Тут псалтирь рифмотворная 7 страница

"Святой апостол Павел глаголет, яко страшно попасть в руки Бога жива (Ко евреям, глава 10, стих 31). И сего ради ты, друже мой, сам в себе помысли, дабы тебе не попасть в Божий суд. Вельми надобно Божия суда страшиться, понеже Бог ни на каковые лица не смотрит, но на самое дело. И ежели ты сего человека введешь в убыток напрасно и на нашем суде если и прав будешь, а там оправдание наше будет тебе в большее осуждение, буде напрасно его введешь в убыток, а и нас на грех приведешь".

"А если же ты сам пред ним чем винен, а надеясь на свою мочь, обеспокоишь его, то уже самое горшее осуждение приимешь. И ежели тогда и каяться будешь, да ничего себе не поможешь, и того ради ныне осмотрись, дабы тебе в вечную погибель не пасть. Кто пред Богом не грешен и кто пред царем не винен? Також де и между собою как бы в чем не поссориться; Господа ради не входи в большую ссору, не приложи болезни к болезни и соперника своего не вводи в больший убыток. Если ты и прав будешь, то не без убытку тебе будет, а если же да не прав будешь, то его введешь в убыток, а себя и наипаче в великую напасть ввалишь, понеже все убытки его, что он ни скажет, бессрочно взысканы на тебе будут, да в казну заплатишь пошлину, а приказным людям дашь заработные деньги. Пойди себе и с добрыми людьми подумай, и как ни есть, хотя на себя наступив, а лучше помирись, а челобитную его у себя сбереги, покуда о мире договор учинят".

И потом ответчика велеть сыскать, и когда ответчик приведен будет, то також де на словах его расспросить, чем он ему виновен, и спросить его за верою*, чтобы он сказал всю правду, как что было и за что у них стало. И буде он тебе повинится, то ты для памяти вину его у себя запиши и за повиновение надлежит над ним милость показать, како бы их смирить, а до больших бы убытков не допустить. А ежели повинится в малой вине и о прочем скажет с клятвою, что написал на него излишнее, то уже судье надлежит подробнее расспросить истца на словах и поискать правды всякими примерами. И буде ответчик прямо сказал, то в истце можно ложный иск познать.

А буде ответчик за таким великим принуждением вины своей ничего не скажет и клятвою закрепит, что он не знает-не ведает, напал де на него челобитчик напрасно, и то, что он ни скажет, записать и всячески на словах его подробно расспросить, как кого на тот час Бог вразумит.

И ежели кто умно будет расспрашивать, то на тонкостных* словах можно познать, правду ль сперва сказал или неправду. И буде признается в нем вина, то надлежит его и наипаче принудить с великим принуждением, чтоб он помиловал себя и помирился бы.

А если же признана будет истца неправда, что ищет он несправедливо, то надлежит его понудить к миру, чтобы он ни ответчика, ни себя в убыток бы не вводил и вражду свою порвали б без допросов, чтобы им обоим убытку напрасного не было.

А буде же истец или и ответчик будет гордо говорить и на мир идти не похочет, и таковому сказать: "Добро то, буде ты прав будешь, а буде же явишься винен, то тогда никакой милости от нас не получишь. Однако же если ты и весьма прав, а лучше без больших убытков помириться, потому что и худой мир лучше доброй брани, и живите себе в любви. Ведаешь ли ты о сем, что где же любовь, тут и Бог, а где же вражда, там диавол?" И дать им сроку дня на три или на четыре, и если во всем помирятся, то пришли бы они оба перед судью и объявили бы о мире своем. И тот их мир записать в книгу, на то устроенную, и записать именно, о чем у них было дело подлинником, а не перечнем, и к той записке приложили бы руки, а челобитную подрать и отдать челобитчику. И мировые пошлины взять с них по указу, и в мировой книге под запискою их и под взятием пошлин закрепил бы сам судья иль воевода. А если кои соперники в мир не пойдут, то чинить им допрос по указу перед судьею, и кто кого чем будет уличать, надлежит судье слушать и внимать и на словах обоих их надобно судье направлять и искать в них правды. И на многих и тонкостных словах означится правда и неправда.

