Гуси – лебеди

Олег сидел на подоконнике, курил и размышлял, глядя на дым сигареты, которой улетал в длинный коридор общежития через открытую дверь комнаты, где сквозняк тянул его струйку через лестничную площадку на сырые питерские улицы. Кто-то, проходя по коридору, задел дверь, она распахнулась полностью, обнажив убежище студента со всей его незатейливостью. Прошло минут двадцать. Олег продолжал курить, тупо рассматривая огонёк очередной сигареты, на которую долго выдыхал затяжку. Люди двигались по коридору, всем было наплевать на открытую настежь дверь, так же как и на жильца этой комнаты, так же как и на сотни других открытых дверей и сотни судеб за ними. Люди заходили в такие же крохотные комнатушки, что говорится, забивались по углам, забывали или просто не хотели закрыть за собою двери, садились, курили и молчали. Им было всё равно, что творится вокруг, открыта или закрыта дверь – без разницы.

Олег не скучал, не изнывал от безделья, не отдыхал от учёбы, не ленился. Он просто сидел и размышлял о странном безразличии к жизни.

-Что такое здоровый эгоизм? Почему нам так навязывают эту идею? Вокруг столько людей, пятый год вместе учимся, живём можно сказать, одной семьёй, а всё равно чужие. В самом начале учёбы и знакомства всё было иначе, был какой-то интерес, любопытство, желание узнать однокурсников поближе. Теперь всё наоборот, некоторых лучше бы и не знать, многие стали чужими. Впрочем, почему стали, они и были чужаками. И вообще, какая-то всеобщая тоска, уныние овладевает. Это и понятно – четвёртый, пятый курс. Этажом ниже первый, второй курс, вот там жизнь кипит, бьёт ключом, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что радует молодых студентов? Северная столица полна неожиданных открытий – новые впечатления, знакомства, да и вообще, новая жизнь. Для них такая жизнь – сплошной праздник. – Олег прислушался: веселье первокурсников долетало через открытую лестничную площадку, как и полагается в это время.

-Такое ощущение, что они и не учатся и не спят, этакое перманентное состояние разгула. Из общего праздничного фона отчётливее всего слышалась гитара и молодой звонкий голос. Олег насторожился, что-то непривычное, выходящее за рамки студенческих посиделок и бесшабашности первокурсников слышалось в этом пении.

-Что такое? Ну-ка, ну-ка? Не может быть – печаль? Что я слышу! Среди визга, хохота, звона бокалов и посуды, среди празднующих своё вступление в студенческое братство жизнелюбов, только что вернувшихся с колхозных работ, кто-то скучает? Не может быть! Олег даже вышел на лестничную площадку. Гитара опять зазвенела и высокий голос с резковатым тембром нарисовал очередную печальную картинку:

Исчезло детство, вспыхнув парусами.

Я верю в то, что встретимся опять.

Друзей не надо, не надо забывать,

Друзья всегда останутся друзьями.

Налей стакан и осуши до дна.

Спроси про жизнь, которую забыли.

Поёт душа, пока дрожит струна

Святого чувства, что мы сохранили.

А жизнь вперёд летит- не удержать.

Куда вдруг занесёт, не знаем сами.

Друг друга будем только вспоминать,

Но навсегда останемся друзьями.

Держи в объятьях друга, старина,

Ищи забытой юности приметы.

Поёт душа, пока дрожит струна.

Старей вино, скорей сердца согреты.

Слеза скупая слишком солена,

Смахни её, никто и не заметит.

Поёт душа, пока дрожит струна.

А за ушедших друг всегда ответит.

Мы встретимся и песню запоём,

Ту старую, забытую, простую.

Опять все вместе за большим столом

Мы вспомним жизнь весёлую шальную.

Я верю в то, что встретимся опять.

Мечты вернутся детства кораблями.

Друзей не надо, не надо забывать,

Друзья всегда останутся друзьями.

Олег зашагал по ступенькам вниз, можно сказать, спустился с небес созерцания пятикурсника до обыденной тоски одинокой души первокурсника и встал у открытой двери, облокотившись о косяк.

-Привет!

-Привет!

-Поёшь?

-А что, нельзя? Делать всё равно нечего.

