Например, мы знаем из опроса общественного мнения, что большая часть американцев была убеждена (в то время когда это не вполне соответствовало фактам), что у нас самая большая армия, самое большое производство военной продукции и мы внесли самый большой вклад в победу над Осью Держав Берлин — Рим. Следовательно, фильмы, которые стремились подчеркнуть нашу помощь союзникам, должны были планироваться особым образом, не поддерживая этот этноцентризм. Если мы хотим показать, что англичане, русские или
китайцы получили полную помощь по ленд-лизу или другую помощь от Америки, необходимо специально и точно указать границы такой помощи. Иначе мы столкнемся с описанной разновидностью эффекта «бумеранга»: пренебрегая психологическими особенностями аудитории, фильм достигнет не той цели, к которой он стремился.
Вторая разновидность эффекта «бумеранга» связана, вероятно, с тем, что существует непреодолимый минимум таких реакций-«буме-рангов». Такая разновидность возникает из дилеммы, с которой сталкивается автор, адресующий свою пропаганду психологически разнородной аудитории, т.е. аудитории, представители которой имеют различное умонастроение по отношению к данному вопросу. Материалы, которые воздействуют на одну часть аудитории, могут вызвать противоположную эффект у другой части, которая отличается психологически и социально.
|
|
Приведем пример. Пропагандистские радиопрограммы, передаваемые вскоре после Перл-Харбор, содержали две основные темы. Первая подчеркивала силу и потенциал Объединенных Наций, стремясь преодолеть пораженческие настроения. Вторая подчеркивала силу врага, стараясь преодолеть самодовольство и сверхсамонадеянность. Проблема вполне ясна. Разве не может акцентирование нашей силы усилить самодовольство тех, кто уже самодоволен? И соответственно упоминание о силе врага поддержит пораженческие настроения у тех, кто уже готов к ним?8 Делая вывод из материалов опросов, мы видим, что так и происходит.
Это нелегкая задача — избежать противоположных реакций различных частей аудитории. К тому же это осложняется изменениями «состояния общественного умонастроения», иногда, кажется, происходящими с подвижностью ртути так, что преобладающий взгляд оказывается в один момент «самодовольным», а в другой — «самым пессимистическим». И опять видно, что «направленная на повышение боевого духа пропаганда» должна функционально соответствовать ситуации, должна быть постоянная информация о преобладающих эмоциональных настроениях у населения.
Третья разновидность «бумеранга», возможно, имеет большее значение, чем другие, поскольку ее в большой мере можно избежать на основе точного анализа пропаганды. Мы можем назвать ее «структурный бумеранг», который возникает в одном и том же пропагандистском материале из-за различных тем, направленных на разные цели. Если пропагандист развивает независимо друг от друга несколько тем
|
|
8 Действительно, существует экспериментальное подтверждение, хотя и незначительное, что люди реагируют избирательно таким образом, который усиливает их настоящие установки и чувства. — Примеч. автора.
в пропаганде и игнорирует их социальные и психологические взаимосвязи, он может столкнуться с тем, что пропагандистский документ в целом окажется неэффективным для достижения его цели. Чтобы избежать этого, необходим структурный анализ связи между темами.
Иллюстрацией «структурного бумеранга» может стать гипотетический пример, аналогичный, по сути, случаю, который действительно возник в исследованиях. Несколько фильмов, созданных до вступления Америки в войну, среди разных тем содержали две основные. Первая из них подчеркивала потрясающую жестокость и садизм нацистов, а также их угрозу нашему образу жизни; эта тема была ярко выражена в сценах ужасного обращения с гражданами только из-за их политических и религиозных убеждений. В интервью мы обнаружили, что сцены, подобные этим, вызывали сильные агрессивные чувства у большой части аудитории.
