СУБЪЕКТИВИЗМ—СУБЪЕКТИВНОЕ

т. 3, М., 1964; его же, Критика практич. разума, там же, т. 4, ч. 1, М., 1965; Лекторский В. А., Проблема субъекта и объекта в классической и совр. бурж. философии, М., 1965; его же, Принципы воспроизведения объекта в зна­нии, «ВФ», 1967, № 4; К а к а б а д з е 3. М., Проблема «экзистенциального кризиса» и трансцендентальная феноме­нология Эдмунда Гуссерля, Тб., 1966, с. 148—158; К о п-нин П. В., Введение в марксистскую гносеологию, К., 1966; Husserl E., Ideen zu einer reinen Phanomenolo-gie..., Buch 1, Halle/Saale, 1913; В 1 о с h E., Subject — Object, [2 Aufl.], В., 1952; M e r 1 e a u-P о n t у М., Les aventures de la dialectique, P., 1955; Sartre J.-P., Cri­tique de la raison dialectique, t. 1, P., 1960; KoSik K., Dialektitca konkretniho, [3 vyd.], Praha, 1966.

В. Лекторский. Москва.

СУБЪЕКТИВИЗМ — мировоззренч. позиция, в той

или иной степени игнорирующая объективный подход к действительности, отрицающая или не учитывающая объективные законы природы п общественной жизни. Для С. характерно стремление поставить активность субъекта вне действия какой бы то ни было закономер­ности. С. связан с идеализмом и находит в нем свое обоснование.

По своему идеологич. механизму С. есть результат вынесения социально значимых проблем за пределы объективной критики. Решение их подчиняется гото­вым, предвзятым предпосылкам, заранее заданным оценкам. Собственно ф и л о с. С. исходит из от­рицания объективно-субстанциального происхожде­ния и содержания прогресса человеч. активности, толкуя субъект как некое самодостаточное начало, не нуждающееся ни в какой первично-природной пред-основе и культурной основе. Такая позиция истори­чески воплощалась в двух гл. вариантах:

1) Концепция, подменяющая действит. культурно-
историч. субъекта непосредственно индивидуальными
формами проявления и приписывающая натурализо­
ванному индивиду абс. автономию в сознании, воле,
действии и негативную «свободу» от всякой объектив­
ной логики. В непоследоват. форме эта концепция
еще бывает как-то способна удерживать гуманистич.
мотивы, но в своей последоват. форме она завершается
проповедью «субъективной» фанатпч. решимости к
«прямому действию» (напр., Джентиле), культом «ир­
рационального» произвола и нигилистич. попранием
глубочайших истоков подлинного духовного прогрес­
са личности.

2) Концепция, подменяющая действит. субъекта
наделенными самостоятельностью, отчужденными фор­
мами. Конкретный обществ, человек оказывается лишь
абстрактным придатком стоящего вне и над ним сверх­
личного Субъекта, объявляемого безусловно первич­
ным, более того — миротворч. началом (абс. дух
Гегеля). То, что С. выдает здесь за субъект, есть на деле
лишь результат гипертрофии и увековечивания гос­
подствующих над людьми овеществленных и институ­
циональных сил классово-антагонистич. общества
(см. А. Грамши, Избр. произв., т. 3, М., 1959, с. 257).

Критика С. с позиций объективизма опирается на стремление устранить всякую автономию субъекта и утвердить его подчиненность вещному порядку. Идеал здесь — человек как социальная вещь, созна­тельно и исправно функционирующая и принимающая манипулирование собою за разумное и должное.

С т. зр. диалектики преодолеть С.— значит не толь­ко не принизить субъект, но, напротив, найти путь строгого обоснования неограниченного прогресса его сущностных сил, исследовать объективную логику деятельного бытия человека именно в качестве субъек­та. Решение этой задачи не может дать ни эклектпч. сочетание С. и объективизма, ни дуалистич. разграни­чение сфер субъекта и объекта. Его дает монистпч. постижение конкретного тождества субъекта и объ­екта, их взаимопроникновения в процессе предметной деятельности. Вся социальная действительность есть неловеч. действительность, объективное бытие куль-

турно-историч. субъекта. Расцвет его сущностных сил достижим не апелляцией к чему-то «но ту сторону» объективного, а лишь вместе с обогащением человеч. предметного мира.

