Глава 18. Чужой мир

Джонни протянул руку и коснулся теплой шерсти, завороженный странным светом в собачьих глазах. В следующий миг сияние вокруг стало нестерпимым, а чья-то невидимая ладонь легла на лицо мальчика и мягко толкнула, опрокидывая.

Сознание Джонни рассыпалось, как песок из бессильно разжавшихся пальцев, и он увидел...

...Увидел мир, залитый слишком жарким солнцем. Лучи его плясали и отражались в прозрачных кристаллах, собранных в огромные скалы, неживые на вид, но выдвигающиеся из холодного песка по утрам, чтобы найти и впитать новый рассвет...

Джонни увидел реки, текущие через пустыни, алые берега и существ, живущих в норах, вырытых в сухом и темном иле. Некоторые из них жили поодиночке, тщательно охраняя свою территорию, другие селились стаями, третьи — рыскали вдоль берега, разоряя чужие норы и воруя припасенную еду.

Все они не отходили далеко от воды, все боялись неба и существ в нем, что строят гнезда в пустынных кристаллах, слишком старых, чтобы уходить по ночам под землю.

...Раз в несколько сотен лет реки исчезали, оставив после себя каменеющие под солнцем русла. Вскоре они становились каньонами, и жили в них только падальщики, выколупывающие из ила сохранившиеся в нем остатки живого.

А остальные обитатели когда-то плодородных земель собирались у иссохшего русла. Они ждали, мирно и безмолвно, и хищники лежали на высыхающем иле рядом со своей прежней добычей, вместе слушая, как из пустыни к ним движется песок. Он готовился занять свое законное место, лишь на время отвоеванное рекой.

А существа ждали того, кто спасет их от пустыни. И всегда, всегда дожидались.

Он мог выглядеть по-разному.

Мог быть рогатым и быстрым — или массивным и слепым, но с десятью рогами. Мог расправить огромные крылья на фоне заката, окрасив солнечный свет в алое и сосудистое. Мог сгорбленной тенью падальщика пробежать мимо, неслышно и незаметно, и только зов его, тянущий за собой каждую живую душу, помогал узнать Пастыря в любом из выбранных обликов. И последовать за ним.

Путь мог длиться многие дни и ночи, пока вслед за проводником не выводил к реке, уже пробившей себе небольшое русло в песке. И даже укрепившей его красным илом, в котором уже совсем скоро можно будет вырыть новые норы!

...Проследив за тем, чтобы никто не заблудился в пустыне, Пастырь взлетал на одну из распустившихся навстречу солнцу скал и смотрел, как река набирает силы.

Существа разбредались по ее берегам, выбирая места получше, чтобы вырыть хорошие норы для гнезд и посадок съедобных грибов. Некоторые делали норы для засад на других, а некоторые превращали свой будущий дом в панцирь, больно кусающий того, кто приблизится.

Все выживали, как могли — и была в этом какая-то странная гармония, тонкая грань между жизнью и угасанием, какая и бывает в прокаленной солнцем пустыне. Жизнь на полоске влажной земли, на берегу реки, несущей осколки кристаллов, ранящие лапы ступивших в воду... она была удивительно хороша.

Над рекой несся смех рогатых и быстрых, пляшущих вокруг новой общей норы. Вдалеке, в сердце пустыни, крылатый зверь выводил свою песню. Танцующие на берегу передразнивали его задорным улюлюканьем — и прятались, едва увидев в небе заинтересованную этими звуками тень.

Существа праздновали очередную победу над смертью — и бог улыбался, глядя с высокой скалы за их причудливым танцем.

Многие собратья Пастыря называли себя правителями этого мира, хранителями его Врат и защитниками от любого зла. Боги эти жили в далеких краях, лишь изредка пролетая над доверенным им миром, творя чудеса для всех, кого встречали на своем пути.

И лишь Пастырь считал себя слугой, а не правителем. Чудеса его были порой малы — вывести к реке заплутавшего в пустыне, отогнать падальщиков от старика, отбившегося от стаи, задеть крылом играющего на мелководье ребенка, подарив ему тайное знание и новые мысли.

За эти маленькие чудеса боги часто дразнили его «мелким».