Но достаточно странно, что такие агрессивные чувства, направленные против нацистов, не приводили с неизбежностью к тому, чтобы большая часть тех людей, которые видели этот фильм — по сравнению с теми, кто не видел его, — выразили бы свою готовность к вступлению нашей страны в конфликт. На самом деле временами в «группе фильма» могло произойти даже небольшое сокращение числа людей, которые хотели бы вступить в войну, по сравнению с «контрольной группой». Почему это происходило?
В этом случае материалы интервью продемонстрировали, что эффект явно отсутствует, поскольку вступление в войну рассматривалось в совокупности с другой темой фильма, направленной на иную цель. Эта противодействующая тема подчеркивала навыки, опыт и огромный размер нацистской армии, что было представлено в подробных и ярких сценах действия нацистских солдат во время боя. Эта тема вызывала страх и тревогу по поводу намерения американцев совладать с такой громадной армией, как у нацистов, особенно потому, что мы еще не укрепили собственные вооруженные силы.
Таким образом, получилось, что тема о силе нацистов, которая вызвала страх, могла противодействовать теме о жестокости нацистов, которая вызывала протест. Следовательно, чувства протеста могут не преобразоваться в реальное желание того, чтобы наша нация вступила в конфликт. Компетентный структурный анализ таких фильмов указывает на вероятность того, что одна тема в фильме будет подавлять эффект, вызванный другой темой в том же самом фильме. В результате, хотя каждая тема фильма может быть эффективной, как и было на самом деле, — одна пробуждала протест, другая знакомила американцев с мощью врага, но общий результат по отношению к нашей готовности вступить в войну оказался нулевым.
Этот типичный пример не только иллюстрирует разновидность реакции-«бумеранга», но также показывает, как направленное интервью дает нам возможность дополнить и повысить ценность традиционного контролируемого эксперимента, упомянутого в начале нашего обсуждения. Контролируемый эксперимент проходит в двух тщательно подобранных группах людей, одна из них подвергается воздействию пропаганды, а другая — нет. Определенные установки и чувства этих двух групп проверяются дважды: первый раз — до того, как первая группа подвергается воздействию пропаганды; второй раз — после этого воздействия. Если группы были подобраны соответствующим образом, то различия в установках у этих двух групп, обнаруженные при второй проверке, можно приписать воздействию пропаганды. Но предположим, что в некоторых выявленных установках нет существенного различия, как в примере об отношении людей к вступлению Америки в войну. Контролируемый эксперимент не объяснит нам, почему эти изменения не произошли. Его результаты показывают только общее воздействие пропаганды на установку, а не сложную динамику реакции, которая привела к такому эффекту. Но, как мы видели, фильм оказался неудачным из-за того, что две темы, каждая из которых была эффективной сама по себе, вызвали реакции, нейтрализующие друг друга. Материалы интервью, таким образом, дают нам возможность предложить психологическое объяснение реакций, которые невозможно зарегистрировать в результатах эксперимента.
|
|
Стоит кратко обсудить и четвертую разновидность «бумеранга», хотя бы потому, что она часто встречается в пропаганде. Этот «бумеранг» возникает из того, что мы назвали (с должным извинением перед Уайтхедом) ошибкой из-за неверного размещения примеров. Как только пропаганда обращается к вопросам, которые хорошо известны из первых рук предполагаемой аудитории, существует риск, что некоторые из выбранных примеров не будут выглядеть убедительными для тех людей в аудитории, которые принимают во внимание свой собственный опыт. Брошюра о неграх и войне, которую мы обсудили ранее, была в основном посвящена социальным и экономическим достижениям негров в американском демократическом обществе. Эта тема была подтверждена по большей части фотографиями известных негров, улучшенных жилищных условий и тому подобного. Однако примерно 40 процентов опрошенных негров скептически оценили брошюру как «лживую», поскольку слишком заметно было расхождение между их собственным опытом, с одной стороны, и «примерами прогресса», с другой стороны.
|
|
Следует заметить, что достоверность примеров не уберегла их от возникновения реакции «бумеранга». Читатель обращается к своему собственному непосредственному опыту, и если он не соответствует примерам, содержащимся в документе, то он с чистым сердцем отвергает его. Недоверие, возникающее из такого очевидного расхождения между «реальностью» и «пропагандой», люди склонны обобщить и отнести ко всему документу.
