СУДЬБА—СУЖДЕНИЕ

возможностей. Поэтому Тюхе (у римлян — фортуна) все же осмысляется как «Добрая Удача», как богиня, к-рую пытаются расположить в свою пользу — усерд­нее, чем старых полисных богов. Конец эллинизму кладет Римская империя. С торжеством ее и подчине­нием всего одному принципу С. осмысливается как всеохватывающая и неотменяемая детерминация, от­чужденная от конкретного бытия индивида, но, в от­личие от Тюхе, обретающая в самой себе последователь­ность и необходимость — «фатум». От «фатума» так же невозможно уйти, как от администрации мировой державы, и так же мало, как власть цезарей, он счи­тается с внутр. формой существования человека или народа. Индивид оказывается расщепленным на то, что он есть внутри себя, и то, чем он принужден быть по воле С. Эта ситуация служит темой «Энеиды» Вер­гилия: Эней постоянно делает обратное тому, что для него естественно делать (герой, он покидает гибнущую родину, влюбленный, он бросает любящую и любимую женщину, миролюбец, он ведет нескончаемые войны), ибо он — исполнитель историч. миссии. По афоризму Сенеки, С. ведет послушного и силой влечет непокор­ного. Идея С. со времен Посидония приобретает кос-мологич. измерения и все чаще окрашивается в тона астрологии: человеческая несвобода доходит уже не до рубежей империи, но до звездных сфер. В то же время унифицированность и неотступная последовательность фатума придают ему черты как бы провидения, ибо трудно представить себе, что столь логичное движение бессмысленно (здесь играла роль и официозная идео­логия цезарей, желавших представить весь мировой процесс как дорогу, ведущую к ним). Так в позднеан-тич. эпоху идея С. была доведена до предела и одно­временно начала выявлять противоположные своей сути возможности.

Вызов культу С. был брошен иудейско-христ. теиз­мом. Библия представляет мировой процесс как от­крытый диалог творца п творения, в к-ром нет места С. Талмуд многократно осуждает веру в С. (Т. J. Sab. VI, § 8, 1.8 15); по иудаистской легенде, гороскоп пра­отца иудеев Авраама гласил, что у него не будет детей, так что само рождение Исаака и происхождение «из­бранного народа» уже было прорывом роковой детер­минации (Sab. 156a fin.). В этом же смысле ранние христиане верили, что вода крещения смывает полу­ченную при рождении печать созвездий и освобождает из-под власти С. Там, где торжествовал теизм, С. долж­на была уйти из сферы мифа и филос. умозрений в мир житейских понятий и нар. суеверий. Христ. совесть противостоит языч. С. Все существенное в жизни чело­века христ. культуры происходит по ту сторону С, как это можно проиллюстрировать на примере гётев-ской Гретхен: безвольная вовлеченность в ряд преступ­лений есть С, но по-настоящему решающий момент в тюрьме, когда Гретхен отказывается бежать и выби­рает казнь, уже не имеет никакого отношения к С.

Однако поскольку иррациональность человеческих отношений и магия власти, осужденные христианст­вом, сохраняли реальную силу, идея С. не умирает. Несмотря на все нападки теологов, в течение средне­вековья держится авторитет астрологии: эта форма вгры в С. оставляла больше всего места личностному элементу, предполагая взгляд на всю жизнь человека как на единое целое. Ренессанс со своим тяготением к натуралистич. магизму оживил астрологич. интере­сы. В новое время развитие естественнонауч. мировоз­зрения, ищущего каузальную детерминацию, оттес няет идею С. в сферу обывательских представлений; когда же получила распространение идея обществ, прогресса и надежда на сознат. устроение социальной реальности, С. оказалась потревоженной в гл. сфере своей власти. Эту веру новоевроп. человека в преодо-лениеС. рисует Р. Вагнер, заставляющиймироустрояю-

