Онтологический статус социальной реальности

В рассмотренной в предыдущем параграфе традиции типологизации бытия выделяются два возобновляющихся на протяжении едва ли не всей истории проблемы и при этом относительно различных логических принципа. Это иерархизирующий принцип, разделяющий уровни бытия по степени осуществленности (потенциальное и актуальное), и принцип взаимодополнения, в котором в основании видов бытия лежит различие не более или менее интенсивного существования, а параллельного существования различными способами. Безусловно, в реальной исторической традиции эти принципы все время переплетаются, и, в частности, рассмотрение различных миров через категорию возможности отражает общий момент идеологии и того, и другого: существующее в возможности близко к существующему потенциально.

Но если градация существования по степени актуальности более или менее ясна с логической точки зрения, то вопрос о том, что представляет собой существование различными способами, гораздо сложнее. Что значит существовать каким-то иным способом по сравнению с непосредственно данными вещами, существование которых осязаемо? Как реализуется такое существование? Если не ответить целиком на эти вопросы, то, по крайней мере, привести иллюстрации, проясняющие их, мы постараемся сделать в этой части работы.

При такой постановке вопросов наиболее представимым является существование на уровне физической реальности, в материально-вещественной форме, а также на уровне психической реальности, в контексте индивидуального сознания. Это две наиболее доступные нам эмпирически реальности, существование которых (и различие их способов существования) непосредственно ощущается человеком. Существование же в иной форме, прежде всего связанное с объективным идеальным бытием, а также со взаимодействием последнего с другими видами бытия, нуждается в исследовании даже на уровне фактического наличия. Поэтому мы выделим для исследования в первую очередь реальности, связанные именно с этими способами существования – социальную и виртуальную реальности.

Поскольку речь идет об эмпирических истоках выделения различных видов реальностей, можно указать, что изначально понимание социальной реальности как особой формы бытия было обусловлено простой концептуализацией двух основных фактов. Во-первых, природный и социальный порядок функционируют и воспроизводятся по-разному. В истории философии это открытие традиционно связывается с именем Протагора, сделавшего вывод общего характера из наблюдения: если посадить ветвь оливы в землю, вырастет новая олива, а если посадить в землю деревянное изделие, такой же предмет не вырастет, вырастет опять олива. Во-вторых, социальные реалии образуют для человека новую "среду обитания", в которой он, собственно, в основном и существует. Это внешняя среда, воспринимаемая им как еще один срез объективной реальности: "Окруженные и пронизанные всей совокупностью отношений между людьми, мы живем не только в мире физическом… Эта реальность образует для нас особый мир – мир истории, политики, быта, духовной культуры – в отличие от всего мира природы"[98]. Определение культуры как "второй природы" отражает именно этот взгляд: по мере развития человечества "феномен культуры... стал ощущаться, переживаться и рассматриваться как особая реальность... бытийное измерение деятельности людей и мира человека... именно реальность культуры выступает в качестве последнего предела человеческого бытия, оказывая непреодолимое сопротивление любому деятельностному вторжению в мир"[99].

Таким образом, социальная реальность в первом приближении практически совпадает с миром культуры и может быть определена как совокупный результат культуротворческой деятельности человека, "действительность, сотворенная человеком на основе преобразования природы и включения ее предметов и свойств в социальное содержательное функционирование"[100]. Поскольку понятие культуры имеет двоякую центрированность и характеризуется как специфически-человеческий способ организации и развития жизнедеятельности, представленный в продуктах материального и духовного труда, имеет смысл разграничить понятия культуры и социальной реальности, подчеркнув момент устойчивости социальной реальности: если категория культуры в первую очередь отражает совокупность форм и ориентиров осуществляющейся деятельности, то социальная реальность – это прежде всего совокупность результатов деятельности, того, что в этой деятельности производится и обретает относительно самостоятельное существование, уже в каком-то смысле независимое от порождающего процесса. Именно в таком контексте трактуют само понятие реальности применительно к социуму П. Бергер и Т. Лукман, которые пишут: "Для наших целей достаточно определить "реальность" как качество, присущее феноменам, иметь бытие, независимое от нашей воли и желания (мы не можем "от них отделаться")[101]. Иными словами, культура включает в себя прежде всего все виды преобразовательной деятельности, в ходе которой создаются ценности (артефакты), а также сами эти ценности. Социальная реальность – это мир воплощенных ценностей культуры.

