Контекст социальных наук

Сегодня мы видим бурное развитие социологии, культурологии, со-ционики, конфликтологии, науки о связях с общественностью и др. Нельзя забывать и такой любопытный феномен в сфере отечественно­го обществознания, как «теория научного коммунизма», который дал нам поучительный урок в плане генезиса и исчезновения новых науч­ных и учебных дисциплин. Каждая из них претендует не только на безусловную практическую полезность, но и на философские интен­ции, на синтез знания. Представляется, что это в большинстве своем «науки-однодневки», которые в духе современного интеллектуального рынка делают себе рекламу, обеспечивают свой PR— «связи с обще­ственностью».

Скажем, соционика строится на расширении понятий «информа­ция» и «информационное взаимодействие». Она определяется как на­ука, изучающая фундаментальный объект социон, соционную струк­туру общества. Я думаю, что «специфика» этой дисциплины, как и многих других такого же рода, весьма проблематична, хотя само мно­гообразие взглядов на общество, попытки взглянуть на общество с новой, неожиданной стороны следует только приветствовать.

Однако есть и такие направления положительного знания, которые вовсе не являются «однодневками». Отношения с ними мы и разберем.

1.2.1. СОЦИОЛОГИЯ

Уже было сказано, что каждая новоевропейская философская дис­циплина обязательно коррелирует с соответствующей ей в новоевро­пейской науке положительной дисциплиной. И для социальной фи­лософии может быть указана такая частная положительная научная дисциплина. Это — социология. В самой абстрактной форме различие социальной философии и социологии являет собой различие разума (Vernunft) и рассудка (интеллекта, Verstand) -- как различие метафи­зики и опытной науки. Социальная философия берет на себя ответ­ственность разума, ее занимает то, «что и насколько может быть по­знано рассудком и разумом независимо от всякого опыта»⁴, а потому она рефлектирует развитие социологии.

Отношения социальной философии и социологии могут быть ин­терпретированы также как старая проблема рационализма и эмпириз­ма. Первая несет рациональное начало, а вторая —по преимуществу эмпирическое. Правда, рационалистические амбиции с самого своего рождения обнаружила и социология, заявив о возможности не толь­ко эмпирической, но и теоретической социологии⁵. Однако, хотя и самой социологии вовсе не заказан путь теории, на ее современном

уровне, по всеобщему признанию, сильно недостает именно рациональ­ного начала⁶. Очевидно, что эта «недостача» носит не временный и случайный характер. Напротив, недостаточность рационального на­чала в социологии связана с самим ее происхождением и задачами, которые ей поставлены.

Конечно, между социологией и социальной философией в инсти­туциональном плане всегда присутствует момент соревнования или конкуренции, как вообще между всей новоевропейской философией и всей новоевропейской положительной наукой. Однако этот стерео­тип абстрактного противопоставления социальной философии и со­циологии представляется поверхностным⁷. Смысл социальной фило­софии для социологии в том, что, говоря словами Б. Кроче, «произвол абстракций со стороны интеллекта (Verstand), преодоленный в сфере разума (Vernunft), необходимо пролагает путь наукам с их законами, классами и математическими формулировками».

Главное —это взаимная поддержка социальной философии и со­циологии, «разделение труда» между ними. Только после возникнове­ния социологии и стало возможным выявление собственного содержа­ния социальной философии. Вполне естественно, скажем, что в «По­литике» Аристотеля присутствует огромное количество описательно­го материала, который впоследствии превратился в социологическое и политологическое знание и который, возможно, отвлекает внимание читателя, заинтересованного собственно социально-философской про­блематикой. Но теперь, когда налицо развитая социологическая лите­ратура, социально-философские произведения могут быть свободны от специального социологического материала, не несущего философ­ской нагрузки.

Я сравнил бы эту ситуацию с развитием живописи после возник­новения фотографии. Живопись в «дофотографическую» эру выпол­няла огромный объем технической работы (например, заказные до­кументальные портреты, запечатление исторических событий, общего вида городов, зарисовки натуралистов и т. д.). Но когда появилась фо­тография, на первый план живописного искусства вышли собственно художественные задачи. Так же и социальная философия, взаимодей­ствуя с социологией, только теперь может сосредоточиться на решении своих собственно философских задач.

Каковы типичные клише (штампы) в отношениях между социаль­ной философией и социологией?

