Глава 11. СУД

Суд как суд. Обычный советский. Все было предрешено заранее. После двухзаседаний в июне 1986 г. МВТС под председательством академика А.П.Александрова, где доминировали работники Министерства среднегомашиностроения - авторы проекта реактора, была объявлена однозначная версияо виновности оперативного персонала. Другие соображения, а они были и тогда,отбросили за ненадобностью. Последовавшее затем решение Политбюро фактическипродублировало вывод МВТС, хотя и отметило недостатки реактора. После такого решения Политбюро надо быть уж вовсе наивным человеком,чтобы надеяться на благоприятный исход. Для нашего народного (?) суда в 1987г. решения Политбюро было вполне достаточно, чтобы осудить за безбожиесамого Иисуса Христа. А уж за обычным человеком всегда найдутся прегрешения.Подсудны они или нет - какое это имеет значение. Был бы человек - статьянайдется. Это циничное выражение пошло гулять по стране с подачи НКВД инаших, так сказать, правоохранительных органов. И выражение это, отнюдь, недань красноречию, а четкое отображение фактического существа дела. Здесь кстати упомянуть о статье. Осудили меня по статье 220 Уголовногокодекса УССР за неправильную эксплуатацию взрывоопасных предприятий. Вперечне взрывоопасных предприятий в СССР атомные электростанции не значатся.Судебно-техническая экспертная комиссия задним числом отнесла атомнуюэлектростанцию к потенциально взрывоопасным предприятиям. Для суда этогооказалось достаточно, чтобы применить статью. Здесь не место разбиратьвзрывоопасные или нет атомные электростанции, устанавливать задним числом иприменять статью Уголовного кодекса явно незаконно. Да кто укажет ВерховномуСуду? Было кому, он и действовал по их указке. Что угодно будетвзрывоопасным, если не соблюдать правила проектирования. И потом, что значит потенциально взрывоопасный? Вот советскиетелевизоры исправно взрываются, ежегодно гибнет несколько десятков человек.Их куда отнести? Кто виноват? Камнем преткновения для советского суда стал бы иск за гибельтелезрителей. Ведь при всем желании не обвинишь телезрителей, что сиделиперед телевизором без касок и бронежилетов. Обвинить предприятие?Государственное? Это значит - государство виновато? Советское-то? Суд такогоизвращения принципов никак не перенесет. Человек виновен перед государством- это да. А если нет, то никто. Семь десятков лет наши суды только в однусторону гайку крутили. Сколько последних лет идет разговор осамостоятельности, независимости судов, служении закону и только закону. Явсе жду прецедента, когда в суде не человек будет виновным, а государство.Только едва ли это случится в ближайшие годы. Пока не вымрут мастодонты,выращенные на закваске Вышинского и ему подобных, изменений не будет. Когда сидел в лагере, жена ходила по всем должностным лицам иорганизациям. Где только она не была! Добралась с мытарствами и доПредседателя Верховного Суда СССР Смоленцева. Вот такой у них разговорвышел: - Вы, что же, хотите - другие судили, а я чтобы освобождал Вашего мужа?Чтобы я был добреньким? - Да нет. Я на доброту ни в коем случае не рассчитываю. Рассчитываютолько на справедливость. Ведь теперь известно, что реактор был не годен кэксплуатации. И мой муж в этом невиновен. - Так Вы, что же, хотите, чтобы я посадил Александрова? Такого старого? Естественным продолжением было бы: Дятлов помоложе, вот пускай и сидит. Так Верховный Судья беседует с женой осужденного, обосновываетсправедливость приговора. Как будто за чашкой чая в кругу знакомых, которымв высшей степени безразлично, кто сидит за решеткой.