Более того, реакция «бумеранга» передается другим от людей, которые испытали ее первоначально. Обсуждая документ с другими, недоверчивый читатель становится источником заразительного скептицизма (как это и произошло в нашем примере). Он склоняет других потенциальных читателей к такому же недоверчивому отношению. Таким образом, анализ содержания и анализ реакции, устраняя эти основания для реакции «бумеранга», имеет важную профилактическую функцию.
Наше описание, возможно, включает уже достаточное количество примеров анализа пропаганды, которые могут помочь преодолеть постоянные трудности авторов и продюсеров пропаганды. Творческий автор часто не может признать представление о том, что его произведение, которое он считает уникальным выражением момента вдохновения, можно усовершенствовать или вообще рассматривать с помощью механической, с его точки зрения, исследовательской процедуры. Но все это не относится к делу. Мы не предполагаем, что влияем на умы изобретателей, художников, артистов, которые создают такую пропаганду. Мы не считаем, что наш прозаический анализ проникает в искусный риторический или выразительный ритм, который создает драматический эффект. Мы согласны, что не можем с легкостью научить их мастерству. Творческие идеи, выраженные в словах, звуках или рисунках, нельзя произвести синтетически9. Но систематические исследования необходимы, чтобы увидеть, достигли ли пропагандисты своих целей. Точно также, как исследователи не
* В соответствии с этим мы должны искренне согласиться с точкой зрения Олдо-са Хаксли на тот же самый, по существу, вопрос «...большую часть своей работы писатель делает не с помощью размышлений, не с помощью применения формул, но благодаря эстетической интуиции. Ему есть что сказать и записать это в словах, которые он считает наиболее удачными с эстетической точки зрения. После этого произведение попадает к критику (читай: аналитику пропаганды), который считает, что писатель использовал определенный род литературных приемов, которые можно классифицировать в соответствующих главах поваренной книги. Но процесс в значительной степени необратим. Если у вас нет таланта, вы не сможете с помощью поваренной книги состряпать настоящее произведение искусства». «Т.Н. Huxley as man of letter», Huxley Memorial Lecture, 1932, 28; also Remy de Gourmont, La culture des idees. 1900, 51. — Примеч. автора.
могут написать подходящий сценарий, так и пропагандисты, мы уверены, не могут зачастую оценить психологический эффект их произведений без использования методики, подобной описываемой нами. Можно даже предположить, что сущность данной проблемы именно в том, что пропагандисты не могут обратить внимание на некоторый нежелательный скрытый смысл своих произведений.
Это объясняет частоту, с которой наше исследование обнаруживает неадекватность, которую, по-видимому, следует предвидеть заранее. Действительно, как правило, анализ реакции оказывается необходимым: он открывает множество других неточностей, которые мы сейчас не сможем обсудить подробно. Они относятся к способам представления. Например, рассмотрим приемы, которые радио перенимает у кино: быстрая смена сцен в передаче соответствует монтажу в визуальном представлении. Мы убедились на основе исследований, что эта техника в целом ведет к неясности передач для средних радиослушателей. Утрачивается последовательность. Люди уже не знают, о чем идет речь. Они теряют интерес. Во многом точно так же исторические ссылки часто проходят мимо ушей, если они не объяснены подробно.
Или рассмотрим вопрос об аутентичности документальных фильмов. Пропагандисты, возможно, удивятся, узнав, как часто аудитория сомневается в возможности сделать настоящий фильм о Гитлере в его горном убежище или о громадном Геринге в зале для конференций. Пропагандист знает, что это часть из немецкого фильма, но аудитория не знает этого. Недоверие зарождается и распространяется. Точно так же мы видим, как множество ошибок в утверждениях, которые делают дикторы на радио или официальные лица в своих речах, истощают терпение слушателей.