щего Вотана обращаться к С. /Эрде/: «Мудрость пра­
матерей /Идет к концу:/ Твое знание исчезает /Перед
моей волей/... Кань же, Эрда! /Страх праматерей!/,
Празабота! /Отойди к вечному сну!» (W a g и е г R.,
Gesammelte Schriften und Dichtungen, Bd 4, Lpz., [s.a.],
S. 202, 203, 204). Однако реальность бурж. общества
активизировала идею С., переместив ее до конца в сферу
социального (ср. слова Наполеона «политика — это
судьба»). Ранг серьезного филос. понятия С. дало позд-
неромантич. неоязычество, развившееся преим. на
нем. почве п потребовавшее не закрывать иррацио­
нальности бытия ни религиозными, ни рационалистич.
иллюзиями (Ницше, философия жизни). Соединит,
звено между астрологич. традицией Ренессанса и 17 в.,
с одной стороны, и посленицшевским умонастроени­
ем,— с другой, образует Гёте, говоривший о «...та­
инственной загадочной силе, которую все ощущают,
которой не в состоянии объяснить ни один философ и
от которой религиозный человек старается отделаться
несколькими утешительными словами» (Э к к е р-
м а и И. П., Разговоры с Гёте, М.—Л., 1934, с. 564).
Через посредство символов астрологии Гёте стремится
вернуться к исконно греческому физиогномич. пони­
манию С. как имманентной всему живому алогической
витальной заданности (см. «Орфические первоглаголы»,
в кн.: Избр. лирика, М. — Л., 1933, с. 255). Для Ницше
«старый бог умер», а закономерность природы разоб­
лачает себя как иллюзия; предоставленность человека
самому себе и есть его С. Особое значение идея С. имеет
для Шпенглера, перенявшего у Гёте виталистскую
идею первофеномена, но распространившего принуди­
тельность жизненного цикла на бытие культур. С.
в системе Шпенглера — эквивалент таких понятий,
как «жизнь», «становление», «время». «В идее судьбы
раскрывается устремление души к миру, присущее
ей желание света, подъема, завершения и реализации
своего предназначения... Причинность есть — если
позволительно так выразиться — ставшая, умершая,
застывшая в формах рассудка судьба» (S p e n g-
1 е г О., Der Untergang des Abendlandes, Bd 1, Miinch.,
1924, S. 153, 154). В отличие от Гёте, Шпенглер придает
идее С. характер агрессивного отрицания индивиду­
альной совести и доброй воли; в отличие от Ницше,
он глумится не только над христианской или гума-
нистич. этикой, но и над всякой верой в свободное
человеческое делание. Как и у мыслителей эпохи Рим.
империи, у Шпенглера культ С. совпадаете абсолюти­
зацией гос-ва. Слово «С.» становится паролем для бес­
почвенного, не укорененного ни в религии, ни в рацион.
знании императива активности (т. н. героич. песси­
мизм); все бессмысленно, и все же ты обязан дейст­
вовать. Это умонастроение претерпело свою предель­
ную вульгаризацию в идеологии нацизма, низведшего
понятие С. до инструмента официозной пропаганды.
Лит.: Зелинский Ф. Ф., Умершая наука, в его
mi.: Из жизни идей, т. 3, СПБ, 1907, с. 240—340; Ува­
ров И. Б., Зевс и С. (по Гомеру), «Филология, записки»,
1915, кн. 2, с. 223—47; Boise P., Die Moira hoi Homer,
В., 1893; Gumont F. V., Astrology and religion among
the Greeks and the Romans, N.Y., 1912; Eberhard E.,
Das Schicksal als poetische Idee bei Homer, Padeborn, 1923;
En gel W., Die Schicksalsidee im Altertum, Erlangen, 1926;
Cioffari V., Fortune and fate from Democritus to St.
Thomas Aquinas, N.Y., 1935; Greene W. C, Moira, fate,
good and evil in Greek thought. Camb., 1944; A m a n d D.,
Fatalisme et liberte dans l'antiquite grecque, Louvain—P.,
1945; Benjamin W., Schicksal und Character, in Schrif­
ten, Bd 1, Fr./M., 1955; Hauptner G., Verhangnis und
Geschichte, Meisenheim, 1956; T i 1 1 i с h P., Philosophie und
Schicksal, _Bd 4, Stuttg.. 1961. С. Аверинцев. Москва.

СУЖДЕНИЕ. В традиц. формальной логике (вплоть до работ Фреге по логической семантике) под С. пони­мали (с теми или иными незначительными оговорками и дополнениями) утвердительное или отрицательное повествовательное предложение. Однако в традиц. учении о С, в особенности в разделе о преобразовании формы суждения, интуитивно подразумевалось и раз»

