Предисловие 9 страница

В умственном труде надо больше свободы, больше произвола; цель воспитания воли не в узком повиновении приказам какого-нибудь прусского капрала. Отнюдь нет. Совсем другою целью должен задаваться студент: он должен стараться быть деятельным всегда и во всем. А для такого дела нет определенных часов: все часы для него одинаково годны. Быть деятельным — значит храбро вскочить с постели поутру, живо одеться и сесть за рабочий стол без колебаний, не позволяя посторонним мыслям отвлекать нас от дела. Быть деятельным в труде — значит никогда не читать пассивно, а во всем и постоянно делать усилие. Но смысл выражения быть деятельным этим не исчерпывается: решительно встать из-за стола, когда пришла пора идти на прогулку, сходить в музей, когда мы чувствуем, что наш запас нервной энергии истощился и усилие перестает быть плодотворным, — тоже значит быть деятельным. Ибо в высшей степени неблагоразумно насиловать свою энергию, когда она отказывается служить: такие усилия только истощают и обескураживают. Минуты временного упадка энергии — не потерянные минуты: надо только уметь ими пользоваться. Посещение художественных выставок, беседы с умными, развитыми товарищами могут с большой пользой наполнить такие минуты. Можно быть деятельным даже в еде, стараясь хорошенько разжевывать пищу, чтобы не обременить желудок излишней работой. Главный враг молодежи — это минуты косности, безвольной апатии, проходящие в постыдном безделье, — те минуты, когда человек часами просиживает за своим туалетом, когда он с утра до вечера зевает, заглянет в одну книгу, возьмется за другую, когда он не может прийти ни к какому решению, когда у него нет сил ни приняться за работу, ни откровенно сказать себе: сегодня я буду лениться. Чтобы быть деятельным, нет надобности искать для этого случаев, ибо такие случаи представляются с утра до ночи ежедневно.

Превосходное средство заставить себя быть деятельным — это никогда не засыпать, не назначив себе работы на завтра. Я говорю не о количестве работы: такое аккуратное отмеривание ни к чему не ведет; о нем можно сказать то же, что мы только что говорили о «распределении времени по часам»: нет, я разумею лишь характер, род труда. Затем, на следующее утро, проснувшись, еще одеваясь, человек, если можно так выразиться, хватает свой ум и, не давая ему времени развлечься посторонними мыслями, запрягает его в работу; насильно тащит свое тело к рабочему столу, сажает, и прежде чем оно успело запротестовать, рука уже взялась за перо и пишет.

Мало того: если бы случилось, что во время прогулки или за книгой мы вдруг почувствовали, что совесть упрекает нас за праздность, если бы в одну из таких праздных минут на нас вдруг сошла благодать и мы осознали бы в себе доброе движение, — надо сейчас же им пользоваться. На свете немало людей, которые, положим, в пятницу утром храбро решают, что, начиная с понедельника, и ни одним днем позже, они засядут за работу. Не будем подражать таким людям. Если человек решил, что он будет работать, и не принимается за дело немедленно, он лжет самому себе: его воображаемое решение — бессильное желание, не больше. Надо пользоваться добрыми движениями души, «ибо это голос Божий, который нас зовет», говорит Лейбниц. Растрачивать попусту такие движения, обманывать свою совесть, откладывая их выполнение на «после», не пользоваться ими немедленно, чтобы укрепить в себе хорошие привычки, чтобы вполне насладиться бодрящими, прочными радостями труда, — величайшее преступление, какое только мы можем совершить против воспитания нашей воли.