И буде из них один силен, и честен, и словесен, а другой беден или не беден, да бессловесен, к тому же ежели и малосмыслящ, то судье надобно на сильное лицо, не стыдясь, восстать, если в убогом или и не убогом, да бессловесном истце или ответчике признается правость. А который многословием своим не даст ему в словах выправиться, то всячески ради любви Божией помогать подобает бессловесному и сильному не давать его, бессловесного, изобидеть, понеже суд именуется Божий, то тако надлежит и чинить, чтобы суд был подобен Божию суду, нелицеприятен. И чтобы на суде и в допросах были истцы и ответчики сами, а не наемные ябедники*, понеже ябедники ябедничеством своим и многословием и самую правду заминают, и правого виновным поставляют, а виноватого правым, и так правду заминают, что и судьи слов их разобрать не могут. А какой не ябедник, а ябедник если мешать ему не будет, то он больше правду будет говорить и когда молвит какое слово неправое, то он и сомнется, и того ради не у ябедника скорее винность и правость познать можно. И того ради сопернику не надобно давать слов его заминать, а и подьячему, который записывает, торопить его, или спорить, с ним не надобно, как он знает, так пусть и выправляется, только бы лишь посторонних и к тому делу неприличных слов не говорил бы.

И когда будут в допросах и станут на очной ставке друг друга уличать, то судье при себе надобно держать ту записку, которая записана в конторе в первых их разговорах, и смотреть прилежно, не будет ли истец или ответчик с первыми своими словами разбиваться. Буде станет говорить не так, как наедине сказал, то во именных словах более первого надлежит в словах раздробить, чтобы доискаться самой правды. И ежели бессловесного явятся слова с первыми сходны, а у многословесника явятся разны, то всячески надобно бессловесному помогать и сильному не дать его теснить и обиду чинить.

А буде во время допроса подойдет кто со стороны и станет в каких-либо словах учить, то того учителя надлежит взять под караул. И буде бесхитростно поучил, то штрафом его обложить, а буде нарочно, на то приготовившись, пришел, то и розыску подлежит.

И того ради во всякой канцелярии надлежит сделать особые чуланцы, чтоб во время допроса никто посторонний тут не был, а и судье бы никто не мешал.

А за обидимого и самому судье надлежит быть стряпчим, обидчику же быть жестоким судьею и немилостивым. Так надобно здраво судить, чтоб ежели и самый свойственник ближний под суд прилучится, а по делу винен будет, то отнюдь не надлежит его щадить, чтобы во второе свое пришествие Господь Бог не стал пересуживать, а за неправый суд не быть бы осужденным самому судье на вечное мучение.

И у коих соперников учинится какая ссылка общая или и не общая, то более, чем в судных записках, прилежно и рассмотрительно надлежит в них поискать истинную правду, потому что ни в чем такой лжи не обретается, сколько в свидетельстве.

А что в проклятых повальных обысках, то сам сатана в том сидит, а Божьей правды ни следа нет: всех свидетелей пишут заочно, а и попы, и дьячки, не видя тех людей, на коих кто сослался, и на словах не слыша, да руки к обыскам прикладывают.

И ради истребления таковой ябеднической неправды надлежит прежде по обыкновению приказному взять у них сказки* за подписью, и чтоб подьячие их в словах не сбивали и не научали бы, как лучше сказать, но дали бы им в словах волю, и что ни скажут, добро или худо и сходно или и несходно, так бы и писали, и чтобы к тем сказкам приложили они руки, а дьяк или секретарь закрепил бы того ж часа, дабы позднее нельзя им переменить тех сказок. А буде кой скажет: "За мною де те ж речи", то так и записать, что сказал те ж речи, что и первый или третий сказал.

А кто сослался на повальный обыск, то по-прежнему взять у них свидетельство за подписями тамошних жителей. И когда те обыски приняты будут в приказ, то надлежит велеть им привести из тех свидетелей человек двух или трех из разных деревень, а буде большой сыск, со всякого десятка по человеку ради достоверного свидетельства.