СУЖДЕНИЕ

личие в использовании терминов «С.» и «повествова­тельное предложение». Первый обычно использовался как логический термин для обозначения утверждений (или отрицаний) «чего-то о чем-то», осу­ществляемых посредством повествовательных предло­жений (в том или ином языке). Второй служил для языковой характеристики утверждений, т. е. оставался преимущественно грамматическим терми­ном. Это неявное различие находило явное выраже­ние в различении (в общем случае) логической струк­туры С. и грамматической структуры предложений, к-рое проводилось со времен аристотелевской силло­гистики. Так, в классич. атрибутивных С. с у б ъ е к т (то, о чем нечто сказывается, или говорится — предмет речи) отождествлялся, как правило, с грамматпч. подлежащим, а предикат (то, что сказывается, или говорится, о предмете речи — субъекте) пони­мался уже грамматич. сказуемого и отождествлял­ся с именной частью сказуемого, выражаемого, напр., прилагательным. В отличие от грамматической, логи­ческая форма оказывания (форма С.) всегда обозна­чала, что предмету (субъекту С.) присущ (или не при­сущ) определ. признак, т. е. сводилась к атрибутивной трехчленной связи: субъект—глагол-связка —атрибут. Указанное различие в употреблении терминов «С.» и «повествовательное предложение» привело в даль­нейшем к более четкому определению соответствующих им понятий. Уже для Б. Больцано, а затем и для Г. Фреге С.— это содержание (смысл) истинного (или ложного) повествовательного предложения. Характе­ристика (повествовательного) предложения с т. зр. его истинностного значения восходит к Аристотелю и не является, конечно, новой. Главное, что отличает но­вое понимание от традиционного, это абстрагирование содержания (повествовательного) предложения — С. в собственном смысле слова — от его истинностного значения и от материальной (языковой) формы его выражения, выделение С. исключительно в качестве логического элемента речи — абстрактного объекта «...той же степени общности, что и класс, число или функция» (Ч ё р ч А., Введение в математическую логику, М., 1960,с. 32). Существенно новым является также выделение истинностных значений предложе­ний — «истины» и «лжи» (к-рые могут быть поставлены в соответствие каждому повествовательному предложе­нию в качестве его значения) — в качестве самостоятель­ных абстрактных объектов, включаемых в интерпрета­цию логических исчислений. Эта новая т. зр. объяснила смысл эквивалентных преобразований в логике, осно­ванных на принципе объемности (см. Объемности принцип, Принцип абстракции): все истинные пред­ложения эквивалентны в интервале абстракции отож­дествления по значению (но не по смыслу). С др. сто­роны, она позволила обобщить традиц. понятие струк­туры С. на основе понятия логической (или пропозициональной) функции, значе­ниями к-рой являются предложения, или их истин­ностные значения. Так, предложению «Сократ есть человек» в традиц. понимании соответствовала схема «S есть Р». Если в этой схеме S ж Р понимать как пере­менные, имеющие различные области значений, или как переменные различных семантических уровней, пли разного сорта, или, наконец, принадлежащие к раз­личным алфавитам: S — как переменную на области «индивидуальных имен», а Р — как переменную на области «понятий», то при выборе понятия «человек» в качестве значения переменной Р (или в общем случае, полагая значение переменной Р фиксированным, т. е. полагая, что Р имеет вполне определенное, хотя и про­извольное, неуточняемое в данном контексте, значение) схема «S есть Р» преобразуется в выражение «S есть человек» (в общем случае в выражение «...есть Р», где точки заменяют букву S), к-рое при подстановке на

место переменной S индивидуального имени (значения)
«Сократ» обращается в истинное предложение. Очевид­
но, что выражение «...есть человек» (в общем случае
выражение «...есть Р») —это функция от одной перемен­
ной, к-рая принимает значения «истина» или «ложь»,
когда на место точек ставят имя нек-рого субъекта, иг­
рающее здесь обычную роль аргумента функции. Ана­
логично этому выражение «...больше чем...» есть функ­
ция от двух переменных, а выражение «находится меж­
ду... и...» — функция от трех переменных и т. п. Т. о.,
совр. взгляд на структуру С. сводится к тому, что его
традиц. элементы «предикат» и «субъект» заменяются
соответственно точными матем. понятиями функции
и ее аргументов. Эта новая трактовка отвечает давно
ощущавшейся потребности в обобщенной характери­
стике логич. рассуждений, к-рая охватывала бы не
только (и даже не столько) силлогистические, но и
в особенности несиллогистические умозаключения —
осн. умозаключения науки. В свою очередь функцио­
нальная форма выражения С. открывает широкие воз­
можности для формализации предложений любой
науч. теории. (Объяснение того, как в совр. логике
характеризуется и формализуется субъектно-преди-
катная структура С. см. в ст. Квантор и Предикатов
исчисление.) М. Новосёлов. Москва.

Виды С. Большое внимание в истории логики и философии уделялось проблеме деления на виды. Од­ним из важнейших является деление С. на простые и сложные. Понятие о простом С. встречается уже у Аристотеля в его книге «Об истолковании». Простым Аристотель называет здесь С. существования, т. е. С, в к-ром утверждается (или отрицается) только существование предмета С. (напр., человек есть). Простому С.Аристотель противопоставляет трехчлен­ное С, в к-ром, помимо знания о существовании (или несуществовании) предмета С, содержится еще зна­ние о присущности (или неприсущности) предмету С. к.-л. определенности бытия (напр., «человек есть справедлив»).