-А ты не сиди один, пойди к ребятам. Вон у них как весело! Постой, постой! Мне кажется, я тебя где-то раньше встречал.

-Да, да. И я тебя знаю.

-Точно! Земеля! А я смотрю! Ты же из моего города. Я сам недавно в Питер вернулся, картошку ездил матери копать. Ох, хорошо дома! Да что там, тебе сейчас всё равно. Перед тобой новая жизнь, новые, так сказать, горизонты.

-Какие горизонты, скучно здесь!

-Ну ты даёшь, такое ощущение, что ты в Питере уже года три -четыре, как минимум. А на самом же деле просто оторвался мальчик от мамочки, от пирожков вкусненьких, вот и скучает. Ничего, ничего, скоро пройдёт ностальгия, как вкусишь плодов столичной жизни, так и пройдёт. – Олег говорил уверенно и назидательно, по праву старшекурсника, умудрённого опытом, не сломавшего зуба мудрости о гранит науки. В голосе зазвучали нотки осуждения, нет, скорее какой-то обиды неизвестно на что.

-Это я о вас о всех, о вновь прибывших, вернее сбежавших, – делая раздражённый вид, продолжал Олег. -Скоро обживётесь, приоденетесь, почувствуете себя свободными, позабудете и мамочек и пирожки. А на самом деле никакой свободы и нет, и не будет. Даже совсем наоборот, вас всех ожидает полная зависимость. Деревенщина, маргиналы! –Олег словно разговаривал сам с собой. –Они боятся своего прошлого, точно так же, как и будущего. Они ненавидят зелёную скуку прежней жизни, так же как и суету нынешней городской. Они верят, что навсегда расстались со своими захудалыми городками и навсегда останутся в этом полном приятными искушениями городище. Город обезличивает людей и снаружи и изнутри. Удача, успех – вот что определяет человека в городе. А если так, значит, человеку необходимо это подчеркнуть. Подчеркнуть свою независимость или, наоборот, зависимость от круга своего общения. Вот на тебя посмотришь, сразу видно - периферия! А здесь нужна мода, которая чётко показывает принадлежность человека к определённому кругу общения, социальной прослойке, организации, клубу. Понимаешь? О человеке судят по одежде. По одежде и встречают и провожают. Ум никого не интересует, некогда умствовать. Одна мысль сверлит тупые головы: как я выгляжу, что обо мне подумают. Полная зависимость от взглядов на себя со стороны. А время бежит, скорей за ним! Время убыстряется с каждым годом. Человек не успевает опомниться, а жизнь прошла! Зачем? Что удивляют мои рассуждения? Это я от вида твоего и прикида так заговорил, ты уж прости, земеля! Ничего, ничего, скоро и ты напялишь на себя цивильный костюм! На, кури! Меня зовут Олег.

-А меня Иван, можно просто Ваня. Знаешь, что я думаю, Олег? Цивильный костюмчик чаше всего одевают в морге, когда кладут тело в красивый дубовый гроб. А я ещё живой! В этой беготне, как ты выражаешься, его и одеть-то некогда. Я предпочитаю сапоги резиновые, плащ и на море на рыбалку. На море давно не бывал?

-В это приезд раза два выбрался. А тебе-то, что море вспоминать, забудь! У тебя впереди городская жизнь. Ишь, живой он! А веселятся у тебя за стенкой мертвецы, что ли? Шучу, шучу, не обижайся.

-Я и не обижаюсь, только что ты жизнью этой городской тычешь! Жизнь везде одинаковая.

-Нет, Ваня, ты ошибаешься. Здесь другой ритм.

Да брось ты, какой ритм! Сказки для глупцов! Посмотри, оглянись! Как живут эти люди. Утром вскочил на работу, вечером с работы и к телевизору. У большинства жизнь проходит у телевизора или на лавочке у подъезда. Из окон в Питере вид не всегда хороший, согласись? Пока молод, полон сил, желания поиска чего-то нового, интересного, жизнь напоминает праздник. Нет, здесь я как раз имею ввиду не лежание в кресле у телевизора, а какие-то поездки, пикники, общение живое, что ли. Но это пока молод, а потом всё та же жизнь, как и у всех – маленькая квартирка с видом на мрачный дворик, телевизор, магазин, работа, квартира, больница, магазин, квартира, телевизор. И так всю оставшуюся жизнь. У нас дома точно так же можно жить. Вернее, большинство так и живёт. Какая разница – Питер или захолустная деревня? Носиться, как угорелому можно и в деревне, из одного конца да в другой. Суету себе человек сам создаёт. Только вот и суета в деревне другая.

