Особенности аристотелевского типа философствования

Обширность и тематическое многообразие трудов Аристотеля де­лают трудной задачей определение того пункта, с которого лучше всего начать изложение его системы. В учебниках по истории филосо­фии, написанных в советское время и испытывавших на себе гнет обязательной идеологии, было принято заострять внимание на кри­тике Аристотелем теории идей Платона. Факт критики рассматривал­ся в качестве удобного повода, чтобы в очередной раз «развенчать» Платона, учение которого следовало подать как «классово чуждое».

Ведь если его критикует лучший ученик, каковым несомненно и был Аристотель, то некая изначальная ущербность платоновской системы представлялась вполне очевидной. Однако критическое отношение Стагирита к доктрине учителя свидетельствует в гораздо большей мере о другом — о преемственности их концепций. Но как вдумчивый уче­ник, он не мог отказаться от права выражения своего несогласия с мыслями учителя, когда после серьезных размышлений обнаруживал в них внутренние несообразности и противоречия.

Аристотель критикует платоновскую теорию идей не с позиций «мнения» (т.е. того, что у Платона обозначалось термином «докса» и означало колеблющееся знание по принципу «нравится — не нравит­ся»), а с позиций доказательности, т.е. знания эпистемного характера. Поэтому аристотелевский подход целиком лежит в русле платоновс­кого преклонения перед доказательностью и логической убедитель­ностью, а также недопущения в научно-философское рассуждение личных или иных посторонних мотивов. В свете такого взгляда стано­вится понятным и очевидным знаменитое аристотелевское изречение «Платон мне друг, но истина дороже», которым, по преданию, он ответил на упреки в отклонении от теории учителя.

Первые сочинения Аристотеля, написанные им в период пребы­вания в Академии, свидетельствуют о постепенности его перехода от платонизма к собственной системе. Окончательный вид последняя при­няла только в Ликее. Эта постепенность перехода не может не говорить о чрезвычайной вдумчивости, свойственной мыслителю, считавшему изучение точек зрения своих предшественников крайне важной задачей. Здесь мы подходим к особенностям аристотелевского типа философ­ствования, отличающим построения Стагирита от платоновских и ока­завшим значительное влияние на последующую эволюцию мысли.

Исторический подход. Аристотель сознательно исповедовал прин­цип, согласно которому, прежде чем излагать собственное мнение, следует тщательно изучить то, что высказывали по данному предмету предшественники, т.е. те мыслители, которые занимались данной про­блемой ранее. Такой подход на сегодняшний язык называется изуче­нием истории и литературы вопроса. Ко времени Аристотеля гречес­кая цивилизация насчитывала уже несколько веков самобытного су­ществования, накопив обширный материал по различным отраслям знания. Аристотель считал своим долгом тщательно изучить достиже­ния предшественников и непредвзято изложить их, а только затем оспорить что-либо из известного или прибавить новое. Так, аристоте­левская «Метафизика» начинается с пространных материалов по ис­тории греческой философии. Стагирит рассматривает воззрения таких философов, как Фалес, Анаксимен, Гераклит, Анаксагор, Ксенофан, Эмпедокл, Парменид, пифагорейцы, Демокрит, Сократ, Платон и др. При этом Аристотель обращает особое внимание на те взгляды, которые не совпадают с его собственными, поскольку, по мнению

мыслителя, достижение истины идет не через общность воззрений, а через преодоление противоположных. Таким образом, Аристотель от­нюдь не исходил из возможности и обязательности обозрения всего наследия в его абсолютной полноте (но и не отрицал важности стрем­ления к полноте). Блаженная наивность относительно способности человеческого разума обозреть всю историю в целом, целиком и во всех деталях была чужда Аристотелю. Но он хорошо понимал, что к истории нужно обращаться так, чтобы она стала источником опыта, искать в ней ответы на сегодняшние вопросы, ибо «не однажды и не дважды, но бесконечно возвращаются к нам одни и те же мнения».

Систематичность и методичность. Широко известен тот факт, что аристотелевские труды зрелого периода отличаются систематичнос­тью и последовательностью изложения. Уже при самом поверхност­ном взгляде становится вполне очевидным, что работы Аристотеля — это самые настоящие научные трактаты и этим они разительно отли­чаются от платоновских диалогов, родственность которых мифопоэ-тическому творчеству подчеркивается к тому же обильным присут­ствием в них мифологических сюжетов и образов. Стремление к сис­темности проистекает у Аристотеля отнюдь не из случайных обстоятельств.

У Аристотеля «наряду с мышлением, — пишет С.Н. Трубецкой, -реальным источником познания является и чувственный опыт: разум не создает из себя понятий, он воспринимает их из опыта, из материи. Истинное знание не только логично — оно положительно»¹. У Плато­на истина целиком находится в мире идей, поэтому и систему, точ­ность знания Платон бы понял только как приобщение к миру идей. Платоновское учение не стремится к систематичности потому, что содержит элемент презрения к чувственному миру. У Аристотеля же логика рассматривается не только в чистом («подлинном») виде, как у Платона, но и как то, что присутствует в самих вещах и их совокуп­ностях, поэтому на первый план выходит знание фактов. Система вы­страивается, если мы знаем достаточное количество фактов, владеем обширной фактической, т.е. положительной, информацией: она сама способна привести нас к системе. Следовательно, все зависит от доб­росовестности, терпения, тщательности, неустанности. Именно по­этому Аристотель столь внимателен ко всем деталям и частностям, его труды становятся энциклопедией по различным отраслям знания: от истории и философии до биологии, медицины, астрономии. При этом он стремится не упустить ни одной детали, поскольку каждая способ­на сыграть свою роль в общей системе. Крайне важно и то, что заня­тия наукой превращаются у Аристотеля не в скучное дело, которым можно заниматься только принуждая себя, а в увлекательное иссле-

Трубецкой С. Н. Указ. соч. С. 73.

