2015-04-06
182
20 августа 1932 г.
Уважаемый Максим Максимович,
Настоящее письмо мое разминется с Вашими директивами *** по существу вопросов, поставленных в моих последних телеграммах. Вы, вероятно, знакомились уже по моим письмам и телеграммам с положением, создавшимся в вопросе [советско-французского] пакта и торговых переговоров. Дополню эти сведения некоторыми деталями.
1. Я счел своим долгом не ставить вопроса о выезде в отпуск впредь до выяснения положения. Вы сами отметили в
* См. док. № 335.
** Сч. док. № 314.
*в* См. док. № 329.
результате свидания с Эррио *, что он дальше общих деклараций не шел, воздерживаясь от заявлений по существу. Было ясно, что Эррио не занял еще определенной позиции в вопросе о франко-советских переговорах, и можно было опасаться, что он считал себя свободным от обязательств, взятых на себя прежними кабинетами. Я поставил поэтому своей задачей побудить Эррио к конкретным ответам. После немалых усилий мне удалось добиться от него постановки вопроса на заседании кабинета и членораздельного сообщения мне о том, что 1) кабинет одобрил в принципе заключение с нами пакта и торгового соглашения и 2) торговые переговоры начнутся осенью **.
|
|
|
2. Но если Эррио вынужден был в конце концов занять определенную принципиальную позицию в отношении переговоров, то в отношении срока и условий подписания пакта мне так и не удалось побудить его к немедленному подписанию, ни вообще к какому-либо ясному ответу. Вначале он. не упоминая еще о румынах, обронил мысль о желательности одновременного подписания пакта и торгового соглашения. С этой позиции мне, кажется, удалось его сбить. Тогда он выдвинул вопрос о румынах. К этому вопросу мы возвращались с ним много раз. Единственное, чего я добился, это заявления Эррио, что он не устанавливает формального юнктима, что наша позиция в споре с румынами кажется ему примирительной и приемлемой, что он не позволит румынам стать в позу арбитра франко-советских отношений и что он побудит румын поторопиться и занять примирительную позицию.
Отмечу, однако, что Леже держал передо мною несколько иные речи, предупреждая, что, хотя формально юнктима и нет, все же непременным фактическим условием подписания франко-советского пакта является подписание советско-румынского пакта. Когда я ему указал на несоответствие этих речей последнему заявлению Эррио, то Леже заволновался и стал уверять меня, что он хоть, возможно, й сказал мне больше, чем на то был уполномочен, но что он счел долгом дружески предупредить меня, что нам надо обязательно договориться с румынами и что в настоящей стадии советско-румынского спора французское правительство не сможет подписать пакт, ибо последнее предложение было сделано румынами (или, вернее, от имени румын Залесским по соглашению с Мае-сигли). мы же его просто отклонили, не сделав никакого контрпредложения 2-8. В результате длинного обмена мнениями Леже и выдвинул передо мною ту формулу, о которой я протелеграфировал в Москву (исключение из пакта спорного во-
|
|
|
* См. док. N? 298. ** См. док. № 301, 306. 308.
проса, заключительный протокол и декларация) *. Мысль Леже была такова: если переговоры с румынами не увенчаются успехом, но войдут в такую стадию, что мы сделаем разумное предложение, а румыны отклонят его и будут упорствовать, то тогда у французского правительства будут развязаны руки для подписания с нами пакта. На следующий день Леже спросил меня, не согласился ли бы я встретиться с Титу-леску, если бы он приехал в Париж.
Резюмируя нарочито неопределенные высказывания Эррно и более откровенные речи Леже. можно, таким образом, вывести заключение, что в данной стадии советско-румынских переговоров не следует рассчитывать на немедленное подписание франко-советского пакта. Если к этому прибавить, что и Эррио и Леже неоднократно пытались сплавить меня в от-нуск, то из этого можно сделать и тот вывод, что они не мыслили, что советско-румынские переговоры могли выйти из настоящей стадии ранее Конца каникулярного периода, т. е. ранее конца сентября, и вообще не торопятся с подписанием франко-советского пакта. Я не постеснялся сделать этот последний вывод перед Леже и заявить ему в довольно резкой форме, что я в этом разрезе рассматриваю и предвещенные поправки к парафированному пакту; я добавил, что. во избежание ложного истолкования моей "настойчивости, должен предупредить его, что пакт ценен нам только постольку, поскольку к нему искренне стремится и французское правительство, я только возражаю против двусмысленного положения и требую определенности. Леже принялся очень горячо уверять меня, что французское правительство отнюдь не ищет оттяжек и искренне стремится к скорейшему подписанию пакта. «Я заклинаю Вас не допускать мысли о нашей неискренности и произвольных оттяжках; заклинаю Вас разубедить в этом ваше правительство, если у него закралась такая мысль», патетически умолял меня Леже.
3. Эррно, а за ним и Леже заверяли меня, что поправки, предлагаемые юристами МИД, взявшимися за это дело в отсутствие Лиона, должны иметь лишь чисто редакционный и формальный характер, не затрагивая существа парафированного текста**. На самом деле оказалось, что наряду с несколькими действительно редакционными стилистическими поправками нам предлагают ввести новую, никогда не обсуждавшуюся ст. 3 и предлагают внести изменение по существу во 2-й абзац ст. 2 с совершенным упразднением выработанного и парафированного обмена нотами к этой статье217. Эти изменения, может быть, и не настолько существенны, чтобы быть
* См. док. Ле 314. ** См. т. XIV, док. №229.