Мы постоянно подчеркиваем необходимость получения подробных данных о реакциях людей на пропаганду. Для этой цели часто используется прибор, который мы назвали «программный анализатор». Этот прибор назван так, поскольку он впервые был использован для исследований на радио, но он также может быть использован для любой информационной передачи, которая идет в течение определенного времени (такой, как фильм). Цель программного анализатора можно объяснить кратко. Интервью о реакции человека на пропаганду, конечно, должно быть отложено до окончания фильма или радиопрограммы, поскольку мы не хотим прерывать нормальный поток переживаемого аудиторией впечатления. Как мы можем потом помочь аудитории вспомнить свои реакции на отдельные аспекты материала? Если интервьюер будет упоминать определенные сцены или эпизоды, то он определит предмет, находящийся в центре внимания. Более
того, описание сцены интервьюером может также повлиять на оценку опрашиваемым своего впечатления. Анализатор программы служит для того, чтобы снять такое ограничение.
Каждый человек, пока он смотрит фильм или слушает радиопрограмму, если ему нравится то, что представлено, нажимает зеленую кнопку правой рукой, аесли не нравится, то нажимает красную кнопку левой рукой. Если он остается равнодушным, то он не нажимает ни одну из кнопок. Эти реакции фиксируются на движущейся ленте, которая синхронизирована с фильмом или радиопрограммой. Таким образом, представители аудитории регистрируют свое одобрение или неодобрение, как они реагируют на материал. Причины и особенности этих реакций позднее определяются с помощью направленного интервью, которое мы упоминали.
Два преимущества этой процедуры очевидны. Во-первых, аудитория сама выбирает те части материала, которые достаточно важны для того, чтобы стать объектом подробного интервью. Каждый слушатель дает общий последовательный отчет о своих реакциях, классифицированный натри группы: моменты, которые повлияли нанего позитивно, негативно или нейтрально.
Во-вторых, все зафиксированные на ленте реакции аудитории можно объединить для того, чтобы получить общую «кривую реакции». Этот график удобен для статистической обработки, которая дает возможность определить главную причину благоприятной или неблагоприятной реакции. И кроме этого, такой график дает вместе с первоначальным анализом содержания крайне полезное руководство для направленного интервью.
Специальная пропаганда или пропаганда фактов
Может быть, наше обсуждение уже выполнило свою главную задачу. Оно, вероятно, дало вам некоторое представление о процедуре, используемой в психологическом анализе пропаганды. А сейчас обратимся к более общим выводам, которые мы получили в ходе нашей работы.
Одна из наиболее заметных реакций, которую мы наблюдали в нашем исследовании, — это распространяющееся недоверие к пропаганде, проявляемое многими людьми. Пропагандисты вызывают огромную эпидемию. Любое утверждение о человеческих ценностях, вероятно, будет снабжено ярлыком «просто пропаганда» и сразу обесценено. Прямое выражение чувств кажется подозрительным. Мы приводим типичный комментарий обычного человека с улицы, который считает, что другие стремятся повлиять на него:
Я думаю, что слишком глупо влиять на зрелый ум. У меня все это вызывает совсем другой род реакции, чем полагают. Я считаю, что они хотят вызвать у меня чувство патриотизма, но я думаю, это вызывает у меня противоположную реакцию.
И в придачу в конце — бодрое «Звездное знамя». Все преданы флагу, но не любят, когда он развевается перед их лицами.
Это недоверие к чувствам не удивит вас. Очевидно, на войне было не так уж много фанфар. Психоаналитик Эрнст Крис указал на это, говоря о наших врагах и о нас самих: «Солдаты уходят на войну в печали и молчании»10. Есть такое же высказывание в одном из наших исследований:
В последнее время мы не видели солдат, марширующих, как в 1917-м. Сейчас мы не сентиментальны.