дование, постепенно шаг за шагом раскрывающее перед нами внут­реннюю гармонию и красоту мира. Поэтому, не следует суетиться или хотеть «взлететь» к вершине знания одним рывком (как это получает­ся у Платона), а в мерном движении по ступеням знания восприни­мать гармонию и вкус жизни.

Универсальность принципа становления. Платон исключил из мира идей, т.е. из мира истины и красоты, всякую текучесть, подвижность, изменчивость. По его мнению, эти характеристики — свидетельство несовершенства и как таковые присущи только чувственно воспри­имчивому миру. Но это означало и то, что всякое воздействие, иду­щее от этого мира, есть проявление несовершенства человеческой натуры, поэтому следует не поддаваться соблазнам чувственных удо­вольствий или, во всяком случае, ограничивать их. Удовольствие, ис­пытываемое от процесса познания, совершенно иного рода по срав­нению с чувственным — оно есть удовольствие в подлинном смысле, поскольку связано с абстрагированием от частного и единичного, устремленностью к общему, взятому в чистом виде. В противовес Пла­тону Аристотель связывает познание с усмотрением общего в вещах, следовательно, с подробной детализацией. Такое познание выступает источником удовольствия, которое оказывается по своей природе тем же, что мы получаем от чувственных вещей. Точнее говоря, нет двух отдельных удовольствий, одно из которых интеллектуально-созерца­тельное (высшее), другое — жизненно-чувственное (низшее), есть одно удовольствие, которое в познании осуществляется через вниматель­ное и чуткое отношение к богатству и разнообразию мира.

Аристотель сознает, что данный тезис должен базироваться на ином по сравнению с платоновским пониманием идеи и эйдоса вещи. В част­ности, необходимо признать, что изменчивость есть свойство не только чувственных вещей, но и эйдосов. Однако если просто остановиться на таком признании, то это будет всего лишь шагом назад к доплатоновс-кой философии и весь мир снова предстанет бесконечной текучестью или мертвой неподвижностью. Стагирит, однако, утверждает не просто изменчивость идеи, но говорит о том, что идея есть принцип законо­мерного становления. Нужно понимать идею вещи не только устойчиво и стабильно, но и так, чтобы она обосновывала всю неустойчивость и текучесть вещи. Это значит, что идея есть принцип бесконечной дели­мости или детализации, который у каждой вещи (предмета изучения) свой. Чтобы познавательная детализация не уходила в дурную бесконеч­ность (ведь членить любую вещь на части можно до бесконечности), следует найти закон этой детализации или самоделимости. Но он же станет и искомым законом вещи, т.е. исследуемого предмета. Таким об­разом, принцип становления оказывается у Аристотеля универсальным, поскольку охватывает и чувственный мир (подвижность и изменчи­вость которого не нуждается в специальных доказательствах), и мир эйдосов, в котором изменчивость предстает в качестве становления.

Познание, следовательно, есть непрерывная детализация, обна­руживающая законы становления вещей. Чем более глубоко и чем более микроскопично исследование, осуществляемое разумом, тем боль­шее удовольствие оно доставляет и тем более человек приближается к блаженному состоянию внутреннего равновесия души.

Истина как эстетически-разумное отношение к миру. Разумное по­знание выступает мысленным охватом всех деталей, но уже лишен­ным всякой хаотичности и суеты, т.е. того, что характерно для нео­смысленной деятельности и повседневной жизни. Но разум не ото­рван от жизни по двум причинам. Во-первых, он столь же нацелен на многообразие и изменчивость, как и чувства. Его следует рассматри­вать высшей ступенью по сравнению с последними только потому, что он спокоен и уверен в себе, не столь тороплив с реакцией на несообразности и уродства жизни. Во-вторых, разум не есть нечто не­подвижное, в отличие от чувств, которые подвижны и изменчивы, -именно так трактовали соотношение разумного и чувственного по­знания Платон и большинство греческих мыслителей. Разум в трак­товке же Аристотеля — динамично-подвижен, деятелен. Значит, в разуме (уме) находят свое выражение и становление, и жизнь, и на­слаждение. Но ум к тому же способен соединять в единое целое все сферы жизни — практичность (рассудительность), мудрость и науку -посредством нахождения общих принципов: «для первопринципов существует ум»¹. Следовательно, разумное познание исходит из рас­смотрения мира как единства разнообразного и призвано в качестве итога дать картину целостного и бесконечно разнообразного мира, организованного разумно и эстетически. Познание не есть своеобраз­ное бегство в неподвижный мир идей (как вольно или невольно полу­чалось у Платона), а есть то, что дает возможность видеть в самой изменчивости и текучести внутреннюю красоту и разумность. Ника­кие видимые беспорядки и несправедливости не могут отвратить от мира. Напротив, они стимулируют познавательный интерес, который и дает мужество жить и переносить все невзгоды. Философ — тот, кто в познании находит источник радостного отношения к миру, вопре­ки трудностям и помехам. Истинное знание открывает целесообраз­ность и «умную красоту мира».