камнем преткновения для подписания пакта. Но назвать их редакционными все же никак нельзя и пройти мимо столь явного их несоответствия заверениям Эррно и Леже и беспрекословно принять их — было бы в этих условиях с нашей стороны показателем нашей торопливости и полной готовности на переработку по существу парафированного текста, что мне представляется нецелесообразным.
Кроме того, предлагаемые изменения н на самом деле менее желательны для нас, чем то, что фигурирует в парафированном тексте. Парафированный обмен нотами устанавливал для Франции специальную процедуру определения нападающей стороны, заменявшую процедуру ст. 17 Устава Лиги наций, оставляя вместе с тем для нас в этом вопросе полную свободу субъективного усмотрения. Нельзя, конечно, винить французов за то, что, хоть и с опозданием, они все же заметили неблагоприятный для них характер этой конструкции. Нельзя также не считаться с тем обстоятельством, что со времени парафирования появились наши новые пакты с Польшей и лимитрофами, соответствующие статьи которых, как например ст. 4 пакта с Польшей, и легли — правда в измененном виде — в основу нынешнего французского предложения. Но, в то время как в пактах с Польшей и другими — и особенно с Финляндией * — обязательства Устава Лиги нации поставлены под ограничительное условие о том, чтобы нми ие нарушалась обязанность ненападения, понимаемая в смысле, установленном именно данным пактом (см. пакт с Финляндией), во французском предложении, если его расшифровать, содержится лишь голое заявление о том, что Устав Лиги наций не
|
|
|
обязывает к агрессии. На самом деле это не так: пример — проект «Пакта о ненападении», выработанный Комитетом арбитража и безопасности Лиги нации **, в котором говорится, что «нападением не будет считаться» акция, предпринимаемая на основании ст. 16 или п. 7 ст. 15 Устава Лиги наций232. Если, таким образом, нападение, организуемое в рамках ст. 16 и 17, желать «не считать» нападением, то можно, конечно, делать то заявление, которое содержится в предлагаемой французами новой ст. 3. При отсутствии же такого желания следует предпочитать формулу польско-советского и особенно советско-финляндского пакта, так как по ней обязанность ненападения — так, как она установлена данным пактом — определенно преобладает над обязанностью участвовать в акциях, вытекающих из Устава Лиги наций, независимо от того, «считаются» или нет эти акции агрессией в недрах Лиги,
* См. соответственно док. Л* 300, 32. ** См. т. XI, прим. 55.
Понятно, все эти рассуждения не имеют иного реального значения, как лишь мотивировку с нашей стороны в пользу отклонения французской редакции и замены ее либо заключительным протоколом, о котором я телеграфировал233, либо формулировкой ст. 4 пакта с Финляндией.
Другое французское изменение касается второго абзаца ст. 2, в котором они предлагают заменить досрочное денонсирование пакта автоматическим аннулированием этого последнего в случае агрессии, предпринятой одною из сторон. Не думаю, чтобы Эррио мог настаивать на этом изменении, и тем менее основании для нас допускать его в парафированный текст *.
|
|
|
С товарищеским приветом
Довгалевский
Печат, по арх,
331. Письмо Полномочного Представителя СССР в Германии Заместителю Народного Комиссара Иностранных Дел СССР Н. Н. Крестинскому
20 августа 1932 г.
Дорогой Николай Николаевич,
Сейчас идет закулисная работа со стороны кабинета Па-пена, [партии] центра и «наци», а с другой стороны, кабинет Папена подвержен резкой критике со стороны печати.
За спиной кабинета Папена стоят лишь националисты (гугенберговцы) со своей военной организацией «Стальной шлем». Национал-социалисты выступают с демагогической защитой интересов мелкой буржуазии. Социал-демократы вступили на путь оппозиции (надолго ли?) и подготовляют свои предложения о национализации тяжелой промышленности, банков и т. д. новому рейхстагу. Центр занят пока подготовительным зондажем коалиции в Пруссии с «и ami».
Отсюда ясна та сложная обстановка борьбы вокруг правительства Папена после того, как Гитлер отверг предложение Гииденбурга войти в правительство Папена.
Необходимо еще прибавить, что в партии национал-социалистов замечается разброд и недовольство со стороны даже тех, которые толкали Гитлера на требования полноты власти, сейчас недовольных тем, что Гитлер отверг предложение войти в кабинет Папена.
Если удастся комбинация с коалицией в Пруссии — «наци» с центром,—то правительство Папена будет иметь против не только рейхстаг, но и рейхсрат. При этих условиях правительство Папена, судя по заявлению самого Папена, что «теперешнее правительство еще долго будет находиться у власти», будет
* См. также док. JSfe 335.
вынуждено распустить рейхстаг и подготовить выборы на новых началах, изменив конституцию путем изменения избирательного закона и введения второй палаты. Однако не исключена возможность соглашения Папена с Гитлером на основе предложения Гинденбурга*. С товарищеским приветом
Л. Хинчук
Пгчо?. по арх.