Какое значение имеет такое отсутствие порывов энтузиазма для пропагандиста, который стремится оказать всевозможную поддержку военным действиям?
Согласно нашим наблюдениям, подобное недоверие направлено главным образом против пропаганды, которая явно стремится повлиять на людей или возбудить их, взывая к их чувствам. Попытки вызвать сильные эмоции обесценены. Но этот скептицизм носит ограниченный характер. Та же самая аудитория, которая воздвигла защиту от пылких призывов к патриотическим чувствам, проявляет готовность признать значение другого типа пропаганды, который мы условно назвали специальная пропаганда или пропаганда фактов.
Начнем с наблюдения, сделанного в ходе наших исследований. Мы сразу заметили глубокий интерес к подробным обстоятельным фактам. Факты важнее всего. Эту установку отражает следующий (приведенный в одном из наших исследований) комментарий человека:
Большинство людей [sic] не любят сорт ура-патриотизма, который
вас возбуждает. Мне [sic] нравятся факты.
Это желание особой, почти специфической информации иногда приобретает наивные формы, как можно увидеть из следующего замечания о документальном фильме, подчеркивающем силу нацистов:
10 Интересно, что, опираясь в своих рассуждениях на совсем другие пропагандистские материалы, Эрнст Крис независимо пришел к почти таким же выводам. См. его поучительную статью «Some problem of war propaganda», The Psychoanalytic Quarterly, 1943, 12, 381-399. - Примеч. автора.
Я был действительно удивлен. Я имею в виду, что не верю всему прочитанному в газетах. Но тому, что вы действительно видите собственными глазами, и тому, что документально подтверждено, вы должны поверить.
Одна из наиболее впечатляющих сцен в вышеупомянутой пропагандистской радиопрограмме в подробных деталях описывала, как скорость всего конвоя нужно было соразмерять со скоростью самого медленного корабля. Погружение в этот слой специальной информации приводило к значительному воздействию, и возникало понимание того, что люди из торгового флота добровольно жертвовали собой ради общего блага. В этих фактах есть моральное содержание («конечно, мои жертвы несопоставимы с их жертвами» — вывод слушателя), которое могли принять те, кто отвергал прямые призывы того же рода. Фильмы, показавшие сцены боя или бомбардировки, оказывались эффективными, если в фокусе скорее были детали операции, чем подчеркнутое прямое пропагандистское «сообщение» для аудитории. Рассказывает факт, а не пропагандист.
Теперь мы можем спросить: почему преобладает интерес к фактам? Каковы функции этого интереса? Конкретный эпизод, наполненный обстоятельными деталями, служит в качестве прототипа или модели, которая помогает людям ориентироваться в том мире, в котором они живут. Эпизод обладает ценностью для ориентации. Для большей части населения исторические события, которые они переживают, являются полной неразберихой. Нации, которые вчера были врагами, становятся союзниками на следующий день. Будущее кажется мрачным и безысходным или ярким и обещающим. У многих нет времени или возможности понять тенденции и силы, стоящие за этими событиями, даже если они понимают, как тесно эти события связаны с их собственной жизнью. Все это подчеркивает сильную потребность в ориентации. Конкретные факты играют роль модели, исходя из которой можно объяснить и понять более сложные события.
Есть множество иллюстраций. Так, один эпизод в пропагандистской радиопрограмме произвел заметное впечатление на аудиторию: во время последней войны Франклин Делано Рузвельт, в то время помощник министра военно-морского флота, сопровождал экипаж подводной лодки при ее испытании непосредственно после ряда катастроф с подводными лодками. Это сообщение оказывается более убедительным и эффективным, чем простое утверждение о мужестве и большом опыте нашего президента. Этот эпизод полностью выполнил объяснительную функцию.
Он показал, что он не был трусом: и если солдаты были готовы пойти ко дну, то и он был готов; этот человек лучше, чем кто-либо другой, может быть президентом, поскольку он сам испытал и делал такие вещи.