***

Пыль скрипела на стиснутых зубах, ноги ударяли в рыхлую землю — Аннет бежала вперед, забыв об усталости и ноющих мышцах.

Черные глаза Пьющей Плоть смотрели вперед, почти ничего не видя. Не зрение вело девушку вперед, а нечто иное — нить, на которую ее сердце нанизано с того дня, как она услышала голос Мэтта.

Она чувствовала, что нужна ему.

Лишь на секунду Аннет замедлила свой бег, когда увидела выступившее из темноты завораживающее зрелище — полуразрушенное здание в руках титана. Но тут же рыкнула, мотнув головой, и вновь ускорилась.

Темнота поспешно пятилась, пропуская бегущую девушку, и вот уже сквозь нее прорываются звуки схватки.

Аннет взбежала вверх по холму и увидела поле боя, Зверодактиля, кружащего над ним…

Пятеро Пожирателей с хрустом давили ногами трупы падальщиков и спотыкались о распростертое тело своего собрата, неуклюже и злобно отмахиваясь от частых выстрелов с холма.

Один из монстров держал в воздухе Томаса, готовясь ударить по нему когтистой лапой, чтобы вспороть беспомощно вздымающийся живот. А потом все пятеро двинутся к холму, к Мэтту, от которого пахнет болезнью и ранами, который не сможет защищаться...

Аннет не пришлось даже задумываться — тело действовало само, вспомнив, как Пьющие Плоть, объединившись, отгоняли Пожирателей от своих поселений много веков назад. И пусть сейчас все наоборот, пусть Пожирателей пятеро, а она — одна...

Она не может проиграть!

В три прыжка преодолев спуск с холма, Аннет оказалась лицом к лицу с врагами, слепо обернувшимися на новый звук. Это было рычание, исходящее из самой темной глубины горла, где у женщин всех миров живет ярость матери, готовой защитить свое дитя.

Пожиратели замешкались, пока паразит в их телах осознавал появление нового врага. Аннет тут же этим воспользовалась. Нырнула под руку одного из монстров, увернулась от удара другого, покатилась под ноги третьего... и оказалась в одном прыжке от Пожирателя, держащего Томаса!

Успела!

Удар. С сухим треском рука монстра переломилась и отлетела в сторону, рассыпая ядовитые споры, неспособные причинить вред той, что пришла из темноты, чтобы помочь своим близким.

Пожиратель взревел, разинув обе пасти, когда плесень вытянула нити из раны, поглощая свежую кровь и вновь обжигая болью своего носителя.

Аннет вновь ударила когтями, и уцелевшая рука воющего Пожирателя разжалась, а Томас покатился по земле, оставляя на ней кровавые следы от ран на боках, разорванных когтями чудовища...

Раненый Пожиратель взмахнул оставшейся лапой, пытаясь задеть Аннет, но девушка поднырнула под него и вновь ударила, выискивая уязвимое место в поросшей плесенью броне. Монстр взревел, когда сухожилие на его ноге оборвалось под чужими когтями.

Туша Пожирателя рухнула на землю, подняв песок в воздух и на миг заслонив Пьющую Плоть, едва успевшую выскользнуть из-под многотонного монстра.

Вынырнув из тучи пыли, девушка оскалилась и выпустила когти из обожженных кислотными нитями пальцев. Сейчас кожа Аннет была темно-алой, волосы жесткой гривой топорщились во все стороны, а глаза горели зло и ярко на лице, еще совсем недавно казавшемся красивым и нежным.

...Но для Мэтта в этот момент во всем мире не было существа прекраснее, чем его любимая жена.

***

Мирному существованию Пастыря оставалось длиться считанные дни. Он чувствовал это в воздухе, набухшем и потемневшем в предвкушении беды. Слышал в мыслях израненных существ, бредущих через пустыню от далеких гор.

Что именно там творилось? Пастырь не знал. Только слухи приходили странные и недобрые.

Будто бы один из богов, что правят миром, сидя на каменных тронах, изменился.

Сбежавшие из тех мест рогатые и быстрые делились с собратьями рассказами о том, как этот бог убивал и мучил своих подданных, наслаждаясь и напитываясь их болью. Как реки пересыхали от его дыхания, а черный туман заслонял солнце там, где бог, потемневший сутью, раскрывал свои зазубренные крылья.