Тогда нуждается в некоторой корректировке проведенное выше соотношение социальной реальности лишь с объективным идеальным бытием: этот вид бытия преобладает в социальной реальности, но не исчерпывает ее. Социальная реальность образуется двумя типами объектов. Во-первых, это материальные, вещественные артефакты, являющиеся результатом деятельности, в ходе которой происходит преобразование вещества, энергии и информации (вспомним определение материи Н. Винера) в их единстве. Онтологический статус предметов материальной культуры определяется тем обстоятельством, что материальная культура изначально, в отправной точке своего становления всегда связана с трансформацией природного объекта или материала. Материально-вещественный уровень социальной реальности включает в себя технологически освоенные энергетичес­кие и сырьевые ресурсы материального производства, орудия труда, от простейших орудийных форм до сложных ма­шинных комплексов, здания и сооружения, средства коммуникации и транспорта, парки и оборудованные ландшаф­ты, историко-культурные памятники и археологические объек­ты и т.д. В современном мире очень существенную часть социальной реальности этого уровня составляет техносфера. По мысли Ж. Эллюля. именно техника обеспечивает отрыв социальной реальности от природной: "Техника сама становится средой в полном смысле слова. Техника окружает нас как сплошной кокон без просветов, делающий природу... совершенно бесполезной, покорной, вторичной, малозначительной"[102].

Второй слой феноменов социальной реальности образуют объективированные условия человеческого бытия. Это формы, установления, результаты социально-организующей, познавательной, духовной деятельности, которые обрели надличностное бытие. К феноменам этого уровня относятся такие важнейшие составляющие социальной реальности, как государственная власть, право, товарно-денежные отношения, моральные нормы и т.д. Как пишет С. Л. Франк, "часть таких отношений сгущается в устойчивые формы, принимающие облик независимой от нас объективной действительности, подчиняется единообразию правил и в этом качестве образует социальную среду"[103]. Эти формы ненаблюдаемы и неосязаемы в буквальном смысле, в них, пользуясь выражением К. Маркса, "нет ни грана вещества". Тем не менее они ощущаются человеком как базовая структура той социально-культурной среды, в которой он живет. Они настолько реальны, что Р. Коллинз, переворачивая привычное соотношение, превращает именно их в точку отсчета для оценки реальности материального мира за пределами культуры: "Социальные сети существуют, и существуют их материальные основы,... и существуют экономические, политические и геополитические процессы, составляющие внешнюю сферу причинности. Эти последовательные уровни контекста, в котором существовали умы философов, не разделены между собой какими-то жесткими границами. Нет критерия для произвольной остановки, с тем чтобы сделать признание такого рода: "Я согласен, что социальная реальность существует. Однако мир материальной природы не существует". Это все одно целое, все принадлежит к континууму in medias res (среди вещей)"[104].

Идея объективного надиндивидуального бытия феноменов социальной реальности в социологии достаточно часто характеризуется как "реализм", который, в соответствии с традицией, противопоставляется "номинализму". Апелляция к средневековой дискуссии об универсалиях, общих идеях, самостоятельное существование которых утверждал реализм и отрицал номинализм, подчеркивает онтологический характер проблемы, но в данном случае может рассматриваться лишь как приблизительная аналогия. Во-первых, концепция самостоятельной социальной реальности, даже если говорить об объектах второго уровня, в большей степени может быть сопоставлена не с реализмом, а с концептуализмом, трактовавшим существование универсалий как заключенное в вещах: они реализуются через индивидуальное бытие, но представляют собой нечто большее по сравнению с последним. Сравним это, в частности, с моральной нормой, которая существует лишь в моральных суждениях и моральных поступках и в то же время выходит за пределы каждого отдельного поступка.

