2015-06-10
331
Германия пришел в себя и, приоткрыв глаза, уставился в потолок. В комнате было темно и тихо, а сверху кто-то лежал, положив голову на грудь, и мирно спал.
«Италия…» - Людвиг погладил его по голове.
«Что произошло? Неужели я просто… потерял сознание? Ужас! Стыд-то какой!» - немец даже ударил себя ладонью по лицу от позора.
Но затем протер глаза и снова посмотрел на Веню. Людвиг только сейчас почувствовал влагу на груди.
«Обслюнявил меня что ли?!» - это первое, что ему пришло в голову, и проснулась брезгливость.
- Италия, вытрись, но не об меня! – потребовал он и приподнял юношу за плечи.
А там не только слюни, но и слезы да сопли пузырями.
- Прости… - сонно извинился Венециано, глядя на Германию и еще больше пуская пузыри.
- Твою мать, Италия, умойся! – немец с ужасом смотрел, как все это стекает на него.
«Боже! Какой стресс, какой стресс!» - Людвиг подхватил итальянца и телепортировался вместе с ним в туалет к раковине. (А так как Веня голый, то немец прихватил с собой и одеяло).
Варгас умывался прохладной водой и вдруг вспомнил недавнее выражение лица немца: такое живое и растерянное. Отчего Ита невольно рассмеялся и посмотрел в зеркало на отражение Людвига, который стоял позади него.
|
|
|
- Видел бы ты тогда свое лицо, - как-то по-польски подтрунивал Италия и снова хихикнул.
Немец ярко вспыхнул:
- У тебя было не лучше! – буркнул он и даже фыркнул.
Юноша развернулся к нему и вытерся одеялом.
- Да… - сухо сказал Ита и опустил взгляд.
Его веки слегка опухли от недавних слез. Ему было грустно и страшно. Такой Италия разрывал душу немцу: обычно Веня долго не горюет, а тут что-то не так…
Сердце кровью обливалось, и Людвиг вновь подхватил парня на руки и унес обратно в комнату. По пути вдруг всплыло в памяти: Италия... он был Темным.
Германия взобрался на постель и обнял Веню, прижав спиной к себе. Так и сидели, пока немец не задал вопрос:
- Италия, какой грех сделал тебя Темным? – спросил тихо, почти шепотом.
Венециано ответил не сразу, вернее, сначала удивился его вопросу, а потом долго не решался говорить правду.
- Уныние… - все же признался он и закрыл глаза.
Его губы задрожали, а из-под ресниц вновь показались слезы.
- Иногда бывает так грустно, что хочется исчезнуть… - продолжил юноша и замолчал.
У немца аж дыхание перехватило: если сказать, что он был удивлен, то это значит ничего не сказать. Его существующее представление об Италии вновь коренным образом поменялось. Это так поражало – ведь он всегда думал, что знает этого итальянца, как облупленного!
Он всегда считал его пусть и глупым, но очень открытым.
«Если подумать, то Ита всегда… себе на уме. Может издавать тысячи странных и даже громких звуков, но на заседаниях всегда в стороне и не участвует в обсуждении тем, пока его не спросят. А если и спросят, то говорит какую-то фигню, ни с чем не связанную, - задумался Людвиг. – Да и вообще, он чаще слушает, чем говорит. Даже когда полы моет, то уходит в свой непонятный мне астрал! О чем Италия в это время думает? Он не расскажет, даже если спросить. А почему? Может оттого, что это – его внутренний мир, понятный только ему? И он это знает. Италия – замкнутый и созерцательный, сильнее, чем это может показаться на первый взгляд…»
|
|
|
Германия улыбнулся и развернул Веню к себе. Тот муркнул от неожиданности и вытаращился на немца.
«Как интересно… Хоть Венециано и любит пожрать и поспать, но он все равно не приземленный человек, - все еще размышлял Людвиг. – Он постоянно витает в облаках, что сильно мешает ему сосредоточиться на чем-то. И кто бы мог подумать, что его так часто одолевает уныние?»
- Не плачь, солнышко, - Германия поцеловал его в соленые ресницы.
Италия тут же засветился от счастья и обнял немца за шею. Прижался к груди.
- Только не повтори недавнее соплеизвержение, пожалуйста… - попросил его Германия.
Италия хихикнул и покачал головой. На самом деле ему самому было неудобно за столь внезапное пробуждение-пузырение.
«Уныние, говоришь?» – вновь задумался, даже встревожился Германия и обнял своего зайца-побегайца.
Вспомнился сон: Италия в клетке, такой печальный и радостный одновременно, но на самом деле скрывающий дикое отчаянье.
«Каждый раз, когда он пытается мне приоткрыться и поделиться своей тревогой, я грубо обрываю его, говоря, что глупости все это. А он и вправду замолкает… закрывается, не успев открыться». Германия задремал сидя.
Его настигло мимолетное сновиденье: он и Италия стояли друг напротив друга, но между ними – прозрачная стена.
«Италия что-то говорит, но не слышу и не могу даже по губам прочесть. Он заметил, что я ничего не понимаю и еще старательней мне что-то рассказывает, бодро жестикулирует. Но всё тщетно… и следующая его попытка закончилась неудачей.
Венециано замолчал и бессильно опустил голову. Заплакал. А чьи-то темные руки появились в воздухе за его спиной и поймали в свои тиски…»
Германия тут же проснулся, а дыхание сбилось от ужаса.
«Это чудовище охотится за ним!» - Людвиг был в этом уверен и покрепче обнял юношу.
Но как противостоять невидимому?
- Италия…
- М-м? – промяукал тот.
- Почему ты плакал совсем недавно?
- Страшно…
- Поделись своими мыслями, - немец погладил его по волосам, затем ладонь спустилась к шее и приласкала плечо и спину.
У Венециано даже мурашки по коже пробежали от блаженства, а веки опустились. Тепло. Уютно.
- Я так неуверен… бессилен… - дрожащим и тихим голосом ответил он. – Когда ко мне приходят видения – они заставляют меня что-то предпринимать. Иногда я сразу бросаюсь, но чаще я просто теряюсь… А самое ужасное и печальное: если рассказать кому-то и попросить о помощи – не поверят или посоветуют сходить к доктору подлечить нервы. Ну… или просто скажут, что дурак.
- Говори… теперь обязательно говори и не бойся. Я больше не оставлю тебя наедине со страхами, - Людвиг вздохнул. – Если надо – кричи, чтобы я понял, ведь за суетой дел могу и не заметить.
Италия кивнул.
- Ладно, а теперь спать, - немец устроился поудобней и положил Веню рядом с собой.
- Подожди! И всё? – встрепенулся итальянец и приподнялся на локте.
Его глаза с удивлением и легким возмущением посмотрели на блондина. Тот вместо ответа так же изумленно на него уставился: «Что еще?»
- Ну-у… - Веня залился краской, опустил взгляд и скромно продолжил: - Прелюдия была, а «секаса» так и нет…
- Италия!!! – это не просто восклицание: это слово, имя, негодование и гнев в одном лице.
|
|
|
Если Людвиг кричит «Италия!» - значит, Венька уже сделал что-то не так и хорошо, если просто убежал.
- Да хватит уже орать среди ночи!!! – теперь и Керкленд открыл свою пасть с другого конца коридора. – Германия, трахни его уже наконец и спи спокойно! Заколебали, ей-богу!
