а стала выражением растянувшегося на десяти­летия стремления уловить и—по меньшей мере в главных чертах — отобразить своеобразный характер и ход «drame interieur»*, процесса трансформации бессо­знательной души. Эта идея самостоятельности бессо­знательного, которая столь принципиально отличает мой подход от подхода Фрейда, смутно маячила передо мной уже в 1902 г., когда я занимался историей душев­ного развития одной молодой сомнамбулы³. В цюрих­ском докладе «Содержание психоза»⁴, читанном в рату­ше, я подошел к этой идее с другой стороны. В 1912 г. я показал некоторые основные фрагменты этого про­цесса трансформации на индивидуальном примере и одновременно выявил исторические и этнические па­раллели этого очевидным образом универсального пси­хического явления⁵. В упомянутом выше эссе, La Structure de I'lnconscient, я впервые попытался представить весь процесс в его целостности. Это была всего лишь попытка, недостаточность которой я слишком хорошо сознавал. Однако трудности материала оказались столь велики, что я не мог и представить себе, как можно хотя бы в какой-то мере справиться с ними, изложив проблему в одном сочинении. Поэтому мне пришлось довольствоваться «предварительным сообщением» — во всяком случае, с твердым намерением вновь обратиться к этой теме при ближайшей возможности. Двенадцать лет работы в этом направлении позволили мне в 1928 г. существенно переработать мои представления 1916 г., а результатом этих усилий стала небольшая книга, лежа­щая перед читателем. На этот раз я попытался показать главным образом отношение Я-сознания (IchbewuBtsein) к бессознательному процессу. В соответствии с этим замыслом я специально занялся теми феноменами, ко­торые следует считать реакциями сознательной лично­сти на воздействия бессознательного. Тем самым я пы­тался хотя бы косвенно приблизиться к собственно бессознательному процессу. Эти исследования, разуме­ется, еще далеки от удовлетворительного завершения, поскольку до сих пор не получен ответ на главный во­прос — о природе и сущности бессознательного про­цесса. К этой особенно сложной задаче я не отважился приступить, не имея достаточного опытного материала. Ее решение предоставлено будущему.

Да простит мне читатель, если я попрошу его рас­сматривать эту книжечку — коли уж он взялся ее чи­тать — как серьезную с моей стороны попытку под­вергнуть анализу новую и еще не исследованную сферу опыта. Речь идет не о надуманной мыслительной кон­струкции, а об определении тех комплексов психиче­ских переживаний, которые прежде никогда не высту­пали в качестве предмета научного исследования. По­скольку душа является иррациональной данностью и, конечно, не может, как это бывало встарь, уравнивать­ся в правах с более или менее божественным разумом, то не стоит и удивляться, что в своем психологическом опыте мы необычайно часто сталкиваемся с событиями и переживаниями, которые не соответствуют нашим разумным ожиданиям и вследствие этого отвергаются нашим рационалистически ориентированным сознани­ем. Такая установка сознания, разумеется, непригодна для психологического наблюдения, ибо она в значи­тельной степени ненаучна. Если хочешь наблюдать природу в ее подлинном своеобразии, не следует пытаться что-либо ей подсказывать.

Здесь я попытался обобщить накопленный за 28 лет психологический и психиатрический опыт, и потому моя небольшая книга в известной мере смеет претендо­вать на серьезное к себе отношение. Я, естественно, не мог высказать всего в одном этом сочинении. Продол­жение рассуждений последней главы читатель найдет в книге «Тайна Золотого Цветка»⁶, которую я издал со­вместно с моим, ныне покойным, другом Рихардом Вильхельмом. Я не преминул сослаться на эту публика­цию, так как восточная философия вот уже многие ты­сячелетия занимается глубинными процессами челове­ческой души и потому — располагая столь необходи­мым сравнительным материалом — имеет для нашего психологического исследования неоценимое значение.

Октябрь 1934 К. Г. Юнг