В мегаро-стоической школе простым С. называлось С, состоящее из субъекта и предиката. Сложным — назывались С, образованные из простых с помощью различного рода логич. связок, таких как отрицание, конъюнкция,дизъюнкция, импликация. Такое понима­ние простых и сложных С. близко к той их трактовке, к-рая дается в совр. логике высказываний.

Осн. рубрики классификации простых С. также были известны уже Аристотелю: деление С. п о к а-ч е с т в у (утвердительные и отрицательные) и п о количеству (общие, частные и неопределенные) дано Аристотелем в «Первой аналитике».

В учебниках традиц. логики деления С. по качеству на утвердительные и отрицательные и по количеству на общие и частные (под частным здесь разумелось неопределенное частное суждение типа «Нек-рые, а может быть и все S, суть Р») объединялись в одну руб­рику. Эта рубрика называлась делением С. по каче­ству и количеству. Сюда относилось четыре вида С: 1) общеутвердительное («все S суть Р»), 2) общеот­рицательное («ни одно S не есть Р»), 3) частноутверди-тельное («нек-рые S суть Р»), 4) частноотрицательное («нек-рые S не суть Р»). В учебниках рассматривались далее отношения между этими суждениями с точки зрения истинности и ложности в т. н. логическом квад­рате и отношения между объемами субъекта и преди­ката этих С. в т. н. учении о распределенности терми­нов в суждении.

В совр. логике к видам С. по количеству относят: 1) общие С. (С. с квантором общности), 2) неопредел, частные С, к-рые наз. просто частными (С. с кванто­ром существования) и 3) единичные С.

К Аристотелю восходит и деление С. на С. действи­тельности, возможности и необходимости, впослед-

СУЖДЕНИЕ

ствии названное делением по модальности. Под С. действительности Аристотель разумел С, в к-ром речь идет о том, что фактически есть, существует в действи­тельности. Под С. необходимости—С,в к-ром речь идет о том, что не может быть иначе. Под С. возможности — С, в к-ром речь идет о том, что может быть иначе, т. е. что может быть, но может и не быть. Напр., «Завт­ра может быть морская битва». В совр. логике выска­зывания с модальными операторами «возможно», «невозможно», «необходимо» и др. исследуются в раз­личных системах модальной логики.

Различение 1) выделяющих и включающих С. и 2) С. свойства и С. отношений также, в известном смыс­ле, можно вести от Аристотеля. В четвертой и десятой главах первой книги «Топики» Аристотель рассмат­ривал след. четыре вида соотношения того, что ска­зывается о предмете, с самим предметом: 1) определе­ние, 2) собственное, 3) род, 4) случайное. Согласно Аристотелю, определением следует называть такое С, в к-ром выявляется собств. сущность предмета С. То, что сказывается в определении, принадлежит пред­мету С; оно не может сказываться о др. предмете. Собственным следует называть такое С, в к-ром, так же как и в определении, речь идет о чем-то, принадлежащем тольно предмету С. Но в отличие от определения, то, что сказывается в собственном С, не означает сущности мыслимого предмета. Родом сле­дует называть такое С, в к-ром выявляется несобств. сущность предмета, т. е. такая сущность, к-рой об­ладают и др. предметы, кроме предмета С. С л у ч а й-н ы м следует называть все то, что, не будучи сущностью предмета С, может, так же как и род, сказываться о многих др. предметах. Это учение Аристотеля, наз­ванное впоследствии его комментаторами учением о предикабилиях, позволяет установить еще два важных вида С, а именно, выделяющее и включающее С. Выде­ляющими естественно называть те С, в к-рых речь идет об отличительном признаке предмета С, независимо от того, является ли этот признак существенным (оп­ределение) или несущественным (собственное). Напр., «Квадрат есть прямоугольник с равными сторонами» (определение). «Марс есть планета, светящаяся крас­ным светом» (собственное). Включающими естественно называть те С, в к-рых речь идет о принадлежности предмету С. таких признаков, о к-рых известно, что они принадлежат не только предмету С, напр.: «Кит есть животное» (род), «Этот человек лежит» (слу­чайное).