Во-вторых, в социологии концепция социальной реальности выражает идею общества как системы, обладающей системным качеством, функционирование которой несводимо к взаимодействию отдельных индивидов. Системное качество реально, хотя при этом неотделимо от системы. Представление об обществе как более сложном объекте, чем совокупность входящих в него людей, составляет основу современной социологии, и не случайно у ее истоков обнаруживаются буквализирующие эту идею концепции. Сошлемся, в частности, на Э. Дюркгейма, концепция которого часто оценивается как типичный или даже крайний вариант "реализма". Во многом она вдохновлялась стремлением к созданию научной социологии, что – в духе времени – требовало выхода из царства субъективности. В "Правилах социологического метода" Э. Дюркгейм определяет социологию как исследование социальных фактов; социальные факты – как вещи; вещи – как все, что представляется или навязывается наблюдению. Социальным фактом признается "любой способ сделать индивида восприимчивым к внешнему принуждению"[105]. Соответственно оказываются возможными нематериальные социальные факты, к которым относятся образцы мыслей, действий и чувствований и которые человек способен и вынужден интериоризировать. Их субстратной основой является коллективное сознание. Социальным фактом является мода, воспитание, право, верование, потоки мнений, которые побуждают людей к браку, к самоубийству, к большей или меньшей рождаемости и т.д.

Эта концепция критиковалась как терминологически, так и содержательно (вслед за "Правилами социологического метода" появилась, например, книга Ж. Монро с говорящим названием "Социальные факты – не вещи"). Но обратим внимание на основную интенцию концепции Э. Дюркгейма. Он рассматривает общество как "социальное целое", в котором качество этого целого первично по отношению к индивидуальному бытию. Такова, например, социальная структура, образующая "рамку", в которой занимает свое место индивид. Но это отправная точка любой современной теории, рассматривающей общество как систему. Дюркгейм указывает на то, что лишь такой взгляд может служить началом научного исследования общества; если исходить из базового определения науки как объективного, основанного на выявлении закономерностей, не-оценочного знания, логика такого взгляда представляется не только понятной, но и во многом оправданной. Более того, несмотря на внешнюю эпатажность, эта позиция вполне совпадает с ожиданиями, обращенными к социальной теории с позиций здравого смысла: она предполагает, что в случае, когда мы обсуждаем моральную коллизию или ищем справедливое решение спорного вопроса, мораль и справедливость не сводятся к простому столкновению двух или более субъективных позиций, а предполагают также возможность существования некой объективной точки отсчета.

Иными словами, концепция Дюркгейма маркирует, на мой взгляд, поиск в направлении, без которого невозможно подняться над первоначальными эмпирическим описаниями общества, невозможно действительное понимание механизмов общественного развития. Именно в этом направлении – в определении онтологии социальной реальности как самостоятельной формы бытия – и лежит перспектива формирования методологических оснований социального познания.

Как происходит "сгущение" социальных взаимодействий в устойчивые феномены социальной реальности, о котором говорит С. Л. Франк, как нематериальные социальные факты Э. Дюркгейма обретают устойчивое существование? Эту проблему подробно рассматривают П. Бергер и Т. Лукман, трактующие социальную реальность в близком к невещественному уровню социальной реальности смысле – как "агломерат" реальности и знания, овеществленных форм и систем их смыслов.

Социальная реальность в концепции П. Бергера и Т. Лукмана – это прежде всего социальный порядок, универсальный стабилизатор стихии человеческой жизни. И его онтологический статус в общем плане характеризуется следующим образом: "Социальный порядок – это человеческий продукт или, точнее, непрерывное человеческое производство. Он создается человеком в процессе постоянной экстернализации. Социальный порядок в своих эмпирических проявлениях не является биологически данным или происходящим из каких-либо биологических данных... Социальный порядок не является также данностью человеческой природной среды, хотя отдельные ее черты могут быть факторами, определяющими те или иные характеристики социального порядка... Социальный порядок не является частью "природы вещей", не возникает по "законам природы". Он существует лишь как продукт человеческой деятельности. Никакой другой онтологический статус ему нельзя приписать без того, чтобы окончательно не запутать понимание его эмпирических проявлений. И в своем генезисе (социальный порядок как результат прошлой человеческой деятельности), и в своем настоящем (социальный порядок существует, только поскольку человек продолжает его создавать в своей деятельности) – это человеческий продукт"[106].