Одна из форм С. заключается в извращении отноше­ния между наукой и идеологией. Служебная функция знания из подчиненной становится подчиняющей. Ис­следование утрачивает суверенное право определять свой результат строго независимо и ставится в зависи­мость от наперед предписанных требований к его ре­зультату. Даже на эмпирия, уровне С. означает выбор фактов согласно заданному критерию их полезности для нек-рой догмы. С. способен возрождать догму об индивидуальной пли групповой монополии на истину «в последней инстанции». Он выдает корыстные ин­тересы группы или касты за интересы класса, народа пли всего человечества, будучи готов приспособить любые высокие принципы для оправдания произвола. Такой С. есть последнее прибежище реакционных и квазиреволюцпонных сил (маоизм).

В противовес всякому С. марксистская философия ценит объективность науч. истины и художеств, прав­ды так высоко, как никакое др. мировоззрение. С. неизбежен там, где хотя быв чем-то ограничено право «...говорить языком самого предмета...» и где не гаран­тирована «...та универсальная независимость мысли, которая относится ко всякой вещи так, как того требует сущность самой вещи» (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 1, с. 7). Субъективистскому методу «обработки» истины и под­бора фактов согласно критерию их служебной полез­ности не может быть никаких уступок (см. В. И. Ле­нин, Соч., т. 23, с. 266—67). В борьбе за коммунизм всякое мировоззренчески значимое знание не нейт­рально, а партийно. Но служить подлинному комму­низму может только истина подлинная, не «отредакти­рованная» никаким С. Поэтому никогда и ни в чем «... правда не должна зависеть от того, кому она долж­на служить» (там же, т. 42, с. 294).

Лит.. см. при ст. Партийность в философии.

Г. Батищев. Москва.

СУБЪЕКТИВНОЕ — то, что свойственно субъекту или производив от его деятельности. В философии нового и новейшего времени С. нередко дуалистиче­ски противопоставляется объективному как некое «внутреннее» достояние субъекта внешней объектив­ной реальности. При этом С. понимается как сущест­вующее в двух видах: как знание и как пережи­вание субъектом самого себя, в от­личие от окружающих существ и предметов. Марк­систская философия считает вопрос об отношении С. и объективного производным от проблемы субъекта и объекта, а сами категории С. и объективного — со­относительными, переходящими друг в друга.

Что касается знания, то оно не есть некая С. сфера, лишь внешним образом соотносящаяся с объектом: будучи особой формой предметной деятельности субъ­екта с объектом (см. Идеальное), знание говорит не о самом себе, а о воспроизводимом в нем объекте. Такая характеристика знания как С. выражает не принадлежность его к особой субстанциальной области, отличной от объективной реальности, а лишь те моменты, в к-рых всякое знание не вполне адекватно п всесторонне воспроизводит свой объект. В этом смыс­ле познание движется от С. к объективному, от более С. к менее С. Такое развитие нередко приводит к по­буждению изобразить превзойденные ступени знания в качестве чисто С, выражающих не объект, а лишь иллюзорное отражение его субъектом; только послед­няя из достигнутых ступеней знания отождествляется при этом с объектом самим по себе. Напр., развитие механико-матем. естествознания в 17 в. вызвало отож­дествление объективной реальности с теми ее свойст-

СУБЪЕКТИВНЫЙ ИДЕАЛИЗМ—СУВОРОВ 157

вами, к-рые ухватывались наукой того времени (про­тяженность, величина и т. д.), а все остальные каче­ства (цвет, запах и т. д.) заставило рассматривать как «вторичные», характеризующие якобы лишь природу субъекта. Сняв метафизич. противопоставленность С. и объективного, марксистская философия показала, что ни одна из ступеней знания не является «чисто» С. или «чисто» объективной, что в процессе движения познания происходит постоянное вытеснение С. в пользу объективного и вместе с тем раскрытие того объективного содержания, к-рое присуще преодолен­ным ступеням познания. Такого рода объективное содержание присуще всякой иллюзии, всякому за­блуждению.