X x x

В шестой Московской больнице я пробыл полгода и выписался 4 ноября 1986г. Отрываться от больницы я боялся и не только потому, что на ногах былиоткрытые незаживающие раны, а главным образом потому, что на ногах вроде бычерез целую кожу во многих местах начинала по непонятной причине течьсукровица. И как ее остановить - неизвестно. Впрочем, и врачи не знали. Новсе-таки методом проб разных лекарств останавливали. А что было мне делать?Обычно чернобыльцев после выписки из больницы отправляли на две-три недели всанаторий, просился и я, чтобы в случае чего вернуться в больницу. Отказали.Причину понял немного позднее. Оказывается, следствие уже неоднократнодомогалось моего ареста. Пятого ноября приехали с женой в Киев. Но у следствия, видимо, что-тоизменилось, дали пожить дома целый месяц. Это хорошо. За месяц я научилсянемного ходить. На десять минут сократил время прохождения вокруг квартала. Но тут меня остановили. 4 декабря почти на четыре года переместился наказенное жилье. Описывать тут нечего, все многократно описано. Своинепосредственные, самые запоминающиеся впечатления такие: - Самый бесправный из заключенных - это подследственный. Все зависиттолько от следователя или по окончании следствия - от судьи. Никаких правил.И это переносится тем более трудно, что ты еще не осужден, тебя еще никто нелишил формально гражданских прав. Но фактически ты лишен всех прав, можешьтолько просить. После суда легче и морально, и физически. Круг твоихобязанностей и, пусть небольших, прав оговорен правилами внутреннегораспорядка колонии. И ты не ограничен четырьмя стенами, хоть по<локалу> можешь походить. Каждый барак в зоне дополнительно огорожен -это и есть <локал>. Конечно, я и раньше "замечал, что листья надеревьях зеленые, и радовался им, особенно весной. Суд проходил в Чернобылес начала июля. Практически год не видел зелени. Уж не помню, видимо, прошлидожди и умыли деревья. Какая же изумрудная была листва на деревьях, ниединой желтинки. Пойти бы потрогать, а тут охрана - шаг влево, шаг вправосчитается за побег... Не ценим мы доступное и, только потерявши, плачем. - Этапы. Для меня это кошмар. Нет, мне не привелось ехать по тридцатьчеловек в купе, но и пятнадцать многовато, да все курят. И этапы вовсе недлинные: Киев - Полтава, Полтава - Киев. Правда, не надо думать, что Киев -Полтава так и есть: сели в Киеве и приехали в Полтаву. На самом делепочему-то высадили в г. Сумах, хотя поезд шел в г. Харьков. Потом в г.Харьков привезли. Очень там хорошие пересыльные камеры - и по метруквадратному на человека не приходится. Все три мои этапа закончилисьдлительной болезнью. - И последнее. Очень угнетало меня сознание того, что я посажен втюрьму. Сам факт. Видно, человек я старомодный. За время советской властилюди отучились стыдиться судимости. Хватали и бросали за решетку за что и неза что. Про колоски и 58-ю статью не буду говорить. Вот вам недавний пример:ветеран войны и труда (своя хатенка развалилась) получил в построенномколхозом многоквартирном доме квартиру. Как всегда, после строителей вокругдома развал. Привел ветеран в порядок участок, пошел, набрал в колхозерукавицу семян клевера и засеял участок. Хищение. Суд. На процессе ветеранзапустил в судей горсть орденов и медалей. И кто он в сознании людей исобственном - преступник или жертва произвола? А вот выдержки из приговора:<...совершил кражу без цели присвоения и продажи...>, <...продалнеустановленным лицам 9 бутылок водки по 15 рублей, за счет чего получилнезаконный доход в сумме 135 рублей...>. Не знает суд кому, но продал по 15 рублей. И доход 135 рублей, какбудто в магазине ему водку бесплатно дали. И к трем годам лишения свободыдобавили конфискацию <Москвича>, как средства транспортировки водки измагазина. Само государство создало водочный идиотизм и армию опричниковнапустило на народ. Ну. да мы ушли от темы. Согласно медицинской справке допрашивать меня можно было не более двухчасов в сутки. Фактически допрос и ознакомление с делом длились 6...8 ч. Ноэто не было давлением со стороны следствия, мне самому хотелось быстрополучить ясность. Я стремился к суду, а он все откладывался дальше и дальше.