Движение от людей

Третьим ликом базального конфликта является потребность в отстранении, "движение от людей". Прежде чем исследовать эту потребность в рамках того типа, для которого она стала доминирующей, мы должны понять, что подразумевается под невротической отстраненностью. Это, конечно же, не просто желание человека побыть одному, возникающее время от времени. Каждый, кто относится к себе и к жизни серьезно, хочет временами побыть один. В современной цивилизации наше внимание настолько поглощают внешние обстоятельства, что мы имеем слабое представление об этой потребности, но открываемые ею возможности в плане личностного осуществления подчеркивались философскими и религиозными учениями во все времена. Желание наполненного смыслом уединения никоим образом не является невротическим, напротив, большинство невротиков уклоняются от углубления внутрь себя, и неспособность к конструктивному уединению сама по себе является признаком невроза. Лишь в том случае, если при общении с людьми возникает невыносимое напряжение, а одиночество становится прежде всего средством избежать его, желание быть одному указывает на невротическую отстраненность. Некоторые из особенностей, свойственных крайней степени отстраненности человека, настолько характерны для него, что психиатры склонны рассматривать их как принадлежащие исключительно отстраненному типу. Наиболее очевидная из этих особенностей – общее отчуждение от людей. У лиц такого типа эта черта бросается в глаза, потому что они особенно ее подчеркивают, но в действительности отчуждение у них не больше, чем при других типах неврозов. Например, относительно тех двух типов, которые обсуждались нами, было бы невозможно сказать, какой из них более отчужден. Мы можем лишь сказать, что эта характерная черта скрыта у уступчивого типа и что он бывает удивлен и испуган, когда обнаруживает ее, потому что его страстная потребность в близости заставляет его горячо верить в то, что не существует никакой дистанции, отделяющей его от других. В конечном счете отчуждение от людей указывает лишь на то, что человеческие отношения нарушены. Но это имеет место во всех неврозах. Степень отчуждения больше зависит от тяжести расстройства, чем от той конкретной формы, которую принимает невроз.

Другой особенностью, которая часто рассматривается как специфическая черта отстраненного типа, является отчуждение от себя, то есть нечувствительность к эмоциональным переживаниям, неопределенность в том, кто он такой, что он любит или ненавидит, чего хочет и опасается, на что надеется и негодует, во что верит. Такое самоотчуждение также являетсяобщим для всех неврозов. Любой человек в той степени, в которой он является невротиком, подобен дистанционно управляемому самолету, и потому он склонен терять связь с самим собой. Людей отстраненного типа вполне можно уподобить зомби из верований гаитян – мертвецам, оживленным с помощью колдовства: они могут выполнять работу и вообще функционировать, подобно живым людям, но жизни в них нет. Другие к тому же могут вести сравнительно богатую эмоциональную жизнь. Поскольку существуют такие вариации, мы также не можем рассматривать самоотчуждение как присущее исключительно отстраненному типу. То общее, что объединяет всех людей отстраненного типа, заключается совсем в другом. Это их способность смотреть на себя с неким объективным интересом, как если бы человек смотрел на какое-либо произведение искусства. Возможно, лучше всего описать его, сказав, что по отношению к себе они занимают ту же самую позицию "зрителя", которую они заняли по отношению к жизни в целом. Поэтому они часто могут быть превосходными наблюдателями в отношении процессов, которые происходят внутри них. Блестящим примером этого является то сверхъестественное проникновение в символику сновидений, которое они часто демонстрируют.

Ключевым моментом здесь является их внутренняя потребность устанавливать эмоциональную дистанцию, отделяющую их от других людей. Точнее, это их сознательная и бессознательная решимость никоим образом не допустить эмоциональной вовлеченности в дела других людей, касается ли это любви, борьбы, сотрудничества или соревнования с ними. Они проводят вокруг себя своего рода магические круг, внутрь которого никто не может проникнуть. И вот почему внешне они могут "ладить" с людьми. Навязчивый характер этой потребности проявляется в их реакциях тревоги, когда внешний мир вторгается в их жизнь. Все те потребности и качества, которые они приобретают, поставлены на службу этой главной потребности – избежать вовлеченности. Одной из наиболее поразительных из них является потребность в самодостаточности. Ее наиболее позитивным выражением является изобретательность. Агрессивный тип также имеет тенденцию к изобретательности, но смысл ее иной; для него это предпосылка, необходимая, чтобы проложить свой путь во враждебном мире и в столкновении с другими победить их. У отстраненного типа изобретательность имеет тот же смысл, что и у Робинзона Крузо: он должен быть изобретательным, чтобы выжить. Это единственный способ, которым он может компенсировать свою изоляцию.