-Друг мой, суета всегда одна и та же!

-Знаю, знаю – Екклесиаст. А разница есть! В деревне свободы больше, можно сказать, её там в преизбытке. Да же той свободы, в твоём узком понимании.

-Поясни!

-Да запросто, только не надо вот таким тоном.

-Хорошо, хорошо. Извини.

-В деревне выходи из дома хоть в лаптях, хоть в ластах. Можешь в лес в фуфайке драной отправиться, а можешь хоть голый комаров покормить, хочешь- в смокинге с бабочкой. Это если рассматривать свободу, как независимость от чьих-то суждений.

-Да ладно! Можно подумать, в деревне на такие чудачества внимания никто не обратит? Да бабки же прохода не дадут, заклюют потом.

-Это конечно! Но поговорят, посплетничают, пальцем у виска покрутят, а потом забудут. Поклюют, поклюют чудака и забудут. А в городе, несмотря на зависимость человека от внешней оболочки, то есть от одежды, выйди голый- никто и не заметит. Так мимолётом пробегая мимо, пожмут плечами и дальше бегом, бегом, быстрей, быстрей. И в то же время с тобой никто не заговорит и близко не подойдёт, если ты в рваных и грязных штанах. Внешняя оболочка влияет на общение, а отсюда и на свободу. В определённых кругах, если ручка- не паркер, часы- не роллекс, костюмчик- не итальянский – понимаешь? Если отношения, сама жизнь зависит от внешней формы, какая тут свобода?

-А в деревне, в деревне-то разве не так?

-А в деревне с тобой не будут ни разговаривать, ни дел иметь, если ты плохой человек, как не одевайся. И наоборот. Вопрос в том, хотим мы понимать людей или нет.

-В городе не до этого. Здесь всё иначе, я же говорю, ритм жизни другой. Даже сам с собой в одиночестве не останешься.

-Опять с тобой не соглашусь. В городе одиноких людей больше, чем в деревне с тремя домами. Одиночество живёт внутри человека. Согласен, что вторжений вовнутрь в городе больше. Поэтому тишина, покой, природа делают деревенское одиночество особым, благородным. Согласись, что лучше иметь это всегда, чем редко- редко, в выходные дни, на даче с тысячью соседями. Замыкание в себе в окружении миллионов людей – это уже не одиночество, а ненормальное состояние. Ещё один минус городскому одиночеству, как аномалии.

-Ваня, да ты людей не любишь!

-Люблю. Но хочу, чтобы вокруг было больше понимающих тебя людей, а не пробегающих мимо безразличных эгоистов, полагающих, что твоя-то помощь им никогда не понадобится. Люблю, но общение из-за разности внутреннего устроения невозможно. Город людей разъединяет, обезличивает, как внутри так и с наружи. Как не раскрашивай одежду, всё равно общий фон – серый. Здесь никто никому не нужен, если не временная выгода. Умрёшь, никто и не вспомнит. Я не хочу, чтобы моё тело когда-нибудь вынесли по неудобной лестнице вниз головой работники морга и отвезли за город в яму с номером на столбике в лучшем случае. А в худшем, развеяли пепел где-то возле крематория.

-У, брат, как далеко ты заглядываешь!

-Нет, совсем не далеко. Ты же сам говоришь, что жизнь летит, словно и не было её. И откуда ты знаешь, когда придёт твой черёд? Я бы предпочёл, чтобы у меня была могилка где-нибудь под сосенкой на горочке, в мягком песочке. Шучу, шучу. Хотя, какая разница?

-Ну и шуточки у тебя мрачные! Тебе от таких мыслей напиться не хочется? Послушай, весь твой курс гудит, пьют и радуются жизни, печальных мыслей нет.

-Нет, совсем не хочется.

-Слушай, давай, что ли, и я с тобой потоскую?

-Давай, Олег, заходи. Действительно, чего в дверях торчать? – Олег зашёл в комнату.

-Ещё споёшь? Или настроение изменилось от таких разговоров?

