Красная Шапочка

Сказка о Красной Шапочке показывает драму, похожую на изображенную в сказке о волке и семерых козлятах. Здесь, однако, происходящее разыгрывается не в инстинктивной сфере: мы слышим о самой душе.

«Жила-была маленькая, милая девочка. И кто, бывало, ни взглянет на нее, всем она нравилась, но больше всех ее любила бабушка и готова была все ей отдать. Вот подарила она ей однажды шапочку из красного бархата, и оттого, что шапочка эта была ей очень к лицу и никакой другой она носить не хотела, прозвали ее Красной Шапочкой».

Неопытной, наивной и невинной предстает детская душа, любимая всеми. Красная шапочка бабушки — ее заметное и важное имущество. «Ich nehme das auf meine Kappe» (Дословно: «Я беру это на свою шапку?», то есть «я беру это на свою ответственность». — Прям, перев.) — гово­рит образное выражение нашего языка. Здесь подразумева­ется не внешняя шапка, равно как и в выражении «Da geht mir der Hut hoch» (Дословно: «У меня шапка поднимается», то есть «я выхожу из себя, я теряю терпение». — Прим. перев.).

Но что такое внутренняя шапка? Это наше собственное мышление, наше мозговое мышление. Ведь: мозг сидит, как шапка на голове. И как она закрывает нас и ограничивает сверху, так и наше головное мышление озна­чает некую изоляцию. Ведь в нем живет наш глубоко лич­ный внутренний мир. Этот внутренний мир закрывает нас прежде всего от духовного сверхмира. Правда, мысля, мы можем снова обретать связь с этим сверхмиром, но не тогда, когда мы, как Красная Шапочка, наивны и неопытны. В то время, как человек более ранних веков приобретал свое поз­нание через ясновидческие образы — еще в античные вре­мена человек видел духов мщения в образе эриний или фу­рий, — человек нового времени должен мысленно перерабатывать в своей совести последствия своего поступка, он должен брать их на свою ответственность (auf seine Карре nehmen).

Если сказка хочет указать на то, что кровь оказывает воз­действие на это мозговое мышление, то в ней говорится о красной шапке. Как позитивный или негативный образ крас­ная шапка встречается в различных европейских сказках. В крови живет природа страсти: «Ich sehe rot» (Дословно: «Я вижу красное, то есть «я выхожу из себя, я теряю голову от ярости». — Прим. перев.) — говорит кое-кто в возбуждении; но и наше Я зависит от крови. Здо­ровая алая кровь пробуждает пас, чеканит личность, в то время как иначе личность становится слабой и апатичной. Вид мышления проявляется в цвете головного убора, сам процесс отражается как в культе, так и в обрядах и обыча­ях. Белые головные уборы указывают на то, что мышление устремляется больше на нематериальное, сверхземное (см. церковные головные уборы, митра епископа и др.). Черный головной убор означает противоположность: мышление за­нято земным миром. В каком-то из культовых отправлений голова священника должна быть не покрыта. Во время про­поведи, где находят выражение собственные мысли, надева­ется черный берет. Судья, например, надевает при произне­сении приговора черную судейскую шапочку, потому что он должен взять на свою ответственность (auf seine Карре neh­men), на профессиональную ответственность (aufdie Amtskap­pe) вынесенный на основании его понимания приговор. Пов­сюду, где снимают шляпу перед уважаемыми личностями, это имеет свои корни в том же мировоззрении: перед тобой мое собственное мышление ничего не значит, моя сущность открыта твоей сущности. Это хочет сказать обычай.

Бабушка подарила ребенку красную шапочку: из древне­го смутно предугадывавшего что-то знания сформировалось это пронизанное Я, личностное головное мышление. Сама она еще не обладает им. Она «большая и старая». По-новому начинающееся развитие и развитие, приближающееся к своему концу, стоят друг против друга. Появилась душа с пронизанным Я мышлением, и каждый рад этому развитию.

«Вот однажды мать ей говорит:

— Красная Шапочка, вот кусок пирога да бутылка вина, ступай отнеси это бабушке; она больная и слабая, пускaй поправляется. Выходи из дому пораньше, пока не жарко, да, смотри, иди скромно, как полагается; в сторону с дороги не сворачивай; а то, чего доброго, упадешь и бутылку разобьешь, тогда бабушке ничего не достанется. А как войдешь к ней в комнату, не забудь с ней поздороваться, а не то чтобы сперва по всем углам туда да сюда заглядывать.

— Я уж справлюсь как следует, - ответила матери Красная Шапочка и с ней попрощалась».