- Пусть только посмеет! – раздался гневный голос Романо, и веселый смех Франциска.
- Если я снова встану, то вы уже ляжете до самого утра! – грозился брит, да так, что голова разболелась сильнее. – А-а, суки, это все из-за вас!
- Что там у тебя?! – забеспокоился француз.
- Ничего! Мозги плавятся так, что застрелиться хочется!
- У тебя просто очень хороший слух! – не, Бонфуа не издевался – все серьезно.
- Сейчас Я встану! – не выдержала Беларусь.
- Ха-ха! И отшлепаешь по нашим европейским задницам? – разговорился Франция, фантазируя.
- Нет! По яйцам! – Беларусь – очень конкретная девушка.
Мужская часть союзников очень ясно представила себе эту картину – тут же наступила тишина-лепота.
Венециано же не знал чего больше хотелось: смеяться или бояться? Хотя, нет… ему больше хотелось другого.
- Италия… - уже спокойно заговорил Людвиг, хотя его лицо все еще пылало. – Давай не сегодня?
Да, он пошел на уступки!
- А когда? – тут же поинтересовался Ита.
- Всему свое время.
- Хм… но я не засну – у меня уже все болит, - Венециано оголился, откинув одеяло, да так непосредственно, как дитя. – Видишь?
Людвиг чуть не упал с кровати, даже хотел снова закричать: «Италия!», но укусил себя за палец.
Правильно: вдруг Керкленд и Беларусь объединятся и сделают все, что обещали?
«Хотя, чего я удивляюсь? Ведь не на девке собираюсь жениться», - подумал немец.
Заметив растерянность немца, Варгас сел, поджав под себя ноги.
- Но если не хочешь, я могу это сделать сам с собой, чтобы успокоиться, - откровенничал Ита.
«А по-другому никак!» - заговорило его подлое «Я».
Германия тут же припомнил свой сладострастный сон с Италиями, и похоть взыграла с новой силой.
- Зачем искушаешь? – прямо спросил он, глядя на разгоряченного парня.
|
|
|
- Искушаю? – Ита даже изумился, отчего его брови поползли вверх. – А ведь и вправду…
Взгляд упал на крепкое тело Людвига, и Венециано посмел коснуться бедра мужчины. Хитрая улыбка невольно растянулась на лице.
- Да, соблазняю тебя, - уверенно сказал он и бесстыдно поднял глаза, поражая Германию своей лисьей мордочкой и правдой-маткой. – Хочу прямо здесь и сейчас. – Веня прищурился, пронзая взглядом. – Очень хочу…
Немец успел пожалеть, что спросил напрямую: ожидал скромного отступления, а тут… упорное наступление! Даже страшно стало. Людвиг впервые испугался этого безобидного итальянца.
«Италия, остынь!» - хотел сказать он, но не успел.
Венециано набросился на него – поймал его губы в свои и прижался всем телом. Но…
- С ума сошел совсем?! – разгневанный Людвиг оттолкнул его.
Хитрый Италия ему не пришелся по вкусу.
- Успокойся! Поумерь свою похоть, - еще и причитал. – Ведешь себя неподобающе!
Веня аж опешил и… нет, не испугался…
- Веду себя как шлюха? Это хочешь сказать?! – итальянец даже затрясся от нахлынувшей ярости.
Да и… так обидно стало. Он к нему и так, и эдак, а что в итоге? Отстань, извращенец?
Варгас и не заметил, как влепил пощечину негодяю. Оставаться здесь больше не хотелось – обида беспощадно душила, выдавливая слезы. Не хотелось их больше показывать ему. В мгновение ока оделся и устремился к двери.
Германия же, получив звонкую оплеуху, растерялся. Он уже не знал, что и думать. А сам теперь дрожал не от злости, а от волненья. Италия дал ему отпор, а теперь куда-то уходит.
«Вдруг снова исчезнет?!» - казалось, что страх даже под кожу залез.
Венециано такой… найдет неприятности на ровном месте: убежит, нечистые одолеют или попадет в плен к противникам.
- Стой! – Людвиг подлетел к нему и надавил рукой на уже приоткрытую дверь: закрыл ее.
Веня заметил его руку, понял – не выйти. Отпустил ручку, но не обернулся. Сердце же лихорадочно забилось.
- Давай не будем ругаться по пустякам? – уже тише предложил Германия.
- Это не пустяки, - Ита все еще злился, но уже стал бояться немца. – Это… это мои чувства…
Варгас обнял себя за плечи. Ему казалось, что если не уймет дрожь, то упадет прямо здесь, но Людвиг вдруг прижал его к себе – настойчиво целовал распаленную кожу шеи на границе бинтовой повязки.
- Куда ты собрался? – да-да, немец зализывал свою вину и чуть ли не мурлыкал. – Кто тебе сказал, что я тебя отпущу?
Правильно, а то Италия совсем неуправляемым стал. Хотя такой капризный Венециано страшно бесил, но… и возбуждал! Особенно, когда он такой разный: то бесконечно милый, то рассерженный. А открыто разгневанный Ита – явление редкое… как единорог трахающий человека – удивительно, но не очень приятно. (Камень в огород России, может меньше пить будет? Ага, размечталась!)
Идти на поводу мальчишки Германии не хотелось, но… если бы Веня сейчас не был так подавлен, то фиг там! А раз малыш нуждался в острой поддержке, пусть и такой интимной, немец решил уступить ему: так он будет уверен, что парень находится с ним, а не ищет себе приключений на свою итальянскую задницу.
Веня аж вздрогнул – не сразу поверил в то, что происходит.
«А-а-а! А еще говорят, что я непредсказуемый!» - удивлялся он про себя.
- Вредина, - проворчал Германия, но так, по-доброму, и уже ласкал губами плечо юноши, стягивая его рубашку, но затем переместился к уху. – Сейчас как накажу…
Пригрозил местью, но Италия лишь разгорячился от предвкушения такой расправы.
- Ах, если бы ты всегда так меня наказывал! М-м! – достаточно томно и громко возгласил он, наверняка кто-то услышал из соседних комнат.
- Тише ты! – устыдился Германия. – И вообще, давай отойдем от двери…
«Ага, а то братишка Франция не уснет этой ночью… - Бонфуа припал к своим дверям: подслушивал, ждал, когда можно выйти в коридор и приложить ухо к дверям напротив. – Кажется, у Китая в лесу панды подохнут – Людвиг устраивает внеплановый трах…»
Венециано же готов был пойти за немцем куда угодно, тем более, если это кровать.
- Ха-ха! Пусть весь мир слышит, как мы любим друг друга! – смеялся юноша и, оказавшись на простынях, даже запел на радостях. – Парам-парам! Парам по парам! Всех по парам!
- Совсем распоясался, - усмехнулся «немецкий ревизор», но знал – если Италия напевает, пусть и галиматью всякую, то ему хорошо. – И не скачи по кровати, сломаешь! Она и так на ладан дышит…
- А мы до-ло-ма-ем, ха-ха! – веселился итальянец, но скакать перестал.
Остался сидеть, поджав ноги под себя, и теперь полностью переключил свое внимание на Людвига. Тот уже не знал, как заставить юношу заткнуться, но, к счастью, Италия внезапно притих. Германия и так волновался сильнее, чем это казалось внешне. Пламенный мотор без устали только набирал мощь, и чем ближе был Веня, тем сильнее он разгонялся.