И когда свидетели явятся в канцелярии, и судье, те обыски приняв и высмотрев их, взять из тех свидетелей одного в контору, и поставив его пред образ Божий, и сказать: "Ты, друг мой, написан свидетелем, скажи ты мне так, как тебе на втором Христовом пришествии стать, и не моги ты ни единого ложного слова сказать. Ежели неправду скажешь, то себя погубишь, и ты сам себя побереги и не моги ты ни прибавить, ни убавить, как что ты видел, так и сказывай. Я тебе сказываю, что если ты мне солжешь и скажешь по дружбе или изо мзды неправду, то кто тебя принудил солгать, заплатит штраф, а тебе за неправое твое свидетельство по новоизложенному Его И. В. указу отсекут голову. И ради незабвенной памяти и иным лжесвидетелям на показание голову твою возложат на кол и поставят ее при входе в канцелярию, дабы всем всегда зрима была (и сколько лжесвидетелей ни явится, всех рядом головы на колье тыкать). А пожитки все их взяты будут на великого государя, а жены и дети будут отданы в вечную работу. И того ради сам ты себя и детей своих побереги, буде ты подьячему сказал и ложно, то ты теперь исправься и скажи мне самую правду, как ты что видел или слышал от кого или только от того слышал, кто на тебя сослался. И буде ныне истинную правду мне скажешь, то себя избавишь ты от смерти, а что подьячему ложно сказал, в том прощен будешь".

И ежели кто скажет пред судьею прямо, что он по научению того соперника, кой на него сослался, сказал ложно, то ту вину разделить надвое, половина тому лжесвидетелю, а другая учителю, и учинить им наказание равное, и по жестоком наказании запятнать их на лице и на руке лжесвидетельным пятном. И буде впредь в таком же ложном свидетельстве явятся, то без отложения чинить смертную казнь.

И кто в каком деле ни принесет повинную, то таковым от наказания жестокого чинить облегчение. И на такие дела и книгу иметь особливую, чтоб, кроме повинных, иных никаких дел не писать, чтобы можно было без замедления сыскать хотя в десять лет. А буде кто в таковой же вине явится впредь, то чинить ему указ уложенный.

А буде же пред судьею в конторе не повинится, а в словах своих станет мяться, то такового надобно с великим принуждением настойчиво всяким образом разным допрашивать: давно ль то было, и товарищи его, кои в росписи написаны, все ли тут были, и прежде его они пришли или после, или все они вместе пришли, и откуда пришли, и где они сошлись, и отчего у них сталось, и как кончилось, и в коем часе дня или ночи, и в какой хоромине, или на дворе, или в ином каком месте; и буде в хоромах, то в коем месте, в переднем ли углу, или у дверей, или у печи за столом, и сидя ли или стоя, и рано ль или поздно, на дворе ведренно ли в то время или ненастно было и после того случая, как разошлись, и кто из них прежде пошел от него или кто остался, или все вместе пошли, и сколько их было, и всех ли он знает иль и никого не знает?

И как кого Бог вразумит, надлежит в самую тонкость свидетелей допрашивать и все те дробные речи записывать именно, как кто о чем ни скажет, потому что в свидетельстве без меры много ложных свидетелей бывает, а на тонкостных расспросах мудрено ему ложь свою укрыть будет. И, допросив, отвести его в особое место, чтобы он ни с кем никакого слова не промолвил.

И потом другого свидетеля взяв, також де в тонкость допросить, и у того допросу никто бы посторонний не был, но токмо подьячий один, кой будет записывать. И буде грамоте кто умеет, то руку бы приложил, а буде кой не умеет, то печать бы свою приложил, чтобы после спорить не стал.

А буде каким случаем тот допрошенный свидетель промолвит с товарищами слово какое, ко лжи подтвердительное, то надлежит расспросить его уже и в застенке, чего ради такую речь им промолвил.

И сколько их свидетелей не будет, всех допрашивать таковым же образом, а буде не все свидетели придут, то никого из них не допрашивать, пока все налицо не будут.

И по таковому тонкостному допросу вся будет правда и неправда явна. И буде кои свидетели были б ложные, то как бы они ни ухищрялись, а в таковых допросах никаким образом ложного свидетельства утаить будет нельзя. При Данииле Пророке и два свидетеля не могли свою ложь сокрыть, и за то оба смерти преданы. А если где случится свидетелей человек пять-шесть, то хотя бы они все целый год твердили, как им сказать, то не могут неправого свидетельства сочинить, но всех их ложь явна будет.

А буде же в свидетельстве случится токмо один человек, то також де надлежит его сперва по приказному обыкновению подьячему допросить, потом по вышеписанному ж изъявлению взять его в контору и расспросить его таким же тонкостным допросом или и более того, как на тот час Бог вразумит судью, понеже в одном свидетеле многотрудно прямую правду сыскать. Однако допросив его, отдать под караул, ввести в контору того, кого он оправдывает, и расспросить его именно против свидетельского порядка без сбавления дробных вопросов, но еще и приложить тонкостнейших допрошений, дабы и в одном свидетеле можно было правду и неправду сыскать, и спросить его о том свидетеле, прежде ли соперника его пришел к нему или после, и, придя, в коем он месте сел или стоял, и от него вместе ли с тем соперником пошел вон, или прежде, или после?

