Слухи, их типы и типологии

Устное распространение информации по неофициальным каналам играет гораздо более важную роль в жизни человека, чем это представляется на первый взгляд. Известно, что социологические опросы, проведенные в США после убийства Дж. Кеннеди, показали: не менее половины опрошенных узнали о случившемся от других людей, а не из средств массовой информации.

С точки зрения политического PR слухи представляют практический интерес как специфический феномен функционирования массовой информации по осо­бым (неофициальным, неинституционализированным) каналам. Изучение зако­номерностей циркуляции слухов в политике особенно важно по двум причинам. Во-первых, слухи — это важная форма самовыражения массовых настроений и общественного мнения. Во-вторых, это один из эффективных каналов воздей­ствия на политическое поведение, как массовое, так и элитное, и индивидуальное.

Слухи — это особая, обычно недостоверная информация (и/или искажающая форма передачи любой информации), передающаяся исключительно в устной форме как бы «по секрету», «из уст в уста», и функционирующая исключительно в звуковой форме. Прародители слухов — легенды, былины и устные сказания, носившие политический характер. Вспомним, например, веками устоявшиеся в русскоязычной культуре сказания, песни и былины о трех богатырях — защит­никах отечества, особенно об Илье Муромце.

Согласно известным психологическим определениям, слухи — «массовидное явление межличностного обмена искаженной, эмоционально окрашенной информацией». Чаще всего слухи возникают при отсутствии полной и достоверной информации по какому-либо интересующему людей вопросу». В несколько иной трактовке слухи — «это тот самый «специфический вид межличностной коммуникации, в процессе которой сюжет, до известной степени отражающий некоторые реальные или вымышленные события, становится достоянием обширной диффузной аудитории». Т. Шибутани считал, что слухи — «циркулирующая форма коммуникации, с помощью которой люди, находясь в неоднозначной ситуации, объединяются, создавая разумную ее интерпретацию, сообща используют свои интеллектуальные возможности».

Подчеркнем: слухи — это всегда искаженная, не вполне достоверная или в недостоверная, по крайней мере непроверенная информация. Если информация достоверна, ее так и определяют — как «информацию». Если недостоверие в достоверности есть сомнения, то это слухи. С течением времени, разумеется, могут подтверждаться теми или иными фактами. Однако тогда они перестанут быть «слухами» и превращаются в достоверную информацию. Причем с понятие относительное: то, что было в разряде слухов в одну эпоху, может газетным сообщением в другую.

Слухи никогда не бывают достоверными, поскольку в процессе цирку, фабула слуха претерпевает психологически закономерные трансформации. В процессе устной передачи любая самая достоверная информация теряет степень «верности» (тождественности оригиналу) и рано или поздно превращается в средневековый европейский герольд или родной отечественный глашатай, читавший один и тот же монарший указ в разных поселениях с разной интонацией и «выражением», неизбежно превращал этот текст в пересказываемый слух. Это усиливается, когда сказанное начинает передаваться не профессионалом, а простыми людьми: умножающиеся искажения увеличивают степень недостоверности. Не случайно в парламентах многих стран мира запрещается принимать законы или поправки к ним «на слух».

Для слуха характерна однократная воспроизводимость перед данным слушателем. Второй раз одному и тому же человеку данный слух не пересказы! Как правило, слух подвергается дальнейшей трансляции. Слушающий, впоследствии становясь говорящим, передает этот слух новому слушающему. Это с тип сообщения, который иногда называют «ауто (само) трансляционные» транслирующееся сообщение устроено так, что его трудно удержать в себе. Человек старается передать его дальше, а передав, испытывает психологическое облегчение.

Слухи носят исключительно устный характер. Они не дублируют и не цити­руют информацию, содержащуюся в средствах массовой информации. Обычно слухи — это ответ на коллективные ожидания или представления. Они носят принципиально анонимный характер.

В исследованиях неформальных коммуникационных процессов известны две основные типологии слухов. Одна базируется на степени их достоверности, другая ставит в центр их эмоциональную окраску.