Для деления С. на С. свойства и отношения пред­ставляет интерес то сведение всех категорий к трем, а именно к «сущности», «состоянию» и «отношению», к-рое Аристотель осуществил в 14-й книге «Метафи­зики». На основании указанных здесь категорий С. можно разделить на два вида: 1) С. свойства, в к-рых утверждаются как существ, свойства (сущность), так и несуществ, (состояние), 2) С. отношения, в к-рых утверждаются различного рода отношения между предметами. Сам Аристотель разделения на С. свой­ства и С. отношения еще не указывает. Это деление впервые, по-видимому, было дано Галеном (см. С. Galenus, Institutio logica, ed. C. Kalbfleisch, Lipsiae, 1896). Очень подробно оно разработано Каринским (см. «О курсе логики М. И. Карийского», «ВФ», 1947, №2).

В новое время (у X. Вольфа, И. Канта и во мн. следующих им школьных учебниках логики) имелось еще т. и. деление С. по отношению на катего­рические, условные (или гипотетические) и раздели­тельные. Под категорическим С. разумелось здесь общее С, в к-ром связь между подлежащим и сказуе­мым устанавливается в безусловной форме. Гипоте­тическим (или иначе условным) называлось С, в к-ром связь между подлежащим и сказуемым становится

в зависимость от к.-л. условия. Разделительным на­зывалось С, к-рое содержит несколько сказуемых, из к-рых только одно может относиться к подлежа­щему, или несколько подлежащих, из к-рых только к одному может относиться сказуемое (см. М. С. Стро-гович, Логика, М., 1949, с. 166—67).

В совр. логике деление С. по отношению не признает­ся. Т. н. категорическое суждение отождествляется здесь с простым суждением, а различные виды услов­ных н разделительных С. рассматриваются как виды сложных суждений (см. Условное суждение, Раздели­тельное суждение).

В кантовской классификации С, кроме деления по качеству, количеству, модальности п отношению, мы встречаем еще деление С. на 1) априорные и апостери­орные и 2) аналитические и синтетические. С. делятся на апостериорные п априорные в зависимости от спосо­ба, каким соединяются в акте С. представления или по­нятия. Апостериорными Кант называет те С, в к-рых представления соединяются в сознании так, что их соединение не имеет общезначимого характера. На­против, «...если какое-нибудь суждение мыслится как строго всеобщее, т.е. так, что не допускается возмож­ность исключения, то оно не выведено из опыта, а есть безусловно априорное суждение» (Кант И., Соч., т. 3, М., 1964, с. 107). Такими априорными С. являются, напр., согласно Канту, матем. С, аксиомы логики и т. п. В различении априорных и апостериорных суж­дений Кант пытался с позиции априоризма решить проблему, к-рая проходит через всю историю филосо­фии, а именно проблему отличия эмпирического (фак-тофиксирующего) и теоретич. знания. С т. зр. логики, проблема не в том, чтобы признавать (или Не призна­вать) существование как эмпирического, так и тео­ретич. знания. В науке как то, так и др. знание имеется, и мы интуитивно можем в нек-рых случаях [напр., в случае фактофиксирующего (эмпирического) и необходимого (теоретического) знания] их различать. Проблема заключается в том, чтобы указать точные логич. признаки, по к-рым можно было бы отличить С, выражающие эмпирич. знание (эмпирические С), от суждений, выражающих теоретич. знание (теорети­ческие С). Эта проблема не может считаться оконча­тельно решенной, хотя попытки ее решения предпри­нимаются (см., напр., ст. В. А. Смирнова, Уровни знания и этапы процесса познания, в кн.: Проблемы логики научного познания, М., 1964).

Важную роль в кантовской философии играет де­ление С. на аналитические и синтетические. Аналитич. С. отличаются от синтетических тем, что они через свой предикат ничего не дабавляют к понятию субъекта, а только делят его путем расчленения на подчиненные ему понятия, к-рые уже мыслились в нем (хотя и смут­но), между тем как синтетич. С. «...присоединяют к понятию субъекта предикат, который вовсе не мыс­лился в нем и не мог бы быть извлечен из него никаким расчленением» (там же, с. 111 —12). Заслуга И. Кан­та по вопросу о делении С. на аналитические и синте­тические заключается прежде всего в постановке этого вопроса: он первый отличил проблему деления С. на аналитические и синтетические от проблемы деления суждений на эмпирические (апостериорные) и теоре­тические (априорные). До Канта (например, у Лейб­ница) эти проблемы обычно отождествлялись. Вместе с тем И. Кант не смог указать логич. признаков, по­зволяющих отличать аналитич. С. от синтетических. В дальнейшем проблема аналитических и синтетич. С. обсуждалась неоднократно (см. Синтетические и аналитические суждения).

Рассмотренные выше деления С. на виды создавались гл. образом для обслуживания потребностей традиц. формальной логики и прежде всего для решения проб­лем осн. ее раздела — теории вывода. Так, деление С.