Декабрь, январь и февраль для меня прошли в допросах, ознакомлении сматериалами и потом осмысливании их и потому меня не тяготило содержание вследственном изоляторе. В дальнейшем мне стало непонятно. Общественнойопасности я не представлял. Следствие закончилось, и повлиять на показаниясвидетелей я не мог. Они и без того на суде изменили показания, поскольку киюлю 1987г. многим стала ясна неправомерность обвинения персонала. Свидетелизнали, какие меры принимаются по модернизации оставшихся реакторов,осмысливали и делали выводы. Предпринятая модернизация была неадекватнаобъявленной версии о причинах аварии. Я и сейчас убежден, что содержать меняпод стражей до суда не было никаких причин. Да, конечно, на свободе я мог быяснее понять причины аварии. Но разве это во вред истине? Только в процессесуда я понял, что судья к истине никак не стремился. Она ему вовсе ни кчему. Судья Р.К. Бризе объявил, что вопросы экспертной комиссии надо податьв письменном виде. При тусклой лампочке, упрятанной за частой решеткой, янаписал 24 вопроса. В большинстве они были направлены на выяснениесоответствия реактора документам по ядерной безопасности: ПБЯ и ОПБ.Назавтра судья, видимо посоветовавшись с экспертами, все мои вопросы безмотивировки отклонил. Почему? А очень просто. Хотя открытый суд состоялся взакрытой зоне, но были в зале и эксплуатационники, которым требования ПБЯ иОПБ ясны, а они на реакторе не соблюдены. Нет, это на решение суда, яуверен, никак бы не повлияло, но некоторое неудобство могло создать, может ибольшое. Куда проще сделать вид, как это сделали все комиссии, чтодокументов этих не существует, что должен или нет им отвечать ректор - незнаем. Судебно-техническая экспертная комиссия на вопрос, мог ли реакторэксплуатироваться, отвечает перечислением, что было у реактора, какаязащита. И получается много и, на первый взгляд, убедительно. РеакторРБМК-1000 -устройство сложное, СУЗ многоэлементная, система контроляразветвленная. Перечислить все - и список будет выглядеть внушительно. Новопрос в другом. Чего реактор не имел, предписанного ПБЯ: к примеру, попараметру ОЗР - реактор не имел автоматической A3 и даже сигнализации. А приотклонении этого параметра реактор взрывался при срабатывании A3автоматически или от кнопки. Так это и было 26 апреля 1986 г. Имел реактор РБМК-1000 и то, чего никакой реактор иметь не должен, -положительный быстрый мощностной коэффициент реактивности, что делало егодинамически неустойчивым. Вот об этом комиссия экспертов умолчала, а суд,отклонив мои вопросы, содействовал этому. На первом же допросе я указал на необоснованность обвинения персонала внарушении Регламента по поводу блокировки A3. Вы думаете, повлияло? Ничутьне бывало. Судья на процессе все домогался, кто приказал вывести зашиты. Икогда Ельшин и другие свидетели ответили, что, по их мнению, согласнооперативной дисциплине Акимов не мог сам вывести защиты, судья делает вывод- приказал Дятлов, - виновен. Но, во-первых, с каких это пор <помнению> стало являться доказательством? Во-вторых, судья из материаловдела знал, что Дятлов ли приказывал, сам ли Акимов вывел защиты - нарушениянет. И третье. Для обвинения Дятлова этого достаточно, а вот для вывода, чтоперсонал был приучен к строгой дисциплине, - мало. Любые показания свидетелей в пользу обвиняемых в суде не находилипонимания. Следовало давление на свидетелей со стороны прокурора или судьи,а то и тандемом. Кто выдерживал (Г.А. Дик, И.И. Казачков), кто нет (Ю.Ю.Трегуб) это давление. Судья - член Верховного Суда СССР, прокурор -начальник управления Прокуратуры СССР по надзору в судах, кто мог их осадитьв излишнем рвении? Какое, казалось бы, имеет значение мнение Г.