2015-05-18
310
Когда он учился, тон в университете задавали фронтовики. Их привилегированный статус и армейские нравы общежития ставили его в положение «молодого», которому вторые роли были предназначены самой судьбой. Он преодолел и это. Как и свое сельское происхождение, — государство ориентировалось на выходцев из рабочих и не симпатизировало крестьянским сыновьям. Как и отсутствие каких-либо связей в Москве — у многих его соучеников такие связи были. Он все преодолел, добился уважения на факультете, но ему пришлось платить за это больше, чем другим, а значит, что он не мог не начать критически относиться к системе, которая заставляет людей по разному платить за одно и то же.
Так что же собой представляет Горбачев? Есть всего лишь два надежных источника информации о его личностных особенностях. Это его спонтанные реакции в общении с другими людьми (мы имеем возможность наблюдать это в прямом эфире) и решения, которые он принимает самостоятельно, не имея возможности (или не желая) обсуждать их со своими соратниками. Особенно информативными с этой точки зрения являются его ошибки, просчеты, неадекватные действия....
В 1988 году продолжается его конфронтация с Ельциным. Каждая атака Горбачева приводила к росту популярности и авторитета его оппонента. В борьбе с Ельциным Горбачев совершал ошибки, очевидные любому. Так, при выборах Председателя Верховного Совета России Президент произнес длинную, плохо структурированную речь, в которой требовал от депутатов не избирать Ельцина. Его точка зрения и так была известна, послушные ему депутаты и так голосовали бы против Ельцина. Зато для тех, кто не определился, грубое давление Горбачева имело, естественно, обратный результат.
Просто анекдотичным было поведение Горбачева в истории с отставным генералом Калугиным. Рассердившись на критические замечания Калугина в адрес Комитета, Горбачев лишил его звания, орденов и пенсии. Эти явно незаконные действия создали Калугину славу героя-борца, он был избран народным депутатом СССР, а президент получил еще одного весьма информированного противника.
Кстати, позже Горбачев был вынужден отменить свои указы относительно генерала Калугина.
Эти и многие другие ошибки отнюдь не говорят о низком интеллекте или неумении просчитывать ситуацию - свои способности в этой сфере Горбачев демонстрировал тысячу раз. Здесь проявляются личные особенности Президента, когда его эмоциональные человеческие реакции вступают в противоречие с рациональным расчетом, и человек в нем побеждает политика.
Михаил Горбачев, так много сделавший для демократии и свободы, в личном плане — глубоко авторитарный человек. Тому, помимо приведенных примеров, существует масса доказательств. Наиболее ярким из них является его поведение на съездах. Декларируя на словах коллективный характер принятия решений, он органически не способен выслушивать оппонента. Возражения приводят его в бешенство. Он теряет контроль над собой. Ему принадлежат бессмертны фразы: «Плюрализма двух мнений быть не может» и «С оппозицией диалог не возможен». А с кем тогда возможен, — с самим собой?
Именно авторитарность не дает ему устанавливать отношения с независимыми интеллигентными людьми. В начале его правления самые яркие личности страны были готовы предоставить себя в его распоряжение — и один за другим уходили от него в оппозицию.
…Многие другие были отвергнуты им и были заменены на серых, безликих людей, которые в августе 91-го чуть не погубили и дело его жизни, и его самого. Личностные особенности Горбачева в полной мере проявились в Форосе. Он не мог согласиться с тем, что люди, цену которым он прекрасно знал, будут сильнее его, навяжут ему свою волю. Они все рассчитали, когда требовали от него введения чрезвычайного положения. Они учли и его усталость от демократов, и стремление к неконтролируемой власти. Но не подумали лишь об оскорбленном чувстве собственного достоинства человека, для которого примириться с шантажом со стороны своих подчиненных было страшнее смерти. Его характер, его слепота сделали возможным путч. Но те же самые качества предопределили его стойкость в самый ответственный момент.
Михаил Горбачев — очень закрытый человек. Может быть, лишь уйдя в отставку, он сможет рассказать о себе. Это будет захватывающая драма человека, изменившего страну и мир, ждавшего и не дождавшегося благодарности, человека, имя которого навсегда останется связано с концом коммунизма на Земле.
INT — Плановик — Федор Кузьмич Сологуб
В нашем поле зрения он является прямо уже писателем Федором Сологубом, лет которому уже за тридцать, а по виду и того много больше. Никто не видел его молодым, никто не видел, как он старел. Точно вдруг откуда-то появился — древний и молчаливый. «Рожденный не в первый раз и уже не первый завершая круг внешних преображений...» — так начинает он предисловие к лучшей, центральной в его творчестве книге стихов. Кто-то рассказывал, как Сологуб иногда покидал многолюдное собрание своих гостей, молча уходил в кабинет и там оставался долго. Был радушным хозяином, но жажда одиночества была в нем сильнее гостеприимства. Впрочем, и на людях он порой точно отсутствовал. Слушал — и не слышал. Витал где-то, куда нам пути не было. Звали его колдуном, ведуном, чародеем.
