2015-04-06
277
1 июня 1927 г.
Резюмируя наши впечатления от бесед в Ангоре по поводу разрыва СССР с Великобританией, можно формулировать их в следующих кратких положениях.
Министр иностранных дел Тевфнк РуШди рассматривает действия консерваторов как шаг, рассчитанный на укрепление своего положения путем мобилизации консервативных сил страны и на скорейшее образование единого международного фронта для экономической и политической изоляции СССР. Основываясь на донесениях дипломатических представителей Турции в различных странах Запада, Рушди утверждает, что иностранные правительства проявляют к английскому правительству более чем сдержанное отношение, поэтому он скептически относится к возможности непосредственного вовлечения Великобританией других стран в агрессивные действия против СССР и приветствует спокойный и твердый тон советских нот*. Менее ответственные чиновники министерства иностранных дел, как, например, директор политического департамента Энис-бей, значительно резче отзываются о политике английского правительства, но выражают опасение относительно Италии, способной, по их мнению, скорее других держав рискнуть на активное выступление против СССР и Турции. Что касается Польши, то, по сведениям из министерства иностранных дел, Пилсудскнй, вызвав турецкого посланника в Варшаве, категорически заверил его, что польское правительство будет соблюдать полный нейтралитет в англо-советском конфликте и воздержится от всякой агрессин против СССР. Об этом будто бы министерство иностранных дел информировало Зекяи-бея для сообщения этого заявления Наркоминделу. В настроении более широких кругов турецкой общественности наблюдается некоторая озабоченность вопросом об отражении англо-советского разрыва на Турции, судьбу которой большинство наших собеседников связывает с СССР. В общем, при внутреннем сочувствии турок СССР, заметна усилившаяся осторожность и воздержание официальных лиц от оценок и заявлений, могущих осложнить международные отношения Турции. Иностранцы реагируют на англосоветский разрыв по-разному. Афганский посол в присутствии своего военного атташе пространно декларировал мне дружественные чувства своего правительства к СССР и уверенность в бессилии Англии помешать национально-освободительному движению на Востоке. Советник германского посольства
|
|
|
* См. док. Ki 120, 126, 139.
Бендорф высказал крайнее беспокойство по поводу англофранцузского сближения в связи с лондонскими свиданиями 53, жаловался на затруднительное международное положение Германии, связанной с СССР, убеждал не верить Польше Пилсудского, с раздражением отзывался о последней парламентской речи Муссолини с лозунгами итальянизации присоединенных областей и выпадами против Германии. Албанский посланник говорил о беспокойстве малых государств перед надвигающейся войной и уверял в отсутствии у Италия воинственных замыслов. Греки и поляки сообщали по секрету, что их правительства осуждают действия Англии и что даже в здешнем английском посольстве имеются противники разрыва с Советской Россией.
|
|
|
Первый секретарь итальянского посольства усерднее обыкновенного инсинуировал против Турции, якобы ведущей тайные переговоры не то с Францией и Малой Антантой, не то с балканскими государствами. Англичане проязляют к нам подчеркнутую внешнюю вежливость и усилили общение с турецким общество«; из турецких источников мы узнаем, что спокойствие СССР в конфликте с Англией вызывает среди иностранцев некоторое разочарование, донесения консулов на наш запрос о впечатлениях, произведенных англо-советским разрывом з турецких и иностранных кругах, совпадают с нашими.
Потемкин
Печат, по арх.
149. Запись беседы Полномочного Представителя СССР в Греции с Министром Иностранных Дел Греции Мнхала-копулосом
/ июня 1927 г.
Не добившись от МИД до сегодняшнего дня опубликования опровержения на появившиеся з печати еще 28 мая (и повторявшиеся затем изо дня в день) провокационные заметки, я решил сегодня (завтра праздник, послезавтра Мнхалакопу-лос отбывает в Женеву) вручить Михалакопулосу ноту протеста, текст которой прилагается54. Так как в мою задачу входило, чтобы при всех условиях Мнхалакопулос ознакомился с нотой, решил начать разговор с вручения ноты. В приемной встретился с Джевадом *, который выходил от -Михалакопу-лоса и которому (Джеваду) сообщил, что я пришел потребовать от Мнхалакопулоса категорического объяснения по вопросу об опровержении, которое до сих пор не опубликовано. Через пару минут после моего разговора с Джевадом последний вернулся в приемную и, отведя в сторону Киру **, просил
* Посланник Турции в Греция.
** Начальник кенцелярии министра гшостранных дел Греции.
его, поскольку я мог расслышать, доложить его личную просьбу министру, чтобы в разговоре со мною последний придерживался примирительных тенденции, в чем заинтересованы все три страны.
Начал разговор с Михалакопулосом с фразы, что «хотя я пришел к нему по весьма серьезному вопросу, но тем не менее намерен разговаривать в самых примирительных тонах». Затем изложил вкратце историю вопроса и заявил в заключение, что откладывание опубликования коммюнике с 28 мая по сей день вынуждает меня вручить ему ноту, которая дает оценку создавшемуся и далее нетерпимому положению; вручая ноту, передал ему одновременно и коммюнике ТАСС55."
Михалакопулос взял ноту и отложил ее в сторону, не намереваясь ее читать прн мне и собираясь, по-видимому, вести разговор по поводу фактической стороны дела.
Я просил его прочесть ноту в моем присутствии, выразив предположение, что поставленный ею вопрос может быть разрешен тут же на месте.