Точно так же, когда в фильме специально показали фактическое отсутствие бронетанковых подразделений в Англии после Дюнкерка, этот факт эффективно интегрировал различные несвязанные вопросы. Об этом неоднократно вспоминали в интервью. Этот факт помог кристаллизовать (так сказать) изобретательность и мужество англичан перед лицом значительно превосходящих сил. Это оказалось эффективным, в то время как непосредственная оценка англичан могла вызвать скептицизм и сомнение. Факты, которые интегрируют и «объясняют» главный ход событий, составляют важнейший компонент пропаганды фактов.
Мы можем сделать еще одно общее наблюдение о пропаганде фактов. Мы заметили, что есть определенный тип фактов, который имеет желаемое пропагандистское значение и является наиболее эффективным. Это «сенсационные факты», тип, используемый в колонках «верьте или не верьте» и юмористических программах. Они эффективны по крайней мере по трем причинам. Во-первых, они ценны для привлечения внимания. Сенсационный факт выделяется как «изображение» на «фоне». Во-вторых, такие пикантные новости имеют ценность для их распространения. Они легко становятся частью пространной беседы и небольшого разговора («А вы знаете, что...»). Основной смысл пропаганды, таким образом, оказывается у всех на устах. В конце концов, эти интегрирующие сенсационные факты ценны для доверия. Они «голые», как точно говорит поговорка. Невелика вероятность, что они вызовут недоверие, которое так глубоко укоренилось в народе.
Пропаганда фактов имеет и другие характерные черты, которые отличают ее от пропаганды, которая стремится убедить громкими призывами и прямой проповедью. Пропаганда фактов не пытается просто указать людям, куда им идти, а скорее показывает им путь, который им следует выбрать, чтобы добраться до цели. Так сохраняется чувство личной автономности. Человек принимает решение. Его решение добровольное, а не по принуждению. Именно косвенным образом, а не с помощью предписаний действует пропаганда фактов. Она имеет ценность руководства. Возрастающая сила факта имеет свой собственный импульс, так сказать. Практически она является силлогизмом с имплицитным выводом, но этот вывод делает аудитория, а не пропагандист. Рассмотрим подходящий пример: недавно военным агентством была издана брошюра, адресованная семьям солдат, находящихся на службе в вооруженных силах, чтобы убедить их не передавать никому содержание писем, полученных из-за границы. Лишь небольшой акцент был сделан на теме, рассказывающей, как неосторожно сказанные слова стоят жизней и кораблей. Вместо этого боль-
24 Meprou «Социалъп. теория»
шая часть брошюры была посвящена подробному описанию методов, которые использует враг для получения полной информации из частей и обрывков, собранных агентами в разных случаях и в разных местах. Исследования показали, что брошюра достигла цели и оказалась убедительной, позволив читателю самому сделать неизбежный вывод из тщательно подобранного множества фактов. Добровольный вывод был бы менее вероятным в результате разочарования, которое часто следует за пропагандистской проповедью. Риторические призывы могут вызвать временное согласие с ними, а затем — упреки; автономные решения под нарастающим воздействием фактов не приводят к такой оценке.
Довольно интересно, что, по-видимому, и наши враги также обнаружили силу специальной пропаганды. Этот тип пропаганды, так же как любое другое средство, можно использовать, а можно и злоупотреблять им. Псевдофакты могут вытеснить факты. Некоторые наблюдатели комментировали нацистскую «подтасовку» реальности. Например, сообщалось, что до вторжения нацистов в Бельгию туда был заброшен немецкий офицер. У него обнаружили план вторжения, абсолютно непохожий на то, что реально планировалось. Или еще один пример: первая ночная бомбардировка Берлина. Рассказывали, как в швейцарских и шведских газетах, которым доверяли в Англии, нацисты внедряли сообщения о больших разрушениях. Эти сообщения были переданы по немецкому внутреннему радио (как английские), и местному населению предлагали сравнить реальный урон и самим увидеть, что сообщения были неверными. Таким образом, вероятно, многие люди не могли избежать вывода, что англичане солгали. Эффект такого рода внушения был, по-видимому, значительно больше, чем если бы немецкое радио прямо опровергло правдивость англичан.