Более рискованный способ сохранения самодостаточности состоит в сознательном или бессознательном ограничении своих потребностей. Мы лучше поймем различные шаги в этом направлении, если будем помнить, что основополагающий принцип здесь – никогда не быть связанным с кем-либо или с чем-либо настолько, чтобы этот человек или это дело стали для него незаменимыми. Это поставило бы отчужденность под угрозу. Лучше, чтобы его вообще ничто особенно не трогало. Например, отстраненный человек может быть способен испытывать удовольствие, но, если оно хоть как-то зависит от других, он предпочтет воздержаться от него. Он может с удовольствием время от времени проводить вечер с немногими друзьями, но он не выносит широкого круга общения и социальных функций. Сходным образом он избегает соперничества, престижа и успеха. Он склонен ограничивать себя в еде, напитках и житейских привычках, поддерживая их на таком уровне, который не требует от него чрезмерных затрат времени или энергии на заработки необходимых средств. Он может глубоко негодовать по поводу болезни, воспринимая ее унижение, поскольку она вынуждает его зависеть от других. Он может настаивать на получении знаний по любому предмету из первых рук: например, вместо того, чтобы принять на веру, что говорят или пишут о России другие, он захочет сам все увидеть и услышать. Такая позиция порождала бы завидную внутреннюю независимость, если бы не доходила до абсурда, как в случае с отказом спросить о дороге в незнакомом городе.

Другой с ярко выраженной потребностью является его потребность в уединении. Он похож на человека, который, проживая в отеле, крайне редко снимает со своей двери табличку "Прошу не беспокоить". Даже книги могут восприниматься как нарушители спокойствия, как нечто, привнесенное извне. Его может шокировать любой вопрос относительно его личной жизни; он имеет тенденцию окутывать себя покрывалом таинственности Однажды пациент рассказал мне, что в возрасте 45 лет ему все еще была ненавистна мысль о всеведении Бога, как и тогда, когда мать сказала ему, что Бог видит сквозь занавески, как он кусает свои ногти. Это был пациент, отличавшийся крайней скрытностью в отношении даже самых незначительных деталей своей жизни. Отстраненный человек может испытывать острое раздражение, если другие люди ведут себя с ним так, словно он им что-то должен, – это воспринимается им как нажим. Как правило, он предпочитает работать, спать, есть в одиночку. В полную противоположность уступчивому типу он терпеть не может делиться своими переживаниями - другой человек только мешает ему. Даже когда он слушает музыку, гуляет или беседует с другими, настоящее удовольствие приходит к нему лишь позднее, став событием прошлого.

И самодостаточность, и уединение служат его наиболее насущной потребности – потребности в полной независимости. В своей независимости он видит позитивную ценность. -И она несомненно обладает обоими ценными качествами. Ибо безотносительно к тому, каковы его недостатки, отстраненный человек определенно не является на все согласным автоматом. Его отказ слепо соглашается вместе с его уходом от соперничества и борьбы действительно придают ему определенную целостность. Заблуждением здесь является то, что он рассматривает свою независимость как самоцель и игнорирует тот факт, что ее ценность в конечном счете определяется тем, что он с ней делает. Его независимость, как и феномен отстраненности в целом (частью которого она является), сориентирована на отрицание: она направлена на то, чтобы на нее не оказывали влияния, чтобы ее не понуждали, не обязывали.