Пастырю не нравились эти слухи. Он нашептал жителям берегов укрепить свои норы, а лучше перебраться подальше от гор, к истоку реки, где в кристальных лесах можно будет укрыться от войны и бури.

А сам бог остался, в обличии крылатого и хищного подлетая к границе тумана и пытаясь дозваться до собрата, с которым творилось что-то очень плохое. Почему он так изменился? Почему боль и бессилие слабых существ начали так его привлекать?

Пастырь страдал, глядя, как потемневший собрат его играет в очень странные игры. Как нравилось ему отобрать и убить ребенка на глазах у матери! Или заставить рогатую и быструю смотреть, как тело ее любимого рассыпается в пыль, бесследно мешаясь с песком пустыни...

Пастырь больше не мог просто смотреть на это. В самом своем быстроногом обличье он помчался к скалам, где на тронах своих сидели, замерев в долгой дреме, другие боги. Они должны были помочь, остановить обезумевшего собрата!

...Камни хрустели под ногами юного Пьющего Плоть, с удивительно тонким и встревоженным лицом — и глазами бога, сияющими в полумраке пещеры. Они уже должны были осветить троны и существ, сидящих в них.

Но в пещере не было ничего. Лишь обломки драгоценных кристаллов, валяющиеся на полу, да пятна плесени, странно вздрагивающей, когда на нее падал свет. Пастырь больше не чувствовал присутствия своих собратьев — лишь зло, набирающее силу под черным туманом.

Зло, которое нужно было остановить.

***

Аннет вновь поднырнула под лапу Пожирателя, целясь когтями в уязвимую подмышку. Ее руки горели — плесень, покрывающая кожу чудовищ, обжигала кислотой того, кто пытался ранить ценного носителя. Но Аннет не чувствовала боли.

По крайней мере, своей.

На холме был Мэтт, и струна, связывающая Пьющую Плоть с ее возлюбленным, дрожала, болезненно дергая девушку за самое сердце.

Она чувствовала, как ноги бойца не слушаются его, как пальцы отказываются жать на курок — вот уже и выстрелы прекратились, ведь оружие не перезарядить! И боль, сильная боль, поднимающаяся по позвоночнику, не дающая вдохнуть полной грудью, поднять голову, чтобы вновь увидеть любимую — возможно, в последний раз...

Аннет вновь зарычала, припав к земле и в ярости своей не давая четверым Пожирателям сделать и шагу вперед, к прежде так больно кусающей издалека цели. А женщина видела темные круги, плывущие перед глазами мужа, и взмахи ее когтей были все отчаяннее.

Куда бы ни направлялся ее муж, Аннет собиралась его там встретить.

Позади Пожирателей Томас нащупал в пыли свое оружие — мешочки с кристаллами, подвешенные на цепочках. Выпрямившись и тихо застонав от боли в израненных боках, подросток задумался, как привлечь к себе внимание хотя бы одного монстра, чтобы облегчить бой Аннет.

Но чьи-то острые когти впились в его плечи, земля нырнула вниз, а крик застрял в горле, вбитый назад ветром.

Легко, словно человек, переставляющий шахматную фигурку с клетки на клетку, Зверодактиль перенес Томаса, сбросив его рядом с Аннет, прямо перед мордой не успевшего ничего сообразить Пожирателя.

Не успев отдышаться и опомниться от испуга, Томас замахнулся своим оружием. Взрывчатый мешочек бесследно пропал в огненной вспышке, кроваво расплескав голову монстра.

Другой Пожиратель завопил, когда в рога его вцепились когти, а удары крыльев Зверодактиля поволокли полуоглушенного врага вниз по склону. Все, что оставалось монстру — это загонять когти в крылатое существо, неуязвимое в своей ярости.

Оно защищал своих рогатых союзников — и Мэтта, медленно умирающего на вершине холма.

***

Пастырь бежал по пустыне, не находя себе ни места, ни облика. Рога, гребни, чешуя и гладкая кожа, крылья и многие лапы — все это лишь на миг появлялось в дрожащем мареве, вместе с ветром пытаясь скрыться в сердце пустыни. Сбежать, чтобы не слышать криков ужаса и звуков, с которыми огромные руки выворачивали из земли живые кристаллы, стирая их в песок.

