Записки «пиджака»

Моё знакомство со знаменитым майором Грамулиным произошло обыденно. Все почему-то трепетали от одного только упоминания этой фамилии, поэтому я с нетерпением ждал момента знакомства. Утреннее построение, развод на работы начинались с беготни солдат, которые в ужасе шептали: «Грамулин, Грамулин!» При этом застёгивали гимнастерки, затягивали ремни, и прятались в задние ряды строя разного рода разгильдяи и олухи. На плацу появилась группа офицеров, из которой я без особого труда выделил этого самого грозного майора. Он был словно вырублен топором, этакий деревянный солдат с идиотской ухмылкой, походкой робота и постоянно вращающейся туда-сюда головой. Развод прошёл быстро, и началось самое удивительное. Грамулин лично пошёл проверять, как выполняются приказы, как идет работа. Была зима, мороз стоял крепкий, солдатики норовили забиться по тёплым щелям. Именно этого он и не хотел допустить.

Весть о том, что Грамулин лично идёт с проверкой, сильно расстроила старослужащих. Работа хотя и вяло, но закипела. Солдаты ёжились, с неохотой разгребая нападавший за ночь снег.

- Что так хило? Что нахохлились, как воробьи? – весело прокричал Грамулин.- Ну-ко, дай сюда лопату. Смотри как надо.

Так и захотелось добавить: ать - два, делай так. Но добавлять ничего и не пришлось.

Майор скинул шинель, сапоги - ать, два – закатил брюки – ать, два – и босиком прыгнул в глубокий снег, словно экскаватор, пробиваясь через сугробы. Изумлённые солдатики только рты пооткрывали. Повьюжив минуты две – три, выскочив из снега, он также бодро запрыгнул в сапоги и, прихватив шинель, так же бодро исчез. Во как! Есть же у нас офицеры, способные своим героическим примером войска в бой подымать. Так размышляя и удивляясь, я дошёл до казармы. Дневальный встретил меня, приложив палец к губам, и тихо прошептал, зашипел, словно уж: «Грамулин!» – при этом указывая подбородком на сушилку. Я удивился, как быстро майор смог добраться до казармы. Пойду, выскажу ему слова уважения: хороший человек. Распахнув дверь сушилки, я увидел потрясающую картину. Напялив на себя тулуп поверх шинели, надев на ноги валенки и взгромоздясь между солдатских сапог и портянок на горячие батареи, герой Грамулин наслаждался теплом и покоем после показательных трудов и подвигов. Он дремал и поэтому не заметил меня. Тихонечко, чтобы не спугнуть счастливых грёз, я прикрыл сушилку и отправился в солдатскую столовую, по дороге ещё больше удивляясь своеобразным превращениям. Интересно, зачем Грамулину эта дешёвая слава? Для чего демонстрация силы и закалки, если у самого зуб на зуб теперь не попадает? Не простудился бы майор да не заболел. Его все боятся, а он хочет уважения, доброго отношения к себе? Вряд ли. Рассказывают, что ведёт он себя по- хамски со всеми. Очень странный человек. Не замечая времени, я дошагал до столовой. По приказу командира мне предстояла борьба с вопиющими нарушениями воинской дисциплины, разобраться с неуставными взаимоотношениями. Дедовщина особенно бурно расцветала среди липких алюминиевых кастрюль, котлов и прочих прелестей солдатской кухни. От вида посудомойки в голове стучит одна мысль: как бы отсюда убраться поскорей, но скоро и она улетучивается, сливаясь с тошнотворным запахом, пропитавшим всё вокруг. Надо же, не успел войти, а уже сталкиваюсь с проявлениями дедовщины.