Подобно любой другой невротической наклонности, потребность в независимости имеет навязчивый характер и лишена избирательности. Она проявляет себя в сверхчувствительности ко всему, что хоть каким-либо образом напоминает принуждение, попытку оказать влияние, обязать к чему-то и так далее. Степень его чувствительности является хорошей мерой степени его отстраненности. Что именно воспринимается как стесненность и принуждение – это может варьироваться у разных людей. Такое чувство может вызвать физическое давление от воротничка, галстука, пояса, туфель. Любая помеха в его поле зрения может возбуждать ощущение препятствия, ограничения, нахождение в туннеле или в шахте может вызвать тревогу. Чувствительность такого рода не объясняет целиком клаустрофобию, но во всяком случае она лежит в ее основе. Отстраненный человек, если возможно, избегает долгосрочных обязательств, трудным делом для него является подписание контракта, заключение аренды сроком более года, женитьба. Женитьба для такого человека, конечно, в любом случае опасное предприятие, поскольку с ней связана человеческая близость, хотя потребность в защите или вера в то, что партнер будет полностью подходить к его особенностям, может уменьшить этот риск. Часто перед совершением бракосочетания возникает приступ паники. Время с его неумолимым ходом по большей части воспринимается как фактор принуждения; при этом может вырабатываться привычка опаздывать на работу на пять минут, чтобы сохранить иллюзию своей свободы. Угроза таится в расписаниях, пациенты отстраненного типа получают удовольствие от рассказа о человеке, который отказался сверяться с расписанием и всегда приезжал на станцию, когда это было ему удобно, предпочитая ждать там следующего поезда. Если от него ожидают, что он что-то сделает или будет вести себя определенным образом, это вызывает у него чувство дискомфорта и непокорности, независимо от того, высказаны ли такие ожидания на самом деле или он просто предположил их существование. Например, обычно он может любить дарить подарки, но будет забывать о подарках на день рождения или на рождество, потому что их от него ожидают. Необходимость подчиняться принятым правилам поведения или традиционным ценностям вызывает у него отвращение. Он будет соблюдать их, чтобы избегать трений, но в своей душе он упрямо отвергает все общепринятые правила и стандарты. Наконец, совет воспринимается им как давление на него и вызывает сопротивление, даже если он совпадает с его собственными желаниями. Сопротивление в этом случае может также быть связано с сознательным или бессознательным желанием расстроить планы других.

Потребность ощущать свое превосходство, хотя она и составляет общую черту невроза, здесь следует подчеркнуть особо, в силу ее неразрывной связи с отстраненностью. Выражения типа "замок из слоновой кости" и "гордое одиночество" свидетельствуют о том, что даже в обычном языке отстраненность и позиция превосходства почти всегда связаны. Вероятно, никто не сможет вынести одиночество, если не обладает особенной силой воли и ума и не ощущает своей уникальной значимости. Это подтверждается клинической практикой. Если у отстраненного человека временно поколеблено чувство собственного превосходства либо в результате какой-то конкретной неудачи, либо вследствие усиления внутренних конфликтов, он будет неспособен выносить одиночество и начнет лихорадочно добиваться любви, привязанности и защиты. Колебания такого рода часто присутствуют в истории его жизни. В юности и в самые молодые годы у него могло быть мало даже довольно поверхностных дружеских связей. Он мог вообще вести изолированную жизнь, не испытывая при этом никаких особых неудобств. Он мог фантазировать, как в будущем совершит нечто исключительное. Но позднее эти мечты разбились о скалы реальной действительности. Хотя в средней школе он бесспорно претендовал на первое место, в колледже он столкнулся с серьезным соперничеством и отказался от борьбы. Его первый опыт любовных взаимоотношений оказался неудачным. Или он осознал по мере взросления, что его мечты на деле не осуществляются. Тогда отчуждение стало невыносимым, и его охватила навязчивая потребность в человеческой близости, сексуальных отношениях, браке. Он был согласен переносить любое унижение, лишь бы только его любили. Когда такой человек обращается за психоаналитическим лечением, сразу браться за его отстраненность нельзя, хотя она по-прежнему заметно выражена и очевидна. Все, чего он хочет вначале, – это чтобы ему помогли найти любовь в той или иной форме. Лишь почувствовав себя значительно сильнее, он с огромным облегчением обнаруживает, что для него гораздо предпочтительнее "жить одному и что такая жизнь ему нравится". Возникает такое впечатление, что он просто возвращается к своей прежней отстраненности. Но в действительности дело заключается в том, что он впервые чувствует себя достаточно уверенно для того, чтобы признаться, хотя бы перед самим собой, что одиночество – это именно то, чего он хочет. И тогда наступает подходящий момент для начала проработки его отстраненности.

