Повседневное знание

Доклад:

студента 1 курса группы 030901

очной формы обучения

Никольской Виктории Алексеевны

Научный руководитель:

Козлов Виктор Алексеевич

Санкт-Петербург

2013 год

Введение

Обыденное знание как объект научного интереса всегда представляется неоднозначным. Повседневное знание - основа социального знания. Для повседневного знания характерна рецептурность, ситуативность, оно отображает совокупность "непосредственных" социальных фактов и действий, не предполагая сколько-нибудь глубоких, выходящих за их пределы обобщений. В структурном отношении повседневное знание, как следует из его содержания, не образует системы, но представляет собой конгломерат автономных и слабо связанных друг с другом "конечных областей значений", соответствующих различным сферам социально релевантной действительности, обеспечивающее функционирование социальной системы на бытовом, обыденном уровне. Повседневное знание не является лишь фрагментарным, хотя и ограничено преимущественно определенными участками этого мира, а также часто непоследовательно и представляет все степени ясности и отчетливости, начиная с глубокого понимания.

Оно отражает простые, зримые отношения между людьми, между людьми и вещами, человеком и природой. Повседневная практика людей позволяет устанавливать на эмпирическом уровне отдельные причинно-следственные связи между явлениями, позволяет строить простые умозаключения, вводить новые понятия, открывать простые истины. Однако на уровне обыденного сознания невозможно глубоко проникнуть в сущность вещей, явлений, подняться до глубоких теоретических обобщений. В первый период жизни людей обыденное сознание являлось единственным и главным. По мере развития общества возникает необходимость в более глубоких обобщениях, а обыденное сознание становится недостаточным для удовлетворения возросших потребностей. Тогда возникает теоретическое сознание. Возникая на основе обыденного сознания, оно направляет внимание людей на отражение сущности явлений природы и общества, побуждая к более глубокому их анализу. Через обыденное сознание теоретическое сознание связано с общественным бытием.

Теоретическое сознание делает жизнь людей более осознанной, способствует более глубокому развитию общественного сознания, поскольку раскрывает закономерную связь и сущность материальных и духовных процессов. Обыденное сознание складывается из обыденного знания и общественной психологии. Общественная психология-это совокупность чувств, эмоций, несистематизированных взглядов, настроений, обычаев, традиций, привычек, складывавшихся под влиянием непосредственного общественного бытия.

Однако роль этого типа знаний трудно переоценить. Несмотря на его кажущуюся простоту и однозначность в восприятии, глубина воздействия обыденного познания на познающий субъект, а также на всю окружающую его действительность, весьма велика. Характер, значение и особенности подобного воздействия наиболее целесообразно рассматривать, обратившись к наиболее яркой форме его проявления – здравому смыслу.

Глава I. Обыденное знание. Здравый смысл как необходимый инструмент познания

Обыденное или повседневное знание неизбежно сопровождает человека на протяжении прей его жизни и проникает практически во все сферы человеческой жизнедеятельности, оказывая значительное влияние на них. На современном этапе значимость обыденного знания получает новое переосмысление, в особенности в соотношении с иными видами знания, например, научным.

Каково же общепринятое понимание повседневного знания? Согласно философскому словарю, обыденное или повседневное, практическое знание, — это знание, включенное в человеческую практику и не сформированное специально, подобно науке, искусству, философии[1]. Если обратиться к социологическому словарю, обыденное знание здесь понимается как знание, которое вызывает и допускает обычное поведение в повседневной жизни[2]. Несколько иное определение предлагает И. С. Турбина, рассматривая обыденное знание как «всю совокупность знаний, полученных индивидом благодаря его жизненно-практическому опыту, которая не имеет строгой структуры и не требует для своего усвоения специальной подготовки, а также является общим достоянием всех членов жизни общества и передается от поколения к поколению»[3]. Само понимание этого понятия является далеко не однозначным. Историческая традиция восприятия обыденного знания уподобила его чему-то примитивному, низшему и непременно нуждающемуся в преодолении. Однако повседневное восприятие окружающего мира - неизбежный спутник человека, именно благодаря нему стало возможным познание иного рода.

По мнению В. Я. Пукшанского, можно выделить три типа в структуре обыденного знания. К первому типу относятся практические знании, которые проистекают непосредственно из личного опыта каждого индивида. При этом подобного рода знания имеют крайне слабую связь с научной мыслью, однако могут ею незначительно корректироваться[4].