Так как цель наша не в подчинении нашей деятельности узкой регламентации, а в том, чтобы действовать энергично всегда и во всем, то мы должны пользоваться каждою четвертью часа, каждой минутой. Вот что говорит о Дарвине его сын: «Уважение ко времени было одной из отличительных черт его характера. Он никогда не забывал, как дорого время... он пользовался каждой минутой... он никогда не терял свободной минуты, когда она у него выдавалась, никогда не говорил себе: «теперь уже не стоит приниматься за работу»... он делал все быстро и, так сказать, со сдержанным пылом». Эти минуты, эти «четверти часа», которые почти каждый из нас так глупо теряет под тем предлогом, что, располагая таким коротким временем, не стоит ни за что приниматься, к концу года составляют огромный итог. D'Arecco (если не ошибаюсь, это был d'Arecco), ежедневно дожидавшийся завтрака, который никогда не поспевал в назначенный час, в один прекрасный день преподнес своей жене в виде hors d'oeuvre книгу, написанную им за все эти минуты и четверти часа ожидания. Каких-нибудь пяти, десяти минут вполне достаточно, чтобы «подтянуть» свое внимание, с толком прочесть параграф-другой, подвинуть свою работу на несколько строк, переписать какой-нибудь отрывок, просмотреть свои заметки или оглавление книги.

Справедливо сказано, что человеку всегда хватает времени, когда он умеет с ним обращаться. Не менее справедливо и то, что у кого много досуга; тому редко хватает времени на нужные дела, и жаловаться, что у нас нет времени на работу, — значит сознаваться в своем малодушии, в своей трусости перед всяким усилием.

Но если мы проследим, отчего так часто теряется время, то увидим, что в большинстве случаев наша природная слабость еще поддерживается, так сказать, неопределенностью предстоящего нам дела. Мне приходилось много раз испытывать на себе, что, если перед сном я не назначу себе определенной работы на следующий день, у меня пропадет все утро. И, назначая себе такой «урок», никогда не следует говорить в общих выражениях: «Завтра я буду работать» или даже: «Завтра я займусь Кантом», а надо сказать себе точно и определенно: «Завтра я решительно начинаю читать с первой главы «Критику практического разума» Канта или: «Завтра я проштудирую такую-то главу по физиологии и составлю конспект».

Итак, следует всегда задавать себе строго определенную работу; но к этому правилу необходимо присовокупить и другое, а именно: всегда кончать начатое, и кончать добросовестно, чтобы не приходилось возвращаться назад. Никогда не иметь надобности начинать сызнова ту же работу, стараться, чтобы всякое наше дело выходило законченным, — трудно себе представить, какая это огромная экономия времени. Руководствуясь этим правилом, наш студент должен читать основательно, с полным вниманием, делать конспекты, выписки, если он предвидит, что они могут быть ему полезны в будущем, и тут же каждую свою заметку заносить под соответствующую рубрику оглавления, что даст ему возможность разыскать ее, когда представится надобность. При такой системе никогда не приходится возвращаться к прочитанной книге, если только она не принадлежит к числу наших любимых. При этой системе мы подвигаемся медленно, но так как мы не делаем ни одного шага, не укрепив предварительно свой тыл, то нам не приходится отступать, и — хоть и медленно — а все-таки мы подвигаемся вперед твердо и безостановочно и даже, как обезьяна в басне, опережаем более легкого на ногу, но менее систематичного зайца. Age, quod agis: вот, на наш взгляд, основное правило для всякого труда; делать все чередом, основательно, не суетясь, не спеша. Великий пенсионер Витт заправлял всеми делами республики и, несмотря на это, находил время бывать в обществе, ужинать в гостях. Как-то раз его спросили, как он успевает переделывать такую массу дела и еще развлекаться. «Ничего не может быть проще, — отвечал он: — весь секрет в том, чтобы всегда делать только одно дело зараз и никогда не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня». Лорд Честерфильд, советуя своему сыну не терять времени даже в отхожем месте, привел ему в пример одного господина, который имел обыкновение брать с собой в это место по нескольку страниц дешевого издания Горация, «которые и отправлял потом вниз»... Не доводя экономию времени до такой крайности, нельзя, однако, не согласиться, что утилизация каждой свободной минуты в интересах одной определенной цели приносит богатые плоды. Деятельность, которая не умеет подчиняться правилу не делать больше одного дела за раз, — беспорядочная деятельность, лишенная единства и вследствие этого перескакивающая с предмета на предмет. Такая деятельность, пожалуй, хуже праздности, ибо праздность набивает оскомину и возбуждает отвращение к себе, тогда как суетливая, беспорядочная деятельность, благодаря своей бесплодности, вызывает в результате отвращение к труду; вместо глубокой радости успешной работы она приносит нам недовольство собой, озлобление и ощущение угара, — неизбежные спутники постоянно начинаемых и никогда не кончаемых дел. Св. Франциск Сальский усматривает козни дьявола в таких беспрерывных переходах от одного дела к другому. Не следует, говорит он, делать по нескольку дел в одно время, «ибо враг зачастую нарочно вкладывает нам в душу несколько замыслов и заставляет нас начинать несколько дел затем, чтобы, обремененные непосильной работой, мы ничего не кончали и оставляли все недоделанным... Подчас он даже внушает нам желание предпринять какое-нибудь очень хорошее дело, предвидя, что мы его не исполним, и только для того, чтобы отвлечь наши мысли от другого дела, не такого хорошего, но которое мы могли бы легко довести до конца».