А. Дика оДятлове. Но прокурор прямо пригрозил разобраться, кем Дик работает, когда онвысказал о Дятлове благоприятное мнение. И кому не ясно, что угрозапрокурора в генеральском звании и должности -не безобидная шутка. Ну,прокурор - обвинитель, рвение его можно понять. Но как понять поведениесудьи? Правда, А.Ф. Кони писал, что прокурор по обвиняемому должениспользовать и отрицательные, и положительные материалы. Но это царскийюрист, в советское время он мало жил и образоваться как следует уже неуспел. А вот советский юрист Ю.Н. Шадрин из десятков показаний свидетелейвыбирает одно - В.И. Фазлы подвергает сомнению мою производственнуюкомпетентность. Шадрин патетически восклицает, что назначение Дятлова былостратегической (ни больше, ни меньше) ошибкой. Хотя из того же показанияШадрин, при желании, мог извлечь и прямо противоположное. В показании естьслова - персонал был грамотным, дисциплинированным. Для меня это высшаяпохвала. Моя главная задача - подобрать и обучить персонал. Сам яоперативных действий не выполнял и мог быть каким угодно. Надо отдать должное руководителю следственной группы Ю.А. Потемкину.Конечно, он выполнял и выполнил задачу по обвинению персонала. Не сделал быон, сделал бы другой. Вместе с тем в судебном деле оказались материалы,вовсе не подходящие для обвинения, их могли и не приобщать к делу. Этидокументы помогли мне разобраться в причинах катастрофы. И, фактически сянваря 1987 г., мои взгляды никак не изменились, и практически ничего новогоиз последовавших затем отчетов я не извлек. В то время меня интересовалитолько причины, вызвавшие взрыв, первую фазу неконтролируемого разгона.Последовавший затем второй взрыв и его причины меня и сейчас не очень-тоинтересуют. Это важно для ученых, а эксплуатационнику важно не допустить ипервую фазу. Из материалов в судебном деле и знания фактическихобстоятельств аварии я построил картину взрыва, к которой сейчас приходитбольшинство объективных исследователей. Впрочем, я на 100 % уверен, что этакартина немедленно после взрыва ясно прорисовывалась в сознании создателейреактора - работников ИАЭ и НИКИЭТ; будь они хоть в малой степенидобросовестными, никакого тумана в течение пяти лет не было бы. Не будьблагословения корифеев от атомной энергетики: А.П. Александрова по научнойлинии, А.Г. Мешкова - по административной, другие, возможно, и не посмели бытак нагло врать. Отчеты А.А. Ядрихинского, Б.Г. Дубовского и особенно подробный докладкомиссии Госпроматомэнергонадзора к моему пониманию не добавляют ничего, новажны по другой причине: говорю не я - бывший зэк, а люди, интерес у которыходин - выяснить истину. От меня чего можно ожидать? Я и долженоправдываться. И с немедленным, заранее запасенным скепсисом воспринимаютсямои слова, даже не вдумываются в смысл мной сказанного. Да и сказать-то яеще практически ничего не смог. Жалобы (зэк пишет не письма - жалобы) изкаталажки никто не читал. Письма в газеты, журналы никто не напечатал.Первую жалобу после осуждения написал на имя М.С. Горбачева как Генеральногосекретаря. Понятно, я не рассчитывал, что письмо до него дойдет, но неожидал и такого, что оно будет из ЦК направлено заместителю ГенеральногоПрокурора О.В. Сороке, который и утверждал Обвинительное заключение. Лучшене придумаешь. Ответ, полагаю, не требует комментариев. Вообще-то из заключения можно писать сколько угодно жалоб, прошений безкаких-либо результатов. Не признавая себя и персонал виновным во взрыве,писал и я, писала и ходила жена. Она-то могла ходить в отличие от меня.Никак не мог я смириться и провести остаток жизни за решеткой. За чужиегрехи. Примеры, приводимые прессой, ввергали в уныние и порождали надежду.Вроде случая с директором совхоза из Краснодарского края. За три года онивместе с женой написали 375 жалоб! И, наконец, нашелся человек (надо думать,паршивая овца в стройных рядах прокуратуры), который прочитал дело иопротестовал. Это сколько же человек занимались <проверкой> жалоб.