Древняя мудрость предков нуждается в любящей памяти и в заботе воспоминания. Хлеб и вино — святые дары. Материнская душа готовит их, детская должна отнести их в дар. То, насколько она является еще детской, сказка рисует нам несколькими словами. Разве не каждая Красная Шапочка сворачивает с дороги и прислушивается к голосу собственного разума? И вежливость по отношению к другим нужно бес­престанно упражнять, потому что иначе нас слишком силь­но занимает наше собственное хозяйство. Любопытство же наличествует в избытке, потому что ведь нужно познать мир вплоть до каждого уголка.

Нам показана здесь неопытная в мышлении душа, наивная в своем познании. Таковой она была, когда в человечес­тве наступило время интеллектуального мышления, такова она в каждом человеке, когда он только начинает ходить в школу. Этот временной момент означает кризис.

«А жила бабушка в самом лесу, полчаса ходьбы от деревни будет. Только вошла Красная Шапочка в лес, а навстре­чу ей волк. А Красная Шапочка и не знала, какой это злю­щий зверь, и вовсе его не испугалась.

— Здравствуй, Красная Шапочка! — сказал волк.

— Спасибо тебе, волк, на добром слове.

— Куда это ты, Красная Шапочка, собралась так рано?

— К бабушке.

— И что это у тебя в переднике?

— Вино и пирог, мы его вчера испекли, хотим чем-ни­будь порадовать бабушку, она больная да слабая, пускай поправляется.

— Красная Шапочка, а где живет твоя бабушка?

— Да вон там, чуть подальше в лесу, надо еще с четверть часа пройти; под тремя большими дубами стоит ее домик, а пониже густой орешник — ты-то, пожалуй, знаешь, — ска­зала Красная Шапочка.

“Славная девочка, — подумал про себя волк, — лакомый был бы для меня кусочек; повкусней, пожалуй, чем старуха; но чтоб схватить обеих, надо дело повести похитрей”».

Если в «Шиповничке» мы познакомились с силой зла, которую наши предки называли Локи, а Библия — Люци­фером, то здесь перед нами стоит та сила, которая названа в Библии Сатаной. В наше время мы больше не различаем четко эти силы, мы называем их просто Чертом. Но сказки очень точно дифференцируют спиритуальные отношения. Это известная, но не постигнутая в истинном свете сила за­блуждения и лжи, которая затемняет человеку истину, пред­ставляет ему чувственный мир, как единственно подлинный, и отдает его во власть одностороннего материализма. Здесь подразумевается «невинный» зверь волк. Фенриром назы­вали его наши предки, у персов было для него имя Ариман. Германский миф говорит о том, что он вызовет «Сумерки Богов». Но когда божественный мир погружается в сумер­ки и не может быть видим, то и отдельная душа становится жертвой омрачения. Красная Шапочка являет нам внутричеловеческий кризис, вызванный влиянием волчьего начала. Самая большая опасность при встрече со злом таится в наивности, которая не узнает его. Однако Красная Шапочка не знала, какой злой зверь это был. Более того, она выдает ему дорогу к бабушке, таким образом показывая, где прибывает в первоначальном состоянии достойное уважения наследие. До германцев в Средней Европе жили кельты. Они обладали высокообразованным сословием священнослужителей, друидов.(В греческом языке слово «drys» означало «дуб»...) Перед домом друида стояли как символ три дуба. Друиды активно боролись против наступавшего и на Север затменияспиритуальной передачи еще космического знания. Они познали волка. Орешник считался в кельтском языке образов одним из видов древа жизни. Там, где еще царит друидская традиция, под тремя большими дубами находится центр жизненных сил (орешник). «Ты-то, — пожалуй знаешь», — говорит Красная Шапочка. Так говорит величайшая наивность.

«И он пошел рядом с Красной Шапочкой и говорит:

- Красная Шапочка, погляди, какие кругом красивые цветы, почему ты не посмотришь вокруг? Ты разве не слышишь, как прекрасно распевают птички? Ты идешь, будто в школу торопишься, — а в лесу-то как весело время провести!

Глянула Красная Шапочка и увидела, как пляшут повсюду, пробиваясь сквозь деревья, солнечные лучи, и все кругом в прекрасных цветах, и подумала: “Хорошо бы принести, бабушке свежий букет цветов — это будет ей, наверно, тоже приятно; еще ведь рано, я успею прийти вовремя."

И она свернула с дороги прямо в лесную чащу и стала собирать цветы. Сорвет цветок и подумает: “А дальше вон растет еще красивей " — и к тому побежит; и так уходила она все глубже и глубже в лес».

Красная Шапочка раскрыла глаза: «... и открылись глаза у них обоих», - сказано в Библии после обольщения змеем. Взгляд отвлекается от внутреннего душевного мира и направляется на внешний чувственный мир. Душа спешит от впечатления к впечатлению, от одной чувственной радости к другой; она собирает их, как цветы в букет.

«А волк тем временем кинулся прямехонько к бабушки­ному дому и в дверь постучал.

— Кто там?

— Это я, Красная Шапочка, принесла тебе вино и пирог, открой мне.