Позитивистская парадигма, являя «естественнонаучную» позицию, предполагает, что социальная философия, подобно королю Лиру, не имеет перспектив. Она должна быть постепенно заменена теорети­ческой социологией¹⁰. Социальная философия имела право на суще­ствование до тех пор, пока не возникла социология. Но теперь такое

оправдание исчезло и вообще никакой социальной философии не мо­жет быть в принципе. Современная социальная философия на самом деле всего лишь раздел социологии¹¹.

С другой—«гуманитарной»—точки зрения, именно социальной философии как умозрительной дисциплины в современном сциентизи-рованном мире нам и не хватает. Наиболее полно эта идея выражена в следующей выдержке из позднего Э. Гуссерля: «Нам не хватает науки, которая попыталась бы исполнить для идеи человека (и, таким обра­зом, для a priori неразделимой пары понятий: отдельного человека и общества) то, что пыталась сделать чистая математика в природном мире для идеи природы и что она в основном исполнила. Так же как последняя идея — природа вообще как всеобщая форма — охватывает universitas естественных наук, так идея духовных существ — и особен­но разумных существ, людей — universitas всех наук о духе и особенно всех наук о человеке. Между тем, с одной стороны, математика при­роды в ее априорном учении о времени, пространстве, движении, дви­жущих силах разворачивает априорную необходимость, заключенную в этих сущностных компонентах природы вообще („natura formaliter spectata"), она делает возможным эмпирические науки с их рациональ­ным, а именно математическим, методом в применении к фактичности данной природы. Она, таким образом, благодаря своим априорным принципам осуществляет рационализацию эмпирического. С другой стороны, у нас сейчас имеются богатые и плодотворные науки, отно­сящиеся к духовному и человеческому царству, но это полностью и „чисто" эмпирические науки. Необычайное изобилие временных, мор­фологических, индуктивных или упорядоченных с практической точ­ки зрения фактов, имеющихся в них, остается вне связи, осуществ­ляемой рациональностью, которая основывается на принципах. При этом мы лишены даже параллельной априорной науки, так сказать, mathesis'a духовного и человеческого; отсутствует научно развитая си­стема чисто рациональной истины, коренящейся в „сущности" челове­ка, такой истины, которая внедрила бы в качестве чистого логоса в эмпирию наук о духе метод теоретической рациональности и сделала бы возможным рациональное прояснение эмпирической фактичности в таком же смысле, как чистая математика природы делает эмпири­ческую естественную науку доступной для математической теории и таким образом рационально ее проясняет»¹².

С этой точки зрения, как раз социология (в том числе и особенно теоретическая) и не имеет сущностного права на существование, она по сути есть либо «грехопадение» социальной философии¹³, либо ее эмпирическое дополнение и развертывание.

Мы уже говорили, что сопоставление дисциплин зависит, в част­ности, от того, как они институционально бытийствуют, т.е. как

они представлены в людях, в отношениях людей, в нормах этих отно­шений. Социальная философия — это то, чем занимаются социальные философы, но равным образом и социология — это то, чем занимают­ся социологи. Различие в содержательной области, предмете и мето­дах зависит в значительной мере от того, в каких социальных формах данное духовное содержание укоренено. И это собственно социальное обстоятельство необходимо учитывать в далеко еще не завершенном диалоге между социологией и социальной философией. Ситуация осо­бенно усложняется в связи с тем, что социальные философы соверша­ют «побег» в социологию и обратно.

Современная социология (как, впрочем, и любая развитая поло­жительная научная дисциплина) постоянно отстаивает право на фи­лософствование внутри самой себя, и социальная философия в прин­ципе допускает право социологического исследования внутри своего поля. Границы между социологией и социальной философией, хотя теоретически и вполне четки, в то же время «прозрачны», проница-

емы.

Итак, в нынешних условиях граница между теоретической социо­логией и социальной философией прозрачна. Однако есть две черты, которые радикальным образом отделяют социальную философию от социологии. Это, во-первых, органическая нормативность социальной философии и, во-вторых, ее антитетичность.

1.2.1.1. Нормативность

Мы уже говорили, что существуют социальная стихия и рефлексия социального. Социальная стихия являет собой совокупную структуру и изменения социума, которые наблюдателю (исследователю, мысли­телю) предстают как независимые от него. Социальная стихия вклю­чает в себя и те мотивы, которые владеют людьми, вызывают их к действию.