Я впервые увидел его в начале 1908 года в Москве, у одного литератора.... Сидит мешковато на кресле, нога на ногу, слегка потирает маленькие, очень белые руки. Лысая голова, темя слегка заостренное, крышей, вокруг лысины — седина... Лицо чуть мучнистое, чуть одутловатое... Рыжеволосая борода — клином, небольшая, и рыжевато-седые, висящие вниз, усы. Пенсне на тонком шнурке, над переносицей складка, глаза полузакрыты. Когда Сологуб их открывает, их выражение можно было бы передать вопросом: «А вы все еще существуете?»
Таким выражением лица и встретил меня Сологуб, когда я ему был представлен. Шел мне двадцать второй год, и я Сологуба испугался. И этот страх никогда уже не проходил. А в последний раз видел я его четырнадцать лет спустя, после страшной смерти его жены. Постарел или он? Нет, нисколько, все тот же. И молод никогда не был и не старел....
Сологуб появился на литературном поприще как один из зачинателей самой молодой по тому времени поэтической группы. Но вступил он в нее уже поэтически не молодым. Среди своих литературных сверстников он сразу оказался самым зрелым, сложившемся и законченным. Его жизнь — без молодости, его поэзия — без ювеналий. И как в жизни, явившись старым, он больше уже не старел, так и мастерству его не был сужден закат. Одних своих литературных сверстников, переживя физически, других пережил поэтически: умер в полноте творческих сил, мастером трудолюбивым и строгим к себе.
Свою жизнь, которая закончилась 5 декабря 1927 г., Сологуб почитал не первой и не последней. Она казалась ему звеном в нескончаемой цепи преображений. Меняются личины, но под ними неизменно сохраняется вечное Я: «Ибо все и во всем — Я, и только Я, и нет иного, и не было... В процессе этого нескончаемого восхождения Я создает миры видимые и невидимые: вещи, явления, понятия, добро и зло, Бога и дьявола»....
Поскольку, однако, вся эта жизнь была лишь ступенью в «нескончаемой лестнице совершенств», она не могла не казаться Сологубу еще слишком несовершенной, — как были, пожалуй, еще менее совершенны жизни, им ранее пройденные. Но неверно распространенное мнение, что для Сологуба жизнь абсолютно мерзка, груба и пошла — только по отношению к следующим ступеням, которые еще впереди.
Сологуб умеет ценить жизнь и восторгаться ею, но лишь до тех пор, пока созерцает ее безотносительно к «лестнице совершенств»....
Сам он, впрочем, часто шутил. Но шутки его всегда горьки и почти всегда сводятся к каламбуру, к улыбке слов: «Вот и не поймешь — ты Илия или я Илия?» «Она Селениточка, а на селе ниточка». Смешных положений он почти не знает, улыбок в явлениях жизни не видит. А если видит, то страшные и злые.
Несовершенна, слишком несовершенной казалась Сологубу жизнь. «Земное бремя — пространство, время» слишком часто ему тяжело. И люди его не прельщали: «мелкого беса» видел он за спиной у них.
Познакомившись с Передоновым, русское общество пожелало увидеть в нем портрет Сологуба. «Это он о себе», — намекала критика. В предисловию ко второму изданию своего романа Сологуб ответил спокойно и ясно: «Нет, мои милые современники, это о вас».
О нем было принято говорить: злой. Мне никогда не казалось, однако, что Сологуб деятельно зол. Скорее — он только не любил прощать. После женитьбы на Анастасии Николаевне Чеботаревской, обладавшей, говорят, неуживчивым характером (я сам не имел случая на него жаловаться), Сологубу, кажется, приходилось нередко ссориться с людьми, чтобы, справедливо или нет, вступаться за Анастасию Николаевну. Впрочем, и сам он долго помнил обиды....
Убедившись в гибели жены, он уже не захотел уезжать. Его почти не печатали (в последние три года вовсе нигде), но он много писал. Не в первый раз мечтой побеждал действительность, духовно торжествовал над ней. Недаром, упорствуя и не сдаваясь, в холоде и в голоде, весной 1921 года, в двенадцать дней написал он веселый, задорный, в той обстановке как будто даже немыслимый цикл стихов: двадцать семь пьес в стиле французских бержерет. Стиснув зубы, упрямый мечтатель, уверенный, твердый, неуклонный мастер, он во дни «пролетарского искусства» выводил с усмешкой над врагами, и над собой, и над «злой жизнью»: «Турсис под сенью нив мечтает о Нанетте».