— А ты нажми на щеколду, — крикнула бабушка, — я очень слаба, подняться не в силах.

Нажал волк на щеколду, дверь быстро отворилась, и, ни слова не говоря, он подошел прямо к бабушкиной постели и проглотил старуху. Затем он надел ее платье, на голову — чепец, улегся в постель и задернул полог.

А Красная Шапочка все цветы собирала, и, когда она уже их набрала так много, что больше нести не могла, вспомнила она о бабушке и отправилась к ней. Она удивилась, что дверь настежь открыта, а когда вошла в комнату, все показалось ей таким странным, и она подумала: “Ах, Боже мой, как мне нынче тут страшно, а ведь я всегда бывала у бабушки с такою охотой!” И она крикнула:

— Доброе утро! — но ответа не было.

Тогда. она подошла к постели, раздвинула полог, видит — лежит бабушка, чепец надвинут у нее на самое лицо, и выглядит она так странно-странно.

— Ой, бабушка, отчего у тебя такие большие уши?

— Чтоб лучше тебя слышать!

— Ой, бабушка, а какие у тебя большие глаза!

- Это чтоб лучше тебя видеть!

— Он, бабушка, а что это у тебя такие большие руки?

- Чтоб легче тебя схватить!

- Ох, бабушка, какой у тебя, однако, страшно большой рот!

Это чтоб легче было тебя проглотить!

Только сказал это волк, и как вскочит с постели — и проглотил бедную Красную Шапочку».

В то время как душа отдана только чувственному миру — было бы хорошо, если бы это произошло не по совету волка — древняя мудрость предков (бабушка) обречена па судьбу омрачения. Так же, как достойные уважения нравы и старые обычаи сначала исчезли, человечество, когда раз­вилось современное мышление, перестало уважать вековые традиции предков, так и в отдельном человеке угасает бога­тое предвидениями чувствование, признание, которое долго имело силу. Человек сам, ничего не подозревая, отдает это знание на произвол той тормозящей и уничтожающей жизнь силе, которую наши предки называли волком. Здесь он наде­вает на себя не овечью шкуру, а платье бабушки, это зна­чит, он так облачается в традиционное знание, что неопыт­ность считает, будто слышит язык древней мудрости, кото­рая на самом деле превратилась в ложь. Неопытность видит не человечески-душевное, а животно-инстинктивное. Эгоизм и чувственная жажда жизни настигают ее, ловят и прогла­тывают, и душа подвергается омрачению.

«Наелся волк и улегся опять в постель, заснул и стал громко-громко храпеть. А проходил в ту пору мимо дома охотник и подумал: “Как, однако, старуха сильно храпит, надо будет посмотреть, может, ей надо чем помочь”. И он вошел к ней в комнату, подходит к постели, глядь — а там волк лежит.

— А-а! Вот ты где, старый греховодник! — сказал он. — Я уж давненько тебя разыскиваю.

И он хотел было уже прицелиться в него из ружья, да подумал, что волк, может быть, съел бабушку, а ее можно еще спасти; он не стал стрелять, а взял ножницы и начал вспарывать брюхо спящему волку. Сделал он несколько надрезов, видит — просвечивает красная шапочка, надре­зал еще, и выскочила оттуда девочка и закричала:

— Ах, как я испугалась, как было у волка в брюхе темно-­темно!

Выбралась потом оттуда и старая бабушка, жива-живехонька, еле могла отдышаться. А Красная Шапочка притащила поскорее больших камней, и набили они ими брюхо волку. Тут проснулся он, хотел было убежать, но камни были такие тяжелые, что он тотчас упал, — тут ему и конец настал».

В германском мифе Вндар, молчаливый бог асов, долго ждавший — потому что волку отпущено его время, — засовывает Фенриру в пасть свой башмак и побеждает его. Если миф указывает на мощную духовную борьбу человечества, то сказка повествует о событиях внутренней жизни человека. По словам Вильгельма Гримма, сказка — это кусочек от расколовшегося драгоценного мифа-камня. Появляется охотник, оказывающий помощь; он символизирует собой сущностную силу, которая уверенно «берет на мушку» дикие влечения и уничтожает их. Но здесь возникает необходимость в ножницах. Ножницы, которые состоят из двух ножен, являются символом удвоенно заостренной силы суждения. Лишь эта сила суждения способна снова освободить душу. «Ах, как было у волка в брюхе темно-темно», то есть: как мрачно было время, когда волк еще не был познан. Он должен погибнуть от собственного смертоносного материализма (камней).

«И были все трое очень и очень довольны. Охотник снял с волка шкуру и отнес ее домой. Бабушка скушала пирог, выпила вина, что принесла ей Красная Шапочка, и начала поправляться да сил набираться, а Красная Шапочка подумала: “Уж с этих пор я никогда в жизни не буду сворачивать одна с большой дороги в лесу без материнского позволения"».