Что касается С. как переживания субъектом самого себя (в основе этого С. лежит «Я — переживание»), то оно выражает неповторимость, своеобразие С. мира каждой личности как особого микрокосма. Однако и этот вид С. не характеризует какое-то особое С. бы­тие, в к-ром субъект якобы дан сам себе непосредствен­но. Будучи индивидуальным, это переживание вместе с тем производно от предметной деятельности субъекта и от его общения с др. людьми, выступая как своеоб­разная интериоризация этой деятельности и общения.

Лит. см. при ст. Субъект. В. Лекторский. Москва.

СУБЪЕКТИВНЫЙ ИДЕАЛИЗМ — см. Идеализм.

СУБЪЕКТИВНЫЙ ФАКТОР в истории — дея­тельность субъекта — масс, классов, партий, отд. людей, включающая различные уровни и формы (идео-логич., политич., организаторскую) и направленная на изменение, развитие или сохранение объективных обществ, условий. Категория С. ф. сопредельна с ка­тегорией объективного фактора или объективных ус­ловий. Их взаимодействие раскрывает положение исто-рич. материализма о том, что историю творят люди, народы, классы.

С. ф. всегда действует в рамках объективных отно­шений и условий, в значит, мере являющихся кристал­лизовавшейся формой предшествовавшей деятель­ности людей. Объективные условия определяют в це­лом характер, структуру и направление действий С. ф. «Человек в своей практической деятельности имеет перед собой объективный мир, зависит от него, им оп­ределяет свою деятельность» (Ленин В. И., Соч., т. 38, с. 179). Действия С. ф. без учета объективных условий и закономерностей их развития вступают в противоречие с жизнью, действительностью. Но не­правильно все многообразные стороны, формы и черты С. ф. выводить непосредственно из объективных ус­ловий, ибо С. ф. обладает относит, самостоятельностью развития. Категория С. ф. выражает механизм воздей­ствия людей на объективные условия, раскрывает движущие силы истории, значение практики в изме­нении действительности, объясняет процесс обратного влияния надстроечных, идеологич. и психологич. явлений на базис. В практич. деятельности объектив­ная и субъективная стороны история, процесса высту­пают как взаимопроникающие и взаимодействующие стороны одного и того же явления.

Возрастание роли С. ф. в истории составляет важ­нейшую сторону историч. процесса. В период крупных поворотов в истории С. ф. приобретает решающее зна­чение в преобразовании обществ, отношений, если его действие закономерно обусловлено развитием объек­тивных условий. Успех восстания, революции при на­личии необходимых объективных условий принадлежит С. ф., таким его сторонам, как политич. сознательность и зрелость, решимость и воля, организованность и способность класса под руководством революц. партии пойти на смелые решения.

В истории бывают периоды, когда объективные ус­ловия созрели для коренных изменений в обществе, а сил у прогрессивных классов недостаточно, чтобы

произвести эти изменения. Тогда общество, по словам Ленина, разлагается. Действия консервативных и реакц. классов также тормозят развитие общества.

С. ф. обладает сложной структурой, отд. элементы к-рой развиваются неравномерно. Это зависит в значит, мере от неравномерности и противоречивости развития объективных условий. В то же время неравномерность развития С. ф. определяется взаимодействием его различных сторон.