Социальная рефлексия описывает социум, его структуру и изме­нения, т. е. проясняет социальную стихию. Очевидно, что рефлексия влияет на стихии: только осмысляя действительность, люди уже тем самым так или иначе изменяют ее.

Аристотель, как известно, разделял направленность философско­го рассуждения на три части: «Всякое рассуждение направлено либо на деятельность, либо на творчество, либо на умозрение»¹⁵. Конеч­но, социальная философия направлена на умозрение, поскольку она носит эвристический, методологический характер и предлагает специ­фические социоморфные модели для умозрения. В этом отношении социальная философия предстает как теоретическая философия. Со­циальная философия направлена также и на креативное конструиро-

вание, особенно в своей позитивной части, раскрывшейся исторически как создание утопий (и антиутопий).

Наконец, социальная философия направлена на деятельность, и в этом смысле и постольку она есть одна из отраслей практической фи­лософии — наряду с этикой и логикой. Социальная философия, стало быть, есть также и нормативная дисциплина, которая исследует, про­ясняет, вербализует, устанавливает и вообще культивирует нормы, цен­ности, которые могут и не иметь отношения к наличной реальности¹⁶. Существенное отличие социальной философии от социологии, даже чисто теоретической, состоит в том, что социальная философия по сути своей содержит неотъемлемый нормативный момент, подобно тому как нормативный момент содержат этика, эстетика и логика. Социальная философия в той мере, в какой она есть практическая философия, в той мере, в какой она вышла из моральной философии, занимается не только тем, что есть, но и тем, что должно быть. Так или иначе, в той или другой системе, но она всегда сопоставляет нор­му (идеал) и реальность, причем, если можно так выразиться, «сим­патии» ее всегда на стороне нормы. Общество рассматривается как завершенная в себе, нормативная, абсолютная, логически непротиво­речивая, справедливая, непреложная структура. Напротив, социоло­гия выстраивает свой идеал как положительную науку, подчеркнуто свободную от ценностей. Этой свободе от ценностей в социологии уде­лял особое внимание М.Вебер.

Нормативный момент в социальной философии именно как в фи­лософии не только утверждается, но еще и рефлексируется. Социаль­ная чжлософия пытается не только провозгласить норму, но и понять ее. Э. Гуссерль говорит, что «в случае с науками о духе речь идет не просто о рациональном „прояснении", как в случае с природой. Здесь еще проявляется... своеобразный тип рационализации эмпирическо­го: нормативное суждение в соответствии с общими нормами, ко­торые относятся к априорному существу „разумной" человечности, а также и тип самой фактической практики в соответствии с такими нормами, к которым принадлежат разумные нормы самого руковод­ства практикой»¹⁷.

Каждое суждение о сущем имеет в социальной философии в каче­стве эквивалента суждение о должном. Налицо исследуемая социаль­ной философией связь между тем, как реально устроен мир, и тем, как он должен быть устроен. Скажем, нам известно логическое суждение, обозначающее связь понятий. Но «суждение» (judging) происходит от слова «суд» и имеет не только логический, но и оценочный смысл. Все понятия, суждения и умозаключения социальной философии мерца­ют на грани этих двух смыслов — чисто логического, описывающего сущее, и нормативного, выражающего должное¹⁸. Можно противопо-

ставлять должное и сущее, можно подчеркивать их единство, но так или иначе момент отрефлексированного должного присутствует в со­циальной философии.

Социальная философия предстает в этом аспекте, в частности, как философия права и философия нравов (пограничная с этикой, но не тождественная ей). Что касается философии права, то здесь особенно существенна неокантианская традиция, развивающая правовое учение Канта.

Нормативный момент в социальной философии сближает ее с идео­логией. Социальная философия — так или иначе, опосредствованно или непосредственно — выступает как рефлексия и обоснование идео­логии. В этом отношении социальная философия естественным обра­зом включает в себя учение об идеале и учение об утопии¹⁹.

Нормативный момент в социальной философии сближает ее с ри­торикой. Это весьма существенно потому, что в таком сближении про­сматривается тенденция и возможность социально-философского рас­смотрения отдельного человека или общности людей, взятых как сред­ства. Общество оказывается в таком случае самоцелью, а индивид или та либо иная общность внутри общества— всего лишь средством. Отсюда один шаг к тезису о том, что цели оправдывают средства²⁰. Появляется возможность отчужденной социальной философии, наце­ленной на манипуляцию как отдельной личностью, так и обществом в целом.

