Еще сложнее объяснение возможности абстрактного мышления у глухонемых от рождения

Несомненно, человеческое мышление базируется на представлениях и восприятиях, получаемых из внешнего мира при посредстве органов чувств. Но мышление, основанное только на такой базе, неизбежно было бы мышлением, лишенным развитой абстракции, состоящим почти исключительно из конкретных представлений. Между тем глухонемые от рождения оказываются способными к абстрактному мышлению при помощи понятий и суждений. Это подтверждается, в частности, тем, что глухонемые участвуют в сложных трудовых процессах, понимают при чтении сложные литературные произведения и т. п.

Способность глухонемых к мышлению нередко, в том числе и за последние годы*,выдвигалась как основной аргумент против положения о невозможности мышления без языка. В советской науке вопрос этот, видимо, должен решаться следующим образом.

*(См. "Обзор статей, поступивших в редакцию", о "Проблеме соотношения мышления и языка". "Вопросы языкознания", 1958, № 5.)

У глухонемых от рождения, не прошедших специального логопедического обучения, в частности обучения чтению и письму, мышление остается, как правило, сугубо конкретным, без сложных общих и абстрактных понятий и суждений*.

*(15 Л. П. Голубева. Из опыта работы с неговорящими детьми. М., 1952; М. Е. Хватцев. Логопедия. М., 1951, гл. 3.)

Сложные, абстрактные понятия и суждения формируются у глухонемых от рождения главным образом в результате специального логопедического обучения, в частности обучения чтению и письму. В последнем случае материальными носителями понятий, заменителями фонетических словесных знаков выступают графические словесные знаки. При этом такая замена становится возможной лишь на базе уже существующего, развитого словарного запаса преподавателя-логопеда и при использовании им особых приемов обучения.

Следовательно, во всех разобранных случаях нельзя говорить о мышлении без слов. Надлежит говорить только о замене фонетических образов слов графическими на базе сложившегося ранее, развитого словарного запаса (в первых случаях - запаса самого читателя, в последнем - запаса преподавателя-логопеда).При этом такая замена становится возможной лишь в результате больших навыков чтения, а в последнем случае - также благодаря специальным логопедическим приемам обучения.

В соответствии со всем сказанным может быть дан ответ и на вопрос, следует ли считать письмо "третьей сигнальной системой"?

(Как показано выше, письмо создает новые дополнительные связи типа "понятие - слово - письменный знак". В некоторых случаях эти связи переходят даже в связи типа "понятие - письменный знак".)В результате письменные знаки часто выступают заменителями слов, расширяя тем самым возможности языка как "второй сигнальной системы". В еще большей мере расширяет письмо возможности языка как орудия общения между людьми. Но, расширяя возможности языка, письмо не вносит принципиальных изменений в характер и условия человеческого мышления, не создает нового биологического вида. Следовательно, письмо не может пониматься и как "третья сигнальная система".

Некоторые авторы, исходя из противопоставления звуковой речи языку, допускают ошибку, близкую к разобранной выше, считают письмо ("письменную речь") равноправным с звуковой речью средством выражения языка. Так, например, А. С. Чикобава в своем "Введении в языкознание" пишет: "Речь бывает устная и письменная. Письменная речь широко применяется в качестве средства общения иобмена мыслями, наряду с устной. Письменная речь воспринимается зрительно (оптически),устная на слух (акустически)"*.

*(А. С. Чикобава. Введение в языкознание, т. I. M.,1953, стр. 174).

Главный недостаток этого определения в том, что оно придает чрезмерно большую самостоятельность письму ("письменной речи"),ставит его в один ряд со звуковой речью. Между тем письмо, как уже отмечалось, почти всегда выполняет по отношению к звуковой речи вспомогательную роль, приобретая характер самостоятельного средства общения лишь в особых случаях (например, у глухонемых от рождения). Как правило же, письмо служит для закрепления и передачи звуковой речи, а письменные изображения и знаки всегда обозначают какие-либо элементы речи (сообщения, слова, слоги или звуки).

Приведенное выше определение письма могло бы быть частично оправданным, если бы автор его вслед за Ф. де Соссюромпротивопоставлял бы язык как "чисто психическое" явление, существующее независимо от материальной субстанции слов, речи как "психофизическому" проявлению языка*. В этом случае письмо можно было бы считать как бы одним из двух внутренне координированных средств выражения языка (в звуках - речь, в графических знаках - письмо).Но А. С. Чикобава сам указывает, что "ооссюрианское противопоставление речи и языка несостоятельно"**. А если это так, то письмо, "письменную речь" нельзя ставить в один ряд со звуковой речью,нельзя считать их равноправными явлениями.

*(См. Ф. де Соссюр. Курс общей лингвистики. Перевод А. М. Сухотина М.,1933, стр. 42.)

**(А. С. Чикобава. Введение в языкознание,стр. 174.)