Запись беседы Полномочного Представителя СССР во Франции с Генеральным секретарем Министерства Иностранных Дел Франции Вертело

21 марта 1928 г.

Несмотря на обещание *, Вертело меня к себе не вызывал, и мне пришлось самому Вызваться к нему. Вертело раскрыл досье, из которого прочел мне, что Клодель, французский посол в Вашингтоне, обратился в политический департамент Се-веро-Американских Соединенных Штатов по случаю сообщения о депонировании советского золота в Два нью-йоркских банка с запросом/действует лн еще закон 1920 г. об эмбарго на советское золото, и с просьбой сохранить эмбарго на данный депозит в силу того, Что «Банк де Франс» намерен подать исковое прошение о наложении ареста на это золото, основанное на праве собственности (une action en revendication fondée sur le droit de propriété) н вспомогательно (subsidiaire-ment) в качестве кредитора Государственного банка СССР, КлоДелю было отвечено, что, во-первых, эмбарго не снято, а во-вторых, депонированное золото по американским законам может быть принято для апробирования только от владельцев, а не or держателей, каковым являются «Чейз неншнл банк»** и «Эквитабл траст». Так как Вертело на этом остановился, не упомянув ни слова о том, вручено лн было после этого «Банк де Франс» исковое прошение американскому суду, то я спросил его об этом. Несмотря на то что я дважды повторил свой вопрос, Вертело, явно уклоняясь от ответа^ обошел его молчанием.

Обратив внимание своего собеседника на то, что я временно оставлю в стороне экономический и политический аспект акции французского правительства и «Банк де Франс» и вначале остановлюсь на формальной стороне ее, я, процитировав соответствующий абзац из телеграфной декларации Эррио от 28 октября 1924 г.***, указал на то, что мы меньше всего могли ожидать от французского правительства и «Банк де Франс*'—органа, тесно связанного с правительством, такой акции, которая явно идет вразрез с торжественным обещанием, данным Эррио н долженствующим сохранить свою силу ввиду того, что переговоры между правительствами, на которые указывается в декларации, продолжаются и еще не закончены. Вертело подготовился к этому вопросу и опять-такн по досье прочел мне следующее: «Акция «Банкде Франс» является акцией «ан ревандикасион», основанной на праве собственности, а не на применении или истолковании договора

* См. док. № 74. ** В тексте — «Чейшн банк». *** См. т. VII, док. № 246.

нлн соглашения, а поэтому в ней нельзя усмотреть нарушения обязательств, Принятых в 1924 г. Об этом можно было бы спорить, если бы речь шла об иске на предмет убытков, вытекающих из исполнения договора илн урегулирования счетов между государствами (exécution d'un contrat et d'un règlement des comptes entre les deux états). Но в данном случае речь идет о процессе «ан ревандикасион», причем только вспомогательно (субсидиэрман) «Банк де Франс» сможет вчинить иск в качестве кредитора. Кроме того, нск вчиняется не правительственным органом, а частной организацией, каковой является «Банк де Франс», к правительственной организации — Государственному банку СССР. Таким образом, протест Советского правительства лишен юридического основания постольку, поскольку он не базируется на нотификации Эррио от 28 октября 1924 г.» Указав Бертело, что оглашенная им юридическая справка мне кажется несостоятельной и что к этому вопросу, возможно, придется еще вернуться в будущем, я сказал, что меня все-таки поражает иск в силу правовой необоснованности его, и я просил бы Бертело объяснить мне, зачем французскому правительству понадобилось создать это дело, которое, на мой взгляд, обречено на неудачу и может затянуться на целые годы. Бертело ответил, что К> д'Орсе явилось в данном случае только почтовым ящиком для передачи ноты, составленной министерством финансов в адрес вашингтонского правительства; «Председатель совета министров, вероятно, увлекся юридическим аспектом вопроса,— сказал Бертело,— не продумав экономические последствия его; если бы проведение этого дела было поручено министерству иностранных дел, то последнее, несомненно, учло бы политический и экономический аспект его».