Итак, в социальной философии имеется как «истинностный», так и неотъемлемый нормативный момент. Эти два момента обнаруживают тенденцию к институциональному обособлению в самых различных формах.

1.2.1.2. Антитетичность

Второй момент, определенно отличающий социальную философию от социологии, связан с антитетичностью социальной философии. Со­циальная философия предполагает формулировку и развитие не толь­ко тезиса, но и антитезиса, причем антитезис не менее значителен, чем тезис. Поэтом}' социальная философия способна ставить предельные вопросы, но не может их окончательно решить. Этим она радикально отличается от положительной науки социологии. Мы подробнее вер­немся к этой особенности социальной философии в следующей главе.

* * *

Я, конечно, несколько упрощаю соотношение социологии и соци­альной философии, сводя специфику социальной философии только

к нормативности и антитетичности. Да, социология, разумеется, част­ная положительная наука, но она занимается совершенно особым пред­метом, а именно — поведением людей, люди же руководствуются в сво­их действиях всеобщими принципами, которые связаны с предельными основаниями бытия, и в этом смысле все они более или менее напря­женно оценивают мир. Все они являются в какой-то мере, импли­цитно или эксплицитно, философами, вообще духовными существами, радикальным образом небезразличными к добру, правде и красоте. Поэтому любая социология изнутри, через сам свой предмет, освеще­на огнем философии. Это касается, впрочем, и всей новоевропейской науки вообще, в которую философия «встроена» внутренне, а не су­ществует только как рядоположенная институция. В социологии как таковой, в социологии самой по себе как сугубо положительной дисци­плине есть с этой точки зрения (самого предмета исследования) нечто универсальное, т. е. нечто, относящееся к всеобщему.

Нельзя упустить и эстетический момент, внятный новоевропейско­му человеку. Социология, как и любая научная дисциплина, выстра­ивается также «по законам красоты». Прежде всего, в социологии есть некоторое позитивно-научное обаяние, которого нет в социальной философии. Профессионально выстроенная, талантливая социология всякое явление может рассмотреть со своей точки зрения, и это будет красиво и поэтому в конечном счете интересно философски. Прав­да, такое позитивное, «антифилософское обаяние» носит по существу философский характер, оно и представляет собой философию, «вмон­тированную» в структуру самой позитивной науки социологии через эстетическое.

Наконец, социология, может быть, не так очевидно, но существу­ет и в координатах трансцендентного — в координатах причастности к запредельному, хотя и не данному непосредственно, но, как свет еще не взошедшего солнца, освещающему отношения людей.

Чтобы показать меру указанного выше упрощения в разделении социологии и социальной философии, можно обратиться к ключевой как для социологии, так и для социальной философии фигуре. Макс Вебер персонифицировал собой социолога, который вовсе не перестал быть философом, и философа, который считал необходимым быть в то же время и социологом. Он двигался от немецкой исторической политэкономии, существовавшей в «натуралистической» социологиче­ской традиции²¹, к универсальной «культурсоциологии», которая на­ращивала свой разрыв с указанной традицией и в XX в. окончательно порвала с ней. Эта культурсоциология не рассматривала жизнь со­циума и жизнь индивида как естественные процессы. Она имела в виду, что деятельность человека отнесена к ценностям, а не только к потребностям²². И в целом социальная философия и социология

существуют в такого рода взаимных движениях друг в друга, как это отчетливо можно наблюдать у Вебера.

Вопрос о нормативности социальной философии может быть рас­смотрен и в институциональном аспекте: социология выступает как мощный инструмент по отношению к постижению самой философии; в этом случае она представляет саму философию в качестве социалъ-ного института.

Когда я говорю о сообществе философов, о социологических ме­тодах в ней, о социальном институте философии, я чувствую некото­рый метафизический «ветер», некоторую метафизическую «тягу». В известном смысле социология, анализирующая социальный институт философии, предстает как метафилософия²⁴.