Осн. закономерности развития С. ф. присущи всем общественно-экономич. формациям. Но в ходе и после победы социалистич. революции значение С. ф. в исто­рии резко возрастает. Коммунистич. обществ, форма­ция возникает и развивается в результате созиат. и творч. деятельности нар. масс под руководством марк­систско-ленинской партии, деятельность к-рой являет­ся важнейшей составной частью С. ф. Социализм вно­сит коренное изменение в соотношение между созна­тельностью и стихийностью. «Коммунизм отличается от всех прежних движений тем, что совершает перево­рот в самой основе всех прежних отношений производ­ства и общения и впервые сознательно рассматривает все стихийно возникшие предпосылки как создания предшествующих поколений, лишает эти предпосылки стихийности и подчиняет их власти объединившихся индивидов» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3, с. 70—71).

Обладая относит, самостоятельностью, С. ф. в сво­ем развитии может отрываться от объективных усло­вий. Такая возможность не исключена в нек-рых слу­чаях и при социализме. Подмена науч. подхода к реше­нию практич. вопросов субъективно-волевым имеет известные гносеологнч. основания, связанные с абсо­лютизацией значения С. ф.

Лит.: Каммари М. Д., В. И. Ленин о роли С. ф. в истории, «ВФ», 1955,,Ni 2; Чагин Б. А., Анализ В. И. Лениным роли С. ф. в обществ, жизни, там же, 1963, №4; его же, Ленин о роли С. ф. в истории, [Л.], 1967; его же, С. ф. Структура и закономерности, М., 1968; Кузьмин А. Ф., С. ф. развития совр. сов. общества, в сб.: Проблемы научного коммунизма, Л., 1964; Врон­ский Н., Кесарев А., Объективный и субъективный факторы истории, [Челябинск], 1965; Глезерман Г. F.., Диалектика объективных условий и С. ф. в строительстве коммунизма, «ВФ», 1965, №6; его же, Соотношение объективных условий и С. ф. в свете опыта Окт. революции, там же, 1967, №11; Федосеев П. Н., Диалектика совр. эпохи, М., 1966; Приписное В. И., Проблема С. ф. в историч. материализме, Душанбе, 1966; А н т о н я н М. О., Соотношение объективных условий и С. ф. при социализме, Ереван, 1967; Келле В. Ж., Роль С.ф. в совершенство­вании социалистич. обществ, отношений, «ФН» (НДВШ), 1968, Л¹» 1; Дорошенко Н. М., О соотношении объек­тивных и субъективных сторон в историч. факте,«Вестн. ЛГУ», 1968, Jslb 5, вып. 1; В ъ л о в Т. Д., За ролята на субектив-ния фактор в общественото развитие, С, 1957.

Б. Чагин. Ленинград.

СУВОРОВ, Лев Николаевич (р. 3 мая 1926) — сов. философ, доктор филос. наук (с 1965), профессор (с 1967), старший науч. сотрудник Ин-та философии АН СССР (с 1966), зам. председателя Науч. Совета АН по истории обществ, мысли (с 1967). Член КПСС с 1952. Окончил филос. ф-т МГУ (в 1950) и аспиран­туру там же (в 1953). Область науч. исследований =i история марксистско-ленинской философии.

С оч.: Борьба марксистско-ленинской философии в СССР против бурж. идеологии и ревизионизма в переходный период от капитализма к социализму, М., 1961; Вопросы диалектики в «Филос. тетрадях» В. И. Ленина, М., 1960; Позитивизм и механистич. ревизия марксизма, М., 1962 (совм. с И. С. Бар­ским); История марксистско-ленинской философии. Методич. пособие, 3 изд., М., 1964 (совм. с А. П. Петраших); Развитие В. И. Лениным, Коммунистич. партией Сов. Союза диалектич. и историч. материализма в годы социалистич. революции, гражд. войны и восстановления нар. хозяйства, в кн.: Марк­систско-ленинская философия и социология в СССР и европ. социалистич. странах, М., 1965; О нек-рых приемах бурж. фальсификации истории сов. философской науки, в кн.: Против совр. бурж. фальсификаторов марксистско-ленинской философии. М., 1964; Филос. проблемы управления социальны­ми процессами при социализме, в кн.: Ленинизм и филос. про­блемы современности, М., 1970; О генезисе понятия ленинизм в сов. филос. лит-ре, в кн.: Ленинизм и совр. проблемы ист.-

СУДЬБА

филос. науки, М., 1969; Введение в марксистско-ленинскую филос, М., 1970; Les informations initiale et secondaire dans 1'etude sociologique, Moscou, 1966.