Тут Бертело нарисовал, не щадя мрачных красок, картину возможного ущерба для внешней торговли СССР в результате этого иска, который нммобилизирует советское золото, подорвет кредитоспособность Советского Союза и ставит под удар всякое имущество (авуары) Советского Союза не только в Соединенных Штатах, но н в любой другой стране. Я прервал Бертело замечанием, что зачем в таком случае французскому правительству нужно было идти в Соединенные Штаты, если советское имущество находится тут же под боком, во Франции. Бертело обошел молчанием это замечание и, распространившись еще немного по поводу катастрофических последствий иска «Банк де Франс», заключил, что, учитывая все это, он, Бертело, постарается придумать какой-нибудь способ ликвидации этого дела на условиях взаимной компенсации и сделает соответствующее предложение Бриану, хотя нет никакой уверенности, что Пуанкаре согласится сойти с занятой им позиции и аннулировать акцию «Банк де Франс». Я временно

обошел молчанием предложение о ликвидации на началах компенсации и в самой резкой форме заявил свой протест против враждебной акции французского правительства, направленной к тому, чтобы ухудшить франко-советские отношения в тот момент, когда переговоры о старых претензиях терпят перерыв не по нашей вине; враждебность акта усиливается еще и тем обстоятельством, что ои явно рассчитай на затруднение экономических отношений Советского Союза с внешним миром. Вертело не оспаривал выдвинутых мною предложений, а вновь принялся в мрачных красках расписывать эвентуальную силу нанесенного Советскому Союзу удара и в заключение повторил, что единственный выход из положения ои видит в достижении с нами компромиссного соглашения на началах компенсации? Я категорически возразил, что ни о какой компенсации в данном случае говорить <ие приходится, что на карту поставлено будущее франко-советских экономических отношений, которое одинаково должно быть близко как французскому правительству, так и Советскому правительству; если французское правительство действительно дорожит сохранением и дальнейшим развитием экономических отношений с Советским Союзом, то оно должно безоговорочно снять с пути неожиданно положенное им препятствие *,

Вертело обещал еще подумать над этим вопросом, переговорить с Брианом и затем сообщить мне.

В. Довгалевский

Печат. по арх.

92. Запись беседы Полномочного Представителя СССР в Турции с Премьер-Мнннстром Турции Исмет-пашон

21 марта 1928 г.

Вся беседа вращалась вокруг итало-турецкого пакта **. Прежде всего Исмет-паша интересовался, нет ли у меня каких-либо указаний по этому поводу из Москвы и дана ли какая-нибудь оценка предложению Италии. На мой отрицательный ответ он спросил мое личное мнение. Я сказал, что цели Италии для меня еще не вполне ясны. Приходится строить о них предположения в зависимости от наличной международной обстановки, характеризуемой для Ближнего Востока и Балкан двумя моментами: во-первых, франко-итальянским соперничеством и, во-вторых, аигло-итальяиским сотрудничеством. Напрашивается предположение, что вся комбинация придумана главным образом против Югославии. Что комби-

* См. также док. № 99, 110.

** См. сб. «Международная политика в 1928 году...», М., 1929 стр. 172—173.

нация гораздо шире, нежели намерение урегулировать турецко-итальянские отношения, доказывается хотя бы тем, что одновременно предполагается заключение пактов и с другими балканскими государствами. Во всяком случае, нужно расшифровать истинные намерения Италии, заставив ее высказаться по этим вопросам определеннее. Пока можно сказать лишь одно, что, если бы Турция, заключив предлагаемый договор с Италией, оказалась втянутой в неизвестные международные группировки, это, несомненно, осложнило бы ее международное положение. Исмет-паша на это сказал, что сперва ои ие придал серьезного значения итальянскому предложению. У него возникли сомнения относительно истинного смысла того, что определялось итальянцами как «коллабо-расьон» *. Резерв, касающийся лозаннских обязательств, вызвал и у него опасения ⁶², что итальянцы намерены связать Турцию, сохраняя за собой свободу действий. У него возникло подозрение, ие заострена ли предлагаемая комбинация против СССР. Чтобы проверить последнее, ои н предложил привлечь СССР к пакту. Подозрительным показался ему и интерес, проявленный Муссолини к греко-турецким отношениям. Все эти вопросы было поручено Суаду ** выяснить в Риме. Муссолини сразу же согласился на замену формулы «коллаборасьон» формулой негативной — о неучастии во враждебных группировках. Свою собственную редакцию этой формулы он обещал представить в ближайшее время. Согласился.Муссолини и на исключение резерва в Лозанне. В беседе с Суадом ои, между прочим, задал вопрос об отношении Турции к Лиге наций и, получнвответ, заявил, что Италия расценивает Лигу не менее отрицательно. Относительно предложения турок привлечь и СССР к заключению однородного договора Муссолини не дал категорического и определенного ответа. У Исмет-пашн создалось впечатление, что он с кем-то должен обсудить этот вопрос. Далее Муссолини выразил свое удовлетворение, что между Турцией и Болгарией иет никаких трений. Относительно Греции он выдвинул предложение протелеграфировать Михалакопулосу ***, чтобы тот задержался для переговоров с Рушди в Женеве. Ои очень внимательно выслушал все жалобы Суада на Грецию, поддакивал Суаду и явно старался смягчить впечатление, что итало-греческие отношения зашли слишком далеко. Переходя к оценке значения для Турции нтало-турецкого пакта, Исмет-паща отметил, что Турция не прочь заключить такой пакт, но в резко очерченных рамках договора о ненападении и нейтралитете н нн в коем случае не согласится дать себя втянуть в комбинацию, которая