1. Информационная типология. Поскольку слухи — всегда в той или иной мере недостоверная информация, то один из наиболее очевидных способов построения типологии слухов сводится к их классификации по степени достоверности со­держащейся в них информации. С этой точки зрения слухи подразделяются на че­тыре типа: «абсолютно недостоверные», «просто недостоверные», «достоверные» и «близкие к действительности». Хотя такая типология носит субъективный характер, она часто используется для решения практических задач. Запуская тот или иной позитивный или негативный слух в отношении политика, партии или организации, необходимо дозировать степень его недостоверности. Раньше считалось, что чем неправдоподобнее слух, тем более действенным он окажется. Так, например, каноны геббельсовской пропаганды требовали, чтобы ложь была «огромной» и даже «чудовищной» — тогда люди легче склонятся к тому, чтобы поверить ей. Со временем, однако, оказалось, что развитие сознания защищает людей от излишней доверчивости. В наши дни, наоборот, считается, что дезин­формация, запускаемая по неформальным коммуникационным каналам, должна строго дозироваться. Появляясь как сравнительно правдоподобная, она посте­пенно завоевывает доверие и только после этого начинает «обрастать» подроб­ностями, медленно продвигаясь к черте абсолютной недостоверности. У совре­менного человека слишком откровенная ложь вызывает сомнения, которые не позволяют ему слепо воспринимать и активно распространять подобную поли­тическую информацию.

2. «Эмоциональная» типология. С точки зрения эмоциональных характеристик выделяются три основных типа слухов. Каждый из них соответствует опреде­ленному эмоциональному состоянию, которое он вызывает и на котором он «держится».

«Слух-желание» — это слух, содержащий сильное эмоциональное пожела­ние, отражающее актуальные потребности и ожидания аудитории, в которой он распространяется. Ярким примером социально-политических слухов такого рода принято считать упорно ходившие среди российского крестьянства в се­редине XIX века слухи о скором освобождении от крепостной зависимости. Иногда подобные слухи связывали освобождение с некоторыми условиями — так, говорили, что освободят участников войны с Турцией (поэтому многие крестьяне добровольно просились на фронт), что начнут с ветеранов войны с Наполеоном и т. д. По некоторым архивным данным, «запуск» подобных слу­хов осуществлялся властями сознательно и целенаправленно, для стимуляции и подкрепления патриотических настроений, в частности, для интенсификации воинского призыва. В распространении таких слухов значительную роль играли соответствующие государственные органы, в частности, полиция и жандар­мерия.

«Слух-желание» выполняет двойную функцию. С одной стороны, он соответ­ствует пожеланиям людей и потому поддерживает тонус их социального суще­ствования. Такого рода слухи успокаивают, препятствуют развитию негативных эмоций, не дают развиваться панике и излишней агрессивности. А в приведенных выше примерах они еще и стимулируют социально желательное политическое поведение.

С другой стороны, часто такие слухи быстро деморализуют население, вызы­вая заведомо неисполнимые ожидания. Когда становится очевидно, что этим же­ланиям не суждено осуществиться, могут возникать противоположные явления — вспышки агрессивного поведения, панические реакции, ненависть по отношению к тем, кто якобы «наобещал», но не выполнил обещанного. Исходя из этого, «слухи-желания» активно используются для манипуляцией политической психо­логией масс.

Приведем два исторических примера, когда «слухи-желания» распростра­нялись среди населения стран-противников. В период «странной войны» с Фран­цией (1939-1940 годы) немцы распространяли слух о том, что «скоро начнутся переговоры». Это ослабляло готовность французов к сопротивлению. Зимой 1942 года японцы распространяли среди населения США слух о том, что в ходе начавшейся войны «японцам не хватит бензина даже на полгода». Конкретная цель в такой «войне слухов» была понятна: вызвать разочарование по поводу несбывшегося желания и связанную с этим деморализацию. В целом ряде слу­чаев, как показывает анализ последующих событий, такие цели успешно дости­гались.