Кроме того, я часто замечал, что начатое и не конченное дело, больше чем что-либо другое, заставляет нас терять время, Не конченное дело оставляет после себя беспокойное чувство вроде того, какое мы испытываем после долгих и тщетных попыток решить математическую задачу: чувствуется недовольство, досада; предмет покинутой работы мстит нам за пренебрежение, занимая собой наши мысли и мешая нам углубиться в другую работу, и все это происходит от того, что возбужденное внимание не получило законного удовлетворения. И наоборот, когда работа выполнена добросовестно, мы испытываем успокоение, что-то вроде удовлетворенного аппетита; мысль освободилась от своей заботы и может спокойно перейти к другому занятию.

Вышесказанное относится не только к прерванной, но и к невыполненной работе, — к такой, которую мы должны сделать, но не делаем. Мы чувствуем, например, что надо — непременно надо написать такое-то письмо, и не пишем. Дни проходят; мысль о письме не покидает нас, мучит нас угрызением и становится все назойливее. Письмо все-таки не пишется. Наконец чувство неудовлетворенности становится до того невыносимым, что мы решаемся, садимся и пишем. Письмо готово, но — поздно: запоздалая работа не приносит нам той радости, какую принесла бы, сделай мы ее вовремя.

Пусть же каждое наше дело выполняется своевременно и делается основательно.

3. Когда в молодом человеке укоренилась, важная, столь обильная хорошими последствиями привычка принимать решения быстро, без колебаний, действовать не спеша, не суетясь, делать свою работу чисто, добросовестно, аккуратно, то нет той умственной высоты, до которой он не мог бы подняться. Явилась ли у него новая идея, представился ли ему старый вопрос в новом освещении, — его мысль не умрет: он будет вынашивать ее в себе; восемь, десять лет усидчивого труда разовьют ее, сделают плодотворной. Она притянет к себе сотни образов, найдет сравнения, уподобления там, где их не находят другие; она соорганизует весь этот материал, будет им питаться, подкрепляться и расти. И как из желудя выходит могучее дерево, так из мысли, оплодотворенной многолетним вниманием, вырастет могучее творение и — как военный рожок, трубящий солдатам в атаку, — призовет на борьбу со злом всех честных людей. А может быть и то, что мысль примет конкретную форму, воплотится в жизни — деятельной, благородной, исполненной правды, добра и единства.

И наконец, — мы не должны закрывать на это глаза, — раз человек поднялся на известную умственную высоту, раз ему выпало на долю это великое счастье, у него есть обязанности. Умственный аристократизм, — аристократизм образования, высшего развития, — ничем не лучше денежной аристократии и также ненавистен, коль скоро умственное превосходство не искупается превосходством нравственным. Все вы, молодые люди, окончившие курс среднего образования, — студенты-юристы, медики, естественники, филологи, — все вы связаны священным обязательством перед народом: более, чем кто-либо другой, вы обязаны деятельно, неустанно служить тем, кому приходится добывать свой хлеб тяжелым трудом, кто лишен всякой возможности перенести свой умственный взгляд за пределы настоящей минуты. Во всех государствах, даже при всеобщей подаче голосов, правящие классы будут всегда по необходимости формироваться из студентов, ибо народ, большинство, не может управлять собой и всегда будет брать себе руководителей из числа просвещенных людей, имеющих возможность развить и укрепить свой ум многолетней бескорыстной культурой. Такая исключительность положения, — положения молодого человека, получившего высшее образование, — создает свои обязанности, ибо ясно, что для того, чтобы управлять другими, надо прежде научиться управлять собой. Чтобы наша проповедь умеренности, бескорыстия, самоотвержения имела успех, надо, чтобы она подкреплялась примером; надо уметь самому бодро трудиться и энергично действовать словом и делом.