«Если я его сейчас снова коснусь, то умру от разрыва сердца…» - близость хоть и была желанна, но так же была порогом к чему-то новому, полностью меняющему жизнь.
Обычно к таким «переходам» он привык очень тщательно готовиться, чтобы чувствовать себя увереннее, а импровизировать ему всегда сложно. Для него это экстрим чистой воды! Хотелось придумать хоть какую-то «инструкцию» в своей рациональной голове, но, чем больше он думал об этом, тем сильнее волновался и ничего не получалось. Да и беспокоила его больше не плотская часть, а эмоциональная.
Но, с другой стороны, он благодарил Небеса за то, что Франция не настаивал на том дурацком уговоре… (это ж надо было поставить на кон свою задницу!) Если бы все-таки дело дошло до этого, то либо он бы убил Франциска во время непотребностей, либо сам умер от «душевного несоответствия» с ним.
Может, именно поэтому он так серьезно подходил к столь деликатному вопросу? Одно дело просматривать порно-материал, и совершенно другое – связывать себя с кем-то не только телом, но и душой! Если бы его кто-то принудил к близости, то… то сошел бы с ума как Россия. И они бы тогда на пару роняли тени на свои лица и теряли сердца…
- Венециано… я… - Германия не знал, как объясниться Италии, чтобы тот своей присущей неуклюжестью не полоснул прямо по сердцу.
Людвиг не представлял, как ему сказать о своих чувствах и «личной морали», да и не просто озвучить, а так, чтобы этот глупыш понял его. Ведь Италия такой непосредственный, как дитя. Куда ему до таких сложных «заморочек»?
В голову приходили только очень заумные слова и сложные выражения, но совершенно бесполезные для восприятия итальянца. Немец вдруг представил себе, как сейчас начнет перед прелюдией к близости… читать морали любовничку! Так и самому смешно стало.
Веня с интересом смотрел на повеселевшего Людвига.
«Ну вот, хоть бы мне рассказал, тоже посмеяться хочу…» - надулся Ита.
Германия заметил недовольный взгляд итальянца, как у кота, которого не ласкают. Сидит, смотрит и терпеливо ждет. Правда, думает запрыгнуть на колени, чтобы потребовать ласки, но ведет личный счет до границ своего терпения.
- Прости, зая, - тепло улыбнулся Людвиг и протянул руку, коснулся шелка волос, скользнул по ним вниз и нарочно задел торчащую завитушку. – Иди ко мне…
Венециано показалось, что лавой растекается по рукам любимого, а когда притянули – то и по груди. Он уже и не верил, что дожил до этих мгновений. А стоило немцу обхватить его щеки ладонями и поцеловать, так Венька вообще почувствовал себя метеоритом, стремительно сгорающим в небе.
Он пылко отвечал на поцелуй, так же горячо и влажно, а мягкий язык Германии уверенно играл с его языком и катался по нежным губам юноши.
Если сначала Людвиг боялся укреплять эти узы страстью, то теперь страх и «предрассудки» растворялись. Сердце стучало сильно, но уже не так лихорадочно – успокаивалось, подстраивалось под пульс Венециано, словно знало, что совсем скоро будут единым целым.
- Раз мы решились на это… - Германия с трепетом переместил свои губы на шею и выступающую ключицу итальянца. – То уже не убежишь от меня. Найду, где бы ты ни был, - прозвучало несколько угрожающе, но нужно же немцу как-то мстить за развод на «секас»? Хотя, нет, он не мстил, а правду говорил. – Слышишь? Найду и верну… и, если потребуется – силой…
«Ох, и суров!» - Венециано только сейчас осознал, во что ввязался, но отступать уже поздно.
Да и не хотелось. Скромно улыбнулся и кивнул. Он вдруг представил себе, с какой яростью Людвиг будет вырывать его из рук непонравившихся ему типов и негодяев. Он под защитой! Можно будет безнаказанно прижиматься к его широкой спине и делиться теплом…
- Я согласен, - все же ответил Италия.
Даже слишком серьезно прозвучали его слова, но затем сорванец подмигнул и продолжил игриво:
- Ты будешь меня закидывать на плечо и утаскивать, а я – трогать тебя за задницу.
- Да ты – «коварище»! – «обласкал» его немец и уже стягивал с парня одежду.
«И когда он успевает незаметно раздеваться и одеваться? - удивлялся немец, ведь помнил, что Италия совсем недавно голышом мелькал перед глазами. – Лучше бы со шнурками так справлялся…»
Хотя штаны с него сползали, даже не расстегивая ширинки и пояса.
- Италия, почему штаны не по размеру? – ну, не мог он не придраться.
- А? – тот аж опешил. – Чтобы из них выпрыгивать во время сиесты!
Германия недобро прищурился: если для итальянца это практично, то для немца – неприлично! Мало ли, вдруг, например, извращенец Франция просечет фишку и захочет полюбоваться на его задницу?
- Я тебе другие куплю, а про эти – забудь, - твердо сказал он.
- М-да… только ты во время прелюдии можешь обсуждать покупку штанов… - Венециано тоже решил придраться.
Лицо немца загорелось огнем.
- Я просто не хочу, чтобы на тебя глазели всякие похотливые уроды, - возразил Германия, но тут же остепенился. – И я не зануда…
Италия расхохотался:
- Не нравятся – просто сними их!
- И сниму…
В это время под их дверями сидел Франция, подслушивая и представляя все, что там происходит. По коридору проходила Беларусь (из туалета возвращалась) и обратила внимание на шпиона, который с таким маниакальным и сосредоточенным выражением лица вслушивался в звуки из комнаты. Она с презрением цыкнула, и почти прошла мимо… но…
Франция сглотнул, а похоть одолела и его. Только он подумал закрыть глаза и залезть в штаны, как вдруг рядом с собой обнаружил своего страшного ревизора – Беларусь! Девушка сидела рядом на корточках, а на ее лице появилась тень лукавой улыбки.
- Ты думаешь, что я забыла про тебя? – прошептала она.
Франция уже захотел завопить от ужаса, но она закрыла ему рот ладонью и зашипела, приложив палец к своим губам.
- Можешь и дальше подслушивать, а я прослежу, чтобы ты не трогал себя, - честно, ей даже понравилось таким образом истязать француза.
Она встала и прислонилась спиной к стене, сложив руки на груди.
- Делай вид, что меня тут нет, но помни, что нужно делать, вернее, не делать, чтобы стать Темным, - тихо продолжила она.
К счастью, у Бонфуа острый слух, так как Наталья и вправду говорила очень-очень тихо, а повторять она не любит. А переспрашивать – себе дороже!
«Стать Темным, говоришь? – задумался франк, вообще-то он мог вернуться к себе в комнату, но… - Почему бы снова не попытаться?»
В общем, весь кайф все равно обломали, так что он решил заняться полезным для общества делом. Сначала его смущало грозное присутствие девушки, да и романтичнее – когда инкогнито!
Наталья заметила его смущение.
«Разрази меня гром! Франция застеснялся?! - удивилась она. – Хотя, чего это я? Может он и ведет себя как последняя шлюха, но… возможно именно я и Литва тогда своим присутствием все портили? Ведь как-никак, а у него должна быть гордость…»
И она была права – Бонфуа хмуро смотрел на нее. Он, конечно, тот еще показушник и эксгибиционист, но всему есть свои границы…
- Знаешь… - Наталья снова подсела к нему и замялась. – Мне ты больше нравишься, когда ведешь себя скромнее…
- А? – Франция чуть опешил, но… стало так приятно.