Процесс создания структур, воплощающих социальный порядок, проходит несколько этапов. Исходным является "опривычивание" ("хабитуализация") различных видов человеческой деятельности: "любое действие, которое часто повторяется, становится образцом"[107]. В результате происходит стабилизация деятельности: ее рутинные компоненты выводятся из сферы принятия решений, что позволяет направить энергию туда, где она действительно необходима. Далее происходит "взаимная типизация опривыченных действий деятелями разного рода"[108], которая отождествляется с их институционализацией. Стабильность возрастает, поскольку индивиды теперь могут предвидеть действия друг друга. Появление социальных институтов одновременно является формой социального контроля. Следующим шагом является передача институционализованного действия от одного поколения другому. На этом этапе возникает объективность как принципиально новое качество транслируемых социальных форм. Новое поколение приходит в мир и обнаруживает там некоторые готовые, уже сложившиеся и зафиксированные социальные стандарты и отношения. Поэтому "институты воспринимаются теперь как обладающие собственной реальностью; реальностью, с которой индивид сталкивается как с внешним и принудительным фактом... Рассматриваемый таким образом мир приобретает устойчивость в сознании, он становится гораздо более реальным и не может быть легко изменен"[109]. Если формулой первого этапа является "Я делаю это снова", а формулой второго – "Мы делаем это (снова)", то формула третьего – обезличенное "Так это делается". При этом для нового поколения социальный мир, в который оно вступает, так же на первых порах непонятен, как и мир природы, так же имеет свою историю, так же должен осваиваться. Так и получается, что "институты в качестве исторических и объективных фактичностей предстают перед индивидом как неоспоримые факты"[110]. Далее происходит дополнительная легитимация социальных институтов, т.е. их оправдание и объяснение посредством языка.

Процесс, посредством которого продукты человеческой деятельности превращаются во внешнюю по отношению к нему реальность, П. Бергер и Т. Лукман определяют как объективацию. Социальная реальность, таким образом, предстает как объективированная человеческая деятельность. Основной движущей силой объективации является стремление к стабилизации реальности. При этом процесс формирования социальной реальности носит двусторонний характер: "Человек... и его социальный мир взаимодействуют друг с другом. Продукт оказывает обратное воздействие на производителя. Экстернализация и объективация – два момента непрерывного диалектического процесса"[111]. Человек в ходе экстернализации упорядочивает мир вокруг себя, конструируя социальные реалии, которые объективируются; в процессе социализации он осваивает институциональные структуры окружающего его социального мира. Знание упорядочивает мир, конструируя объекты социальной реальности, а затем вновь интериоризуется как объективная истина относительно этих объектов. В результате возникает взаимосвязь трех основных диалектических определений социальной реальности: общество является продуктом человеческой деятельности; общество выступает как объективная реальность; человек формируется как социальный продукт.

Авторы оценивают как основной парадокс рассматриваемого процесса тот факт, что человек сам создает социальный мир, но затем воспринимает его как нечто иное – внешнее, сопротивляющееся его попыткам что-то изменить в реалиях этого мира или обойтись без них, имеющее над ним принудительную власть. В свете этого соображения действительно органично выглядит сделанная ими ссылка на идеи К. Маркса. В некоторых моментах рассмотренный процесс близок к разработанной Марксом категории отчуждения как глобальной характеристики социальной реальности в классовых обществах. Под отчуждением в трактовке К. Маркса понимается превращение социальных реалий, созданных человеком и изначально выражающих его собственную сущность, во внешние силы, чуждые и враждебные ему. "Собственное деяние человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того чтобы он господствовал над ней"[112]. Первичным является процесс отчуждения различных сторон труда (условий, средств, результатов, самой трудовой деятельности) – труд становится не способом самоосуществления человека, а инструментом, средством существования. Но далее в сферу отчуждения попадают и социальные институты, и нормы, предписываемые ими, поскольку они функционируют как системы, не ориентированные на интересы человека, защиту его прав. Социальные силы, которые по существу являются объединенными силами человека, превращаются в стоящую над людьми власть, происхождения и тенденций развития которой они уже не понимают. "Это консолидирование нашего собственного продукта в какую-то вещную силу... вышедшую из-под нашего контроля, идущую вразрез с нашими ожиданиями и сводящую на нет все наши расчеты, является одним из основных моментов во всем предшествующем историческом развитии"[113]. Этот процесс соотносится в марксизме также с понятием фетишизации, т.е. отношения к товарам, деньгам, юридическим установлениям, различным символам и т.д. как к самостоятельным сущностям.