Если бы из года в год хоть по шести человек студентов возвращалось на родину, в провинцию, в свои родные деревеньки и города в качестве врачей, адвокатов, профессоров с твердой решимостью не пропускать случаев говорить и действовать для общего блага, относиться человечно и с уважением к каждому человеку, как бы ни было скромно его общественное положение, — с твердой решимостью никогда не оставлять несправедливости без деятельного и упорного протеста, стараться ввести в общественные отношения больше доброты, больше истинной справедливости и терпимости, то в каких-нибудь двадцать лет, на благо страны создалась бы новая аристократия, всеми уважаемая и всесильная в смысле благотворного влияния ее на общество. Если молодой человек, выходя из университета и избирая профессию — будь то медицина, адвокатура или другое что, — смотрит на ее только как на источник наживы и не мечтает ни о чем, кроме грубых, бессмысленных удовольствий, он — негодяй, и, к нашему счастью, общественное мнение все меньше и меньше заблуждается по этому вопросу.

4. Но — могут нам возвратить — вечный, непрерывный труд, вечное корпенье над одной идеей, без отдыха и срока, — такая страшная работа не может не вредить здоровью. Это возражение исходит из тех ложных воззрений, какие мы составили об умственном труде. Дело в том, что непрерывность понимается нами в общепринятом смысле. Ясно, что всякий труд прерывается сном, т.е. полным отдыхом; ясно также (после того, что было сказано выше), что большая часть времени бодрствования по необходимости не может иметь никакого отношения к умственным занятиям. Работать — это значит заставлять себя думать о предмете наших исследований только в течение того времени, которое не занято ничем другим. С другой стороны, слово работа отнюдь не должно вызывать в воображении фигуры молодого человека, сидящего, согнувшись, над письменным столом: можно размышлять, сочинять, даже читать на ходу, это даже лучший способ работать, наименее утомительный и самый практичный в смысле успешности труда. Ходьба удивительно облегчает работу усвоения и распределения материалов.

Если человек занимается умственным трудом, это еще не значит, что он должен быть неблагоразумным, особенно в наше время, когда каждому известно, какая тесная зависимость существует между нашей физической и духовной природой. Всякий невежа был бы вправе нас осмеять, если бы, работая головой, мы не сумели сберечь свое здоровье, тем более, что в умственном труде собирание материалов есть дело второстепенное; гораздо важнее их подбор и распределение. Ученый — не тот, кто знает массу фактов, а тот, кто постоянно работает умом. Не следует смешивать науку с эрудицией. Эрудиция слишком часто есть лишь синоним умственной лени. Для того чтобы создавать, мало иметь хорошую память: надо, чтобы ум свободно владел материалами и чтобы последние не загромождали его.

Хотя вообще считается интересным иметь болезненный вид, когда это приписывается нашей усиленной работе и таким образом, по общему мнению, делает честь нашему характеру, но, даже допустив, что казаться больным при таких условиях действительно интересно, надо еще доказать, что именно труд, а не что другое вызывает этот болезненный вид. А этого нельзя доказать: ибо для этого надо было бы проследить все вероятные причины явления, что в данном случае невозможно. И потому — отчего не сказать этого прямо? — мы никогда не можем быть уверены, что то, что приписывается труду, не происходит, например, от чрезмерно развитой чувственности. Не думаю, чтобы в коллежах и в университетах часто встречались истощенные юноши, которые вели бы вполне воздержанную жизнь; к сожалению, единственная причина истощения в этом возрасте — это порочные привычки.

Но помимо чувственности, приводящей к таким прискорбным последствиям, есть и другие причины истощения — нравственные причины: разочарование, зависть, ревность и больше всего болезненное самолюбие, чрезмерная щепетильность, — последствия ложного представления о значении своей личности, преувеличенного чувства своей индивидуальности. Если у человека хватило энергии прогнать эти вредные, разъедающие чувства, то вот уже и устранена одна из главных причин истощения.