Молодой солдатик, худой и бледный, наверно, первый раз попал в наряд на кухню. Зайдя в посудомойку, он просто обалдел от мерзкой вони. Посуда мылась в обыкновенных чугунных ваннах- в таких обычно лежат, наслаждаясь тёплой водой. Здесь же они были расставлены вдоль стен – штук десять. Поверх грязной воды толстым слоем плавал жир. Впечатлительный мальчишка, ещё не привыкший к суровым воинским будням, схватился за стенку, сползая по ней к ещё более жирному полу в обмороке. Стоящим у него за спиной старослужащим товарищам это показалось неуместным и наигранным. Не дав парню опомнится, а он уже сидел на полу, двое дюжих молодчиков схватили бледное существо и, затолкав в одну из ванн, принялись его то ли купать, то ли топить. Периодически выныривая из зловонной жижи, он только – только успевал схватить ртом густой воздух мойки, который, наверное, казался ему теперь живительно свежим, превосходящим благоухание сосновой рощи. После такой процедуры весь мокрый, но бодрый, что чувствовалось по скорости, с которой он начал мыть тарелки, солдатик приступил к несению боевой вахты. Не обращая на меня никакого внимания, для них я был «пиджак», то есть закончивший институт маменькин сыночек, не пожелавший служить рядовым два года, испугавшийся службы и поэтому нацепивший на себя лейтенантские погоны. Понятно, что офицером они меня не считали и не боялись. Даже просьба сержанта выполнялась более охотно, чем приказание «пиджака». Никак не прореагировав на мое негодование, парочка «дедушек» с чувством выполненного долга удалилась в кандейку поваров доигрывать в карты. Приближалась сдача наряда. Походив взад – вперёд по столовой, мне ничего не оставалось, как констатировать факт, что работа кипит. Мойщик посуды на мои расспросы ответил, что ему, мол, стало жарко, и таким способом он захотел остудиться. «Дедушки», уличённые в карточной игре, ответили, что только вернулись из мойки, где тщательно перемывали посуду и присели отдохнуть. А если не верите, посмотрите, всё просто сияет чистотой. А карты лежали на столе и сейчас мы их убираем, а кто хозяин понятия не имеем. То есть служба шла своим чередом. Мне только осталось пойти и доложить начальству, что всё в норме, никаких недостатков и отклонений не выявлено. И надо же, при моём докладе присутствовал Грамулин. Он тотчас предложил пойти обратно вместе с ним, чтобы удостовериться в ходе правильной службы. Походив по столовой, посидев в поварской, наорав на дежурного прапорщика, который почему-то только что объявился, Грамулин стал по очереди вызывать к себе несущих наряд. Вскоре он вышел с весёлой, но какой-то странной ухмылкой, схватил двух «дедушек» за загривки, потащил в мойку, где устроил настоящее купание в тех же самых ваннах. Купал он их до самого изнеможения, как в сказке Ершова «Конёк Горбунок» - из одной ванной в другую, из второй в третью. Мол, омолодитесь «дедушки», а то больно старые. Черепа, так называют солдат отслуживших полгода, при этом прятались в самые укромные места, предчувствуя, что эти длительные купания после ухода майора возобновятся и даже превратятся в ещё более длительные массовые заплывы с их участием. Надев заблаговременно снятый перед экзекуцией китель, Грамулин удалился. И снова для меня осталось загадкой его поведение. Зачем всё это было нужно, он же прекрасно знает, что теперь отношения старослужащих и молодых солдат станут ещё хуже.

Уже вечер. Я валяюсь на кровати в офицерской гостинице, а попросту в общаге, в обыкновенном общежитии. Скукота, лежать и болтать о пустом – обычный вечер. Мой сосед живёт в гостинице давным-давно, следовательно - холостяк.

-Послушай, Михаил. Почему все так боятся Грамулина? Даже, как мне показалось, командир части и замполит. К нему даже как-то по-особенному относятся. С солдатами всё ясно, а эти-то что?

-У, брат. Всё гораздо сложнее, чем ты думаешь.

-Ты уж, Миша, меня просвети, – говорю с издёвкой.

-А что тут просвещать? Видел, Грамулин ездит только на мотоцикле с коляской. Нет, нет, не из скромности или неимения деньжат. Каждый вечер несётся на этом своём мотоцикле в сторону складов. Спросишь зачем? Мотоцикл легко укрыть в кустах. А там наберет, наворует что надо и не надо, всё в коляску и домой с ветерком. Вернее, в гараж. А вот гараж у него большой, явно не для мотоцикла. И так каждый день. Такой человек не пропадёт нигде. Кстати, он холостяк, но живёт не один, и бедновато живёт с виду. Деньги от своих делишек закапывает, что ли?

-Неужели никто не может это остановить? Стыдно же!

-У… Ты ещё зелёный какой! С Грамулиным шутки плохи. Однажды он пригласил командира, замполита и прочих на какой-то юбилей. Долго всех уговаривал, подъезжал, как говорится. Кого как, кого чем, ну всех уговорил. Попросил, чтобы все пришли по форме, для красоты. Всё-таки господа офицеры. Повёз господ в город, в ресторан. Там всех напоил в дым, а сам трезвый. Позвонил в комендатуру и вызвал усиленный патруль, мол, офицеры нажрались, дебоширят, честь всю пропили, стыдно смотреть и тому подобное. Естественно, всех голубчиков забрали, и не без скандала и драки. А Грамулин чистенький. Да что там, он и не на такое горазд, знаешь, такой массовик- затейник. У него даже блокнотик заведён, где он всё и о всех отмечает. Вот его и боятся.

-А он сам-то, что, совсем не пьёт?

-Пьёт конечно, и ещё как пьёт! Но только один. Иногда под настроение с прапорщиком Колей Плетенко. Я однажды имел удовольствие наблюдать. Изрядно набравшись, надев фуражки, они перед зеркалом часа полтора вскидывали руки вверх и орали: хайль Гитлер! Затем Плетенко на одной струне на мандолине играл «светит месяц, светит ясный», а Грамулин плясал, и так почти до утра. Изумительное, надо сказать, зрелище! Долгое время не знали, как от Грамулина избавиться. Додумались! Отправили учиться в академию, на повышение, с надеждой, что его после учёбы отправят в другую часть. В академии он как всегда проявил себя с лучшей стороны в кавычках, от него еле избавились, направив обратно к нам. Но уже в другом звании. Теперь, чтобы от него избавиться окончательно, и нам нужно всё время толкать его на повышение. Глядишь, куда-нибудь с почётом, с хорошим назначением и переведут.

Действительно, уже через три месяца Грамулина отправили на почётную, вышестоящую должность, в другую часть. А ещё через три месяца пришла приятная для многих весть: подполковник Грамулин где-то проворовался. Его уволили из армии и даже, как говорят, дали срок. Не один ты такой на свете, товарищ Грамулин. Эх, Грамулин, Грамулин! Ты всего лишь грамулька, грамм в море человеческих судеб и характеров. Волна в бушующем океане, который называется русский народ.