И буде тот истец или ответчик в расспросе своем размолвится, то снова взять того свидетеля, и объявить ему размолвку, и пристрастить его гораздо, чтобы он сказал самую правду без пытки. И буде повинится, что был он научен на такое ложное свидетельство, то по вышеписанному ж вину разложить на обоих, кто его научил и на него, послушника лжи.

А буде теми допросами разрешить дело нельзя, то привести в контору, кого свидетель винит. И буде тот соперник, видя себе обличение прямое, повинится, то и конец делу. А буде же не повинится и скажет с клятвою, что свидетель на него свидетельствует ложно, и ради изыскания правды и его спросить тем же порядком в дробь, как они в то время случились с соперником оным, и свидетель тот как тут случился быть, при нем ли пришел, или до него тут был, и чтобы сказал всему тому делу начало и конец, и всему тому делу весь порядок, как что было.

И буде с третьим будет у него различие в порядке того случая, то снова взять в контору свидетеля и, применяясь к различным словам, спросить его обо всем снова иным уже порядком. И буде сомнется в словах своих и явится в порядке том разность, то немедля и в застенок и спросить уже и с пристрастием и по розыску. Если явится, что он лжесвидетельствовал по дружбе иль по свойству, а не из найма, то, мнится мне, можно ему от смерти быть и свободным, а наказание весьма жестокое учинить, как о том уложено будет. А знак не токмо на руке, но и на лице положить такой, чтобы он всем людям знатен был, что он лжесвидетель, и никто б ему не верил.

И ради таковых допросов изыскательных надлежит судье приезжать после дневной трапезы, чтобы допрашивать всякими разными порядками, не торопясь, не так допрашивать, как здесь написано, но смотря по делу и по случаю и на самое дело глядя, а не наизусть, ибо, дела не видев, не можно о всем полно написать, здесь токмо означено для примера, каким порядком что чинить. И к тому применяясь, надлежит у Бога милости просить всякому судье, чтобы вразумил его, как ему правду сыскать и как неправду познать. И во время допроса не надлежит в судейскую палату излишних людей пускать, чтобы в допросах помешательства какого не чинили.

И когда истцов и ответчиков и свидетельские допросы кончатся и правда вся означится, то немедленно надлежит и решить его, чтобы, за тем делом волочась, люди Божьи не разорялись и напрасно не убыточились.

Буде же кои люди повинны будут смерти, то и их держать долго не надлежит, токмо для покаяния неделю или дней десять, дабы в те дни постились и молились и о грехах своих каялись.

А буде кои люди явятся богохульники, которые Тело Христово и Животворящую Его Кровь в скверну вменяют и ругающейся мерзостью запустения нарицают, то таковым не надлежит живу быть ни суток, но, из застенка вынув, и казнить их, потому что таковых сам Бог еще при Моисее повелел предавать смерти.

Осмотрись, старичок, и эту речь прекрати, нет греха, побеждающего Божие человеколюбие!

А буде кто из таковых хульников проситься будет на покаяние, верить тому не подобает, понеже нет таковым покаяния. Сам бо Господь Бог устами своими рек: "Ежели кто Духа Святого восхулит, не отпустится ему той грех ни в сей век, ни в будущий" (Матфея, глава 12, стих 31). А тои богохульники явно Духа Святого восхулив, что действо Духа Святого хулят и силу его Божественную снижают и отъемлют, яко бы ныне Дух Святой ни в какое церковное действо не сходит и не действует.

Все бо богохульники последуют диаволу, како диавол, что ни речет, то все ложь, ни чем же разны и богохульники, что не скажут, то все ложь, как законы их ложны, так и слова их все лживы.

И буде вступятся за них духовного чина или мирского и будут просить, чтоб из таковых богохульников от смерти освободить, и буде поручатся в том, что он совершенно кается и хочет к православной древней вере приступить не ложно, то в поручной записи написать именно, что впредь ему богохульником не быть и людей Божьих из древней веры в новые свои разноверия не искушать, но и старых своих товарищей, отпадших от благочестия, обращать на истинную христианскую древнюю веру. И ежели кого увещает на покаяние, приводил бы в приказ к записке, а если отвращаться от своего заблуждения не будет, то он притворно покаялся, и за то поручителей его оштрафовать надлежит, а его в вечное заточение отослать или уже и казнить его.