Его и так все пинают, доброго слова не скажут. Кроме России, наверное, – тот частенько говорит, какой он красивый и хороший.
- Как тебе мой новый фасон? - когда-то хвастался Бонфуа, кружась перед Иваном.
- За твоей улыбкой его не видно, - что-что, а русскому для Франции не жаль комплиментов.
Да и не льстил он – от души говорил. Отмечал самое яркое в нем, и всегда это были не бездушные побрякушки или одежды, а улыбка или глаза. Поэтому Франциск каждый раз шел к нему, чтобы получить кусочек тепла. А жесткую критику о фасоне наряда он мог получить и от язвительного Керкленда, которого потом можно было обвинить в безвкусице да старомодности.
А сейчас вот и серьезная Беларусь, не трогая его, делает приятно. Да и Наталье на самом деле не хотелось его караулить всю ночь и невольно самой подслушивать стенания в комнате.
«Но как мне убить двух зайцев: и француза проконтролировать, и не стоять у него над душой?» - задумалась она и вздохнула.
Наклонилась к его уху:
- Если станешь Темным и поможешь моему брату – позволю поцеловать себя, - пролепетала она и тут же отстранилась, с уверенностью заглянув Франциску в глаза. Ждала ответа.
У того даже челюсть отвисла! И трепет охватил – давно его так не захватывали такие невинные игры.
- Но только не в засос! – негромко воскликнула она и сама покраснела. – И не хвастайся другим: все секретно. Если расскажешь – ты труп, - добавила еще пару условий. – Ну как?
- А можно не «поцеловать», а «целовать» некоторое время? – осмелился Бонфуа, но воодушевился.
- Я подумаю, - твердо ответила Наталья и поднялась, поправляя свою военную форму.
И… О, Боже! Приятно улыбнулась ему!
- Я оставляю тебя, но помни про уговор, - добавила девушка.
- А если я влюблюсь? – да-да, Франция воспылал к ней страстью.
- А это уже твои постоянные проблемы, которые меня не волнуют, - жестокая, но прекрасная, она коснулась своих губ, которые растянулись в коварной улыбке.
Затем отвернулась и отправилась к себе неспешной походкой.
«Да-а-а!!! Я сделаю все, чтобы заполучить эти невинные девичьи губы! – оживился Бонфуа. - Наверняка из мужчин она целовала только Россию! А он брат – не считается! Му-ха-ха-ха!»
Это послужило хорошим импульсом для француза. Да и любил он все эти любовные завоевательные игры.
«Все мужики – козлы, раз думают только об одном, - про себя огорчалась Наталья, но вдруг задумалась. – Но раз они такие тупые, то этим, оказывается, можно пользоваться!»
Беларусь, поздравляю, ты открыла для себя самую древнюю женскую хитрость, которую давно просекла Украина… и даже Россия. (А что? Если вокруг одни извращенцы, то волей-неволей научишься…)
***
Россыпь поцелуев и сплетенья объятий ослепляли и оглушали влюбленных. Что там за дверью? А на фронте? Не сейчас, не в эти мгновенья, когда так сладко. Они были преданны только своему страстному делу.
Оба обнажены. И Германия смело сжал ягодицы итальянца, раздвигая их и подбираясь пальцами к нетронутому никем отверстию. Венециано вздрогнул, но прижался сильнее, целуя сильную, но чувствительную шею, а ладонью уперся в его горячее и влажное «достоинство».
- Италия… ты так хорош… - терял голову немец и, как пьяный, говорил все, что думал.
Дрожь проскользнула и оставила приятный след – Венециано мог только громко стонать и тяжело дышать.
- Ах-ах… сделай это… - молил он, сгорая от желания. – Я так долго терпел…
Германия облизал свои пальцы и вернул их на место – к ягодицам, но уже нащупал горячее «кольцо мышц». Мягко надавил и наблюдал за тем, как Италия отвечает на это. Юноша затрепетал ощутимей и издал томный выдох.
Людвиг уловил себя на том, как приятно смотреть на мальчишку, угрожая ему проникновением. Тогда он пропустил в него первый фаланг пальца.
Италия боялся шелохнуться, прислушивался к ощущениям и полностью доверял немцу свое тело.
- Ах… м-м… продолжай… - лишь просил он, а сам обхватил рукой его и свой члены (хотя у Людвига он значительно больше), и ласкал их ладонью.
- У тебя «он» такой большой, что «мой» упирается ему головкой в «пупок», - Италия смог это сказать достаточно мило, чтобы вызвать лишь улыбку, а не недоумение. (Хотя, если бы подобное услышал Керкленд во время близости – сдох бы в корчах от смеха, а если бы не скопытился, то каждый раз бы впадал в эпилептический приступ при одном лишь воспоминании).
Людвиг вошел в него пальцем – так тесно. Италия прикусил нижнюю губу. Распирающая боль захватила его, но ненадолго. Мышцы сдавались и расслаблялись, позволяя протиснуться и второму пальцу. Веня впивался ногтями свободной руки в плечо мужчины, если боль снова накатывала. Да и так давал понять, когда нужно остановиться или продолжить.
Итальянец зажмурился, когда почувствовал в себе третий палец.
«Ах! Как же я пропущу в себя его немалый член? - забеспокоился он. – Это больнее, чем я себе представлял!»
Немец заметил страх в его глазах и поэтому остановился.
- Солнышко, если тебе неприятно, то можем обойтись и без этого, - успокаивал его Людвиг, целуя щеку. – Можем получить удовольствие другими способами…
«Не-е-ет!!!» – про себя возмутился Франция за дверью, он уже готов был ворваться и научить их, как надо… и как не надо.
Италия покачал головой:
- Все будет хорошо, продолжай…
- Не заставляй себя ради меня.
- А я все равно хочу… - надулся малыш и упрямо заглянул тому в глаза.
- Но ты все равно говори, если что не так, - Людвиг не хотел, чтобы Италия истязал себя, ведь в последнее время он и впрямь многое терпит.
«Он сильнее, чем кажется…» - невольно вспомнились слова Артура.
«Да, чтобы дать отпор Керкленду, нужно не только терпение…» - для немца так и осталась загадкой победа Италии над Англией.
Да и по факту – Керкленд его пленник как бы!
Германия продолжал подготавливать итальянца к соитию – осторожно пошевелил пальцами внутри него, расширяя просвет. Веня даже поджал пальцы на ногах от рези, но она притуплялась.
- Может, войдешь уже этим? – предложил итальянец, сильнее сжав оба члена в своей ладони.
- Ты уверен?
Венециано закивал и обнял жениха за шею. Немец вдруг зарумянился, но все же сказал то, что его волновало (хотя это должен был бояться сам Италия):
- Моей смазки будет маловато, мы оба «сотремся».
- А? – Варгас сначала непонимающе на него уставился, затем улыбнулся и стыдливо предложил. – Я могу взять в рот и смочить…
У немца аж давление подскочило от такого, но вынул пальцы из него.
- Если… несложно… - все же сказал он, позволяя Венециано расположиться между его ног и опуститься к паху.