Мне кажется, что умственный труд, когда он приведен в систему, когда соблюдаются правила гигиены, другими словами, когда человек ценит свою жизнь, а следовательно и время, которое одно только может дать нашей мысли высокое развитие, — труд бодрый и уверенный в себе, свободный от компромиссов с чувственностью, завистью и оскорбленным тщеславием, действует на здоровье в высшей степени благотворно. Когда мы выбираем свои впечатления сознательно, когда мы произвольно занимаем наше внимание высокими и плодотворными идеями, нашей мысли остается только их разработать и соорганизовать, и если материалом ей служат случайные впечатления, она утомляется нисколько не меньше. Но разница в том, что случайные впечатления — этот враг нашего покоя — почти всегда приносят с собой много неприятного. Человек живет в обществе и нуждается в уважении и даже в похвалах окружающих. А так как окружающие редко бывают о нас такого же хорошего мнения, как мы сами, так как, с другой стороны, большинство наших присных страдает отсутствием такта, а зачастую и человеколюбия, то человеку в его общественных отношениях, и какого бы ни было его общественное положение, приходится обыкновенно получать много щелчков. Таким образом — и настоящего работника это должно только еще больше ободрить — праздные люди жестоко платятся за свою лень: их пустой, ничем не занятый ум, подобно невспаханному полю, зарастает сорными травами; все их время проходит в переживании ничтожных впечатлений, мелких ударов самолюбию, в мелочной возне с ничтожными мыслями, которые внушают им зависть, мелкое честолюбие и т.д.

Нет лучшего средства обеспечить себе счастье, как заменить мелкие заботы, мелкие интересы серьезным, настоящим делом; а счастье — синоним здоровья. Вот до какой степени верно, что труд есть закон, обязательный для всего человечества, и что те, кто нарушает этот закон, тем самым навсегда отрекаются от всех прочных и возвышенных радостей жизни.

К вышесказанному можно прибавить, что разбросанный, беспорядочный труд утомляет и что мы очень часто приписываем труду то, что происходит, в сущности, от неумелой организации труда. Утомляет не труд, а многосложность занятий, из которых ни одно не приносит успокоительного чувства, каким сопровождается всякое дело, доведенное до конца. Ум мечется между разнообразными занятиями и — чем бы он ни занимался — не может отделаться от смутного ощущения беспокойства: начатые и неоконченные дела назойливо напоминают ему о себе. Мишле говорил де Гонкуру, что до тридцати лет он страдал страшнейшими мигренями вследствие слишком большого разнообразия занятий; он решил бросить читать книги и начать их писать: «С этого дня, просыпаясь, я знал, что я буду делать, и благодаря тому, что мысль мою занимало только одно дело зараз, я выздоровел». Ничего не может быть справедливее; пытаться вести одновременно несколько работ — значит обрекать себя неизбежному утомлению. Age, quod agis: то, что мы делаем, будем делать основательно. Как мы уже видели, это не только хороший способ, чтобы быстро подвигаться вперед, но и самое верное средство избежать утомления и получить в награду глубокие радости, какие дает нам работа, добросовестно доведенная до конца.

5. Подведем итог. Итак, размышление возбуждает в нашей душе могущественные эмоции, но не может капитализировать их в привычках. А между тем воспитание воли только тогда и возможно, когда она создает хорошие и прочные привычки: без этого каждое усилие приходилось бы постоянно возобновлять. Только привычка упрочивает за нами победу и дает нам возможность подвигаться вперед. Привычку же — теперь мы это знаем — может создать только действие, поступок.

Действовать — значит мужественно выполнять каждое из отдельных маленьких действий, обусловливающих достижение определенной цели. Действие, поступок, укрепляет мысль, обязывает нас перед общественным мнением и дарит нам глубокие радости.