А буде же кто по покаянии своем будет учить своему зловерию*, то уже отнюдь срока ему не давать и его жестокой смерти предать, а поручителей его оштрафовать с наказанием.

А разбойников, думается мне, больше трех пыток не для чего пытать, дабы во многих пытках не продолжилось их сидение. Вора и разбойника держать долго отнюдь не надобно, что доле он сидит, то боле от него пакости. И на кого вор в первом и в последнем застенке говорит согласно, то и, приведя его к плахе, снова спросить, правду ли на них сказал? И буде и при самой смерти то же скажет, то его казнить, а для взятия оговоренных людей послать и как прилично будет, так и розыскивать и после де его.

И ежели такой краткостный суд будет ворам и разбойникам, то им страшнее жестоких смертей будет, понеже кой разбойник ни попадется, то уже возврату ему не будет и как прежде долго жить не станет, что попал, то и пропал. А долгое сидение великая была им потачка, а и каторга им не великая угроза, потому что и с каторги уходят. А ежели через неделю смерть примет, то всякий вор и разбойник устрашен будет.

И когда приведут какого вора, а тут есть какой вор давний сиделец, то новоприводного отнюдь к нему сажать не надобно, не расспросив, но посадить его особливо, чтоб ни с кем он не виделся, а после и расспроса не весьма потворствовать надобно; потому что многие с привода всю правду сказывают и в убийстве винятся. А когда старые колодники подкрепят, то уже и станет с себя сговаривать, и с огня уже не будет виниться, и так иные и на свободу выходят.

Буде воры оговорят в товариществе своем жителей домовых, то в домах их во всех клетях переискать накрепко, нет ли какого платья или иной какой рухляди, коя ему не свойственна. И буде у кого явится доказательство воровства, то и без свидетельства будет он явен, а буде же никакой улики не сыщется, то соседей всех допросить накрепко, ведают ли за ним какое воровство, и чтобы сказали без утайки. И сказать тем соседям именно, буде о воровстве ведаете и не скажете, а потом обнаружится, что ведали, то какая смерть вору, такая и вам будет.

И если и ничего ближние соседи не скажут, однако спросить и дальних, и буде и дальние соседи скажут, что он добрый человек, то положа на руке его такой знак, что был он в оговоре и отпущен на свободу. А буде впредь иные воры оговаривать его будут, то надлежит уже его пытать.

А если посланный на поимку воров учинит ворам какую потачку и потачка его ежели явна будет, то, чаю, достоин будет смерти.

Мне мнится, если бы новоприводных воров после приказного расспроса, не медля ни часа, и в застенок бы, чтобы он не надумался, то он оторопеет и скажет правдивее, а когда надумается, то уже истинной правды не скажет. И ежели кой вор в приказном расспросе винился, а с пытки станет запираться, то надлежит его жестокими муками мучить, чтобы он сказал, кто его научил с себя сговаривать. И когда скажет научившего его, то, взяв того учителя, жесточайшими пытками пытать, чтобы он сказал то, чего ради он учил сговаривать с себя, и учинить ему наказание жесточайшее.

А которым ворам надлежит жизнь оставить, то тех просто отнюдь не отпускать, но учинив наказание уставленное, на обеих руках и на лице положить клейма, чтобы он был всем людям явен, в какой вине был. И буде впредь хотя мало приключится к такому ж делу, то уже конец ему известный.

И о сем судьям вельми надлежит заботиться, чтобы в тюрьмах колодников немного было, то бы добро, ежели бы и единого узника не было. Худая судьям похвала, что колодников много держат, но то самая честная похвала, чтобы ни одного колодника не было.

То судье прямая честь, когда бы не токмо колодников, но и челобитчиков в канцеляриях немного шаталось. Я не знаю, что в том за краса, что так в канцелярию челобитчиков натиснется, что до судьи и дойти не можно.

То бы добро, если бы пред судьею человека два-три иль пять, шесть стояло и то, коим дело есть, а кому дела нет, то бы, поклон отдав, да и шел бы вон, а челобитчикам бы не мешал, також де и судье в рассуждении препоны бы не делал.