Ко второму типу знаний, составляющих структуру обыденного знания, относятся знания, имеющие иной источник возникновения, а именно-коллективный опыт, который усваивается каждым человеком в период его включения в общественные процессы. К третьему типу относятся знания и опыт, приобретаемые из принципиально иного источника, такие как сведения из области политики, культуры, искусства и иных источников, усваиваемые людьми через различные формы практики и деятельности.

Справедливо отмечается многослойность повседневного знания. Оно не является линейным и одноплоскостным, в его структуру входят сведения о самых разнообразных сферах и формах человеческой жизнедеятельности, а также знания о природе во всем многообразии их проявлений. Кроме того, в структуру обыденного знания также включается целая система политических, нравственных и ценностных ориентаций.

В качестве одной из наиболее значимых характеристик, подчеркивающих рациональность обыденного знания, принято выделять здравый смысл. Терминологическое единство в определении понятия «здравый смысл» отсутствует. Так, например, философский энциклопедический словарь определяет здравый смысл как совокупность взглядов, навыков, форм мышления, используемых рядовым человеком в его повседневной практической деятельности[5]. В философской литературе этот термин употреблялся, прежде всего, в противовес оторванным от практической жизни схоластическим построениям, а в работах материалистов — идеализму. Здесь же отмечается, что все более тесная связь производства с наукой, широкое распространение научных знаний путем создания универсальной системы всеобщего образования, сближение характеристик повседневной практики с практикой научного исследования изменяют характеристики здравого смысла, сближая его во многом с характеристиками научного познания.

Иное определение можно найти в кратком религиозно-философском словаре: здравый смысл предстает как способ понимать вещи без философского обоснования, складывающийся на основе практического повседневного опыта, соединенного с вниманием к реальным фактам, со способностью независимо от распространенных предрассудков и личных прихотей понимать их значение, а также с нравственной ответственностью[6]. Такое резкое противопоставление здравого смысла философскому познанию действительности не означает полного отрицания и потери здравого смысла познающим субъектом, поскольку он не отождествляется со страстями или предрассудками. Здесь же отмечается наличие так называемого «нигилизма здравого смысла», который предстает как бытовое ограниченное морализаторствование и справедливо оценивается как внутренне противоречивый.

В. Н. Пукшанский подчеркивает неразрывную связь здравого смысла с обыденным познанием, однако отмечает, что эти два понятия нельзя отождествлять, поскольку как здравый смысл наиболее часто воспринимается только как грань или отдельный аспект обыденного сознания, иногда даже полностью выходя за его рамки[7]. В обоснование данного тезиса он приводит ряд примеров, иллюстрирующих данное положение. Так, Г. К. Лихтенберг отмечал, что «прослеживать все до последнего предела, чтобы не оставалось ни малейшей смутной идеи, стремиться обнаружить недостатки, стремиться исправить их или вообще указывать на что-либо более совершенное в данном направлении – единственное средство приобрести так называемый здравый смысл, что должно являться конечной целью наших усилий»[8]. Одновременно с эти подчеркивается и более поздняя критика, в частности осуществленная Гегелем: «Рассудок может…какому-нибудь одностороннему определению придать форму всеобщности и тем самым превратиться в противоположность здравого человеческого рассудка, одаренного пониманием существенного»[9].

