Глава 19. Горечь

Аннет вскрикнула и покатилась по склону, отброшенная ударом когтистой лапы. Кровь хлестала из разорванного бока на сухую землю, пыль забивалась в рану...

Девушка с трудом поднялась, кашляя и зажимая располосованный бок.

В метре от нее лежал Зверодактиль. Когти мертвого Пожирателя глубоко вонзились в его грудь, сомкнувшись на уже не бьющемся сердце.

...Застывшие глаза крылатого существа смотрели печально и мудро. В здании, скрытом в исполинских ладонях, птенец спрятал голову под изорванное крыло, горюя.

Аннет мчалась по склону, торопясь вновь вступить в бой, несмотря на боль в ране. Томас не справится в одиночку!

Девушке осталось пробежать совсем немного, когда из-за покрытых плесенью спин Пожирателей донесся крик, тонкий и страшный. И звук, с которым когти входят в податливое тело, разрывая и кромсая.

Аннет зарычала, слыша отголоски чужой боли. Опоздала!

Злость и беспомощность влили новые силы в усталые мышцы. Пьющая Плоть взвилась в яростном прыжке — стройный силуэт на фоне темного неба, горящие глаза, острые когти.

С глухим стуком Аннет приземлилась на покрытый плесенью загривок ближайшего Пожирателя, замахнулась. Не обращая внимания на серые нити, обжигающие лодыжки и руки, девушка вогнала когти в щель в панцире на шее врага. Глубже, еще глубже — суметь достать до мозга...

Удар! И Аннет вновь катится по земле, а второй Пожиратель неторопливо шагает следом, пока собрат его оседает на землю, подергиваясь, как сломанная марионетка.

Последний из шести монстров замахнулся, чтобы покончить с рогатой и быстрой во славу своего повелителя.

Больше никто не сможет ему помешать.

***

...Гниющая трава чавкала под ногами. Мэтт вновь поскользнулся и упал, испачкав руки в склизкой грязи, черной, как туман, что ласково вьется вокруг, нашептывая странные и злые истории.

Вокруг были и другие люди, шагали слепо и бездумно в тумане, что крал их память и слизывал слезы с бледных щек. Он питался ими, питался их болью — всем, что осталось у людей, не знающих даже, о чем горюют...

Но не только люди были здесь. Рогатые и столь же усталые шли мимо и плакали о том, чего не помнили. Где-то вдалеке бессильно раскрывались опутанные туманом крылья, а обладатель их выл, тоскливо и безнадежно, мечтая о забытом полете и свободе.

Мэтту показалось, что рядом прошло что-то огромное, пахнущее зверем, всколыхнув туман и шагами растревожив зыбкую землю.

«Пожиратель», — подумал боец и остановился на секунду, пытаясь понять, откуда пришла эта мысль. Почему ему захотелось назвать то чудовище именно так? С этим что-то связано?

Что-то, что нужно вспомнить?..

Мэтт запустил пальцы в короткие волосы, замотал головой, глядя вперед полубезумными глазами. Потом резко выпрямился, застонав от боли, пришедшей откуда-то издалека, где не все дела еще были закончены.

«Пожиратель, конечно же! Я помню, как впервые его увидел».

— Эта тварь, — сказал Мэтт спокойно и ясно, и туман не смог выпить его голос, — пыталась убить Аннет в первый день вторжения.

Туман, услышав его голос, заволновался и сгустился, черными щупальцами потянулся к человеку, пытаясь заткнуть, подавить, поглотить! Но Мэтт только сильнее стиснул кулаки, не обращая внимания на воздух, наполнившийся горечью и злобой, нечеловеческой злобой...

Он говорил, почти выкрикивал, с силой вырывая те образы из памяти:

— Я думал, что это женщина в беде, решил помочь, бросился туда и с голыми руками — на Пожирателя! Я чуть не умер, но Аннет меня вытащила. Только потом я узнал, что она — не человек. Но это было не важно! В тот день, — его голос дрогнул, — я поклялся, что буду с ней всегда! Всегда, когда ей понадобится моя защита.

Туман взревел и ринулся к Мэтту, но боец уже исчезал, и боль вновь накрыла его свинцовым одеялом, а Пожиратель рычал не только в воспоминаниях — вот здесь, рядом, в низу холма!