По моему мнению, надлежит судьям так учинить, чтобы не то что перед ними, но и в подьяческих столах никто бы без дела не шатался.

И подьячим всем надлежит приказать с крепким подтверждением, чтобы челобитчиков отнюдь долго не волочили. И о сем всякий судья за подьячими смотрел бы прилежно, чтобы они без подлинного повеления ничего бы не делали. И буде кому надлежит выписку или иное какое дело делать, то всякий бы подьячий своему делу срок положил и челобитчику велел бы в положенный срок приходить к себе, а до срока отнюдь бы в приказе не шатался. И для верности давали бы подьячие челобитчикам рукописные ярлыки и в тех ярлыках писали бы именно, к коему числу его дело он изготовит. И будет на тот срок он не сделает и челобитчик придет пред судьей с срочным ярлыком, и по тому ярлыку судье надлежит призвать подьячего и спросить, чего ради он того дела по слову своему не сделал? И буде какое принесет о себе оправдание явное и приличное, а не самовольное промедление, и тому надлежит дать срок. И буде и к тому сроку не сделает, то уже надлежит ему дать наказание и со штрафом.

И ежели в коей канцелярии тако устроено будет, то в том приказе никогда людей много шататься не будет. А челобитчики вместо излишней волокиты будут управляться - купецкие люди за купечеством, а мастеровые за рукоделием своим, и от того в народе пополнение будет.

А гостинцев у истцов и у ответчиков отнюдь принимать не надлежит, понеже мзда заслепляет и мудрому очи. Уже бо кто у кого примет подарки, то всячески ему будет способствовать, а на другого посягать, и то дело уже никогда право и здраво рассужено не будет, но всячески будет на одну сторону криво. И того ради отнюдь почести ни малые судье принимать не подобает, дабы в неправом рассуждении пред Богом и царем не согрешить.

А кто пред судьей придет и будет стоять молча, и такого человека надлежит судье самому спросить таким гласом, какова ради дела стоит. И когда скажет он о деле своем, то надлежит дело его более докучливого справить, потому что многие люди бывают самые смирные и застенчивые и, хотя и самая кровная нужда, помощника ему нет, а сам подокучивать не смеет. И того ради всячески ему помогать, и буде его есть правота, то и наипаче подать ему руку помощи, понеже таковых бессловесных многословные ябедники вельми обижают и многоречием своим и правду их заминают. А буде кто бедный человек и на пути на кого-либо побьет челом об обиде своей, а дело его невеликое, ценою ниже рубля, то буде можно, то тут бы его и решил, а в приказ бы не волочить его.

В канцелярии ж когда случится дел каковых слушать, то надлежит слушать не одними ушами, но и самым умом, також де и товарищи бы все слушали с прилежным вниманием. И во время слушания ни с каковым делом побочным не надлежит припускать к себе и ни с кем ни о чем не разговаривать, дабы от прилежного внимания ума судейского не отводили. Так надобно рассмотрительно судить, чтобы никакой судья после того вершенья не мог перерешить. Наипаче же того подобает страшиться, дабы Бог того суда пересуживать не стал, а за неправое суждение не отослал бы в вечное мучение.

И когда все то дело прочтут, то главному судье ни какую сторону обвинять не надобно, но токмо что и уразумел, то держать в мысли своей. И когда товарищи мнения свои подпишут, то, рассмотрев их мнения, и свое объявить.

И если мнения их с его мнением согласны, то прочесть подьяческие приговоры, и буде и подьяческие оговоры сходны ж, то нечего много и рассуждать, но так его и вершить.

А буде же во приговорах чьих разность явится, то надлежит наипаче потолковать и хотя и в другой ряд прочесть и разногласие разобрать, не торопясь, и кои приговоры правее явятся, то, изучив гораздо, вершить.

И в решении вначале бы подьячие приговор закрепили, а потом товарищи судейские, а после всех главный бы судья закрепил, чтобы уже ни прибавить, ни убавить было невозможно.

А буде же кое дело спорно и к рассуждению не пригодно, то надлежит подлинное дело отдать в другой стол, который на то устроенный - и подьячие б в нем сидели самые свидетельствованные и ко всяким делам разумные. И велеть судье сделать из подлинного дела перечень и, по перечню разобрав, сделать выписку полную, а другую перечневую, и под выпискою подписать ему свое мнение. И если и по той выписке разобрать будет не можно, то хотя и отказано в древних указах, чтобы по окончании суда в пополнение ни челобитен, ни доношений принимать не велено, а мне думается, не то что челобитен не принимать, но и неволею брать у них изъяснительные сказки, дабы незамедленно можно было решить их дело, или пополнительные челобитные или и снова суд дать, дабы можно без погрешения его вершить.