О значимости здравого смысла как философской категории свидетельствует существование так называемой философии здравого смысла во главе с шотландским исследователем Т. Ридом. Т. Рид усматривал в научном методе Ньютона образец, которому должна подражать и философия: и в ней на первое место следует поставить наблюдения и эксперимент, отыскивать истинные причины, избегать абстрактных, недоказуемых гипотез, во всем полагаясь на common sense, здравый смысл. В свою очередь, здравый смысл, согласно Риду, должен указать новые пути в философском осмыслении духовных феноменов, явлений человеческого сознания. "Естественная философия должна быть построена на феноменах материальной системы, открытых благодаря наблюдению и эксперименту"[10]. Рид резко критикует те концепции эмпиризма и сенсуализма, которые пустили особенно глубокие корни на почве английской философии, причем всего основательнее были разработаны его ближайшими предшественниками Локком и Юмом. Рид отвергает такое толкование принципа эмпиризма, согласно которому органы чувств как бы "снимают" с внешних предметов образы, направляют их к мозгу, после чего они, уже в качестве "составных", вторичных восприятии "принимаются" душою. Подобная концепция, согласно Риду, не подтверждается именно опытом. Образы могут быть в лучшем случае отнесены к зрительным ощущениям, тогда как другие ощущения не дают образов в собственном смысле. А как быть с вещами, которые вообще непосредственно не ощущаются? Рида, далее, не удовлетворяют и вызывают его резкие возражения концепции, связанные с натуралистическим толкованием опыта и возводящие "идеи" к прямым данностям сознания, а знания о вещах — к непрямым, косвенным обобщениям идей. Сам Рид стремится построить принципиально иную схему человеческого познания, знания, сознания. В фундамент человеческого познавательного опыта Рид считает необходимым положить не ощущения и комплексы ощущений — и стало быть, не деятельность органов чувств, нервной системы и мозга, как бы отделенную, в целях гносеологического наблюдения, от всего организма человека, — а некоторое целостное и непосредственное духовное образование, которое, однако, получает традиционное для эмпиризма название "восприятие". Но Рид, в отличие от предшественников, имеет в виду не составляемое из ощущений post factura, а как бы соседствующее с ними восприятие, с помощью которого дух целиком, полностью и достаточно точно "схватывает" внешний предмет в целом. Восприятие не только "представляет" предмет, но непосредственно и точно свидетельствует о его существовании, почему все запутанные споры и доказательства философов о существовании или несуществовании предметов внешнего мира излишни. Благодаря непосредственному и, так сказать, всеохватывающему контакту восприятия с вещами природы как раз и возникает та непоколебимая вера в их независимое существование, которая так легко дается простому, наделенному здравым смыслом человеку и так часто нарушается философами, опровергающими достоверности common sense, здравого смысла. "Я знаю, что эта вера, которой я обладаю в процессе восприятия, подвергается самым сильным нападкам со стороны скептицизма, но они не производят на меня особенно сильного впечатления. Скептик задает мне вопрос: почему вы принимаете на веру существование внешнего предмета, который дается вам благодаря восприятию? Эта вера, сэр, не является моим изобретением. Она вышла из мастерской природы, носит на себе ее печать и своего рода автограф, и если я не прав, не моя в том вина. Я принимаю ее с полным доверием и без всякого подозрения"[11]. Скептики утверждают, что рассудок, его доводы заставляют отказаться от "наивной" веры в существование предметов внешнего мира. Но почему, возражает Рид, надо больше доверять способности рассудка с его всегда искусственными доводами, чем "естественной" способности восприятия? А способность восприятия является естественной и целостной потому, что она обусловлена естественной же целостностью человеческого существа именно так, а не иначе "встроенного" Богом в необозримую бесконечность природных явлений. К этой целостности и восходят восприятия, а также вера в существование мира и его вещных образований. "Наша вера в постоянное действие природных законов выводится не из разума. Она есть инстинктивное предзнание операций самой природы... На этом принципе нашей конституции покоится не только прирожденное восприятие, но также индуктивное рассуждение (raisonnement) и всякое рассуждение по аналогии, и потому мы склоняемся к предположению, за отсутствием другого названия, именовать этот принцип "принципом индукции" (inductive principle)". Принцип этот укоренен в человеческой природе, а стало быть, в природе человеческого духа. Принять его нас заставляет тот же здравый смысл, common sense. Принятие чего-либо за истину — например, существования вещей вне нас, Рид возводит к предпосылкам человеческой природы, имеющим инстинктивный характер, к некоей "человеческой конституции". Опоре на здравый смысл сродни фундирование познания на "общих словах", словах и понятиях здравого смысла — common words. Все предложения, пишет Рид, как бы предвосхищая последующие процедуры неопозитивистского редукционизма, можно и нужно свести к минимально возможному числу аксиоматических предложений, а понятия, в изобилии накопленные человеческим познанием, — к минимуму основополагающих понятий. Например, при исследовании духовных явлений целесообразно свести все разнообразие уже возникших понятий к таким, как "вера", "схватывание", "воля", "желания", "мышление" и т.п. Относительно же таких исходных понятий следует, наставляет Рид, не мудрствовать лукаво, а держаться ближе к уже имеющемуся их инстинктивному, интуитивному пониманию, памятуя о том, что понятия исходно-аксиоматического характера в принципе не поддаются логически строгому научному определению. И наводнять философию попытками таковых — значит замутнять более прозрачные и надежные данности здравого смысла.

