Интервью с г-жой Кюн

Макс появился на свет на два месяца раньше срока, и вскоре родители обнаружили у него нарушение моторных функций. У них уже был ребенок, поэтому они вели методичное наблюдение за развитием Макса. Мальчик прогибался назад, он был скован в движениях, и у него отсутствовал хватательный рефлекс. Врачи, которым г-жа Кюн неоднократно об этом говорила, просили ее не спешить с выводами и запастись терпением, ибо недоношенные дети развиваются медленнее, и со временем ребенок все наверстает.

Когда Максу исполнилось 13 месяцев (ребенок к этому возрасту так и не научился хватать), г-жа Кюн показала его физиотерапевту, который обнаружил у ребенка церебральный парез. Г-жа Кюн начала заниматься с Максом терапией по методике Войты, однако через три года занятия пришлось прекратить, поскольку мальчик всеми силами сопротивлялся лечению, и его отношения с матерью портились на глазах. После короткого перерыва г-жа Кюн сделала выбор в пользу терапии Бобата, занятия продолжались еще три года. Но и эта методика не позволила Максу достичь значительного прогресса. Из сообщений средств массовой информации г-жа Кюн узнала о методике Петё и отвезла Макса в Будапешт на предварительное обследование, после которого он был зачислен в кондуктивную группу на восемь недель. Вскоре ребенок добился значительных успехов: с помощью палок и шин Макс встал на ноги. Сейчас он посещает интеграционный класс начальной школы. После терапевтических курсов в Будапеште и Штарнберге мальчик может самостоятельно передвигаться при помощи специальных приспособлений, а также свободно сидеть.

В школе Макс обучается по общей программе (с небольшими послаблениями в мануальной сфере) и в следующем году перейдет в среднюю школу. Сейчас Максу 10 лет.

«Честно говоря, диагноз мы узнали окольным путем. Сперва Макс, по утверждениям врачей, развивался нормально, разве что моторика внушала сомнения. Хотя мы длительное время обследовали его, в частности в центре детского развития в С., где есть отделение реанимации и интенсивной терапии, врачи не сумели поставить диагноз на ранней стадии заболевания. Мы говорили врачам, что с ребенком что-то не так, а в ответ слышали одно и то же: подождите, потерпите. Я все это время подозревала, что они не считаются со мной, держат за истеричку, которая на всех перекрестках твердит, что с ее ребенком не все в порядке. Мне и вправду кажется, что они считали меня тронутой. К кому бы я ни пришла, кому бы ни говорила о скованности ребенка, мои слова пропускали мимо ушей. В конце концов, я взяла инициативу в свои руки и отправилась к г-же Рауш (терапевту, работавшей по методу доктора Войты), и та мне сказала: «Господи, почему вы только сейчас привели к нам этого спастика?» И тогда я подумала: «Боже правый, я побывала, кажется, везде, повсюду обивала пороги, и вот теперь, оказывается, я не в силах помочь своему сыну». Я совсем вымоталась, такой диагноз меня просто подкосил, ведь о том, что мой мальчик ярко выраженный «спастик», мне никто до сих пор не говорил. Трудно поверить, но даже главврач детской неврологической больницы в г.К. профессор С., с которым я имела получасовой разговор, заверил меня, что у него нет ни малейших симптомов этого заболевания.

Мы занимались физическими упражнениями по методу Войты ровно три года, начиная с 13 месяцев. Это я помню точно, потому что терапевт мне тогда сказала: «Приди вы чуть пораньше, когда ребенку еще не исполнился год, и у него было бы заметно больше шансов на успешное развитие». В системе Войты ребенка ни во что не ставят — как личность его игнорируют. А Макс по своему умственному развитию — абсолютно нормальный ребенок, и он естественно изо всех сил сопротивлялся: кричал, бил меня, наконец, он не мог меня больше видеть. Он не воспринимал меня больше как мать, а этого я не могла перенести. Я чувствовала себя ужасно. Макс тоже мучился. Поэтому об успехах не могло быть и речи. И тогда я решила: пускай мы навсегда распрощаемся с гимнастикой, это не столь важно — продолжение такой терапии сведет нас всех в могилу, и я прекратила занятия. Через какое-то время я все-таки решила опробовать другой способ лечения — метод доктора Бобата. Здесь Макс действительно добился некоторых результатов, только давалось это ему с огромным трудом, например он худо-бедно начал ползать, однако дальше нескольких шагов дело не шло. На этом его развитие остановилось.

Ну ладно, допустим, они ставили перед собой иные цели. Задачей терапевта было научить Макса управляться с инвалидной коляской. Но ведь шести- или семилетнему ребенку мало просто сидеть в инвалидной коляске и умело пользоваться ею.