Людвиг сильно корил себя за то, что у него с собой не было какого-нибудь крема (ну не пользуется он ничем после бриться). Да что там! У него даже презерватива не было. Но, он ему как-то не нужен: заниматься любовью он ни с кем не планировал, да и Италия не женщина, чтобы беременеть, а болезни… да видел он медицинскую карточку итальянца, ничем тот не болен из инфекций, если только на голову пришибленный. И то, это не диагноз, а так, личное мнение самого немца. Но это его дурачок!
Варгас, человек откровенный, поэтому он даже с детским любопытством взял в одну руку его «болт» и попробовал на вкус, как большую конфету, пройдя по ней шелковистым языком и причмокивая.
У Людвига же голова мигом закружилась, а дыхание сбилось. Он не ожидал, что итальянец сделает это так… сразу что ли. Немец сначала приготовился смущаться в предвкушении оральной ласки, но не тут-то было! Горячее и влажное тепло тут же обожгло его, и он задыхался от сладострастия.
- Италия… ах… не так быстро! – Людвиг испугался, что закончит раньше, чем начнет.
Тот, не глядя на него, кивнул и закрыл глаза, всасывая в себя член на полдлины и помогая руками. Веня увлажнял его слюной и играл языком с уздечкой головки, ведь он знал, что там особенно приятно.
Германии показалось, что видит звезды и даже галактики. Сейчас он готов был овладеть итальянцем, во что бы то ни стало! Бедра невольно двинулись навстречу, а рука легла на затылок. Он взял под контроль его движения, уж больно сладко и только сейчас понял, что неприлично постанывает, поэтому стиснул зубы.
- Италия… подожди… - еле-еле остановил его Людвиг и отстранился, подавшись назад. – А то меня надолго не хватит.
Веня понял, что тот слишком разгорячился, поэтому выпрямился, вытирая губы тыльной стороной ладони. Довольно улыбнулся, да так, что его женихом овладела приятная истома. Людвигу показалось, что выпил ни больше, ни меньше – бочку пива.
- Теперь моя очередь, - хмыкнул он и подался вперед. – Развернись, я тебя всего оближу…
Контрольный в голову Италии. Уж чего-чего, но от него он не ожидал таких слов! Юноша беспрекословно подчинился: взялся за спинку кровати руками и, стоя на коленях, отставил свою, как оказалось, шикарную и аппетитную задницу.
Мужчина даже сглотнул от столь лакомого десерта. Облизнулся и несильно смял зубами одну из заманчивых ягодиц, после – оставил засосы. Веня вздрогнул, но эта игра ему пришлась по душе. Он никогда бы не подумал, что кусать за задницу – так приятно, особенно, когда на ней долго сидишь, а тут берут и кровь разгоняют…
Рука Людвига проскочила между ног любовника, шире раздвигая их и лаская мошонку со «стволом».
- Ах… м-м-м… - у юноши даже перед глазами потемнело, и он крепче сжал руками металлическую спинку кровати да опустил голову на подушку. Этакая поза «собаки мордой вниз», но только стоя на коленях.
Германия покусывал его, но, затем погрузился языком между ягодиц, раздвигая их свободной рукой. Он нашел распаленное от пальцев отверстие, тут же обжег его своим дыханием и мягко приласкал своим влажным орудием. Сначала водил им по кромке напряженных мышц, затем осмелился погрузить его вовнутрь.
По подбородку Венециано даже влага потекла от удовольствия. Он облизнулся и тихо скулил себе под нос, несмотря на несколько невыгодную позицию. Но Италия уже смирился с позицией снизу, хоть он и парень, но в отношении с Германией… в общем, он даже боялся заикнуться о другой своей роли. И не потому, что тот скажет твердое «Нет!». Скорее от того, что рядом с ним он не ощущал равноправия. Немец сильнее, больше, уверенней – настоящий мужик! А что Италия? Маленький, худенький, пугливый… Он не хотел быть таким. Ему, как и всем парням, хочется быть богатырем, но он слишком мягок сердцем и телом. Частенько он ненавидел себя за это, но взамен приходило только уныние и одиночество. Всегда кто-то будет сильным, а кто-то таким, как он – слабым.
Порой в голову лезли настолько разрушительные и печальные мысли: а может мне взять и исчезнуть? Кому я такой нужен? Или… все-таки нужен?
Раньше поза «снизу» казалась ему унизительной, особенно после череды общественного давления, ему словно указали: а тебе больше ничего и не светит, плакса.
Возможно, именно поэтому Италия так долго оставался девственником? Он был против того места, которое ему дало общество. Ведь, все-таки, чтобы там не говорили… он мужского пола. Своеобразная и не совсем заметная итальянская гордость.
Все так было, пока он не встретился с Людвигом. Только любовь к этому человеку заставила плюнуть на принципы и отдаваться ему всем телом и душой. Более того, настаивать на близости!
Но, если бы только все знали, в какие невообразимые водовороты его закручивало уныние. И собственная бесполезность…
Они душили и толкали к обрывам…
Италия, он всегда улыбнется в ответ любому, но мало кто знает, что за бушующее море печали плещется в нем.
Германия совсем недавно встал у берегов этого моря, но он видит только поверхность, а не его опасные глубины. (Ну, и Керкленд. Хотя, возможно, что этот вредина даже больше увидел, чем немец. А-то! Пират же… И не важно, что это за соленые воды…)
Но сейчас Варгас просто отбросил все возможные предрассудки и наслаждался тем, что у него есть – любовью и близостью.
Людвиг притянул его твердеющий член, прошелся губами и языком по мошонке и уже спустился к покрасневшей головке. Обхватил ее и поймал в рот, выбивая из итальянца более звонкие охи да ахи.
Италия даже укусил самого себя за руку, соленую от пота, но тут же отпустил ее и снова застонал, как последняя девица из публичного дома, даже тазом задвигал. Немец вдруг еще кое-что замыслил: засунул указательный палец в него и продолжал брать в рот.
Франция же слился с дверью и… просто слушал, но представляя все так, как есть на самом деле (бывалый ведь). Но ничего не предпринимал – мучительно терпел.
- Людвиг! Не так быстро, а то я… - взмолился Веня, чтобы не выстрелить семенем.
Тот услышал его и отпустил член, прошелся языком по ягодицам… спине…
Затем сам немец приподнялся, и Варгас с трепетом ощутил, как твердое немецкое «достоинство» оказалось между ног, скользнуло выше и уперлось в «проход». Мурашки пробежались по телу, а в животе запорхали бабочки. Парни одновременно шумно сглотнули в предвкушении, но, услышав друг друга, усмехнулись.
- Тоже волнуешься? – Германия поцеловал тонкую шею.
Юноша утвердительно что-то промурлыкал в ответ и снова заулыбался оттого, что ему хорошо, а не потому, что ему смешно. Совсем как ребенок, и у Германии чуть сердце не разорвалось от мысли, что причинит ему боль. Хотя раньше он был довольно безжалостен к нему, но не теперь, когда тот его возлюбленный. У немца вообще жалость – штука очень избирательная. Но если она создаст свой список «избранных», то всё… любить и лелеять!