Согласно Риду, "здравый смысл" - особая способность ума и ряд принципов и суждений теоретического и практического рода, которые невозможно вывести из опыта и которые являются даром Небес (например, вера в Бога, душу, причинность, существование внешнего мира и т.д.)[12]. Эти самоочевидные принципы являются основанием всякого разумения и всей науки. Философы до сих пор спорят о том, что же, в конце концов, следует понимать под "здравым смыслом" в учениях Томаса Рида и его сторонников. И это непростая проблема. С одной стороны, здравый смысл фигурирует в том наиболее прямом его значении, против которого не только не возражали, но за который ратовали Локк, Юм, а еще раньше многие сторонники эмпиризма, сенсуализма, да и вообще философы, призывавшие доверять данностям опыта и познания, непосредственно включенным в повседневную практику человека и многократно подтвержденным самой жизнью. В такой опоре на здравый смысл — несомненная ценность философствования шотландской школы. Человек, в самом деле, исходит из существования внешнего мира и его предметов повседневно, практически, и сомнения в этом на каждом шагу жизни были бы обременительными и опасными. Верно и то, что в ежесекундном взаимодействии с предметным миром человек мало озабочен наблюдениями за деятельностью собственных органов чувств, пока они функционируют исправно. И не разрозненные ощущения "даны" ему непосредственно, а воспринимаемые предметы в целом.

Не лишены значения и замечания Рида об опоре на здравый смысл при выдвижении и реализации человеком практических целей, при исполнении и защите нравственных норм. Однако, с другой стороны, когда философия Рида претендовала на разрешение сложнейших философских проблем лишь благодаря апелляциям к здравому смыслу, к его якобы "очевидным" интуициям, чуть ли не к инстинктивной способности человека быстро и четко развязывать запутанные узлы философского и научного рассуждения, — тогда философия common sense делала шаг назад по сравнению с утонченной философской аналитикой предшествующей и современной мысли. Поэтому последующая философия и не пошла по пути простого подтверждения якобы очевидных принципов здравого смысла, выдвинутых Ридом и его сторонниками и распространенных на области моральной философии. В области философии как таковой Рид выдвигает следующие, по его мнению, исходные и очевидные принципы: 1) основоположение о достоверности самосознания; 2) принцип очевидности воспоминания (хотя и отнесенный к воспоминаниям, самым близким по времени); 3) основоположение рефлексии; 4) принцип мыслящего Я; 5) принцип субстанциальности; 6) основоположение об объективном протекании духовных процессов; 7) основоположение о всеобщем консенсусе. Но когда эти принципы раскрываются, оказывается, что имеются в виду основоположения, не только по-разному, но часто противоположным образом толкуемые в истории философской мысли. Томас Рид как бы суммирует их, придавая им свое толкование, а затем утверждает (согласно своему принципу всеобщего консенсуса), что их должны разделять философы всех времен и народов. Так же обстоит дело с принципами, которые провозглашены Ридом основоположениями моральной философии: 1. Существуют аспекты человеческого поведения, которые могут быть подвергнуты моральной оценке.

2. Непроизвольные, спонтанные акты моральной оценке не подлежат.

3. С точки зрения моральных критериев не оцениваются также несвободные, совершенные под непреодолимым принуждением акты поведения.

4. Вина возлагается на человека только тогда, когда совершается действие, которое не должно совершаться.

5. Существует нравственный долг — добывать информацию о наилучших средствах выполнения долга.