Между прочим, можно заметить, что логика пропаганды фактов не слишком далека от логики прогрессивного образования. Как правило, в прогрессивных школах учителя не указывают, что дети должны делать и во что должны верить, но скорее создают ситуации, которые заставляют их выбирать для себя поведение и убеждения, которые учителя считают приемлемыми.
Ваш собственный опыт показывает, что пропаганда фактов не является новой концепцией. Мы только сформулировали эту идею, чтобы она представляла определенную ценность для планирования пропагандистских программ. Широко распространенное недоверие и скептицизм, доходящий до крайностей цинизма, подтачивают силы. Но поскольку они существуют, их следует принять во внимание. Если пропаганда полностью сведена к проповеди, она рискует усилить не-
доверие. Пропаганду фактов можно использовать для изживания цинизма, заменив его общим пониманием.
Мы не считаем, что проповеди полностью ушли в прошлое. Общие ценности и общие установки все еще необходимо укреплять у значительной части населения, если пропаганда оказывается эффективной. Но наши наблюдения принесут пользу тем из нас, кто задумывается о конструктивной послевоенной эпохе. Нам не следует ждать той поры, когда послевоенные проблемы навалятся на нас, чтобы понять, насколько для объединения общества необходимо обращаться к средствам пропаганды.
И, в конце концов, нам не следует преувеличивать роль пропаганды. В конечном счете пропаганда не может добиться своих целей, если она противоречит событиям и силам, лежащим в основании этих процессов, как уже обнаружили фашисты. Пропаганда не заменяет социальную политику или социальную практику, но она помогает людям понять и политику, и практику.
н
S 93
Л 5
CQ S
° а
чg
^ i
ss
О
с
Введение
Часть IV состоит из пяти статей, относящихся к социологии науки1. Это специализированная область исследования, которую можно рассматривать как подраздел социологии знания, занимающийся социальной средой того особого рода знания, который проистекает из контролируемого эксперимента, или контролируемого наблюдения, и постоянно к нему возвращается.
Предметом социологии науки в самом широком смысле является динамическая взаимозависимость между наукой как постоянной социальной деятельностью, в которой рождаются культурные и цивилиза-ционные продукты, и окружающей социальной структурой. Объектом изучения для нее служат взаимные связи между наукой и обществом, и те, кто всерьез посвятил себя исследованиям в области социологии науки, были вынуждены это признать. Однако вплоть до самого последнего времени взаимности этих связей уделялось неравномерное внимание: если влиянию науки на общество его уделялось много, то влиянию общества на науку — мало.
Влияние, оказываемое наукой на социальную структуру, особенно через ее технологические побочные продукты, совершенно очевидно, и, возможно, именно поэтому оно издавна было объектом если уж не систематического исследования, то, во всяком случае, постоянного интереса. Ясно видно, что наука является динамической силой социальных изменений, пусть даже не всегда предвиденных и желанных. На протяжении последнего столетия даже те ученые, которые занимались естественными науками, время от времени вырывались из плена своих лабораторий, дабы с гордостью и восхищением признать социальные последствия своей работы либо с ужасом и стыдом от них отмежеваться. Атомный взрыв над Хиросимой
© Перевод. Николаев В.Г., 2006
' Подробнейший обзор этой области исследования см. в: Bernard Barber, Science and the Social Order (Glencoe, 111.: The Free Press, 1952); см. также Bernard Barber, R.K. Merton, «Brief Bibliography for the Sociology of Science», Proceedings of the American Academy of Arts and Sciences, May 1952, Vol. 80, p. 140—154. — Примеч. автора.