-Всё нормально, конечно, спою, если хочешь, слушай.

Весною птицы летят дорогой к северу,

Возьмите, птицы, меня с собой.

Снесите птицы меня к родному берегу,

Туда, где снежный покой.

Там, где песни, как море клевера,

Без конца и без края.

Там, где волны и ветер с севера,

Остаётся душа моя.

Там, где детские взоры добрые,

Словно небо лесных озёр.

Там, где в кудри лесов зелёные

Заплетает мороз узор.

Там, где судьбы людей просолены

От седых беломорских вьюг.

Там, где церкви в слезах намолены

И тепло материнских вьюг.

Весною птицы поют, спеша на край земной,

Туда, где ночь прекратит свой ход.

Возьмите песню мою и унесите с собой,

А север вам подпоёт.

-Да, Ваня! Мы с тобой птички, – завздыхал Олег. – Одна птичка только что вырвалась, выпала из гнезда, а другая уже осёдлая. Гуси-лебеди, гуси-лебеди. Есть птички свободные, есть живущие в клетках. Говорят, не каждая птица в неволе поёт.

-А кто же заставляет жить в клетке? В эту клетку, - Иван поднял гриф гитары и указал им за окно, - никто не садит. Птички сюда сами летят.

-А раз так, то ты-то, ты-то сюда чего припёрся! Сидел бы с удочкой на речке в своей глухомани.

-Можно подумать, эта глухомань только моя, а сам ты там не родился и не жил. Или ты всегда был столичным? Да и вообще, я бы лучше с удочкой сидел.

-Знаю, знаю! Сейчас начнётся! Работы никакой не стало, учиться негде, климат плохой, пьянство, преступность, никаких перспектив! Поэтому, мол, и покинул родину малую.

-Да, и поэтому то же. Были и другие обстоятельства.

-Знаешь, - вдруг изменил тон Олег. – Мы все не любим свою Родину. Бежим из дома, обманываем себя мечтаниями о счастье, о смысле жизни, что-то бормочем о любимой работе, цели. Подымись этажом выше, посмотри на вчерашних весельчаков. Они постарели и погрустнели, они смирились и слились с серым потоком, несущимся в никуда. Значит, что-то не так, значит, произошла какая-то ошибка? Цель не та! Казалось бы, завтра закончишь престижный институт, впереди карьера, жизнь в большом городе. Но радости нет. Почему? - Олег уже совсем печально, уставшим голосом спросил. – Почему в Норвегии люди живут среди снега и скал, в городишках с десятком домов и радуются? И они никогда не променяют свою Родину ни на оазисы с пальмами, ни на шумные увеселения больших городов. Потому что они любят свою землю. А мы нет! Гуси-лебеди, гуси лебеди!

Олег курил, выпуская дым на огонёк сигареты, зажатой двумя пальцами, но уже не так тупо смотря на убегающую голубоватую струйку, которая уже казалась серой, как и серый город, гудевший за окном. Разговор с земляком свободно тёк подобно этому дыму, продолжался и продолжался, в основном о доме, о знакомых. Незаметно подкрадывалась ночь, в комнате темнело, а на душе светлело. Иван пел.

Снова птицы о доме запели,

Возвращаясь из солнечных стран.

Пусть полгода зима и метели,

А полгода дожди да туман.

Почему вы на север летите?

Край холодный, суровый, скупой

Почему поменять не хотите

На тепло и на сытый покой?

Где в серебре и в кружевах из снега

Просторов русских тишина.

Где с морем встретилась река Онега,

Там детства нашего страна.

Эй, усталые странники, спойте,

Что зовёт вас на берег родной.

Гуси-лебеди, тайну откройте

О стране вам такой дорогой.

Стаи песню затянут, печалясь,

С нею имя звучит в небесах.

Сказка тихо звучит, удаляясь,

Об отчизне сокрытой в лесах.

О Кийский остров волны бьют с разбега

И гаснут, целовав гранит.

И шепчет море Белое: Онега.

И за волной волна бежит.

Через несколько дней Иван и Олег шли к Московскому вокзалу, свободные и весёлые. Один так и не начал учёбу, другой так и не закончил её. Они уезжали на север, возвращались домой, чтобы сидеть у моря и смотреть на волны, слушать ветер и любоваться закатами.