Последним, что успел увидеть Мэтт в месте, откуда вырвался, был черный туман, соткавшийся в невысокую фигуру. Она источала тот туман, она и была им!

У нее было юное и красивое лицо — и взгляд, полный бесконечной ненависти.

***

Мэтт окунулся в боль, как пловец — в ледяную воду, и забился в ней, впиваясь пальцами в серую пыль, пробивая жесткому воздуху путь в легкие. Удержаться. Не уйти обратно — туда, где черный туман и его хозяин ждут того, кто сдастся.

Нет уж!

Боец с глухим рыком извернулся, пополз вперед, волоча за собой онемевшие ноги. По подбородку текла кровь из намертво закушенной губы — ну и пусть, это уже не важно! Аннет, там, внизу — Аннет...

Сумка, рука не дотягивается до ремня, утопает в сухой земле, беспомощно шарит, нащупывает. Согнуть, подтянуть — смотри. Вот то, что ты ищешь. Бери.

Помнишь, как Мастер Кристаллов говорил об этой вещи? Она не готова, небезопасна, недоработана. Но разве это имеет значение, когда сердце горит, из последних сил сопротивляясь яду, а пальцы не слушаются, не поддевают новое оружие — а как стрелять?..

Не важно! Схватил.

Мэтт утопал в пыли, падая в нее лицом, откашливаясь и все равно — двигаясь вперед, нет, уже вниз, вниз по склону. И рык Пожирателей был все ближе, и Томас кричал — отважный, глупый мальчишка, и что ты забыл в этом чертовом месте? Не сбежал, не спасся. Но помог, да — помог, и благодаря тебе Аннет все еще жива.

«Если ты выживешь — спасибо. Если я выживу... нет, едва ли».

Достаточно близко. Теперь — можно стрелять.

Мэтт содрогнулся, увидев, как Томас закричал, насквозь пронзенный чужими когтями, отбрасываемый в сторону. Как скорчился, руками пытаясь остановить кровь — а Аннет бросилась на врага, безумно красивая, смелая.

Любимая.

«Я поклялся тебя защитить».

Пальцы не слушались, не давали нажать на курок. Но Мэтт все равно целился, всей душой надеясь, что успеет выстрелить.

И вот уже Пожиратель замахнулся, а Аннет беспомощно ощерилась навстречу когтистой лапе... А Мэтт укусил себя за губу так сильно, что пальцы дернулись от боли и... послушались хозяина.

Оружие, переделанное из ракетницы, выстрелило.

Крупный кристалл, разрывая воздух, успел блеснуть рассыпающимися гранями, прежде чем впиться в лапу Пожирателя. И раскрыться в огненно-кровавой вспышке, отбросить чудовище прочь от Аннет.

Пожиратель взмахнул уцелевшей лапой, взревев на два голоса: глубокий и звериный — самого монстра, и тонкий, отчаянный — паразита, живущего в его теле. Боль почувствовали они оба.

Пожиратель повернул рогатую голову в сторону Мэтта и зло оскалился. Кровь и кислота паразита закапали на землю из двух чудовищных ртов, когда монстр повернулся обратно к Аннет...

Боец выстрелил снова, и голова Пожирателя исчезла в огненной вспышке.

А ракетница в руках Мэтта взорвалась, оторвав ему пальцы.

***

Аннет поднялась, застонав от боли — своей и Мэтта. Она хотела взбежать по склону, к любимому, что лежит там, так близко! И ему нужна помощь, целебные чары...

Но нельзя. Надо помочь Томасу, его раны страшнее. Нельзя оставить его умирать, надо что-то сделать...

Только бы хватило на это сил!

Аннет, хромая и перешагивая через раскинутые руки мертвых Пожирателей и полузасыпанные землей трупы падальщиков, подошла к Томасу. Упала рядом с ним на колени, сдерживая слезы. О боги...

Рана была ужасной. Острые когти Пожирателя наискось перечеркнули живот и грудь подростка, и кровь... она уже почти не текла. Но Томас был жив, и дыры в его груди влажно клокотали, словно тоже пытаясь дышать вместе с мальчишкой.