Есть два рода социальных институтов среди институтов духовной жизни. Одни культивируют по преимуществу ценности святого, дру­гие культивируют ценности истинного. Начиная с Античности это со­ответственно религия и философия²⁵. Взаимодействие богословия и ре­лигиозной философии представляет собой сложную и самостоятельную проблему. Отметим только, что в России окончательное размежевание богословия и религиозно-философской мысли произошло в 1833 г., в полемических произведениях Филарета (Дроздова). Сегодня в русской традиции налицо новое «пересечение» богословской и религиозно-фи­лософской мысли²⁶. Иными словами, часть богословских текстов мо­жет быть отнесена одновременно и к философским — и наоборот.

В новоевропейской цивилизации кроме «старой» оппозиции рели­гии и философии возникает сравнительно новая оппозиция философии и науки. При этом философия оказывается культивирующей ценности хотя и секуляризованного, но в широком смысле — святого (например: гуманизм, общечеловеческие ценности), а наука представляет собой культивирование ценностей истинного. В советское время в социаль­ном знании возникает такое уже упомянутое образование, как теория научного коммунизма, которое берет на себя ценности своеобразного секуляризированного в духе утилитаризма²⁷ «святого», отдавая фи­лософии ценности истинного. В этом же ключе строились отношения исторического материализма (ответственного за ценностный момент) и советской социологии (ответственной за истинностный момент).

Взаимодействие богословия и философии, идеологии и философии намекает на существование некоторой более общей идейной структу­ры. Ценности святого и ценности истинного могут вступать в проти­воречие. Отсюда пересечение в идейной области. Необходимо следить, чтобы философия не лишалась собственной формы. Так, например, Б. Кроче в общем плане проанализировал, как у Гегеля философия вырождается в теологию: история здесь останавливается в созерцании достигнутой Идеи²⁸.

Когда мы смотрим на ситуацию с институциональной стороны, от­ношение богословия и философии в России предстает как отноше­ние Православной церкви и института образования, в рамках кото­рого обитает философия. Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения, то пересечение философии и богословия связано с неразвито­стью института образования. Иначе говоря, первоначально священник должен был «по совместительству» выполнять и функции образова­тельные. Сегодня ситуация иная. В советский и постсоветский период налицо гипертрофия института образования и относительное ослабле­ние института церкви. Поэтому функции церкви, функции священника частично берут на себя преподаватель литературы в школе, профессор философии в вузе.

1.2.2. ФИЛОСОФИЯ ПОЛИТИКИ И ПОЛИТОЛОГИЯ

Как социальная философия соотносится с философией политики и с политологией? Философия политики рассматривает всеобщее че­рез призму власти и насилия в социуме. Это означает, что из всего многообразия социальных отношений, являющихся предметом соци­альной философии, выделяются отношения власти, отношения иерар­хических структур, переживаемые включенными в них индивидами. Через власть, иерархию и государство можно увидеть Абсолют, мож­но увидеть Бога. Словом, философия политики выступает моментом, разделом социальной философии²⁹.

Следует иметь в виду, что политические науки вообще и полито­логия в частности испытывают серьезный кризис. Поэтому выяснение отношения социальной философии и философии политики имеет не только чисто академический интерес. Отношение же политологии и философии политики может быть выстроено по модели отношения со­циологии и социальной философии.

Дело в том, что политология как отдельная дисциплина «отпра­вилась в плавание» более пятидесяти лет назад с двумя достаточно ясно заявленными целями: 1) достичь четкого и объективного знания политических фактов, базируясь на эмпирическом знании обществен­ных феноменов; 2) продемонстрировать оптимальность американских демократических институтов реализации свободы, плюрализма, ра­венства возможностей.

Однако выяснилось, во-первых, что, налицо текущая общая неопре­деленность в основаниях научного знания, коренящаяся в эпистемоло­гическом кризисе положительных социальных наук. Во-вторых, об­наружилось неожиданно быстрое усложнение общественных явлений, которое плохо поддается политологическому стремлению объяснить и предсказать происходящие процессы эмпирически. В-третьих, кон-

статируется растущий эволюционный риск, угрожающий демократи­ческим институтам в постиндустриальных обществах, включая США, где процессы демократизации подвергаются тревожной деформации в «телевизионную демократию». Словом, положительная политическая наука оказалась полностью неспособной создать теорию, имеющую хоть какое-нибудь практическое значение для реальной политики.