- Сделай это… - Веня прочувствовал его сердобольность и даже посмотрел на него через плечо. – Ничего со мной не случится…
Людвиг поцеловал его в мордашку и набрался мужества, правда, тут уместней Италии собираться с духом. Немец одной рукой обнял Венециано, другой схватился за свой член и теперь осторожно проникал им в юношу. Тесно, даже немного больно и ему. Но сейчас он направил все свои силы, чтобы прислушаться к телу Италии и не причинить вреда. Чем глубже он проникал в него, тем шире становились глаза и рот итальянца, а сам юноша напрягся.
- Венециано… - Людвиг остановился и, словно извиняясь, наградил его поцелуями.
Он вдруг подумал, что в жизни бы не согласился оказаться снизу и это вовсе не из-за предрассудков. Для него это была бы пытка: и больно, и не понимал, где тут может быть удовольствие? Он считал, что на такое идут либо мазохисты, либо те, которые готовы удовлетворить возлюбленного в ущерб себе. Своеобразная жертва. Ну, или третий вариант: на такое идут любопытные… э-э… «естествоиспытатели». (Четвертый вариант: просто извращенцы он как-то не учёл, а то куда мы занесем Францию? И Керкленда… и… нет, Россию сюда не запишем, наверное… Хотя из-за легкой невменяемости он может быть всем сразу. А Америка – это «естествоиспытатель», который выяснил, что он «просто извращенец»).
Поэтому легкое чувство вины Германию все же настигло.
«Нельзя так издеваться над любимыми!» - решил он и… продолжил проникать в парнишку. Но не отступать же?
Слишком большой. Все же острая боль сковала Италию – он всхлипнул, но тут же прикусил нижнюю губу. Боялся отпугнуть своего жениха этим, но слезы все равно, как назло, стекли по горячим щекам.
- Венециано! - терпение немца лопнуло, и он вынул свою «махину» из добровольного мученика. - Хватит над собой издеваться! Давай по-другому...
Юноша тут же развернулся к нему:
- А можно я сам попробую? – сразу предложил тот, взбираясь на Людвига и обнимая ногами за бедра.
Германия изумился его инициативе, но послушно сел – Италия оказался сверху.
«Что ж, ему виднее… - Людвиг доверил ему столь тонкое дело. – Ему легче проследить за своими ощущениями и болью…»
Зато теперь видно лицо этого обаятельного сорванца. Веня чуть смутился, но сам взялся за член немца и направил его в себя – насаживался. Германия невольно залюбовался парнем, все-таки эта мелкая зараза очень соблазнительная милашка. Но Италия – есть Италия! Пока Германия очаровывался, нога Венециано скользнула по простыни, отчего итальянец потерял равновесие и насадился на всю длину немецкого «гиганта».
Еще в тот промежуточный миг, когда Италия уже ошибся, но резь еще не настигла его, он успел с досадой подумать: «Да как всегда!» И неизбежно ждал того, что он ненавидит больше всего на свете – боль. Да, она, проклятая, волной прокатилась по всему телу и ударила по самому пикантному месту. Безжалостно нарастала и сводила с ума невезучего юношу. Анальной боли такой силы он не испытывал никогда: в глазах потемнело…
Людвиг же чуть инфаркт не получил, когда всё это произошло. И ему тоже было больно: юноша сильно сжал его «кольцом мышц». Немец уже открыл рот, чтобы выразить свое привычное негодование: «Италия!!!», но вовремя поймал полубессознательного Веньку. Причитать – нет смысла, тот и так сам себя неосознанно да сурово наказал…
- Венециано… - тихо и растерянно окликнул его Германия.
Он даже боялся его потрясти, чтобы привести в чувство: вдруг больше вреда принесет?
- Прости… - стыдливо ответил итальянец.
Да, ему было неловко: с такой уверенностью взял… и всё испортил! Но легкая самоирония коснулась его губ:
- Я как обычно бесполезен…
Расстроился.
- Не ошибается тот, кто вообще ничего не делает, - утешал его Людвиг и осторожно прижал к себе.
Целовал шею, подбородок, лицо, коснулся губами уха…
- Не плачешь – уже хорошо, - заметил он.
И вправду! Ита удивился самому себе: не проронил ни слезинки, когда случилось страшное. Хотя, тут можно еще поспорить, кто больше перепугался: Италия или Германия?
Если юноша уже успокаивался, а боль отступала, то Людвиг все еще ощущал, как адреналин играет в крови и не желает исчезать.
«Он своей беспечностью меня когда-нибудь до нервного срыва доведет!» - что-что, а себя немец успокаивать не умел, наоборот, угнетался.
Венециано – это тот самый человек, которому, если подарить световой меч, на радостях будет им размахивать и даже не заметит, как у рядом стоящих людей полетят головы с плеч. И вообще… никакой ему меч не давать!
Италия зашевелился, обнял Германию за шею и томно выдохнул:
- Я в порядке… готов продолжить «кино», - он даже усмехнулся и заглянул в глаза жениху.
- Ну-ну… кино и немцы… - пошутил тот.
Хотя, обычно так русский выражался, а ему, немцу, просто вспомнилось.
Причем Германия не спрашивал у Ивана, что тот имел в виду, но заметил, что русский так говорил, когда был недоволен немцами.
«Негодует, что ли?» - заключил тогда он.
Италия в голос рассмеялся.
- В смысле? Порно? – уточнил Веня.
И тут германца осенило! Невольно припомнил другую возмущенную фразу России: «А это что за порнография?!»
Теперь всё встало на свои места…
«Брагинский – тролль невидимого фронта… - укоризненно подумал Людвиг. – Так съязвит, что ничего и не поймешь! Максимум, что почувствуешь – легкий подвох, а уже оскорблен и смешон в его глазах. Кажется, что в его словах нет смысла, но глубоко ошибаешься. Так же и в его непонятных поступках – например, нет такого общественного туалета в мире, где не написано слово «Х..й». И если бы это были только туалеты… Подумаешь, а в чем смысл? А он наверняка есть… И вообще, чего это я его вспомнил?»
От такого наваждения немец даже головой встряхнул и сосредоточился на Венециано. Честно, он даже забыл, что тот спросил.
- Я серьезно – хочу продолжить, - Ита скользнул руками по его груди и животу, затем коснулся себя: обхватил обмякший член и затрепетал.
Страсть тут же дала о себе знать, и итальянский «малыш» затвердел под его рукой. Германия тоже воспылал и не мог глаз оторвать от Вени.
- Ах… - Ита почувствовал, как сильнее раздулся «кол» внутри него, но теперь скорее это было приятно, чем больно.
Людвиг тоже задышал чаще, но решил перехватить руку юношу, чтобы самому ласкать его. Италия сильнее разомлел и схватился за широкие плечи жениха – осмелился сделать первое движение бедрами.
Германия же немного разволновался, когда осознал, что происходит, и от наслажденья мурашки пробежали по всему телу. Не успел он отойти от первой волны (ведь все-таки это его первый раз!), как Венециано снова приподнялся, обнажая его «махину» до половины. Ита вдруг сильно затрясся от осознания близости и того, что нужно опять опуститься и принять в себя эту «твердыню». Он даже потерял силу в ногах, поэтому свободно скользнул вниз по «стержню» и, стуча челюстями, посмотрел на немца. У того теперь даже живот в волнительном спазме стянуло, когда Италия неторопливо заскакал на нем. Но то, что Веня дрожит, как осиновый листочек, насторожило его.