К. Маркс рассматривал общество с высоким уровнем классового антагонизма и соответственно – ситуацию полного разрыва генетических связей между объективированными социальными реалиями и порождающими их взаимодействиями. Вероятно, можно говорить о том, что это крайняя степень выражения общего социального процесса объективации человеческой деятельности в результатах, которые обретают относительно независимое от человека существование. Собственно, это происходит в любой форме деятельности. Произведенное ремесленником изделие выходит из-под его власти и получает собственную, иногда длинную биографию, полную неожиданных поворотов (например, если это статуэтка Бенвенуто Челлини), может использоваться способами, которых не предвидел мастер (например, ткань, изготовленная индийской женщиной как сари, используется европейским дизайнером как элемент декора) и т.д. Написанное литератором произведение становится культовым или эпатажным, ложится в основу какого-то социального движения, получает неожиданные интерпретации. Иначе говоря, этот процесс генерации в человеческой деятельности объектов, приобретающих относительно самостоятельное существование, происходит и в сфере материального, и в сфере идеального. Если источником является объединенная деятельность людей, устойчивость и потенциальная способность к самоподдержанию результата может быть существенно усилена эти обстоятельством. Если при этом коллективная деятельность внутренне противоречива (о чем говорит К. Маркс), результат будет заключать в себе отпечаток и тенденцию к развертыванию этого антагонизма. Процесс объективации результатов деятельности составляет, по существу, основной механизм развития культуры.

Сказанное позволяет вернуться к характеристике двух уровней, на которых представлена социальная реальность, и обнаружить, что различие между ними не является принципиальным. И вещественные, и невещественные социальные реалии создаются и возобновляются в процессе общественного производства: материального (производство предметов потребления, вещественных основ жизни), социального (воспроизводство социальной структуры, социализация индивидов), духовного. Поскольку производство всегда связано с целеполаганием и реализацией идей, социальная реальность на обоих уровнях представляет собой специфическое переплетение материального, объективно-идеального, субъективно-идеального бытия. Определенное материальное воплощение и некая совокупность вложенных смыслов обязательны для всякого культурного артефакта. Литературное произведение должно быть напечатано (записано, озвучено – иначе говоря, представлено в какой-то материальной форме); государственная власть предполагает наличие аппарата управления, вполне материального и осязаемого; социальная функция реализуется в деятельности конкретных, также вполне реальных в буквальном смысле носителей. С другой стороны, природные ресурсы должны быть оценены; технические устройства требуют навыков и умений для их использования; природные и исторические памятники значимы в соответствующем духовном контексте. Во всех случаях в основе существования феномена как культурного объекта лежит взаимодействие материальной (не обязательно вещественной) формы и смысловой структуры, заложенной и обнаруживаемой в нем. Можно говорить о том, что для вещественного уровня социальной реальности материальное воплощение доминирует, а для объектов невещественного уровня предметная форма вторична по сравнению со смысловым определением их сущности. Но в целом именно существование в постоянно возобновляющемся единстве процессов воплощения смысловых систем в материализованных формах и раскрытия, обнаружения этих смыслов составляет специфику бытия социальной реальности.

Данное положение дает возможность определить с онтологической точки зрения социальную реальность как имеющую коммуникативную природу, существующую в контексте коммуникации.

Понятие "коммуникация" в данном случае рассматривается в достаточно широком смысле как форма связи между объектами, в ходе которой происходит передача информации и устанавливается общность объектов в некотором отношении (само слово "коммуникация" происходит от латинского communicatio – "делаю общим", "связываю". Социальная коммуникация может рассматриваться как передача сообщений между любыми социальными субъектами (индивидуальными, групповыми, массовыми); при этом сообщение тоже трактуется широко – оно может иметь вербальную и невербальную форму, отправляться целенаправленно и нецеленаправленно и т.д. В современных трактовках коммуникации «коммуникативное действие не обязательно сводится к речевым актам. В общем случае эволюции общества медиумом коммуникации могут выступать денежные банкноты или обычные вещи»[114]. Иными словами, все формы информационного обмена между социальными субъектами могут быть отнесены к сфере социальной коммуникации. Именно это определяет статус социальной коммуникации как необходимого основания социальной реальности и возможность специфицирования на основе этой категории качеств последней.