Михалакопулос прочел ноту и, дойдя до пятого абзаца, воскликнул: «Это неприемлемо для меня по резкости тона, даже англичане не вручали мне никогда нот подобного содержания». Я просил прочесть ноту до конца, заявив, что то, что стоит в пятом абзаце, не относится специально к Греции, а является лишь пересказом опубликованного уже в наших газетах постановления Совета Народных Комиссаров.
Михалакопулос прочел вслух уже до конца и заявил, что и н последнем абзаце имеются неприемлемые для него ультиматум и угрозы, а потому он не может принять ноты в таком виде и просит меня смягчить ее.
Я на это заметил, что дело не в тоне, а в том, что явное уклонение от опубликования опровержения вынуждает меня ставить вопросы ребром, что прошло четыре дня, а обещанного опровержения все еще нет. Михалакопулос возразил, что я могу поступить, как считаю нужным, но тогда и он будет вынужден дать подобающий ответ. Одновременно он присовокупил, что раньше опровержение дано быть не могло, так как только сегодня утром получен из Салоннк ответ, который позволяет дать опровержение.
|
|
|
Я на это тотчас же заметил, что раз теперь дается опровержение, то цель, которую преследовала нота, достигнута, и я могу вообще взять ноту обратно, что я и сделал.
Вслед за этим Михалакопулос прочел мне ответ из Сало-ник на запрос МИД генерал-губернатору Калеврасу, Из этого Ответа явствовало, что никаких данных о связи торгового агентства с рабочим движением у властей пока не имеется, что власти заняты сейчас разработкой арестованного архива рабочего центра. Но Михалакопулос добавил, что у него
26-5
имеются сведения, будто «прибывший из Болгарии советский агент Косвакидис находится в связи с салоникским торговым агентством»,
Я сказал, что раз власти заявляют, что до сих пор они не располагают никакими материалами, компрометирующими торговое агентство, то этим, следовательно, разрешается вопрос о вздорности и о провокационном характере заметки з «Пройа» от 28 мая. Упомянутая им фамилия «советского агента» мне известна по газетам, но последний, конечно, таким агентом не является, и, поскольку мне известно, его уже отовсюду выгнали; не сомневаюсь, что каше агентство не имело к нему никакого отношения.
Тогда Михалакопулос задал мне зопрос: «А можете ли Вы поручиться за горячие головы, хотя бы за Бенароя?» Я на это возразил, что такого сотрудника у нас не имеется и что за трех наших салоникских сотрудников я готов был бы поручиться. Он просил меня все же запросить Салоники, на что я выразил полную готовность.
В итоге разговора Михалакопулос заявил, что о^ собирается дать опровержение, соответствующее фактическому положению, такого примерно содержания: «До сих пор связи агентства с рабочим движением не обнаружены, расследование продолжается». Я заявил, что такое опровержение меня ни в какой бы степени не удовлетворило, и уже по Одному тому, что оно не соответствует действительности: газеты писали 28 мая, что, по сведениям из Салоник от 22 мая. власти имеют против нас соответствующий материал, а губернатор телеграфирует 31-го, что и до сих пор сведений не имеется (в этом пункте Михалакопулос солидаризировался со мною); но, кроме того, вообще не может иметь места факт нашего вмешательства во внутренние дела Греции. Следовательно, минимумом, который бы меня удовлетворил, будет простое и ясное опровержение газетного известия, т. е. заявление министерства, что «у властей не имеется доказательств причастности агентства к движению». Михалакопулос принял как будто эту формулу. Я указал затем ему, что мне известно из днпкругов (не турецких), что вокруг нас плетется сеть провокации румынами и итальянцами, за спиной которых стоит Англия, и поэтому я предостерегаю его от возможности быть введенным в заблуждение подобной провокацией. Михалакопулос ответил клятвой, что никто из дипломатов-англичан, итальянцев и румын не делал на него никакого нажима по отношению к нам вообще и по отношению к пересмотру таможенного соглашения * в частности, что он не может не доверять сведениям «такого беспристрастного и почтенного человека, как Калев-рас» и т. к.
|
|
|
* См. т, IX, док..N? 193.
2№
$ ответил, что когда я говорил о сети провокаций, то я не имел в виду дипломатов, а наемных агентов-провокаторов, которыми наводняется сейчас Греция с целью взорвать наши налаженные и имеющие перспективу еще лучше наладиться греко-советские отношения. Михалакопулос реагировал на это в категорической форме, что если бы он расценивал наши взаимоотношения как бесполезные или вредные для страны, то он не прибег бы к окольным маневрам, а прямо бы заявил, что с этими отношениями надо покончить.
Уже уходя, я высказал сожаление, что вызванный прессой инцидент отнял у него столько времени, когда он тонет в делах, а меня это лишило возможности поговорить с ним о делах более интересных и полезных с точки зрения улучшения наших взаимоотношений. Михалакопулос ответил, что Ксидакис информировал его о разговорах со мною * и я могу-де спокойно вручить ответный меморандум Занмису, а затем вести деловые переговоры с Ксидакнсом; Михалакопулос выразил надежду, что к его возвращению через трн недели работа наша будет окончена, так что ему останется лишь завершить ее своей подписью.
Конец разговора протекал в самых мирных тонах.
В вечерних газетах (выходят между 3—4-мя часами), появились как тассовское, так и министерское коммюнике.
Устинов
Печат. по срх,
