Говорить Нет, как и говорить Да, эту волю к топтанию на месте перед всем
фактическим, перед factum brutum, этот фатализм "petits faits" (ce petit
Faitalisme, как я его называю), в котором французская наука тщится снискать
Себе нынче своего рода моральное преимущество перед немецкой, это отречение
От интерпретации вообще (от насилия, подтасовок, сокращений, пропусков,
Набивания чучел, измышлении, подделок и что бы еще ни принадлежало к
Сущности всяческого интерпретирования) - все это, по большому счету, с таким
Же успехом выражает аскетизм добродетели, как и любого рода отрицание
Чувственности (здесь, в сущности, дан один лишь модус такого отрицания). Но
То, что принуждает к нему, та безуклончивая воля к истине, и есть собственно
Вера в аскетический идеал, хотя бы и под видом своего бессознательного
Императива, не следует питать на сей счет никаких иллюзий, - вера в
Метафизическую ценность, самоценность истины, как она единственно
Засвидетельствована и удостоверена этим идеалом (им держится она и с ним
падает). Строго рассуждая, не существует никакой "беспредпосылочной" науки,
Самая мысль о таковой представляется немыслимой, паралогичной: нужно всегда
заведомо иметь в наличии некую философию, некую "веру", дабы предначертать
Из нее науке направление, смысл, границу, метод, право на существование.
(Кто толкует это в обратном смысле, кому, скажем, взбредет в голову
поставить философию "на строго научную почву", тому придется сперва
Поставить на голову не только философию, но и саму истину: досаднейшее
нарушение норм приличия по отношению к двум столь респектабельным дамам!)
Да, никакого сомнения, - и сим я предоставляю слово моей "Веселой науке",
ср. ее пятую книгу (II 208) [I 664 cл.] - "правдивый человек, в том отважном
И последнем смысле слова, каким предполагает его вера в науку, утверждает
Тем самым некий иной мир, нежели мир жизни, природы и истории; и коль скоро
он утверждает этот "иной мир", как? не должен ли он тем самым отрицать его
Антипод, этот мир - наш мир?.. Наша вера в науку покоится все еще на
Метафизической вере - и даже мы, познающие нынче, мы, безбожники и
Антиметафизики, берем наш огонь все еще из того пожара, который разожгла
Тысячелетняя вера, та христианская вера, которая была также верою Платона, -
Вера в то, что Бог есть истина, что истина божественна... А что, если именно
Это становится все более и более сомнительным, если ничто уже не оказывается