Самая страшная рана почти сливалась с лишенным кожи телом. Только влажный блеск вокруг нее и темные следы на песке выдавали, сколько крови потерял подросток.

Но он сумел дождаться помощи, не умереть вот так, в чужом мире, в одиночестве, под звуки безнадежной схватки. Сумел...

Черные глаза Томаса были широко раскрыты, смотрели на Аннет внимательно и ясно, словно чего-то ожидая. Девушка сглотнула и положила ладони на рану, готовясь вливать в нее свою жизнь. Лечить!

Но окровавленная рука накрыла ее пальцы, отводя их в стороны.

Томас скривил губы в подобии беспомощной улыбки. Лишенное кожи, бледное лицо казалось усталым и каким-то очень спокойным. Потрескавшиеся губы дрогнули, беззвучно произнеся всего одно слово.

«Мэтт».

Секунду Аннет смотрела в глаза Томасу, а затем резко прижалась щекой к ладони Томаса, шепча горячо и быстро:

— Спасибо тебе! Я не смогу без него жить, не смогу...

«Иди», — подумал Томас, глядя на Аннет, ее заплаканное лицо, раны на спине и боках. И, словно услышав его мысли, девушка поднялась, беспомощно глядя на подростка, словно ожидая, что он передумает. Что захочет жить.

Но Томас отвернулся, коснувшись щекой земли, влажной и липкой от крови. Услышав неровные, отдаляющиеся шаги, он вновь сумел улыбнуться, по-взрослому горько.

Томас полюбил Аннет очень давно.

С того момента, как она пришла в приют, где сироты вроде Томаса жили, если их не брали в новую семью. В то утро солнце путалось в темных волосах, а ее суть, хищная и прекрасная, на долю секунды мелькнула в тонкой улыбке...

В тот день Томас полюбил Аннет. И возненавидел Мэтта, того, кто посмел связать ее душу со своей, навеки.

Но она любит этого глупого человека. Это за ним Аннет пробежала полгорода, ради него вступила в безнадежный бой. И если теперь, спасая Томаса, она лишится своих последних сил, так необходимых для лечения Мэтта...

То будет несчастлива всю свою жизнь.

Печально улыбнувшись, Томас закрыл глаза, позволяя черному туману налететь и навсегда забрать воспоминания о несбывшемся и дорогом...

***

Карандаш шершаво скользил по бумаге, красная линия тянулась за ним, пытаясь передать то ощущение — текучесть и вязкость, река с алыми берегами, протянувшаяся сквозь пустыню...

Другой карандаш, черный, промчался по листу, вырисовывая силуэт, сломал грифель, споткнувшись о второй рог. Ничего, будет сломанный. Эти существа живут вдоль реки, роют норы, водят хороводы, поют...

Нарисовать и других, больших и громоздких — у них две пасти и нет глаз. Один из них старый, с бородой, и его атакуют мелкие, серые создания — это местные падальщики, трусливые и гадкие.

Но их не любит вон та галочка — наточить карандаш, раскрыть галочке кожистые крылья! Это большой хищный зверь, он охотится на тех, серых! А гнезда вьет в кристаллах, они видны в пустыне — вон, в верхнем левом углу.

Синеглазый мальчик откинулся на спинку стула и улыбнулся, любуясь рисунком.

Какой странный мир пришел сегодня во сне! Лизнул ладонь, как собака, подставил голову для поглаживания — я хороший, не бойся меня. Можешь нарисовать. Может сочинить стишок. Помни меня, не забывай!

— Я не забуду, — шепнул мальчик, глядя на свой рисунок — красно-синяя лента реки, ряд нор в ее берегах, и повсюду существа. Такие разные и странные...

Мальчишка подскочил, улыбаясь, нашел кнопки и старательно прикрепил лист над своей кроватью. Тяжелый какой, словно вовсе не карандашом на нем рисовали...

Словно это больше, чем рисунок.

Синеглазый мальчик разгладил тяжелый листок, снова любуясь своим творением.

...А затем он вышел из комнаты и побежал вниз по лестнице, где мама уже приготовила обед, а папа только вернулся с работы и уже читал свежую газету, что-то тихо бурча себе в усы.

Когда дверь комнаты закрылась, нарисованные крылья сделали пробный взмах.