Случайно мои родители посмотрели по телевизору передачу о терапии Петё, которую они записали, и мы смогли тоже ее увидеть. С этого все и началось. Макс занимался на летних курсах, а в октябре мы собираемся в Будапешт. Дело в том, что за время этих летних курсов он очень многого добился, и мы хотим продолжать терапию. Максу уже восемь, он ходит в школу, в интеграционный класс, и я не могу надолго отрывать его от занятий в школе. Удивительнее всего, что он сам хочет продолжить коррекционные занятия. Здесь ключевую роль играет группа и групповые занятия. Раньше я, как и другие родители, скептически относилась к методу Петё, я не представляла, что нового там могут предложить по сравнению с немецкими врачами. Или они действительно творят чудеса? Ну ладно, съездим в Венгрию и посмотрим. Перед отъездом мы говорили с другими родителями, и эти беседы еще до лечения убедили нас в пользе терапии Петё. У моей хорошей знакомой дочка похожа на Макса, только нарушения у нее, пожалуй, еще серьезнее, однако в пять лет она пошла. Макс подружился с этой девочкой. По умственному развитию она отстает от Макса, зато опережает его в физическом, поэтому они прекрасно дополняли друг друга, и я каждый раз замечала, что общение друг с другом идет обоим на пользу. Она училась у него, он — у нее. Тогда-то я впервые осознала, что групповые занятия являются для таких детей оптимальным вариантом. А когда мы посмотрели по телевизору, как проходят занятия и как Симон (Симон фон Кадт, чье развитие отслеживается в фильме), который страдал тяжелыми нарушениями, идет, опираясь на палки, это заставило меня задуматься, и я решила: если Макса и удастся поставить на ноги, то только с помощью терапии Петё.

Макс рос замкнутым ребенком, прежде он с трудом шел на контакт, видно было, что мальчик не мог разобраться в себе. Теперь он стал совершенно другим, он смеется, он счастлив — это просто бросается в глаза. Сейчас Макс более уравновешен, доволен собой, и это положительно отразилось на нашей семье. Недавно мы установили необходимую для занятий мебель и регулярно тренируемся. Правда, недостает занятий в группе, которую я не могу ему заменить. Пускай наши тренировки не идут ни в какое сравнение с занятиями в группе, все равно они в 10 раз полезнее терапии по другим методикам, ведь ребенок по крайней мере не сопротивляется обучению. Несколько дней назад он начал ходить, опираясь на палки, для него это своеобразная веха, показывающая, что процесс идет, что все его труды приносят плоды. Мне кажется, он сам начинает это осознавать.

Следует отметить, что хотя к терапии Петё обращаются многие, помогает она лишь определенной части детей. Для иного ребенка больше подходит метод Бобата, но для нашего сына, рискну утверждать, метод Петё оказался оптимальным. Не забывайте, что в Германии родители находятся в полном неведении, никто им не помогает в выборе методики.

В каждом центре пропагандируют и применяют одну методику. Ни у кого не хватит мужества или по крайней мере профессионализма честно признать: да, наша терапия не подходит для вашего ребенка, мы не сможем его вылечить, но мы рекомендовали бы вам обратиться туда-то. Общая беда всех детских реабилитационных центров и центров спастики, или как они еще называются, состоит в том, что им нужны больные дети, это основа их существования, поэтому они с готовностью принимают всех, кого к ним привели, и, как ни прискорбно, стараются оставить у себя, невзирая на особенности ребенка. А поскольку среди детей есть такие, кому более полезна другая терапия, метод Петё с таким трудом пробивает себе дорогу в Германии. Каждый — будь то эрготерапевт, логопед или преподаватель лечебной гимнастики — боится потерять работу, каждый с опаской смотрит на нововведения, которые часто не сулят ничего хорошего. Думаю, этот страх — главная помеха на пути кондуктивной педагогики.

Вы наверняка знаете, что в докладе министерства социального обеспечения за 1992 г. утверждается, будто все замечательно, все отлично, и необходимо внедрять новые методы, а что сделало наше государство за прошедшие с тех пор годы? Ровным счетом ничего. Ничего бы и не сдвинулось, не возникни родительская группа, которая взяла инициативу в свои руки и образовала объединение «ФортШритт». И немало сделала для того, чтобы каждому родителю не приходилось ездить в Будапешт и брать на себя все тяготы, связанные с переездом. Ведь нельзя думать только о будущем собственного ребенка, нужно помогать и другим детям.

Многие вынуждены оплачивать переезд и лечение из собственного кармана, поэтому терапия Петё до сих пор доступна лишь хорошо обеспеченным людям, не каждый может себе это позволить. Но, на мой взгляд, все родители, дети которых страдают нарушениями опорно-двигательного аппарата, вправе претендовать на то, чтобы их ребенку была оказана необходимая качественная коррекционно-развивающая помощь, и вдвойне обидно, когда финансовые возможности не позволяют оплатить дорогу и работу с ребенком. Я знакома с одной семьей, у них трое детей, жена — домохозяйка, муж — рабочий, думаю, денег там не слишком много. Так вот, у них один ребенок страдает церебральным параличом. На днях его мать спросила меня: «Как тебе только удается оплачивать занятия по методу Петё? (Мы оплачивали лечение до сих пор преимущественно из собственного кармана.) У нас на это не хватило бы денег. Мы не смогли бы оплатить аренду жилья в Будапеште, не говоря уж о самих коррекционно-развивающих занятиях».