СУДЬБА — понятие-мифологема, выражающее идею детерминации как несвободы. От понятия С. сле­дует отличать два другие понимания детерминации, оставляющие место свободе: научное, т. е. каузальную детерминацию (причинность), и теологическое, т. е. смысловую детерминацию (провидение, предопределе­ние). Каузальное понимание допускает возможность выйти за пределы необходимости, проникнуть в ее механизм и овладеть им. При теологич. понимании человеку предлагается увидеть бытие как бесконечную глубину смысла, как истину, что опять-таки связано с идеей свободы: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Евангелие от Иоанна VIII, 32). В обоих случаях содержание понятий «познание» и «свобода» весьма различно, но связь между ними оче­видна. Напротив, С. не только скрыта от человеческого ума (как мн. каузальные связи), не только непозна­ваема (как и провидение) — она «слепа» и «темна» безотносительно к познающему субъекту, по самому своему бытию. С. не просто скрыта в некоей темноте, но сама есть темнота, не высветленная никаким смыс­лом,— и притом именно в качестве несвободы. У С. есть (в глазах верящего в нее) реальность, но нет никакой «истинности», а поэтому ее можно практически уга­дывать методами гадания, ведомства, мантики, но ее немыслимо «познать», ибо в ней принципиально не­чего познавать.

Идея С. связана с двумя различными измерениями человеческого существования: биологическим и со­циальным. Первое дает переживание слепой неотвра­тимости жизненного цикла: бессознат. ритм крови и пола, принудительность инстинктов, подневольный путь к изнашиванию тела, одряхлению и смерти, только на исходе к-рого человек наконец оказывается «на своем месте», как говорит древнеегип. погребаль­ная песня арфиста (см. М. Э. Матье, Древнеегип. мифы, М.—Л., 1956, с. 78). Внеисторичность характерна для внешнего облика идеи С, поскольку история пред­полагает момент свободного человеческого действо-вания, а С. отрицает его. Однако на более глубо­ком уровне идея С, т. е. несвободы, как и соотнесен­ная с ней идея свободы, насквозь социальна; мало того, природная несвобода в большой степени служит для человеческого сознания лишь символом социаль­ной несвободы. Характерна этимология рус. слова «судь-ба», находящая аналогии во мн. языках: С. есть «суд», «приговор», но не в смысловом аспекте спра­ведливости (как, скажем, суд теистич. бога), а в ир-рацион. аспекте принуждения, суд, увиденный глазами человека, которого «засуживают» (ср. «Процесс» Каф­ки). В символике суда и приговора социальная природа идеи С. выступает с полной ясностью: С.— это вещно-непроницаемое, неосмысленное и неотвратимое в от­ношениях между людьми. В силу своей социальности идея С. исторична и претерпевает изменения в связи с метаморфозами идеи свободы.

Первобытное общество предполагает тождество сво­боды и несвободы для своих членов (ибо каждый из них еще не отделяет своей внутр. сущности от родового бытия). С. для человека этой эпохи тождественна др. типам детерминации, не отличаясь от естеств. кау­зальности и воли духов. Лишь становление гос-ва и цивилизации постепенно разводит эти понятия. Для греч. архаики и ранней классики (8—5 вв. до н. э.) бытие человека извне и изнутри органически оп­ределено его «долей» — местом в полисном укладе, к-рое он наследует при рождении так же непосредст­венно, как и свои природные задатки (С. как «доля» — таково значение терминов «мойра», «айса» и «геймар-мене»). То, что С. не сваливается на человека извне,