Обобщая эти нравственные принципы, Рид выводит своего рода "золотое правило" нравственности: все названные и другие им подобные принципы должны быть очевидными для всякого человека, который совершает свои действия с сознанием нравственной вменяемости. И хотя философия здравого смысла, вопреки своим претензиям, и не стала "поставщиком" всеобщезначимых и изначально очевидных принципов философии и морали, мы нередко можем встретить в последующей мысли вполне сочувственные ее оценки. Скажем, Гегель, который всегда с некоторым пренебрежением относился к завышенным притязаниям здравого смысла, говорил о Риде, Битти, Освальде и других авторах шотландской школы сочувственно (а некоторые из них, например Дегальд Стюарт (1753-1828), жили еще и во времена Гегеля): "У них мы находим в общем одну и ту же почву, один и тот же круг размышления, а именно, стремления создать априорную философию, но не искать ее спекулятивным образом. Общим представлением, лежащим в основании их принципа, является человеческий здравый смысл; к нему они прибавляли благожелательные склонности, симпатию, моральное чувство, и, исходя из таких оснований, они писали превосходные произведения о морали. Это уже вполне годится для того, чтобы знать, каковы приблизительно те общие мысли, вполне годится для того чтобы исторически рассказать эти общие мысли, ссылаться на примеры и пояснять их; но этого недостаточно, чтобы двинуться дальше". Когда в самой немецкой мысли XVIII в. четко обозначилась эта потребность — "двинуться дальше", то наиболее полно реализовавший ее Иммануил Кант, почитатель шотландской, в частности и в особенности Юмовой философии, подверг ее радикальному критическому пересмотру.

Рассматривая здравый смысл, В. Я. Пукшанский справедливо отмечает, что нельзя противопоставлять его обыденному познанию как часть целому и характеризует его, как неформальный критерий рациональности познания, оценки и действия[13]. В качестве основной функции здравого смысла выступает противостояние всему бессмысленному. В свою очередь справделиво подчеркнута и двойственность здравого смысла, его противоречивость, которая становится очевидной исходя их лингвистического анализа терминов, которые употребляются для обозначения здравого смысла. Термин «communis» имеет значение «заурядный», «обычный». При этом «общее» по логике никак не может быть заурядным, а напротив, должно нести в себе наибольшую объективность[14]. Здравый смысл как некая поведенческая «норма», таким образом, выражает исключительно некую среднюю величину – поскольку любые отклонения от этой нормы или «не дотягивают» до общей планки или же, напротив, игнорируются ею, поскольку выходят на иной уровень. Некоторая противоречивость здравого смысла обнаруживается и при эмоциональной оценке, поскольку ярко окрашенное эмоциями восприятие может, с одной стороны, ввести в заблуждение, а может наоборот вывести на совершенно иной уровень понимания текущей ситуации, о которой идет речь.

Интересно восприятие здравого смысла как культурно-исторического феномена. Существует предположение, что для каждого исторического периода здравый смысл определяется исходя из стиля, особенностей мышления рассматриваемой эпохи. Сформулированный термин «идеал естественного порядка» как нельзя лучше подчеркивает связь между человеческим вопсприятием действительности и понятием здравого смысла, поскольку люди конкретного исторического периода способны воспринимать и согласовывать сведения и суждения в качестве здравых только в том случае, если они соответствуют вышеупомянутому идеалу. В случае же несоотвествия они воспринимаются как нечто противоестественное, никак не согласующееся со «здравым».

Содержание здравого смысла наполняется, в первую очередь, логическим восприятием действительности, т. е. присутствием рационального начала. Однако это всего лишь одна составляющая здравого смысла, он не исчерпывается холодной логикой, в нем присутствует и интуитивное начало, и практический опыт, определенные навыки. Таким образом, здравый смысл как культурно-исторический феномен представляет собой некую квинтэссенцию опыта, чувственного познания, логики и интуиции. При явном противопоставлении логики и интуиции, можно обнаружить их генетическое сходство. Интуиция, по справедливому замечанию В. Я. Пукшанского, является ни чем иным, как предчувствием здравого смысла[15]. в ее основе лежат вероятностные факторы, которые выделяются разумом, однако которые невозможно четко описать с помощью логического восприятия или, например, математической формулы.

Глава II. Соотношение научного и обыденного знания: единство и противоположность

Говоря об обыденном знании, невозможно не проследить его тесную взаимосвязь с иными формами освоения окружающей действительности – в первую очередь, с научным типом познания. Как уже говорилось ранее, обыденное знание принято традиционно понимать как нечто более примитивное, стоящее уровнем ниже научного. Чтобы проследить последовательность этих суждений, необходимо обратиться непосредственно к коренным различиям между обыденным познанием и знанием научным. В чем же они заключаются? Противопоставляя себя повседневному знанию, наука обособляется наличием двух базовых элементов – особого предмета и метода.