- Мне не больно, просто сердце замирает… - ответил Италия. – А руки и ноги не слушаются…
- Тогда… - Людвиг вдруг навалился на него, и юноша оказался на простынях под ним. – Тогда предоставь остальное мне…
Его губы опять облюбовали нежную кожу итальянца, а руки легли на бедра. Дрожь и немца одолела – ведь в таком положении Италия совсем открыт для сладострастного проникновения.
Людвиг подался назад, чтобы выйти также наполовину и снова войти на всю длину члена. Италия ощутил уверенный толчок в себе, отчего вскипела кровь, согревая и сосредотачиваясь в животе, разбудив невидимых бабочек. Стон не заставил себя долго ждать, но Германия перехватил его поцелуем, и уже бесстрашно врывался в любовника.
У Венециано словно второе дыхание открылось! Яростно… перехватил первенство в поцелуе, проникая языком в рот, чем сильно удивил немца. Но ему понравилось. Даже очень, отчего его щеки заполыхали огнем. Итальянская страсть заразительна: если тот завладел его устами, то Людвиг уже пылко владел всем его телом.
Ита в любовном порыве то гладил немца, то царапал, да еще так остервенело, что можно подумать, что скорее он станет Темным от Похоти, чем Франция. Людвиг поймал его безумный настрой – знал, что тому не больно, потому тоже отвечал так же яро. Даже кусаться стали!
Германия уже бесстрашно подхватил Веню и выпрямился, продолжая свое дело уже стоя на коленях. Благо юноша легкий и им можно вертеть, как угодно в прямом смысле.
Затем они, не говоря ни слова, сменили позицию: Венециано оказался на боку, а немец проникал в него, задрав одну ногу парня. Но все же другой рукой подхватил Веню под ребра, выгибая его.
Франция же давно приоткрыл дверь и с отвисшей челюстью подглядывал за ними.
«Спорим, Керкленд бы уже себе спину сломал, если бы его так нагнули? - сам с собой спорил он. – Ах, Италия, братишка, какой же ты горячий парень! Я бы от такой акробатики… э-э… в общем, если бы меня кто-то и удержал в такой позе, то он же меня бы и сломал…»
Он даже позавидовал: «Точно, пойти на йогу записаться, когда война закончится, а потом отдаться кому-то очень сильному. Но кому? Россия точно удержит, но его и так все уже за..бли. Америка тоже сильный, но не факт, что он скоро оклемается после войны, если его вообще не пришибут окончательно. Так, кто там еще есть? О! Этот, как его там… Один из русских туристических колоний… Точно – Турция! Ну, или Египет тоже ничего. Хе-хе… а не потому ли Россия постоянно к ним в свои отпуска летит отдыхать? Хотя, ладно, это уже моя фантазия разыгралась…»
Франция вдруг представил себе, как Садык обходительно ухаживает за столь частым гостем. Если остальные любят выбирать более подвижный и даже экстримальный отдых, то Иван (после экстрима у себя дома), наоборот, разляжется на белом песке у моря и не раздражается, когда Турция попытается его угостить фруктами, соком или просто подсядет на уши…
- Хочешь, я намажу тебя кремом? А как насчет массажа? – приставал к Ивану турок.
Тот, разнеженный на солнышке, лишь что-то муркал, давая понять, что можно. Да, Брагинский – самый ленивый турист… и наглый.
Даже Египет выучил добрую половину русского языка, в том числе и матерного. И не только общаясь с Россией, но и переводя те надписи на стенах, которые тот оставлял после себя, росписи которых позавидует любой древний египтянин.
А если Брагинский еще и с Альфредом начнет соревноваться в количестве оставленных автографов, то каждая страна мечтает им обоим оторвать руки. И это они называют высоким искусством – граффити! А ведь находились умники (Англия, например) упрекающие Брагинского за то, что он исторически поздно занялся письменностью, но русский лишь загадочно улыбался, наверстывая упущенное. И показывал шутливые настенные надписи в своих древних городах, где не было не то что письменности, но и грамотных людей в принципе. Или такие места, где жили только одни полудикие крестьяне, но надпись «Здесь был Ваня» да еще и с точной датой все равно красовалась, вводя в заблуждение исследователей. И о том, как говорили раньше в той или иной части России выясняли не по летописям и прочим документам древности, а по бытовым надписям на заборах.
Хотя однажды к своему удивлению Альфред нашел у себя дома древний камень, расписанный древней руницей – древнейшим русским языком. Но находку в мире не оценили, а Керкленд вообще обвинил его в фальсификации. Якобы Ванька тогда был слишком мал, да и как бы он попал к нему на материк?
Но любопытный Америка так просто не сдался! Заявился к русскому и протянул тому камень.
- Что тут написано? – даже не спросил, а потребовал Джонс.
Ваня удивленно похлопал глазками и посмотрел на надпись:
- «Яра лик», а тут «маяк», - ответил он.
- Что это за чертовщина?! – вспылил Америка. – Я чувствую какой-то вселенский заговор! Что тут написано?
- Это значит: «Мы с Яра Руси».
- Откуда он на моей земле?! Датировка показывает невероятную цифру – 250 000 лет!
Брагинский лишь фыркнул и, подбросив находку, вернул ему:
- Гонит твоя датировка, век двенадцатый… Да и как ты датировал камень?
- По углеродным следам!
- Камень – не углерод! А то, что к нему налипло – может быть вообще с эпохи динозавров!
- Что?! Даже если и так! Все равно: откуда? Признавайся!
- Не помню, я много где был, а когда совсем тоска съедала: шел, куда глаза вели. Да и, если честно, тогда у меня понятие о расстоянии было еще более расплывчатое, чем сейчас, когда есть карты.
- Брагинский, сколько тебе лет на самом деле? – недоверчиво прищурился Америка.
- Да черт его знает… может тысяча… Тебя это волнует?
- Мне кажется, что весь мир врет о твоем истинном возрасте… - у Джонса разыгралась паранойя.
- Зачем им врать? Да и вообще, может, это Украина написала. Ха-ха!
- Мне от этого не легче!
- Может кто-то пошутил: взял да подкинул камешек, чтобы тебя рассердить, ведь все знают, что ты меня не любишь, а ты уже такой ажиотаж развел…
- Что? А может это ты?! – обвинил его Ал.
- Тогда зачем мне говорить о «подкидыше»? – недоумевал русский.
- Чтобы меня запутать!
- Ты сам себя путаешь, - кажется, русский обиделся, развернулся и пошел.
- Эй! Ты чего надулся? – окликнул его надоеда, но тот пропустил его слова мимо ушей и ушел.
- А-а! Почему, когда происходит всякая фигня, то постоянно каким-то боком Россия вырисовывается? – вознегодовал Джонс. – Вездесущий парень!
Ну, а про то, что сам Америка в каждой бочке затычка, он как-то за собой не замечает.
Вот даже сейчас, взяли и засветились в тексте посреди постельной сцены…
Франция смотрел на кувыркающуюся по всей кровати парочку и… страдал. Он помнил свой уговор с Натальей, поэтому обнял себя руками, сильно сжав локти пальцами, и задрожал. Не смел прикасаться к себе, не смел удовлетворяться, но, в тоже время и не уходил. Даже ноги подкосились, а голова закружилась. Долго стоять не смог – боялся громко рухнуть на колени и испугать этих голубков, а там: «Привет, немецкий ботинок! А я – вездесущая наглая небритая морда!» И брызнет кровь, и полетят зубы…
Франциск расцепил руки и схватился за дверной косяк, затем осторожно опустился на пол, поджав под себя ноги. Да, так лучше, но за руками надо следить. О, как же ему хотелось самому стонать под эти сладострастные звуки! Особенно голос малыша Италии: как же мальчишка бурно и разнообразно стонал! Ему бы озвучивать порно-роли…
Хотя и немец что-то «разголосился», но более сдержанно и глухо. И Франция был прав, Людвиг уже подходил к концу этой головокружительной акробатики.