«Слух-пугало» — это слух, несущий в себе и вызывающий выраженные нега­тивные настроения и эмоциональные состояния страха и ужаса, отражающий некоторые актуальные, но крайне нежелательные ожидания аудитории, в кото­рой они возникают и распространяются. Обычно слухи такого типа появляются в периоды сильных социальных и политических напряжений (стихийные бедствия, войны, террористические акты, подготовка военного переворота, путчи и т.д.). Их сюжеты варьируются от просто пессимистических до явно панических. Особое распространение такие слухи приобретают в ситуациях сложных социальных и политических реформ, смены власти, режима или социально-политической сис­темы в целом. В таких ситуациях появляется ограниченный набор сюжетов, выс­тупающих в качестве «стержней» пугающих слухов. Некоторые из них видоизме­няются в зависимости от культурных, религиозных или национальных традиций, но основная часть остается практически неизменной.

Наиболее часто встречаются «слухи-пугала», основанные на якобы неизбеж­ном повышении цен на продукты питания, их исчезновении и приближающемся голоде. Такие слухи были зафиксированы в России в 1917 и 1990-1991 годах, в 4или в 1971-1973 годах, в Никарагуа в 1980 году, в Афганистане в 1980 году во многих других сходных ситуациях. Доверяя таким слухам, часть населе­ния бросается покупать подчас вообще не нужные продукты или же закупает их в неразумных объемах, в результате чего действительно искажается конъюнк­тура рынка. Товары быстро исчезают с прилавков или стремительно растут в цене, может возникать голод. Классический пример — Россия 1917 года: хотя урожай был даже выше среднего, к октябрю в столичных магазинах исчез хлеб.

Такие слухи активно эксплуатируются в политике. Доходит до анекдотов, подобных распространявшимся российской прессой в ходе президентской изби­рательной кампании 1996 года. Старушка несет огромную сумку с солью, спичками, мылом и мукой. Сосед спрашивает: «Зачем столько?» Бабушка отвечает: «Так ведь коммунисты скоро к власти придут...» Сосед: «А сама за кого голосовать будешь?» На что старушка отвечает: «За них, касатиков, и буду». Цель слуха и возникшего на его основе анекдота заключалась в том, чтобы высмеять сторонников Г. Зюганова и уменьшить их число. Отчасти она была достигнута.

Аналогичным образом распространяются слухи о «грядущем контрнаступле­нии реакции», близком военном перевороте, «неотвратимом отмщении» лицам, сотрудничающим с новой властью, и т. д. Здесь усиление пессимистичных настрое­ний стимулируется еще и типичными для таких ситуаций слухами о якобы имею­щихся разногласиях, борьбе за власть в новом руководстве, безудержной коррупции и т. д. Примерами слухов такого рода полна новейшая история России. Вспомним хотя бы слухи о «проскрипционных списках», якобы уже составленных ГКЧП, активно поддерживавшиеся представителями российской власти сразу после августа 1991 года, или слухи о «снайперах-боевиках, засевших на крышах», активно распространявшиеся после 4 октября 1993 года. И в том и в другом случае такие слухи-«страшилки» преследовали одну и ту же цель: оправдать действия победи­телей в политических конфликтах того времени и укрепить, морально и психоло­гически легитимировав, их власть.

В историческом плане разновидности «слухов-пугал» особенно часто встреча­лись в странах с патриархальной политической культурой. Ужас у неграмотного населения вызывали слухи о том, что «пришедшие к власти революционеры плани­руют уничтожить ("переработать на мыло") стариков и калек» (Эфиопия, 1975 год), что «новые власти собираются стерилизовать детей» (Мексика, 1974 год, и Индия, 1975 год), что «предстоит обобществление ("коллективизация", "коммунизация") жен» (Россия, 1917 год) и т.д.