* —сотрудничество (фр). ** Посол Турции в Италии. *** Министр иностранных дел Греции."

t87

усилила бы одну империалистическую группу против другой. Лучшей гарантией было бы присоединение к пакту СССР.

Перейдя к франко-турецким отношениям, Исмет-паша заявил, что с Францией дело не ладится. По его впечатлениям, несмотря на все разговоры об англо-французском соперничестве, Франция еще больше, нежели Италия, идет на поводу у Англии. На своем политическом опыте Турция могла убедиться за последние годы, что во всех крупных вопросах Франция уступает Англии. С другой стороны, Франция постоянно стремится натравить на Турцию другие государства, в частности ту же Италию. Италии Турция не доверяет. Каков бы ни был договор с Италией, он отнюдь не упраздняет необходимости поддержки турецкой армии на прежней высоте.

) Когда'я коснулся декларации Рушди н выразил некоторое недоумение, что в этой декларации ни ползвука нет об обещанной Рушди поддержке нашего предложения о полном разоружении ⁶¹ н вообще ни звука о нашем предложении (я знал лишь ее по краткой передаче анатолийского агентства) и что вообще вся декларация при беглом чтении создает впечатление, что позиция турецкой делегации гораздо ближе к французской, чем к нашей, Исмет-паша это отрицал, ссылаясь на еще не известный мне момент выступления Рушди с предложением обсудить в комиссии советский проект. На мои указания, что участие Турции в комиссии по разоружению, сопровождаемое одновременным участием в комиссии безопасности, оживляет толки о возможности вступления Турции в Лигу наций, Исмет-паша мне заявил, что в Ангоре слишком хорошо знают точку зрения Советского правительства на этот вопрос. Турецкая позиция также совершенно ясна. После одесского свидания * вопрос этот даже ни разу не ставился в совете министров. Не дано и Рушди никаких инструкций на этот счет. Без постоянного места Турция, во всяком случае, в Лигу наций не вступит. Но если бы такое предложение было сделано, то она оговорит свои особые отношения к СССР. Во всяком случае, если Турции будет предстоять выбор между СССР и Лигой, «то выбор предрешен». Дружба с СССР продолжает оставаться осью турецкой внешней политики. Ни с однойстраной сближение Турции невозможно, если оно влечет за собой охлаждение СССР.

Анализируя вопрос, какая из держав заинтересована во вхождении Турции в Лигу наций, Исмет-паша приходит к заключению, что прямо это можно сказать лишь о Германии. Можно допустить, конечно, что заинтересованы в этом отношении и англичане, но они чрезвычайно осторожны и загова-

* См. т. IX, док. № 322, 323, 324, 333.

ривали об этом лишь косвенно. Во всяком случае, он сильно сомневается, чтобы англичане согласились на предоставление Турции постоянного места; это шло бы вразрез со всей восточной политикой. В частности, заговорив об англичанах, Исмет-паша отмечает корректность нх позиции в отношении СССР при беседах с турецкими деятелями. Он понимает, однако, что это есть лишь тактика умных и опытных дипломатов, трезво учитывающих и понявших безуспешность попыток оторвать Турцию от СССР. Он при этом, однако, ни на минуту не сомневается, что главной и основной задачей англичан является работа в этом направлении. Ему не совсем ясны пределы и размеры контакта работы англичан с итальянцами в Турции. Он допускает, что за спиной Италии, выдвигающей теперь предложение о пакте, стоит и Англия. Для Англии сближение Италнн с Турцией — один из этапов ее собственной политики «постепенного достижения».

