I. Учение Гегеля о причинности и взаимодействии

Развивая свой диалектический метод, Гегель совершенно переработал понятие о причинности. В метафизической философии понятия причины и действия резко противопоставлялись друг другу и отличались Друг от друга. С точки зрения застывших определений рассудка, отношение между причиной и ее действием исчерпывается тем, что причина производит свое действие. Но при этом причина не имеет ничего общего с действием и наоборот. В противовес этому пониманию Гегель показал, что отношение причины и действия переходит в отношение взаимодействия (см. 10, 270—275). В действии, говорит Гегель, нет такого содержания, какого не было бы в причине. Причина «е исчезает в действии, как будто бы оно одно было действительным. Возражая против Якоби, Гегель отмечает «недостаточность его учения, которое полагает существенное различие между причиною и действием» (10, I, 271). Причину и действие принимают «за два раздельные и независимые существования». Но «что касается до их содержания, то их тождество замечается даже в конечных причинах» (10, I, 271). Хотя причина и действие твердо различаются одна от другого, «это различие не истинно, и они тождественны». Причина и действие должны иметь одно и то же содержание, и все их различие состоит в форме. Но, вникнув в них глубже, их нельзя различать и по форме. Причина не только производит, «поставляет», как выражается Гегель, действие, но и предполагает его. «Таким образом, — говорит он, — будет существовать другая субстанция, на которую направлено действие причины. Эта субстанция... есть не деятельная, а страдатель-

н а я субстанция. Но, как субстанция, она также деятельна, и вследствие этого она снимает... действие, поставленное в ней, и противодействует, т. е. подавляет деятельность первой субстанции, которая со своей стороны снимает свое непосредственное состояние и действие, поставленное в Ней, и в свою очередь уничтожает деятельность другой субстанции и противодействует. Таким образом, отношение причины и действия перешло в отношение взаимодействия» (10, I, 272—273). Причина есть причина только в действии, а действие есть действие только в причине. «Вследствие этой нераздельности причины, и действия, ставя один из этих моментов, в то же время необходимо ставят и другой» (10, I, 273). Таким образом, диалектика Гегеля отрицает различие причины и действия и сводит это различие к взаимодействию. При этом сам Гегель подчеркивает, что отрицание различия «не совершается только подразумевательно или в нашем размышлении». Напротив! «Взаимодействие само отрицает поставленное определение, превращает его в противоположное и, таким образом уничтожает непосредственное и раздельное существование обоих моментов. Первобытная причина становится действием, т. е. теряет определение причины; действие переходит в противодействие и пр.» (разрядка моя. — В. А.) (10, I, 274). Учение Гегеля об относительности и взаимной связи причины и действия сыграло большую роль в истории диалектики. Маркс и Энгельс перенесли его на почву материалистической диалектики и приложили к исследованию очень сложных отношений между экономикой и идеологическими надстройками. Но Гегель не ограничился одним указанием на взаимодействие. Гегель хорошо понимал, что само по себе взаимодействие еще ничего не объясняет и что оно само должно быть сведено к одному основному фактору и из него объяснено и выведено. «Если, — говорит Гегель,— остановимся на отношении взаимодействия при рассмотрении данного содержания, то не будут в состоянии понять его вполне, факт останется фактом, и его объяснения будет всегда недостаточно... недостаточность, замечаемая во взаимодействии, происходит от того, что это отношение, вместо того чтобы равняться понятию, само должно быть понято» (разрядка моя. — В. А.) (10, I, 275). «Так, например, если мы признаем нравы спартанского народа действием его законодательства и последнее действием первых, то мы будем, может быть, иметь правильный взгляд на историю этого народа, но этот взгляд не удовлетворит вполне ума, потому что мы не объясним вполне ни его законодательства, ни его нравов. Достигнуть этого можно не иначе, как признавши, что обе стороны отношения, так же как и прочие элементы, вошедшие в жизнь и историю спартанского народа, вытекали из того понятия, которое лежало в основании их всех» (разрядка моя. — В. А.) (10, I, 275). Приведенные места — одно из лучших доказательств диалектического гения Гегеля; вместе с тем они прекрасно характеризуют строгий монизм гегелевской диалектики, строго научную-и последовательную тенденцию выводить самые сложные отношения взаимодействия ез единого факта, лежащего в их основе. Чтобы оценить все научное значение гегелевского понимания взаимодействия, достаточно припомнить, что Плеханов, в I главе своего классического труда «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», основную ошибку французских «просветителей» видел именно в том, что)

они в попытках объяснения общественной жизни не шли дальше открытия взаимодействия и не сводили самого взаимодействия к его монистической основе. Но так поступали не только французские философы XVIII века. «Так рассуждает, — говорит Плеханов, — у нас в настоящее время почти вся наша интеллигенция» (28, VII,72). Замечательно интересно, что аргументация Плеханова почти совершенно совпадает с той критикой теории взаимодействия, которую мы нашли у Гегеля: «обыкновенно в такого рода вопросах, — говорит Плеханов, — люди довольствуются открытием взаимодействия: нравы влияют на конституцию, конституция на нравы... каждая сторона жизни влияет на все остальные и, в свою очередь, испытывает влияние всех остальных» (28, VII, 72). И это, конечно, замечает Плеханов, справедливая точка зрения. Взаимодействие бесспорно существует между всеми сторонами общественной жизни. К сожалению, эта справедливая точка зрения объясняет очень и очень немногое по той простой причине, что она не дает никаких указаний насчет происхождения взаимодействующих сил.

Если государственное устройство само предполагает те нравы, на которые оно влияет, то очевидно, что не ему обязаны эти нравы своим первым появлением. То же надо сказать и о нравах; если они уже предполагают то государственное устройство, на которое они влияют, то ясно, что не они его создали. Чтобы разделаться с этой путаницей, мы должны найти тот исторический фактор, который произвел и нравы данного народа, и его государственное устройство, «а тем создал и самую возможность их взаимодействия» (28, VII, 72—73). Здесь не только аргументация, но и пример (взаимоотношение нравов и конституции) — совпадают с гегелевскими.