а развертывается из него самого, определяет «физио­гномический» стиль классич. греч. концепции С, вы­явленный в сентенции Гераклита (frg. В 119, Diels), согласно к-рой «этос» человека, т. е. форма его сущест­вования, и есть его «даймон» — инстанция, определя­ющая С. Герои трагедий Эсхила, сколько бы ни был страшен их удел, не могут пожелать себе иной С, ибо для этого им пришлось бы пожелать себя самих иными, а на это они безусловно неспособны. В греч. жизни огромную роль играли различные методы гаданий и предсказаний С, существ, связь к-рых с античн. ми­ровоззрением подметил Гегель (см. Соч., т. 3, М,, 1956, с. 68—69). Характерно, что С. может улавливаться лишь в бессознат. состоянии; по словам Платона (Tim. 74 Е), «божество сделало мантику достоянием именно неразумной части человеческой природы». С. выражает, себя для грека в природных событиях (гром и молния, полет птиц, шелест священного дуба); чтобы голос С. мог подслушать человек, необ­ходимо, чтобы он на время перестал быть личностью. В этом отношении поучительно сопоставить дельфий­скую Пифию, говорившую от имени С, с ветхозавет­ными пророками, говорившими от имени провидения. Если для «предстояния» библейскому богу нужны твердость и ответственность мужчины, то для пассив­ного медиумич. вещания С. пригодна только жен­щина (ср. в Библии одиозный образ Эндорской вол­шебницы). Если пророки остаются в нар. памяти со своим личным именем, то жрицы-пифии принци­пиально анонимны. Наконец, если библейские проро­чества всегда явно или неявно имеют в виду мировую перспективу, конечные цели бытия человечества, то речения оракулов исчерпываются прагматич. ситуа­цией, по поводу к-рой они были запрошены. Идея С. исключает смысл и цель. «Почему в бесконечной игре падений и восхождений небесного огня — сущность космоса? Ответа нет, и вопрошаемая бездна молчит» (Лосев А. Ф., Антич. космос п совр. наука, 1927, с. 231). И все же концеп­ция С. как «мойры» не чужда этич. смысла: С. есть все же справедливость, хотя и слепая, темная, безлич­ная справедливость, она не заинтересована ни в каком частном бытии и спешит снова растворить его во все­общем, осуществляя некое «возмездие». По словам Анаксимандра, «из чего возникают все вещи, в то же самое они и разрешаются, согласно необходимости; ибо они за свое нечестие несут кару и получают воз­мездие друг от друга в установленное время» (frg. 9, Diels). Складывается устрашающий, но не лишенный интимности образ: всеобщая Матерь — Адрастея, слишком обремененная детьми, чтобы возиться с каж­дым в отдельности, тяжелой рукой водворяющая по­рядок, а под конец всех одинаково убаюкивающая на своих коленях. Беспощадна античн. С. даже к богам, что, в конце концов, утешительно, ибо подданные Зевса знают, что и для его пр01:згола есть предел (ср. тра­гедию Эсхила «Прометей Прикованный»).

С кризисом полисного уклада идея С. претерпевает существенную метаморфозу. Вместо «Мойры» на пер­вый план выходит «Тюхе» (to^h — букв, «попадание»), С. как удача, случайность. Человек эллинизма ожи­дает получить уже не то, что ему «причитается» по законам традпц. уклада, но то, что ему «выпадает» по законам азартной игры: обстоятельства делают солдат царями, ставят жизнь народов в зависимость от пустяковых придворных событий, переворачивают обществ, отношения. Гос-во отчуждается от микросо­циума полисной общины, власть уходит в руки чинов­ников, в мировые столицы; соответственно и «Тюхе» отчуждена от человека, не связана с его формой су­ществования, не органична для него. Однако заман­чивым утешением оказывается подвижность такой С, неисчерпаемость и незамкнутость содержащихся в ней