«Сверхзадача» слухов такого рода понятна. С одной стороны, подобный поли­тический PR преследует цель прямого запугивания населения. С другой стороны, это попытка активизировать сопротивление новым социальным силам, усилить хаос и неразбериху, разрушить социальное спокойствие. В данном случае очевидно, что один и тот же канал неформальной коммуникации может использоваться для решения диаметрально противоположных PR-задач. Понятно, что точно опреде­лить характер «слуха-пугала» можно только при анализе его содержания. Прежде всего принципиальное значение имеет то, с какими политическими силами свя­зывает слух возникновение страха.

«Агрессивный слух» — это слух, не просто вызывающий негативные настроения и состояния, отражающие нежелательные ожидания населения, а совершенно конкретно направленный на стимулирование агрессивного эмоционального состо­яния и соответствующего поведенческого «ответа» в виде жесткого агрессивного действия. Слухи такого рода возникают в ситуациях острых противоречий, свя­занных с социальными межгрупповыми и межэтническими, межнациональными конфликтами. Приведем несколько известных примеров: «В Леопольдвиле негры вырезают белое население» (Заир, 1960); «Беспорядки в Панаме вызваны кубин­скими агентами» (США, 1964 год); «Новая власть грабит страну, отправляя зерно на Кубу и в Россию» (Никарагуа, 1980 год), «Чеченцы организовали серию взры­вов в Москве» (Россия, 2000 год) и т.д.

Агрессивные слухи — продолжение «слухов-пугал». В основе их сюжетов име­ется мощный эмоционально-энергетический агрессивный заряд. Известно, напри­мер, что агрессивные антиправительственные выступления провоцировались в Средней Азии, на Кавказе, в ряде африканских и арабских государств, в Афга­нистане под влиянием примитивного слуха о так называемом большом одеяле. Разных вариантах утверждалось, что требуемая новыми властями коллекти­визация сведется к одному: все сельчане вместе с женами будут спать по ночам в одном помещении, укрываясь одним общим большим одеялом.

Однако основная функция таких слухов — не просто запугивание людей, провокация массовых агрессивных действий с их стороны. Эти слухи строятся повествовательно, что обычно свойственно «слухам-желаниям» и «слухам-пугалам» отрывочно, как бы «телеграфно». Короткие, рубленые фразы сообщают о конкретных «фактах», что называется, «взывающих к отмщению». Они несут сильный эмоционально-отрицательный заряд, формируя аффективную общность «мы» («нормальных людей») в противовес общности «они» («зверствующих нелюдей»). Такие слухи требуют «ответной» агрессии. Из последних примеров — о «зверствах федеральных войск в Чечне», распространяемые чеченцами, и аналогичные слухи о «зверствах чеченских боевиков» в отношении федеральных войск. Обычно они опираются на конкретные «факты» («Вчера в фильтрационном лагере в Каракозове федералы опять расстреляли десять чеченцев; и так — каж­дую ночь») или происшествия («Вчера десять наших опять были захвачены и за­резаны боевиками; и так — каждый день»).

«Нелепые слухи» стоят особняком во всех типологиях. Они могут быть и жела­тельными, и пугающими, и даже агрессивными, однако главное в них — очевидная нелепость описываемого. Слухи такого рода часто появляются самопроизвольно, как результат путаницы, свойственной обыденному сознанию. Особенно часто они появляются в переломные для

массового сознания периоды, когда люди находятся в растерянности в связи с тотальной сменой систем ценностей, пред­ставлений, картин мира. Их основная функция — попытка построения нового, более адекватного образа мира из обломков ушедших и зачатков новых представлений. Тогда появляются слухи, в которых соединяется несопоставимое. В качестве примера можно привести описание М. А. Булгаковым нравов начала XX века: «Что в Москве творится — уму непостижимо человеческому! Семь Сухаревских торговцев уже сидят за распространение слухов о светопреставлении, которое навлекли большевики. Дарья Петровна говорила и даже называла точно число: 28 ноября 1925 года, в день преподобного мученика Стефана земля налетит на небес­ную ось... Какие-то жулики уже читают лекции».