К сожалению, время сознательной умственной деятельности — и без того короткое — еще укорачивается благодаря отсутствию системы в умственном труде, но, несмотря на это, как уже сказано: «для каждого дня довольно немногого, лишь бы каждый день давал это немногое». Беспрерывно возобновляемое, терпеливое усилие творит чудеса; поэтому наш студент должен стараться усвоить себе привычку быть всегда деятельным. Каждый вечер он должен назначать себе работу на завтра; он должен пользоваться добрыми движениями своей души, всегда кончать начатое дело, не делать больше одного дела зараз и не терять ни одной свободной секунды. Раз он усвоил такие привычки, перед ним открыты все поприща; он может отблагодарить общество за оказанные ему благодеяния, уплатить народу свой долг, который, как честный человек, он обязан признавать.

Умственный труд — если понимать его в этом смысле — не может привести к истощению: физическое истощение, которое обыкновенно приписывают труду, в действительности является почти всегда последствием чувственности, тревожного состояния духа, эгоистических чувств или отсутствия системы в труде. Умственный труд — когда он понимается правильно — привычка к общению с возвышенными, благородными мыслями может только поддерживать и укреплять здоровье, если правда, что спокойствие, ясность духа, ощущение счастья есть одно из важнейших физиологических условий для того, чтобы человек был здоров.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Физическая гигиена для учащейся молодежи по отношению к воспитанию воли

I. До сих пор мы рассматривали воспитание воли с психологической точки зрения. Теперь нам остается разобрать физиологические условия, необходимые для того.

чтобы оно было возможно. Воля и ее высшая форма, внимание, не отделимы от нервной системы. Если нервные центры быстро истощаются или если нервная энергия, истощившись, возвращается лишь медленно и с трудом, никакое продолжительное усилие невозможно. Физическая слабость сопровождается слабостью воли, неспособностью к энергичному и продолжительному вниманию. И если мы примем в расчет, что неутомимая энергия во всех родах деятельности есть главное условие успеха, нам будет нетрудно прийти к заключению, что для того, чтобы одержать победу над своим «я», надо быть прежде всего «хорошим животным». Моменты нравственной энергии всегда почти совпадают с теми светлыми моментами, когда наше тело, как хорошо настроенный инструмент, ведет свою партию гладко, не издавая ни одного фальшивого звука и не отвлекая на себя нашего внимания. В такие моменты полной энергии воля всесильна, и внимание способно напрягаться до очень высокого градуса. Наоборот, когда нам нездоровится, когда мы чувствуем слабость, нас тяжело гнетут те цели, которыми наша душа прикована к телу. Таким образом, слабость воли очень часто объясняется ненормальностями физиологического порядка. Прибавьте к этому, что естественной наградой всякого труда, упражняющего силы, не истощая их, бывает чувство благосостояния, удовольствия, которое длится довольно долго. Но если труд с первых же минут вызывает истощение, то это приятное чувство возрастающей энергии уже не приходит, а заменяется тяжелым ощущением усталости, отвращения: не принося живительного наслаждения — естественного своего последствия и награды, труд для таких несчастных, хилых людей является тяготой, страданием, каторгой.

Кроме того, все психологи единогласно признают важное значение физиологических усилий для памяти. Когда кровообращение деятельно, когда к мозгу приливает чистая, богатая кровь, — воспоминания, а следовательно и привычки запечатлеваются в сознании быстро и надолго.

Необходимое условие всякого хотения и продолжительного энергичного внимания, в свою очередь обусловливающего память, — здоровье — не только вознаграждает труд чувством удовольствия, естественного спутника труда, но представляет также и главное условие счастья. По одному удачному сравнению, здоровье есть цифра, которая, будучи поставлена перед нулями человеческой жизни, превращает их в величину. Говоря о Гарлее, имевшем прелестную жену и обладавшем всеми житейскими благами, Вольтер выразился так: «Если желудок его не варит, у него ничего нет».