Социальная коммуникация прежде всего является способом существования традиции – любая традиция есть передача, трансляция социального опыта, и в этом плане является коммуникацией между поколениями как социальными группами. Именно постоянное возобновление коммуникации между поколениями обеспечивает устойчивость феноменов социальной реальности, о которых шла речь выше; традиция выступает основной формой, в которой происходит аккумулирование социального опыта, и обеспечивает объективность как внешнюю заданность социальных реалий.

Социальная коммуникация является неотъемлемой стороной не только исторического развития, но и актуального функционирования социальной реальности, поскольку именно формами социальной коммуникации являются по своей сути общественные отношения: в экономической, социальной и культурной деятельности социальные группы и индивиды как их члены с необходимостью вступают в информационный обмен. На уровне самоподдержания социальной системы в актуальной коммуникации формируется вся система институционализации образцов и норм деятельности.

Над деятельностной коммуникацией как неизбежной связью социальных субъектов, вплетенной в производственную и другие сферы общественной жизни, надстраивается специфическая коммуникация – формируемые и передаваемые целенаправленно по ее поводу сообщения. На этом уровне в основном реализуется легитимизация социальных реалий, завершающая процесс их объективирования.

Наконец, в целом коммуникативной деятельностью является процесс, который мы определили как основной способ существования феноменов социальной реальности – постоянное вкладывание смыслов в некоторую объективированную форму одними социальными субъектами и обнаружение, раскрытие, восстановление этой смысловой системы другими: по существу, это то самое кодирование и декодирование, которое рассматривается в теории коммуникации как главное содержание передачи сообщения в обобщенном понимании.

С точки зрения коммуникативной размерности различие между вещественным и невещественным уровнем социальной реальности может быть определено следующим образом. Поскольку для каждого объекта принадлежность к социальной реальности определяется закрепленным в нем социальным значением и человеческим смыслом, его подлинное значение обнаруживается в контексте социального взаимодействия, во включенности в деятельность, в коммуникативном пространстве. Но для объектов вещественной природы эта коммуникация может в течение некоторого времени оставаться потенциальной, их существование может некоторое время поддерживаться вне коммуникационного потока (хотя потом должно быть возобновлено, иначе объект выпадет из социальной реальности). Существование объектов социальной реальности невещественной природы должно постоянно активно поддерживаться, оно возможно лишь в актуальном коммуникационном потоке. Для невещественных объектов социальной реальности сама сущность заключена в том значении, которое им придается в повторяющихся актах коммуникации. Поэтому осуществление ими своих функций с необходимостью предполагает такие коммуникативные действия, как признание за ними соответствующих значений и постоянное воспроизводство этого признания.

Проиллюстрируем это схематизированным примером. Древнегреческая амфора, скифское украшение, оставленный жителями город в глубине индийских джунглей оказываются утерянными, забытыми, и обнаруживаются вновь уже после гибели той культуры, к которой они принадлежали; при этом они вновь оцениваются как эстетические ценности, информативные предметы, а возможно, даже с функциональной точки зрения. Конечно, происходит существенная модификация вкладываемых в них смыслов – они превратились в музейные реликвии, археологические данные, туристические объекты. Но показательно, что, просуществовав какое-то время на исключительно вещественном уровне, они вновь возвращаются в социальную реальность. Их физическое существование способно заполнить лакуну в существовании социальном. Для невещественных объектов социальной реальности социальное, смысловое, коммуникативное существование является основным, и физический уровень не способен его поддерживать. Деньги включены в определенную финансовую систему и вне нее немедленно утрачивают смысл. К физическому состоянию самих денежных знаков это отношения не имеет – оно может при этом совершенно не измениться. Доведем этот пример до логического предела, чтобы сделать коммуникационное основание социальной реальности еще очевиднее. Денежная система базируется, помимо всего прочего, на постоянном воспроизводстве определенных схем деятельности – готовности людей обменивать свой труд на бумаги определенного вида и возможности получать в обмен на эти бумаги материальные блага, т.е. на двух неявных, постоянно возобновляемых соглашениях. Если взаимообмен признаниями определенного символического значения за этими бумагами начнет нарушаться, денежная система будет давать сбои. Разумеется, речь не идет о внезапном волевом отказе трудящихся работать, а собственников – отдавать товары за деньги, но отход от этой системы может возникнуть как проявление глубинных сдвигов в экономике. Происходящее в актах коммуникации вкладывание и обнаружение смыслового значения объектов, физическая форма которых вторична по отношению к этому процессу, является необходимым условием самого существования феноменов социальной реальности.