А буде кой подьячий подпишет мнение свое не право, станет правого винить, а виноватого оправдывать или какую фальшь сочинять, правому иль к вине или виноватому к оправданию, то надлежит тонкостнее у него выспросить и с товарищами своими прилежно рассмотреть и уразуметь. И буде означится его неправость и коварство, то такового надлежит и в застенке расспросить, чего ради так он делал.

А буде же объявил он самую правду, то надлежит ему жалованья прибавить и честью его при иных повысить, понеже чего судьи разобрать не могли, а он разобрал и ясно показал самую правду.

А если какой истец или ответчик станет судейское решение оспаривать, а оправдание себе не сыщет, то на нем за неправый спор пошлины и проести* вдвое взыскать.

А если и после второго решения станет спорить, то взять уже на нем пошлины и проести вчетверо, а судьям взыскать на нем бесчестье.

Я по своему мнению судное дело и управление судейское вельми поставляю высоко, более всех художеств, на свете сущих. И того ради никакому человеку, не токмо малосмысленному, но и самому разумному, не подобает судейства или начальства искать, но всячески от него отвергаться, понеже весьма тяжело оно.

Не великое дело, кажется, что из городов в уезды посылают солдат по дворян и по иных всяких чинов людей, а дела настоящего хотя и на алтын нет, а за кем пошлют, то самое меньшее, что рубля два-три убытку сделают, а иному рублей и десять учинят убытку и тем людей Божьих вельми убытчат.

Хотя малая какая справка приказная, то не хотят подождать до иного времени, но как надумают, так и посылают бессрочно. А того отнюдь не чинят, чтоб послать о взятии письменного ведения или чтобы взять письменный ответ, но только то у приказных людей вытвержено, чтобы волочить со всякой отповедью в город. И хотя кто живет от города верстах в сотне-другой, то и тут рубля два-три убытку будет, а в распутную пору то будет рублей пять-шесть траты, а кто сот в пяти-шести случится, то и десятью рублями вряд ли управится. А приказные люди людских убытков не исчисляют, они только свою тягость исчисляют, а людская ни во что, а если в рабочую пору пришлют, то и без хлеба оставят.

И от таковых посылок вельми много пакости людям чинится, а судьи о сем попечении нималого не имеют, чтобы им людей государевых в чем поберечь и до убытка какова не допустить.

А кто хочет истинно Его И. В. порадеть, то людей его более себя должен беречь, чтоб во убожество не приходили и того ради нималого бы убытку им не чинили. Всякому судье надобно недреманно смотреть за всеми и непрестанно то и смекать, какую бы правду прямую учинить и чтоб никого не озлобить и не разорить. Истинно, не имеют нималого попечения, чтобы в чем людей от убытку поберечь.

А и сие здраво ли господа судьи рассуждают, когда из Санкт-Петербурга из губернской канцелярии годы по три, по четыре присылки были жестокие за новгородскими служителями, кои были в бурмистрах и в целовальниках у денежных сборов, чтобы ехали к отчету.42 И ездили года по три и по четыре и больше, а приехав, да там поживут недель десяток и денег десятка по два-три всякий ссорит, да и назад. И кой лет пять-шесть ездил, то я ведаю, что рублей по сотне проездил кроме гостинцев, а с гостинцами будет и по другой сотне. И оттого людям чинится великое разоренье и народное оскудение. Ежели считать, то зачем откладывать из года в год, а если не считать, то и волочить не за чем.

А на что бы того лучше, что в коем городе кто служил, то там бы их и считать. И считать бы не десять лет спустя, но приняв казну да приходные и расходные книги, да и считали бы тутошние судьи безотложно, то бы всякому служителю легко было служить и отчитаться нетрудно, потому что всякое дело из памяти еще не вышло. А десять лет спустя я не знаю, какой счет правый будет, только приказным людям пожива. А в скором отчете и разорения бы нималого служителем не было и, отслужа, всякий бы за свой промысел принялся, и от такова управления никогда бы во всеконечное убожество купецкие люди не приходили б.