В случае человека отстраненного типа потребность в превосходстве имеет определенные специфические черты. Питая отвращение к соперничеству и борьбе, он не хочет реального превосходства, достигаемого посредством соответствующих усилий. Скорее ли полагает, что сокровища, заключенные в нем самом, должны получить признание без какого-либо усилия с его стороны: его скрытое величие должно ощущаться без того, чтобы он хотя бы шевельнул пальцем.

Другой формой выражения чувства собственного превосходства является ощущение своей уникальности. Это прямой результат его стремления чувствовать себя отдельно от других и не таким, как другие. Он мог бы сравнить себя деревом, одиноко стоящим на вершине холма, в то время как в лесу деревья, растущие ниже, сдерживаются деревьями, растущими выше. Там, где уступчивый тип глядит из другого человека с молчаливым вопросом, "понравлюсь ли я ему?", а человек агрессивного типа хотел бы узнать: "насколько силен этот противник?" или "Может ли он быть мне полезен?" – отстраненного человека в первую очередь заботит: "Не помешает ли он мне? Станет ли он оказывать на меня влияние или оставит меня в покое?" Эмоциональная жизнь отстраненного человека не укладывается в определенные рамки так же строго, как жизнь других описанных типов. Индивидуальные вариации в этом случае более разнообразны главным образом потому, что в противоположность двум другим, доминирующие наклонности которых направлены на позитивные цели: любовь, привязанность, близость у первого типа, выживание, доминирование, успех у второго типа, – его цели негативны: он хочет не быть ничем связанным, ни в ком не нуждаться, не позволять другим вмешиваться в его жизнь или оказывать на него влияние. Поэтому эмоциональная картина его жизни будет зависеть от того, какие конкретные желания получили развитие или были оставлены внутри этой системы негативных ценностей, так что можно назвать лишь весьма ограниченное число тенденций, неотъемлемо присущих отстраненности как таковой.

Имеет место общая тенденция подавлять всякое чувство, даже отрицать его существование.