Повседневное знание является результатом особой познавательной деятельности. Причем, как правило, подобный результат характеризуется как стихийный, подверженный многочисленным воздействиям и не подчиняющийся каким-либо законам. Критериями истинности здесь становится чувственное восприятие и интуиция. Дальнейшие корректировки осуществляются посредством опыта. В отличие от повседневного знания, знание научное, прежде всего, вырабатывает особую методологию. Ее основная функция – защита получаемых знаний от возможных искажений, недостоверности, минимизация внешних эффектов для получения максимально соответствующей действительности картины. То есть научный метод выступает своеобразным «фильтром», отсекающим, предположительно, любые формы ненаучного, псевдонаучного знания. При этом долгое время господствовало представление о том, что логика человечества едина, едины и законы ее развития, а потому, единственно объективным может считаться только научное познание. Возражая этому тезису, А. Энштейн подчеркивает, что логика человеческого мышления развивается не по законам науки, а представляет собой нечто иное: «Вся наука является ничем иным, как усовершенствованием повседневного мышления»[16]. Аналогичный подход был сформулирован и Т. Гексли: «Наука есть не что иное, как тренированный и организованный здравый смысл. Она отличается от последнего точно так же, как ветеран может отличаться от необученного рекрута»[17]. И с этим трудно не согласиться, в особенности, если критически оценить преимущества научной формы познания: использование особого языка, единой, выверенной терминологии, а также особого метода, по справедливому замечанию В. Я Пукшанского, не являются абсолютными[18]. В некоторых ситуациях они, напротив, могут выступать, как недостатки.

Кроме того, нельзя игнорировать и некоторые особенности обыденного познание: оно отнюдь не является бессистемным, оно имеет ориентированность на конкретную цель, имеет иногда даже определенную программу действий, сами действия ведут к результату. Также и у обыденного, и у научного познания по существу одна и та же цель, а именно – получение максимально возможно истинного знания.

Различая науку и обыденные знания, зачастую обращаются к свойствам объектов, которые не являются очевидными, лежащими на поверхности, например, гены, элементарные частицы и т. п. Этим подчеркивается фундаментальное отличие научного знания от обыденного: раскрытие сущности познаваемого явления. Поскольку все, что касается сущности,трудно поддается описанию, для ее раскрытия необходимо пользоваться особым инструментарием: абстракциями, идеализациями, теориями и гипотезами. В отличие от научного, в обыденном знании также задействованы догадки и предположения, однако они могут касаться преимущественно очевидно наблюдаемых вещей и явлений, и не подлежат какому-либо внешнему контролю. Наука же на любой стадии, в том числе и на эмпирической, руководствуется особыми методами, использует специализированную технику для фиксации наблюдений и подтверждения гипотез, а также критически переосмысляет любые гипотезы. Зрелость и ценность науки определяется проверяемостью выдвинутых гипотез, надежностью и системностью полученных знаний.

Любая достаточно зрелая наука представляет систему теорий, которые объединяют в единое целое её исходные принципы, понятия и законы вместе с твердо установленными фактами. Именно благодаря систематичности, обоснованности и контролируемости выводы науки отличаются наибольшей надежностью и проверяемостью, тогда как обыденное знание, а тем более вера или мнение, в значительной мере субъективно и ненадежно. Однако, как бы ни было важно подобное различие, его нельзя абсолютизировать.

Важнейшей предпосылкой обыденного знания является его подчиненность решению непосредственных, узкопрактических задач, вследствие чего оно не может создавать такие абстрактные модели и теории, с помощью которых познаются глубокие, внутренние особенности и закономерности явлений.

Обычно когда сравнивают научное познание с обыденным, то существенное различие между ними видят прежде всего в тех способах и средствах, с помощью которых достигается знание в науке и повседневной жизни. Надежность, систематичность и контролируемость научных знаний обеспечивается с помощью специальных и общих методов исследования, в то время как обыденное знание довольствуется рутинными правилами, опирающимися на «здравый смысл», и простейшими индуктивными обобщениями непосредственно воспринимаемых предметов и явлений.

В самом общем смысле метод представляет некоторую систематическую процедуру. Эта процедура может состоять из последовательности повторяющихся операций, применение которых в каждом конкретном случае либо неизменно приводит к достижению поставленной цели, либо такая цель достигается в подавляющем большинстве случаев. Но такая характеристика метода может быть применена к тем операциям практического и теоретического рода, правила которых носят весьма элементарный характер. Подобные правила, указывающие строго фиксированный порядок действия для решения задач теоретического или практического характера, можно уподобить алгоритмам математики. Известно, что, располагая алгоритмом, мы всегда можем решить ту или иную задачу. Например, если нам заданы числа, то мы можем найти их наибольший общий делитель. Но из математики мы знаем, что далеко не все ее проблемы допускают алгоритмическое решение: в противном случае математика вполне заменила бы машина.