Пустынные существа, похожие на смутные тени, питающиеся пылью, а некоторые — случайными путниками, мчались наравне с Пастырем, заглядывая ему в глаза, задавая тысячу безмолвных вопросов, на которые бог и сам не знал ответа.

Позади рушился прежний мир, а обезумевший, потемневший сутью собрат Пастыря смеялся, глядя, как выпущенные им чудовища разрушают то, что веками жило и росло под солнцем.

Бегущий в пустыне Пастырь вспоминал последний разговор с собратом — темной дымкой со странными мыслями, шепчущей о чем-то непостижимом, горьком и страшном.

— Тебе не понять, мой мелкий и глупый собрат. Ты никогда не сможешь переступить ту грань, что я нашел и преодолел. Знаешь, что это мне дало? Силу.

— Ты используешь ее, чтобы разрушить то, что мы создали! Это непра...

— Нет, что ты. Это разрушение дает мне мою мощь. Скажи, сколько времени и сил уходит на то, чтобы вырос один пустынный кристалл? Представь, что я сотру его в порошок. А ведь я сотру. И эта сила станет моей! А детеныш? Такой нежный. Сколько в нем надежд, возможностей. Сколько усилий уходит на то, чтобы его родить! А я убиваю его...

— Брат, послушай, так нельзя. То, что ты получаешь, разрушая, уничтожит и тебя самого. В кого ты превращаешься? Я тебя уже с трудом узнаю. Ты ведь помнишь, мы были дарованы этому миру, чтобы...

— Это мир был дарован нам! Для нашей жизни, наших игр, преумножения наших сил! Не моя вина, что ты и наши... бывшие собратья считали иначе. А я буду играть. Я буду наслаждаться тем, что делаю. А когда мир разрушится — я найду другой, в котором будет так же интересно.

…Пастырь ускорил бег, разогнав новую стайку пустынных призраков, кинувшихся к нему за успокоением — о великий, скажи, звуки вдалеке не значат ничего плохого? Но бог не хотел им врать. То, что творилось за его спиной, значило только одно — мир рушится, как хрупкий кристалл в руках злого детеныша.

— …Я не стал тебя убивать, потому что ты слаб. Ты мелок и жалок. Играть с тобой — неинтересно. А вот увидеть твои мучения, когда все, чем ты дорожил, превратится в пыль под моими ногами... Или мне лучше не торопиться? — Черный туман запульсировал, существо, за ним скрывающееся, заурчало от удовольствия. — Может, мне позвать друзей? Я нашел один маленький, разрушенный мир неподалеку от нас. Его обитатели там уже достаточно развлеклись. Ни единого целого камешка, только пыль и обломки лун в небе. Уверен, теперь эти создания согласятся сыграть со мной — и всем этим миром.

— Брат, прошу, не делай этого, — взмолился Пастырь, как никогда сожалея о своей слабости. — Это наш мир, мы защищали его столько времени! Если ты устал, если хочешь уйти — уходи. Но не разрушай то, что мы создали. Мы, все вместе! И ты тоже...

— Именно. Все мы, боги, владеем этим миром. Но сейчас владельцев только двое — ты и я. — Существо в тумане остро улыбнулось, и Пастырь вздрогнул, поняв, к чему оно клонит. — Значит, только ты можешь остановить меня. Если ты хочешь помешать, если не побоишься выступить против меня и моих друзей — ты спасешь свой мир. Что скажешь? Хочешь умереть героем?

Нет, Пастырь не хотел. Он не мог вступить в безнадежный бой, зная, что смерть его оставит целый мир на растерзание странным играм отступника и его «друзьям».

Пастырь не забыл о тех, кого нужно было защитить. Он собрал всех, до кого дотянулся зов, и отвел их в убежище, за одну ночь сотворенное из нескольких сросшихся пустынных кристаллов.

Пастырь вовсе не сдался. У него была тайна, и звалась она знанием. Сейчас, когда за его спиной титаны, огромные и яростные, крушили новый для них мир... Пастырь продолжал верить, что не ошибается.

Ведь миры — живые, а все живое само умеет бороться с болезнью внутри себя.