К несчастью, при известных условиях умственный труд может вредить. Умственный труд — как его обыкновенно понимают — требует неподвижности тела, сидячего положения, вообще сидячей жизни и постоянного пребывания в душной комнате. Все это, в соединении с негигиеничным питанием, очень скоро приводит к ослаблению деятельности желудка, к затрудненному пищеварению, а так как желудок окружен целой сетью нервов, то всякое нарушение правильных отправлений этого органа сильно отражается на нервной системе. После еды кровь приливает к голове, ноги легко зябнут; чувствуется оцепенение, сонливость, которую вскоре сменяет раздражительность, представляющая такой резкий контраст с тем чувством бодрости и довольства, какое испытывают после еды крестьяне и рабочие. Нервная система понемногу расшатывается; и кончается тем, что человек становится рабом своих впечатлений: малейшая неприятность вызывает сердцебиения, судорожные сжатия желудка. Это первая степень нервозности, ибо нервозность, в огромном большинстве случаев, имеет своим источником неисправность функций питания. Мозг перестает играть роль главного регулятора жизни, и вместо равномерных, сильных ударов здорового пульса, вместо энергичной жизненной деятельности получается болезненная раздражительность организма.

Но время, которое дает нам неограниченную власть в деле воспитания воли, дает нам также и возможность изменить наш темперамент и укрепить наше здоровье. Есть одно знаменитое сравнение Гёксли: он сравнивает человека с шахматным игроком, имеющим своим партнером терпеливого и беспощадного противника, который не прощает ему ни малейшего промаха, но зато щедро платит за хорошую игру. Противник этот — природа, и горе тому, кто не знает правил игры. Знание этих правил (иначе говоря, законов природы, открытых учеными) и в особенности приложение их на практике обеспечивает выигрыш ставки, т.е. здоровья. Но здоровье, как и нравственная свобода, завоевывается не легко: его дает нам не fiat, а бесконечное повторение неделями и месяцами определенных маленьких действий или такое же упорное воздержание от известных мелких поступков. Чтобы завоевать себе здоровье, надо обращать внимание на всякую мелочь и понимать истинное значение каждого частного вопроса. Надо следить, чтобы в комнате не было ни слишком холодно, ни жарко, ни сыро; надо следить за чистотой воздуха, за освещением; надо заботиться о своей еде, делать достаточно моциона и т.д.

Но ведь этак все время будет уходить на заботы о своем теле, могут нам возразить: если так возиться с собой, тогда и жить не стоит. Чистейший софизм. Такие заботы — дело привычки. Мы потратим не больше времени, питаясь по правилам гигиены, чем тратим теперь, когда едим что попало. Мы потратим столько же времени, если выйдем после обеда немного пройтись, как и в том случае, если останемся лениво сидеть в своем кресле или будем читать газеты в кафе, с тою только разницей, что в сидящем положении мы плохо переварим свой обед. Возобновлять от времени до времени воздух в своей рабочей комнате — это такая ничтожная трата времени, что о ней и говорить не стоит. Совершенно достаточно, если мы определим раз навсегда, в чем мы должны изменить свой режим. Если мы поступаем неблагоразумно, то единственная причина этому — наша лень: умственная лень, мешающая нам соображать и предвидеть, и физическая, мешающая исполнять.

Повторяю: нашей наградой будет здоровье, т.е. необходимое условие всего остального — успеха и счастья.

1 G. See. Formulairc alimentaire. Bataille ct Cie, 1893.

Особенно внимательно мы должны следить за нашим питанием. Вопрос питания сводится к вопросу о качестве и количестве поглощаемой пищи. До появления исследований Бертло вопрос о питании оставался эмпирическим. В настоящее время он поставлен достаточно ясно. Теперь мы уже знаем, что для возобновления тканей необходимы белковые вещества и что ни жиры, ни углеводы не могут их в этом случае заменить. Итак, белковые вещества необходимы для питания. Но если в желудок ввести большее количество белковых веществ, чем того требует организм, то получается весьма курьезный результат. Введенный излишек вызывает выделение белка, значительно превышающее поглощенное количество белковых веществ и истощающее организм1.

Кроме того, каково бы ни было количество поглощаемых белковых веществ, вместе с белком необходимо вводить в организм и жировые, и углеводистые вещества, иначе будет происходить выделение белка, тогда как с введением жировых и углеводистых веществ оно прекращается.

Итак, чтобы составить свое ежедневное питание по правилам гигиены, стоит только обратиться к специальным сочинениям и вычислить содержание каждого рода пищи в белковых, жировых и углеводистых веществах.