Сложные, серьезные проблемы науки меньше всего поддаются алгоритмизации, и поэтому их решение нельзя свести к применению каких-то готовых правил и рецептов.

Научное исследование не ведется вслепую, оно не сводится к непрерывной цепи догадок. Даже в повседневном познании мы в какой-то мере предварительно отсеиваем явно неправдоподобные догадки. При выдвижении гипотез, поиске законов, построении и проверке теорий ученый руководствуется определенными приемами, правилами и способами исследования, которые в своей совокупности и характеризуют метод исследования. Хотя такие методы и не гарантируют достижение истины, тем не менее, они в значительной мере облегчают ее поиски, делают их более систематичными и целенаправленными.

Большинство специальных проблем конкретных наук и даже отдельные этапы их исследования требуют привлечения специальных методов решения. В эмпирических науках для этого приходится обращаться также к специальной технике наблюдения, эксперимента и измерения. Разумеется, частные методы решения конкретных научных проблем имеют весьма специфический характер.

Каковы же принципиальные различия обыденного и научного знания, и существуют ли таковые в принципе? Традиционно выделяют следующие критерии:

1) степень систематизированности и организованности. Научное знание представляет собой принципиально иной тип представления знаний. Кроме того, научное знание зачастую оперирует объектами, недоступными обыденному знанию в принципе.

2) неоднородность. Степень и глубина отличий могут варьироваться, причем в достаточно высокой степени. Принято различать науки, условно относимые к «сильным» версиям – математические, естественные, а также науки, условно относимые к «слабым» - к ним относятся различные области гуманитарного знания, которые не так четко противопоставляются здравому смыслу[19].

3) особенности социальной организации. Научному знанию свойственно отличаться, в первую очередь, по своему содержанию, а также присущим свойством кумулятивности, сжатостью, максимальной оптимизацией информации. Обыденный опыт не имеет подобной четкости, организованности, фиксации и не обладает такой же кумулятивностью.

4) язык. Научный язык кардинальным образом отличается от языка повседневного общения. Научный язык отличается большей четкостью, определенностью, меньшей вариативностью для толкования понятий. Обыденный язык стихиен, обладает только интуитивным свойством с определенной точностью придавать значение каким-либо понятиям и явлениям.

Указанные различия позволяют максимально полно проследить общность обыденного и научного знания. Выделенные критерии отражают взаимодействие науки и повседневного опыта, которые можно определенным образом резюмировать.

Заключение

Обыденное знание представляется крайне любопытным объектом исследования, как в философском, так и методологическим, и иных аспектах. Руководствуясь повседневными знаниями, человек использует важнейший инструмент – здравый смысл, который традиционно принято противопоставлять научному познанию. Однако при всех отличиях здравого смысла от научного способа познания, они обнаруживают ряд сходных генетических черт, определенное «родство» происхождения, определенную схожесть в структуризации и логике построения.

Взаимодействие научного знания и обыденного противоречиво: с одной стороны, обыденное познание противопоставляется научному, как более «субъективное» и «несовершенное». При этом, следует помнить о том, что эмпирический тип познания неизбежно включается в процесс формирования знаний научного характера, то есть фактически повседневное знание не отдаляется, а напротив, становится частью и необходимой ступенью в освоении знания иного уровня. Научное мышление и научное сознание не изолированы, а напротив, во многом взаимообусловлены. Наука не может не претерпевать внешних изменений, вносимых культурой, мировоззрением и иными факторами, а на обыденное знание, в свою очередь, не может не оказывать влияния уровень научно-технического прогресса. Наиболее наглядно это проявляется при смене научных парадигм и при установлении так называемой картины мира. Под влиянием различного рода как внешних, так и внутренних факторов, картина мира становится кардинально иной: меняется «угол зрения», учитываются ранее не учтенные данные, меняется религиозно-философское восприятие действительности – все это приводит к смене парадигмы и картины мира. Рациональность научного мышления также во многом предопределена оценками разума. Несмотря на выделение особых оценок рациональности в науке, критерии здравого смысла, обыденного понимания неизбежно сопровождают научное освоение мира. Их основы, схемы развития и динамика схожи. Здравый смысл играет весьма конкретную эвристическую роль и занимает значимое место на общем пути познания.