Отбрасывание чувств относится главным образом к чувствами питаемым к другим людям, и распространяется как на любовь, так и на ненависть. Оно является логическим следствием потребности сохранять эмоциональную дистанцию по отношению к другим, так как сильная любовь или ненависть, переживаемые на сознательном уровне, приводят либо к близкому контакту с другими людьми, либо к конфликту с ними. Здесь уместен термин Г.С.Салливана "механизмы дистанции". Из этого необязательно следует, что чувства будут подавляться в области человеческих отношений и станут активно проявляться в сфере книг, животных, природы, искусства, пищи и так далее. Но существует значительная опасность этого. Может быть так, что для человека, способного на глубокое и страстное душевное волнение, невозможно подавлять лишь один сектор своих чувств, наиболее критический, пока не пройден весь путь к полному подавлению всяких чувств вообще. Это умозрительное рассуждение, но нижеследующее явно отвечает истине. Художники отстраненного типа, демонстрировавшие в свои творческие периоды, что они могут не только глубоко чувствовать, но также способны передавать, выражать свои чувства, нередко проходили через периоды (обычно в юности) полной эмоциональной бесчувственности либо же яростного отрицания всякого чувства. Творческие периоды, по-видимому, имеют место тогда, когда после нескольких оказавшихся роковыми попыток установить близкие отношения они либо умышленно, либо непроизвольно приспосабливают свою жизнь к отстраненности, то есть когда они сознательно или бессознательно принимают решение держаться от других людей на расстоянии или примиряются с почти изолированным образом жизни. Теперь, находясь на безопасном расстоянии от других, они могут дать свободу выражения множеству чувств, не связанных напрямую с человеческими отношениями. Это позволяет считать, что тот отказ от всякого чувства, который имел место ранее, был необходим им, чтобы достичь позиции отстраненности. Последней характерной чертой, наблюдаемой как в анализе, так и вне его, является потрясающая сила, с которой человек защищает свою отстраненность, когда она подвергается нападкам. То же самое можно сказать о всякой невротической позиции. Но в этом случае борьба представляется более упорной, почти что борьбой не на жизнь, а на смерть, для которой должны быть мобилизованы все имеющиеся ресурсы. На самом деле тихая разрушительная борьба начинается еще до того, как отстраненность подвергается атаке. Предположение относительно еще одной причины, по которой подавление чувств может выходить за рамки сферы человеческих отношений, уже высказывалось при обсуждении проявлений самодостаточности. Любое желание, интерес или удовольствие, которое могло бы сделать отстраненного человека зависимым от других, воспринимается им как предательство, идущее изнутри, и по этой причине может сдерживаться. Как если бы прежде чем дать долю своим чувствам, каждую ситуацию следует тщательно проверять с точки зрения возможной потери свободы. Любая угроза попасть в зависимость будет вынуждать его к эмоциональному уходу. Но когда он находит ситуацию в этом отношении достаточно безопасной, она вполне может доставить ему удовольствие. Тайный страх слишком привязаться к удовольствию или опасение косвенного ограничения свободы порой будут склонять его к аскетической жизни. Но это аскетизм особого рода, не направленный на самоотрицание или самоистязание. Скорее мы можем назвать его самодисциплиной, без которой, с учетом данных предпосылок, не обходится мудрость.

Для психического равновесия крайне важно, чтобы имелись области, открытые для спонтанного эмоционального переживания. Например, своего рода спасением могут быть творческие способности. Если их выражению препятствовали внутренние запреты и если затем посредством психоанализа и какого-либо другого опыта преграды снимаются, то благодатное воздействие этого на отстраненного человека может быть настолько сильным, что будет подобно чудесному исцелению. Однако в оценке таких излечений нужна осторожность. Прежде всего было бы ошибкой делать какие-либо обобщения по этому поводу: то, что может означать спасение для одного отстраненного человека, не обязательно имеет какой-либо подобный смысл для другого. И даже для него оно, строго говоря, не является "исцелением" в смысле радикального изменения невротических основ. Оно просто дает ему возможность вести более приятный и не столь беспокойный, как ранее, образ жизни.

Чем больше сдерживаются эмоции, тем вероятнее, что основной упор будет сделан на интеллект. Человек тогда будет ожидать, что все можно решить исключительно силой разума, как если бы простого знания собственных проблем было бы достаточно для их разрешения. Или как если бы один только разум мог устранить все беды мира! В свете всего сказанного относительно человеческих взаимоотношений отстраненного человека становится ясно, что любые тесные и длительные отношения будут подрывать его отстраненность и поэтому вполне вероятно окажутся губительными, если только его партнер не будет в равной степени отстраненным человеком и в силу этого будет добровольно уважать его потребность в дистанции или если по каким-либо другим причинам он не будет хотеть и уметь адаптироваться к таким потребностям. Сольвейг, которая с любовью, преданностью и терпением ожидает возвращения Пера Гюнта, является идеальной партнершей. Сольвейг ничего от него не ждет. Ожидания с ее стороны испугали бы его так же сильно, как если бы он потерял контроль над своими чувствами. По большей части он не осознает, как мало дает он сам, и считает, что он щедро изливает подруге свои невыраженные и по сути не пережитые чувства, столь драгоценные для него. Если эмоциональная дистанция представляется ему достаточно надежной, он будет способен сохранять немалую долю преданности. Он может быть способен на интенсивные кратковременные отношения, отношения, в которых он появляе7ся и исчезает. Они хрупки, и любое обстоятельство может ускорить его уход.