- Италия! Совсем чуть-чуть! – предупредил его Германия, теперь врываясь в парня более яро и дико.
- Я… Ах-ах! Я тоже! – дрожал под ним Веня.
Людвиг дотронулся до «раскаленного» члена Италии – юноша очень громко и резко вскрикнул от неожиданности и… блаженства. Оно брызнуло в кровь молниеносно, как разряд – ярко, ослепительно (даже в глазах потемнело). Германия почувствовал, как «малыш» в ладони сильно разбух и «запульсировал», липкое семя изверглось.
Мысль, что он смог довести своего возлюбленного до сладкой концовки, обрадовала его и возбудила еще сильнее. Он притянул к себе одурманенного страстью итальянца и, крепко обняв, безжалостно входил и выходил своим огромным «поршнем».
«Сейчас резиной запахнет…» - про себя пошутил Франциск, но на самом деле он очень серьезно подошел к тому, что видит и слышит.
По коже пробежали мурашки, а сердце замирало. Он слушал тяжелое и неровное дыхание Людвига и понимал, что сам задыхается от близости этих двух друг к другу. Если раньше Бонфуа следил за ними из интереса и похоти, то теперь его что-то напугало. Он отцепил руку от дверного косяка и прикрыл рот – его лицо горело, как при лихорадке, да и вправду – дурно стало.
Франциск посмотрел в холодный и темный коридор, но то, что он увидел еще – поразило и напугало его. Перед ним во весь рост стоял, во всей своей блистательной и темной красоте… он сам. Темный Франция – с поистине дьявольской, но такой очаровательной улыбкой.
- Хочешь, я возьму тебя? – опасно прошептал, нет, почти прошипел этот знакомый на лицо Темный Незнакомец.
Почему-то первой мыслью Франции была: «Спасите-помогите! Инкуб пришел!»
Но тут же возникла другая мыслишка: «А ничего так инкубушка… Я тоже буду так круто выглядеть?»
Темный обаятельно рассмеялся (благо его видел только француз), словно услышал его, и склонился. Его теплое дыхание приятно пощекотало кожу на щеке, а сам Бонфуа не мог оторвать глаз от алых приоткрытых губ.
«Он – Похоть… неотразимый искуситель… и этим всё сказано!» - по сравнению с ним Франциск почувствовал себя типичной надоедливой прилипалой (хотя, так оно и есть, но мы ему об этом не скажем), а тут просто Бог Любви снизошел! Хотелось мигом сорвать с него одежду и… сделать что-нибудь неприличное.
- Я подарю тебе дар искушения такой мощи, что никто не устоит перед тобой, - говорил Похоть, а франку казалось, что тот пел. – Будешь круче, чем Мери-Сью в фанфиках «школоты». Как тебе?
- Круче, чем Мери-Сью? – глаза Бонфуа загорелись, вспоминая все «мери-сьюшные» фанфики и не только на французском.
- Да! Я же Похоть, и сила у меня соответствующая – будешь неосознанно излучать чары «любви» такой силы, что окружающие… - обольститель подмигнул и томно продолжил. – Они будут хотеть тебя…
Франциск чуть с ума не сошел. Он уже подумал, что ему достался самый сильный Грех на свете, от любви которого даже умереть не жалко.
- Ну как? – облизнулся двойник и коснулся пальцем его губ. – Я беру тебя? Ведь есть еще один маленький «бонус», если согласишься…
- Какой же? – тот и так был на все согласен, но поинтересовался.
Грех поднял вверх этот же указательный палец, словно просил обострить внимание на словах:
- Чары можно усиливать по своему желанию, если тебя кто-то особенно заинтересовал.
Затем нечистый лукаво усмехнулся, обхватил его щеки обеими руками и продолжил:
- Остальное – узнаешь сам.
Они смотрели друг другу в глаза, но их уши уловили, как громко простонал Германия.
Так и есть…
Людвиг опьянел от близости со своим мальчиком, воля уже не могла сдерживать то, что требует тело. Так сказать – терпел до самого последнего, хотя и не сдавался. Тело предало – взяло и избавилось от того, что «накипело». Немец даже не сразу понял, что за волна окатила его с ног до головы, будоража всю его суть.
- Ах! Италия! – он уже не скрывал своего восторга.
Все еще насаживал парнишку на себя, пока «ствол» еще крепок и не обмяк. «Выстреливал» в него и наполнял белой «лавой».
Германия снял с себя любимого, и оба без сил рухнули набок, прижимаясь друг к другу. Переводили дыхание, а тела словно звенели от усердия.
- Ну, мы даем… - удивлялся Людвиг, находя силы целовать макушку итальянца.
А тот, бедолага, лишь кивал и говорил что-то невнятное. Дрожал, как бездомный котенок.
- Всё… доволен? Теперь спать… - вздохнул Германия с чувством выполненного долга, хотя на этот «долг» его разводили очень долго, щепетильно и, можно сказать, всем миром.
- Наконец-то!!! – раздалось эхо не спящих в своих комнатах ушастых лунатиков всем составом.
- Весела ночка-дрочка, но рассвет-пи..дец таки глаза режет… - Пруссии досталась солнечная сторона комнаты.
- Эпично, бл..дь… - отозвался и Керкленд, даже невольно улыбнулся (Гил Ваньку «косплеит» во всех смыслах, теперь и говорит так же), хотя брит радовался тому, что спал в какой-то подсобке без окон.
Думал заснуть, но слова Пруссии, будь он неладен, так врезались своей похожестью, что Артур заскучал по Ивану.
«Как ему там… в небытие? Наверняка никак... – омрачался Англия и, согнув руку в локте, закрыл глаза предплечьем. – Скорей бы его вернуть. Не нравится мне их затея. Гил, сука, не хватало, чтобы я сейчас совсем раскис из-за его похожести… на него…»
Франция же поцеловался со своим соблазнительным двойником, чтобы не устроить вторую волну охов и ахов, а то еще отыграются на нем за всех: и за Италию с Германией, так и не давши слиться с Грехом.
Бонфуа по-итальянски оказался без штанов – стремглав! Отдаваться самому себе – как самолюбование. Мало того, что француз сам по себе извращенец, так теперь еще и зеркало не будет оставлять его равнодушным. С этих пор точно!
«Ах, я такой милашка…» - умилялся он, предаваясь самому себе.
Сладкие поцелуи…
Мягкие прикосновения…
Боль проникновения…
Головокружительный разврат с самим собой, но таким, чертовски другим. Как слияние добра и зла…
…И долгожданный, почти мучительный, но такой пьянящий конец близости… как укус вампира – смертельный, но дающий другую жизнь, неугодную, одержимую, но по-своему свободную, пусть и от самой жизни…
Франция даже не помнил, как оделся, но заснул прямо здесь, под дверью, прислонившись спиной к косяку. Менялось всё: он, его душа и даже одежда… тьма наступала…