Список использованных источников

Литература

1. Василенко В. Краткий религиозно-философский словарь. 1996 г. – 549 с.

2. Гегель Г. Энциклопедия философский наук. - М., 1967 г. Т. 3. – 321с.

3. Лихтенберг Г. К. Афоризмы. - М.. 1964 г. – 211 с.

4. Пукшанский В. Я. Обыденное знание (монография). - Л., 1987 г. 154с.

5. Эйнштейн А. Собрание научных трудов. - М., 1967. Т. 4. - 432 с.

Интернет-ресурсы

1. Дэвид Д., Джери Дж. Большой толковый социологический словарь, 2001 г. // http://voluntary.ru/dictionary/567/word/obydenoe-znanie (дата обращения 20.03.2013 г.)

2. Обыденное и научное знание //stud-research.ru/lektsii-po-metodologii-nauchnogo-poznaniya/58-obydennoe-i-nauchnoe-znanie.html (дата обращения 21.03.2013 г.)

3. Рид Томас. Энциклопедия Кольера// http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/4912/РИД (дата обращения 20.03.2013 г.).

4. Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004. // http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/857/ОБЫДЕННОЕ (дата обращения 20.03.2013 г.)

5. Турбина И. С. Обыденное знание в контексте повседневности и науки // Вестник ВолГУ. Серия 7: Философия. Социология и социальные технологии. 2007. №6. С. 31. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/obydennoe-znanie-v-kontekste-povsednevnosti-i-nauki (дата обращения: 17.03.2013).

6. Шотландская философия здравого смысла. Томас Рид. Философский словарь. // http://slovari-online.ru/word/философский-словарь/шотландская-философия-здравого-смысла-томас-рид.htm (дата обращения 20.03.2013 г.)

[1] Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004.

http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/857/ОБЫДЕННОЕ (от 21.03.2013)

[2]Дэвид Д., Джери Дж. Большой толковый социологический словарь, 2001 г. http://voluntary.ru/dictionary/567/word/obydenoe-znanie

[3] Турбина И. С. Обыденное знание в контексте повседневности и науки // Вестник ВолГУ. Серия 7: Философия. Социология и социальные технологии. 2007. №6. С. 31. URL: http://cyberleninka.ru/article/n/obydennoe-znanie-v-kontekste-povsednevnosti-i-nauki (дата обращения: 17.03.2013).

[4] Пукшанский В. Я.. Обыденное знание (монография). Л., 1987 г. – С. 26.

[5] Философский энциклопедический словарь.- М.: Советская энциклопедия, 1989 г.

[6] В. Василенко. Краткий религиозно-философский словарь, 1996 г.

[7] В. Я. Пукшанский. Указ. соч. – С. 39.

[8] Лихтенберг Г. К. Афоризмы. М., 1964 г. - С. 37.

[9] Гегель Г. Энциклопедия философских наук. М., 1967 г. Т. 3. - С.309.

[10]Шотландская философия здравого смысла. Томас Рид. Философский словарь. // http://slovari-online.ru/word/философский-словарь/шотландская-философия-здравого-смысла-томас-рид.htm (от 20.03.2013 г.).

[11]Шотландская философия здравого смысла. Томас Рид. Философский словарь. // http://slovari-online.ru/word/философский-словарь/шотландская-философия-здравого-смысла-томас-рид.htm. (21.03.2013)

[12] Рид Томас//Энциклопедия Кольера.//http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/4912/РИД (от 20.03.2013 г.)

[13]Пукшанский В. Я. Указ. соч. – С. 44.

[14] Там же, С. 46.

[15] Пукшанский В. Я. Указ соч. – С. 54.

[16] Эйнштейн А. Собрание научных трудов. М., 1967. Т.4 - С. 200.

[17]Обыденное и научное знание. stud-research.ru/lektsii-po-metodologii-nauchnogo-poznaniya/58-obydennoe-i-nauchnoe-znanie.html (от 21.03.2013 г.)

[18] Пукшанский В. Я. Указ. соч.– С. 96.

[19] Пукшанский В. Я. Указ. соч. – С. 100.