Устойчивый коммуникационный аспект имеют в своей природе политика, государственная власть, национальная и любая другая идеология, сословная иерархия, духовные ценности, все нормативные системы. Приведем еще один пример, на этот раз литературный. У Э. Ф. Рассела есть замечательный фантастический рассказ[115] о том, как разваливается авторитарное государство, сталкиваясь с инопланетным сообществом, представители которого не реагируют на стандартные административные рычаги, поскольку просто в принципе не воспринимают схему взаимоотношений, основанную на статусных различиях. В их представлении люди могут договариваться, могут обращаться друг к другу с просьбами, но никто не может отдать другому человеку приказ на том основании, что он главнее. В результате должности просто лопаются, как мыльные пузыри: если авторитет не признается, он и не существует. На меры по наведению порядка аборигены реагируют индифферентно, и оказывается, что не очень-то много можно сделать с человеком, который сам не пойдет навстречу этим мерам, не почувствует себя виноватым, не ощутит, что перешел границу. Иначе говоря, при всей условности и этого примера в нем схвачен существенный момент функционирования социальной реальности: если двустороннего процесса смысловой поддержки нет, у нее нет другого способа существования.

Онтологическое определение социальной реальности как существования в актуальном коммуникационном взаимодействии позволяет обнаружить специфический процесс, способствующий формированию обозначенного парадокса отчужденности социальных реалий от человеческой деятельности, результатом которой они являются. Коммуникация является системой взаимодействий, и по мере ее развития в этой системе усиливаются и вновь формируются внутренние связи, в результате чего возникает некоторая самостоятельная логика ее функционирования, отличная от процессов, в которые она изначально включена. Первым шагом в этом процессе является отделение от сообщений в широком смысле как любых информационных трансляций сообщений в узком смысле, формулируемых и передаваемых специально в знаково-символической форме. В одной и той же ситуации спефицированное сообщение может отличаться от объектного, хотя бы потому, что объективное отношение может не осознаваться адекватно или целенаправленно представляться в ином виде. (Например, реально транслируется отношение конкуренции, а формируемые сообщения посвящены стремлению к достижению цели и т.п.).

Вторым актом отделения коммуникации от своей исходной экзистенции выступает разграничение первичных и вторичных коммуникационных потоков. Первичные коммуникационные потоки являются передачей сообщений об объектах реального мира, о действиях и оценках объектов и действий. На их основе формируются вторичные коммуникационные потоки – "коммуникация по поводу коммуникации", т.е. по поводу не самих реалий, а сообщений о них. (Например, некоторая акция, проведенная партией или общественной организацией, представляет собой первичный акт коммуникации; комментарии по этому поводу образуют вторичный коммуникационный поток). Парадоксом развития коммуникации в истории общества является отделение вторичной коммуникации от первичной и "переворачивание" их сравнительной значимости: объем вторичных коммуникационных потоков (и численность их адресатов) превосходит объем первичных. Когда первичные акты коммуникации начинают происходить специально в расчете на определенное освещение (т.е. становятся подчиненными по отношению к вторичным), определенный срез социальной реальности приобретает превращенный характер.

Кроме того, отделение содержания коммуникационных сообщений от первоначально данной реальности происходит в форме развертывания вторичной коммуникации особого типа – сообщений, изначально ориентированных на создание квазиреалий, целью которых является не формирование социальной реальности как таковой, а введение неких образов исключительно на уровне самой коммуникации и для обеспечения ее потребностей (таковы, в частности, идеологические мифологемы). Когда идеологическая пропаганда говорит о внешнем враге, предполагается не появление этого врага в реальности (оно, в общем-то, не требуется), а появление соответствующего общественного настроения. Продолжая цепочку П. Бергера и Т. Лукмана, можно было бы сказать, что формулой здесь является не "Делай как я", а "Делай как я говорю", уже потенциально отчужденное. Итак, фактором, формирующим возможность специфического бытия некоторых результатов коммуникации, является ее внутренняя разделенность.