Сексуальные отношения, будучи мостиком, связывающим его с другими людьми, могут приобретать для него чрезмерно важное значение. Он будет получать удовольствие от них, если они мимолетны и не вмешиваются в его жизнь. Они должны быть отгорожены от других дел. С другой стороны он может взрастить в себе безразличие такой большой степени, что оно не допустит никакого нарушения границ. Тогда всецело воображаемые отношения могут заменить реальные. Как мы видели, каждое из трех базальных отношений имеет свою позитивную ценность. В движении к людям человек пытается создать у себя доброжелательное отношение к окружающему его миру. В движении против людей он вооружает себя для выживания в обществе, пронизанном соперничеством. В движении от людей он надеется достичь определенной целостности и безмятежности. Фактически все эти три отношения не только желательны, но и необходимы для нашего человеческого развития. Только тогда, когда они возникают и действуют в рамках невроза, они становятся навязчивыми, ригидными, теряют избирательность и приобретают взаимоисключающий характер. Это значительно уменьшает их ценность, но не уничтожает ее окончательно.

Выгоды, даваемые отстраненной позицией, действительно значительны. Не случайно во всех восточных философских учениях в отрешенности ищут основу высокого духовного развития. Конечно, мы не можем прямо сравнивать устремления такого рода с невротической отстраненностью. В первом случае отрешенность выбирается добровольно как наилучший путь к самоосуществлению, и ее выбирают люди, которые могут, если они захотят, вести иной образ жизни, с другой стороны, невротическая отстраненность является не результатом выбора, а внутренне навязанным человеку и единственно возможным для него образом жизни.

Невротические наклонности, свойственные отстраненности, подобно другим невротическим наклонностям, до тех пор, пока они функционируют, дают человеку ощущение безопасности, и что, напротив, когда их функционирование затруднено, возникает тревога. До тех пор, пока отстраненный человек может сохранять дистанцию, он чувствует себя достаточно защищенным; но если по какой-либо причине граница его магического круга нарушена, его безопасность подвергается угрозе. Это соображение приближает нас к пониманию того, почему отстраненный человек впадает в панику, если он более не может удерживать эмоциональную дистанцию, отделяющую его от других людей; и мы должны добавить, что его паника столь сильна потому, что у него нет способа борьбы с жизнью.

Таким образом, отстраненность образует неотъемлемую часть базального конфликта, но одновременно является также и защитой от него. Однако данная загадка разрешается сама собой, если быть более точным и определенным. Отстраненность является защитой против двух наиболее активных сил, действующих в базальном конфликте. Здесь мы должны снова повторить утверждение, что доминирование одного из базальных отношений не препятствует существованию и действию других, противоположных отношений. В случае личности отстраненного типа мы можем видеть эту игру сил даже более ясно, чем в двух описанных выше группах. Начать с того, что противоположные стремления часто можно увидеть в истории его жизни. Прежде чем он окончательно примет позицию отстраненного человека, он часто проходит через уступчивость и зависимость, а также через периоды агрессивного и беспощадного сопротивления. В противоположность ясно определенным ценностям в случае двух других типов система его ценностей носит крайне противоречивый характер. Вдобавок к своей неизменно высокой оценке того, что он считает свободой и независимостью, в какой-то период психоанализа он может высказывать крайне высокую оценку значения человеческой добродетели, сочувствия, великодушия, самопожертвования, а в другое время переходит к законченной "философии джунглей", основанной на голом эгоизме и личной выгоде. Он сам может быть озадачен этими противоречиями, но при помощи той или иной рационализации попытается отрицать их противоречивый характер.

Таким образом, сверхважная функция невротической отстраненности заключается в том, чтобы не допускать действия и развития основных конфликтов. Она представляет собой наиболее радикальную и наиболее эффективную из защит, воздвигнутых против них. Будучи одним из многих невротических способов создания искусственной гармонии, невротическая отстраненность - это попытка решения путем избегания. Но оно не дает подлинного решения, потому что остаются навязчивые стремления к близости, а также к агрессивному доминированию, эксплуатации и превосходству над другими, и они продолжают изматывать их носителя, если не сковывать его активность вообще. Наконец, нельзя достичь никакого реального ощущения внутреннего Покоя или свободы до тех пор, пока продолжают существовать противоречивые системы ценностей.