С особым вниманием и некоторым волнением Исмет-паша выслушивает мон сообщения об активизации поляками их политики в Турции и о специфической целевой установке этой политики — на создание всяких помех СССР, на провокационное подчеркивание турецко-польской дружбы и даже содействие турок выходу Польши «в люди» на Востоке (подписание в Ангоре афгано-польского пакта⁶³ и т. д.). С «удивлением» узнает Исмет-паша об афгано-польском договоре, заключенном в Ангоре. Еще больше удивляет его легкомысленное отношение МИД к вопросу о переименовании польской миссии в посольство. Ему все это дело представляют как протокольный пустячок. Он не знает, насколько далеко зашел Рушди в своих обещаниях. Во всяком случае, он настоит, чтобы до приезда Рушди не предпринималось по этому поводу никаких шагов. Он, со своей стороны, будет содействовать, чтобы польский демарш был сорван, если для этого уже сейчас представляется какая-либо возможность.

Я. Суриц

Печат. по арх.

93. Заявление Народного Комиссара Иностранных Дел СССР Г. В. Чичерина представителям советской печати

22 марта 1928 г.*

В беседе с представителями печати народный комиссар по иностранным делам тов. Г. В. Чичерин по поводу выступления английского премьера Болдуина в палате общин 19 марта заявил следующее:

* Дата опубликования,

— Из сообщения английского официального радио и агентства Рейтер от 19 марта с. г. я узнал о выступлении английского премьера г. Болдуина в палате общий с обоснованием отклонения британским правительством требования рабочей партии о назначении расследования по делу о «письме Зиновьева». Прн этом г. Болдуин сделал ряд сообщений о мнимых заявлениях, как моих, так и т. Зиновьева, и мнимых решениях Советского правительства по этому делу. Заявляю категорически, что в этих сообщениях г. Болдуина нет ии слова правды. Онн представляют собой от начала до конца простые измышления, совершенно лишенные всякого действительного основания, притом носящие определенно клеветнический характер н глубоко оскорбительные Для членов нашего правительства. Но при этом сам г. Болдуин ухитрился обнаружить лживость своих заявлений. В его выступлении имеете, между прочим, следующее бросающееся в глаза несоответствие между его утверждениями И общеизвестными фактами. В передаче английского официального радио г. Болдуин говорит, что спустя приблизительно месяц после появления так называемого «письма Зиновьева» я будто бы сообщил своим коллегам, что оригинал письма уничтожен и Советское правительство может спокойно настаивать на производстве расследования. Если мы обратимся к документам по этому делу, мы увидим, что нота г. Грегори, приложением к кото-рои было так называемое «письмо Зиновьева», была представлена Раковскому 24 октября 1924 г. * и что сейчас же по получении из Лондона подробного содержания ноты г. Грегори и приложения к ией наше правительство телеграфировало Раковскому, что оио настойчиво и категорически предлагает передать "установление, того факта, что так называемое «письмо Коминтерна» от 1.5 сентября является подделкой, беспристрастному третейскому суду. Это предложение было передано Раковским министерству иностранных дел в ноте от 27 октября 1924 г. ** Где же месячный срок? Г-н Болдуин выдумал месячный срок, после которого якобы Советское правительство решилось предложить расследование дела третейским-судом, в то врем-я как в действительности это предложение нашего правительства последовало немедленно по получений нами известия о представлении фальшивки Раковскому. -.. V-

Нота Раковского от 27 октября не была принята британским правительством на том основании, что в ией заключалось требование наказания виновных чиновников, причастных к фабрикации этой фальшивки. В письме от 1 ноября Раков-

* См. т. VII, стр. 510—511 и прим. 81. ** См. т. VII, док. №245.

ский подчеркнул справедливость этого требования ввиду громадного моральною вреда, причиненного йотой г. Грегори от 24 октября.

28 ноября 1924 г. Раковский от Имени нашего правительства в адресованной г. Чемберлену поте* выразил крайнее удивление по поводу того, что британское правительство, отвергнув предложение о проверке инкриминируемого документа беспристрастным третейским судом, заявляет голословно, иа основании никому не известных сведений, о подлинности документа. Раковский при этом заявил, что подобные недоказанные заявления Советское правительство принимать ие считает возможным и что «Советское правительство со своей стороны вынуждено настаивать, как на единственном способе беспристрастного разрешения вопроса, на своем предложении об арбитраже**, изложенном в ноте от 27 октября». Вслед за тем, когда в палате общий британский министр внутренних дел заявил, что доказательства подлинности так называемого «письма Зиновьева» ие могут быть представлены из боязни за безопасность лица, доставившего британскому правительству этот Документ, Раковский по поручению нашего правительства нотою от 22 декабря*** на имя г. Чембер-лена заявил, что Советское правительство готово гарантировать беспрепятственный выезд из СССР вышеупомянутому лицу. Однако г. Чемберлеи иашел возможным ответить иа это лишь голым заявлением, что не Имеет ничего добавить к своей предшествующей йоте****. В настоящий момент британская рабочая партия предложила британскому кабинету со своей стороны назначить расследование по делу о так называемом «письме Зиновьева». Британский кабинет отверг ее предложение, потому что расследование, несомненно, доказало бы подложность этого документа.