Дискуссия об «упадке политической теории» началась с публи­каций Исайи Берлина³⁰. Он утверждал, что «в политической мыс­ли существует философское измерение, которое не может искоренить или замаскировать ни одна наука логико-дедуктивного или эмпири­ческого типа, так как проблемы, с которыми имеет дело эта мысль, не являются ни логическими, ни эмпирическими, а, наоборот, вклю­чают в себя идеологические и философские возможности выбора... дополняясь... ценностным выбором в вопросе оправдания политиче­ских обстоятельств»³¹.

Другие аргументы по поводу кризиса положительной политиче­ской теории возникли под влиянием кризиса позитивизма в Англии и США. Авторы, осмысляющие эти процессы, приходят к выводу, что политическая наука — «мнимая наука». Оспариваются не столько ее эпистемологические предположения, на основании которых она утвер­ждала себя как одну из наук в корпусе современных социальных наук и противопоставляла себя политической философии: подвергается со­мнению то, что политическая наука добивается результатов благода­ря тому, что она выступает именно наукой и твердо придерживается своих эпистемологических предпосылок. Результаты достигаются, по­скольку она отходит от этих предпосылок или принимает их в мета­форической или риторической форме. Парадигма политической нау­ки де-факто является не гиперрационалистической, а «деланием кое-как», уклонением от трудностей с наименьшим ущербом путем при­менения прагматических методов: шаг за шагом или от случая к слу­чаю, без общей познавательной стратегии (К. Линдблом). В частно­сти, американская политическая наука неспособна создать эффектив­ную форму политического знания по причине своего обязательства достичь фиксированного и абсолютно точного знания политической жизни (Д. Риччи). Это уводит исследователей от кризиса политиче­ских институтов, что является определяющим фактором кризисно­го состояния общества. Д. Истон и Г. Элмонд для выхода из кризиса предлагают отбросить посылки бихевиоризма. Политологический ана­лиз должен удовлетворяться формулировкой правдоподобных, пусть и не строгих, причин политического поведения. «Понимание» полити­ческой реальности должно основываться на тщательном исследовании эмпирических явлений, но претензия, что такое понимание приведет к верификации или фальсификации данных³², беспочвенна.

1.2.3. ФИЛОСОФСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Когда возникает вопрос о соотношении предмета социальной фи­лософии и философской антропологии, особенно уместно вновь на­помнить относительность и «прозрачность» наших дисциплинарных «перегородок»³³. Я представляю себе скептическую улыбку М.Фуко по поводу унылого дидактического стремления «разложить по дисци­плинарным полочкам» наше знание об обществе и о человеке. Тем не менее можно условно предположить, что если социальная философия смотрит на трансцендентное с точки зрения социальных отношений, то философская антропология — сквозь призму телесности. Для фило­софской антропологии точкой отсчета предстает человеческая телес­ность, особенно в том модусе, который задает наслаждение так же, как избегание страдания.

Если рассмотреть становление философско-антропологической проблематики в поздней советской философии, то видно, что она так или иначе выступала как оппозиция официозу — оппозиция не просто абстрактного человека, но «маленького человека», тихо и в то же вре­мя упорно противостоящего трубным звукам официального историче­ского материализма и научного коммунизма. Философская антрополо­гия подчеркивает, что индивидуальное человеческое бытие есть выс­шая ценность. Занимаясь далее проблемой персональности (см. 5-ю главу), мы сможем более определенно осмыслить, почему философ­ская антропология воспринимается как философия отдельного чело­века, противостоящего давлению общества, в то время как социальная философия и политология воспринимаются как философия верхов и учат властвовать над народом.

1.2.4- ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ

Социальная философия занимает вполне особое место также по отношению к философии культуры. Если первая смотрит на челове­ческий мир с точки зрения общественных отношений, то вторая рас­крывает предельные основания бытия с помощью мыслящего рассмот­рения артефактов.

Это обстоятельство особенно ясно, если взять ценностный аспект. Для философии культуры в вещах, в артефактах концентрируется, аккумулируется высшая ценность человеческого бытия. Вещь высту­пает в качестве последней цели деятельности. Именно предметная дея­тельность есть последний способ утверждения человеческого бессмер­тия.

Что касается социальной философии, то здесь³⁴ в качестве высшей ценности предстает «роскошь человеческого общения». Именно обще-

ние, отношения раскрываются как магистральный путь достижения полноты человеческого бытия.