Ответы на все приходили аккуратно. Тут и подумаешь, писать или не писать.Зависит от многих причин. Заключение меняет психику человека. Вся жизнь говорит: <Оставьнадежду всяк сюда вошедший>. Я со страхом иногда спохватывался, чтопрожил несколько дней, считая эту жизнь нормальной. То есть, не то чтонормальной, а просто не задумывался о ее ненормальности. Болото это вполнеможет затянуть, и тогда парализуется всякое желание что-то делать дляосвобождения. И сиди хоть десять раз невиновный, никто из правоохранителейне вспомнит. И это притом, что ни минуты не считал себя виноватым. Пока не понималпричины взрыва - по привычке никого не винить не разобравшись, а когда понял- то тем более. При условии, что мне постоянно писали письма, кроме жены, родственники,знакомые, сокурсники по институту. Постоянно будоражили сознание. Зэку всеплохо. Есть письма, свидания - плохо, нет - еще хуже. После свидания с женойя несколько дней приходил в себя. А не будь его, то и не знаю, как бычувствовал себя. К счастью, меня не лишили свиданий. В общем, мне не давали заснуть, забыть, что естественное состояниечеловека - быть на свободе. Но все равно, как я понял, мои жалобы, куда быони ни были написаны, результата не дали. Только человек на свободехлопотами может что-то сдвинуть. Таким ходоком у меня была жена. В самыенемыслимые инстанции ходила, к разным людям обращалась. Наконец-то все-такиподействовало, освободили. Многие за меня просили, назову только одного -светлой памяти А.Д. Сахарова. Глубокая моя благодарность им. Надо констатировать - посадили бы меня в 1987 г. при любом правителе. Авот освободили только при М.С. Горбачеве. При другом правителе - едва ли. Ивсе-таки не благодарю. Не потому, что принято теперь правителей облаивать,просто не прикину, как бы это можно было сделать. Спасибо, что только четырегода ни за что продержали в заключении, а не отмеренные десять? Явнаядвусмысленность. Но прокуратура и суд не ко всем строги. Вот как говорится впостановлении прокуратуры и, аналогично, суда: <В отношении должностных лиц Чернобыльской АЭС и г. Припяти,ответственных за организацию службы гражданской обороны, охраны труда итехники безопасности, а также в отношении должностных лиц проектных иконструкторских организаций, не принявших должных мер к совершенствованиюСУЗ реакторных установок с реакторами РБМК-1000, 11 декабря 1986г. выделеныуголовные дела в отдельное производство>. Заметьте, как нежно сформулировано - не усовершенствовали защитуреактора. При такой формулировке уж точно премии за месяц не будет. О какомсуде речь - не усовершенствовали? Да по-другому и сформулировать было нельзяпо конструкторам. Если назвать все своими именами: слепили никуда негодныйреактор и неподдающуюся критике защиту, то за что же нас судить? Вот ивыдали постановление для отвода глаз. Суда так и не было, да и не предполагалось изначально. Нельзя жеконструктора судить за то, что не совершенствовал реактор и защиту. Нельзясудить и за <недостатки>, <особенности>. Судить можно только занесоблюдение требований нормативных документов. А как раз это все комиссии,включая судебно-техническую экспертную комиссию, прокуратура и судстарательно обходили. Не по наивности же судья отклонил мои вопросы напроцессе, в то же время все вопросы остальных подсудимых, сформулированные вдостаточно безобидной форме адвокатами, судья благосклонно принял. Икомиссия дала ответы в письменном виде. Нет, здесь явно прослеживаетсячеткое понимание судьей (о комиссии не говорю) сути дела. И такое же четкоепротиводействие выяснению ее. Когда был начальником цеха, заместителем был Толя Ситников. Насовещания в парткоме, завкоме, отделе кадров чаще всего ходил он, яоткровенно избегал такие посиделки. Приходит Толя, ругается - вот,заставляют делать какие-нибудь списки. Спрашиваю: <А там-то тыругнулся?