Произвести это расследование было бы тем важнее, что за истекшие З'/г года получились крайне ценные указания на действительное происхождение этой фальшивки. Но, разумеется, английское правительство тем более бонтся расследования, чем сильнее Доказательства подложности «письма». Во время процесса в советском суде изготовителя фальшивок Дружиловского⁶⁴ нз показаний последнего, зафиксированных в стенограмме суда, выяснилось, что он имеет сведения о том, как было изготовлено в Берлине так называемое «письмо Зиновьева». Его показания проливают чрезвычайно яркий свет иа это дело. Дружиловский в Берлине выполнял поручения

* См. т. VII, док. № 275. ** Так в тексте; в цитируемом документе — «о третейском разбирательстве, изложенном в его ноте от 27 октября» (см. т. VII, стр, 559). *** В тексте ошибочно —21 декабря. См. т. VII док. № 291. **** См. т. VII, стр. 584.

польского капитана Пацюрковского, связанного, по" его словам, и с другими разведками. В своих показаниях Дружилов-ский сообщил подробный фактический материал об изготовлении «письма Зиновьева» русскими эмигрантами Жемчуж-никовым, Бельгардтом и Гуманским, работавшими как у Пацюрковского, так и в английской разведке, причем Жем-чужников передал Дружиловскому, что проект «письма Зиновьева» составлялся на его квартире Бельгардтом и Гуман-ским. По имеющимся сведениям, изготовленное в Берлине «письмо Зиновьева» было передано одновременно несколькими путями в Лондон. Чрезвычайно точные и подробные показания Дружиловского решительно опровергают лживую версию английского правительства о подлинности так называемого «письма Зиновьева».

Позднее, в январе этого года, во время процесса Шрека *, перед Лейпцигским верховным судом известный пацифист Мертенс показал под присягой, что проживавший в Женеве английский публицист сообщил ему, что так называемое «письмо Зиновьева» было сфабриковано польским агентом Пацюрковским, работавшим в тесном сотрудничестве с обвиняемым Шреком. Если бы было произведено расследование этого дела, то могли бы быть представлены и другие доказательства того, что именно в указанном месте возникла фальшивка, именуемая «письмом Зиновьева». Но британский кабинет от этого расследования упорно уклоняется. Между тем даже в солидной английской газете «Манчестер гардиан» в номере от 23 мая 1927 г. с некоторыми оговорками, но, однако, с достаточной прозрачностью было указано, что эта фальшивка, подобно другим подложным документам, была составлена в Берлине, причем газета прибавила: «Имеется основание думать, что это письмо происходило из польского источника в Берлине». Этому действительному происхождению фальшивки г. Болдуин противополагает версию об ее получении «джентльменом из Сити» г. Имтерном от «джентльмена, близко стоящего к коммунистам». Яркий свет на положение этого второго «джентльмена» проливает тот факт, что этому «джентльмену» т. Зиновьев известен как Апфельбаум. Между тем Апфельбаум не есть фамилия т. Зиновьева^-, под этой фамилией его знали разведчики разных стран. Теперь всем известно, что его фамилия-—Радомысльский. Вышеуказанный «джентльмен» тем самым обнаружил несомненным образом свою принадлежность к разведке.

Британское правительство приперто к стене и сознательно уклоняется от раскрытия тяжелой для него истины. Оно оперирует методами, применявшимися в старое время в релнгиоз-

* См. газ. «Известия» № 26(3260), 31 января 1928 г.

ных судах иезуитами, которые были всегда готовы выдвигать против тех, кого orfn хотели погубить, самые ужасные обвинения, но без всяких доказательств. Иезуиты требовали, чтобы им на слово верили. Но если исходная точка есть обязательство верить всякому утверждению без доказательств, если считается возможным кого угодно и как угодно произвольно очернить, то возможность хороших отношений с подобными иезуитами заранее устраняется,-

Печат. по газ. «Известия» Л* 69 (3303), 22 марта 1928 г.