> <Зачем? Все равно делать надо>. <Ну и что? Хоть душу отведи. Да и подумают в другой раз -подсовывать никому ненужное>. Вот в силу этой черты характера, несмотря на то, что судья отклонил моивопросы, я бы заставил его <заткнуть мне рот> лишением слова, либозаставил бы комиссию отвечать: <Как реактор согласуется с требованиямиПБЯ?>. К примеру, такими: - при отклонении параметра ОЗР реактор взорвался. Согласно п. 3.18.должна быть сигнализация, аварийная и предупредительная. Ее не было; - согласно п. 3.3.21. при отклонении того же параметра реактор долженавтоматически останавливаться. Такого сигнала не было; - согласно п. 3.3.26. A3 должна быстро и надежно гасить цепную реакциюпри нажатии кнопки. Именно от нажатия и началась авария. Это было бы кстати, когда после моего вопроса беззастенчиво наглыйэксперт от НИКИЭТ В.И. Михан ответил бы, что РБМК соответствовал ПБЯ. Но было у меня тогда совершенно неудовлетворительное физическоесостояние, с трудом говорил, разрывалась на части правая сторона головы.Неоднократные просьбы пригласить зубного врача остались без внимания. Послесудебных заседаний из <воронка> бегом в изолятор (во как!), чтобывзять какую-нибудь таблетку. Знающие люди ухмыльнутся - ну да, бегом. Только попробуй. Ну, для менябегом - это не быстро. Во-вторых, в изолятор, да и с прапорщиком этим ужевосемь месяцев прожил. Только по окончании суда, когда привезли в Киев в Лукьяновскую тюрьму,вызвал начальник и после разговора спросил, какие есть просьбы. Попросилнаправить к зубному врачу. Он сразу же позвонил, и через час я уже могговорить, голова в норму пришла. И только на один зуб меньше стало. В четверг 27 сентября 1990 г. вечером я сидел в библиотеке, читалзаконченную статью в <Огонек> по поводу интервью А.П. Александрова вэтом журнале (так и не напечатанную свободной прессой). Пришел ВитяЧистяков, зоновский радист и киномеханик. Сказал, что по радио сообщили омоем освобождении. После и другие говорили. А в пятницу вызвал начальникколонии В.П. Хижняк и то же сказал. Тогда я и поверил. Естественно, наосновании сообщений и телефонных звонков начальник освободить не может.Каждый зэк пронумерован, заинвентаризован и прошнурован. Освободить можнотолько по документам. И начальник, сколь можно, сократил мое пребывание взоне, позвонил жене. Чтобы не вспугнуть капризную фортуну, я не проявлял никаких внешнихпризнаков, не собирал шмотки и даже внутрь не пускал никаких мыслей. Какговорится: <Мы не суеверные, но зачем рисковать>. Единственное, чтосделал - отвальную. Сам ты думай, что хочешь, а ритуал соблюди. Ну, чаю уменя было достаточно, кое-какая еда, сигареты. Нормально. Выпивки, жалко, небыло. Вообще, будущим зэкам советую: попал в тюрьму, в зону - прими правилаповедения. И не внешне прими, а внутренне. Игра не пройдет. Зэки на общемрежиме часто мыслят довольно примитивно (на усиленном и строгом режимах -люди серьезные), но в чем-то изощренно. Будь хоть трижды невиновен, в зоне -значит, зэк. До твоих бед никому нет дела. Каждому свой срок велик. Невыказывай своего интеллектуального превосходства, если оно даже не мнимое.Это позволит избежать ненужных конфликтов и с зэками, и с администрацией. В понедельник, как обычно, пошел на почту в поселок, за газетами ижурналами. Встретился зубной врач Анатолий Данилович и, показав на папку,сказал: <Привез твое освобождение>. Вот тут и екнуло сердечко. Принесгазеты, раскладывать по отрядам уже не стал. Побросал в рюкзак документы, ихподнабралось, и несколько книг. Тут пришли: <С вещами на выход!> Ноэто не тот возглас ни по интонации, ни по содержанию, что выталкивает наэтап, хотя слова те же. Витя Чистяков поднес рюкзак до проходной, а там,только вышел из зоны - стоят жена и Слава Орлов. Это уже свобода! Переоделся, на память захватил с собой рубашку с биркой и головной уборс романтическим названием <пидерка>. Три года и десять месяцев изжизни - псу под хвост. Здоровье отняли, мало им показалось.