Тут псалтирь рифмотворная 8 страница

В немецких землях вельми людей берегут, а наипаче купецких, и того ради у них купецкие люди и богаты зело. А наши судьи нимало людей не берегут и тем небрежением все царство в скудость приводят, ибо в коем царстве люди богаты, то и царство то богато, а в коем царстве будут люди убоги, то и царству тому не можно слыть богатым. Я сего не могу понять, что то у наших судей за разум, что ничего впрок государству не прочат, только прочат имение себе, и то на час, а царству так они прочат, что оно за то многие тысячи рублей теряет. Буде по какой причине возьмут пожитки чьи на государя, то взяв властно, что в огонь бросят, ибо, взяв, положа их в палату, да держат взаперти год или больше, да станут ценить, то какая шуба соболья была рублей сот в пять, аж вынут гной один, что и пяти рублей не стоит. И если бы о сем предел положить такой, что у кого под судом тако учинят, то сгноенные пожитки взыскать с тех начальников, кои то учинят, то стали бы беречь и нехотя. И таковым их управлением те пожитки с сего света губят напрасно в невозвратную погибель.

А надобно судьям вельми того смотреть, чтобы ничто ничье нигде даром не пропадало, понеже все, что есть в народе богатства, - богатство царственное, подобно и оскудение народное - оскудение царственное.

Я и сего не могу разуметь, чего ради бурмистров и иных сборщиков весьма беспокоят и недочеты безвременно правят. Если какой человек каким недоразумением несколько казны утратил или и на свою потребу взял и при отчете в платеже денег не достанет, то, мне кажется, надлежит у него взять сказку, как он те деньги заплатит. И буде скажет, что вскоре заплатит, то и добро так, а буде скажет, в год или в два или в три, то безвременно разорять его не надобно, но взять на нем на те деньги по указу процент.

И оттого великому государю пополнение интереса, а люди будут целы и промыслов своих не утратят. А безвременные правежи яко крестьянам, тако и купечеству явное разорение и царству истощение, а не собрание.

Царские собрания не истощатся, ежели и не круто будут собираться, всячески своя часть наполняется, а крутое собрание не собрание, но разорение. И буде на ком и недочет какой явится, то только для известия надлежит писать в коллегию, чтоб там явно было, на ком что останется недочетной казны.

И от такова порядка казне великого государя будет великое пополнение и царственное украшение, понеже никто разорен не будет и в нищету пригнан не будет же и дом его цел будет. А по прежнему уставу за доимку* двор и пожитки отберут, да оценив в пол или в треть или и в десятую долю, да и продадут и тако совсем его и разорят.

А по новосостоявшемуся Его И. В. указу на те доимочные деньги на всякий год на сто рублей придет прибыли по десяти рублей. И тако казна великого государя будет цела и с приплодом, а люди все будут целы и ничем невредимы. И кои люди держат на откупах кабаки или что иное и хотя и срок придет платежа, то ни по него, ни по поручителям посылать отнюдь не надобно, потому что в том излишнем задержании умножаться будет царский интерес. А посылками судьи промышленникам чинят великие убытки, а и царскому величеству не прибыль чинят, но токмо препятствие его величества интереса.

Сего судьям вельми прилежно надлежит смотреть, буде дело важное и вельми нужное, а буде и важное, да к скорости не нужное, то можно ему и отсрочить. Во всяком деле надобно смекать, чтобы ему, великому государю, прибыток был, а напрасно б ничто не пропадало.

А ежели кто захочет сколько много на промысел денег, то по требованию надлежит и из казны дать, только того смотреть, чтоб можно ему верить, и на такую дачу учинить особливую книгу.

А у крепостных дел на иманцев* из царской казны денег или каких товаров или в подрядных делах, по моему мнению, отнюдь записей брать не надлежит, но в заведенной для того книге надлежит иманцу расписаться, а под его рукою подписались бы поручители и свидетели по обычаю.

А царю брать на своих природных рабов записи, вельми несообразно и чести царской неприлично. Записи писать надлежит народу между собою того ради, буде против записи кто не устоит, то по записям друг на друга бьют челом и ищут судом.

А царю несообразно на людях своих судом искать, но если кто винен будет, то все может имение его взять, и не токмо имение, но и смерть и жизнь в руке его есть. И того ради отнюдь не надлежит царю людей своих записями крепостными крепить, только бы руки он приложил, то и крепость на него.

И если у кого взятие будет из казны рублей тысяч на десять или и на сто тысяч, то надлежит во устроенной на то книге расписаться. И буде он человек не весьма богатый, то и поручители тут же бы подписались, а свидетелям подписываться не надобно, поскольку судья закрепит. И ежели тако устроено будет, то во взятии великое поспешение будет, ибо коего дня понадобится, того дня и совершится.

А и в купеческом деле не весьма потребно во взятии товаров писать у крепостных дел крепости, понеже в писании крепостей великое чинится замедление. На что того лучше, что не токмо у иноземцев христианской веры, но и у басурман в турецкой земле, не то что во ста рублях, но и в десяти тысячах и более не пишут записей по нашему на целых листах, но токмо распишется иманец, да тому и верят, и вместо нашего листа напишет строки две или три. А у нас, пока неправда не искоренится, то для верности надлежит под иманцовою рукою поручителям подписываться и со свидетелями, то и меж купечеством в один день сделка бы заключалась, и купечеству великая бы польза была. А у крепостных дел чинится великая волокита и торгу остановка и излишняя трата.

Мне думается, более всякого дела надлежит стараться о правом суде, и, ежели правосудие у нас уставится, то все люди будут бояться неправды. Всему добру основание праведный и нелицеприятный суд, тогда и собрание царской казны будет сугубое. И того ради надлежит сочинить правосудную книгу с подлинным рассуждением на всякие дела.

А буде не сочинить на решенье всяких дел нового изложения, то и правому суду быть невозможно, понеже у всякого судьи свой ум и как кому понравится, так и судит, а надобно так его устроить, чтобы и не весьма разумный судья мог право судить.

И правосудного ради устава надлежит древнего суда Уложение и новоуставные гражданские и военные, печатные и письменные, новосостоящиеся и древние указные статьи собрать и по приказам из прежних решенных дел выписать такие приговоры, на которые дела ни в Уложении, ни в новоуказных статьях решения не положено. И к таковым решениям применяясь, надлежит учинить пункты новые, дабы впредь такие дела не наизусть вершить и в Сенат бы не взносить, но на всякие б дела были указные статьи ясные с совершенным расположением.

И к тем русским рассуждениям, прежним и нынешним, приложить и из немецких судебников, и кои статьи и из иноземских уставов будут к нашему правлению пригодны, то те статьи и взять и присовокупить к нашему судебнику.

И лучшего ради исправления надлежит и турецкий судебник перевести на славянский язык и прочие их судебные и гражданского устава порядки управительные переписать, и кои пригодны нам, то бы тои и от них принять. Слышно бо о них, яко всякое правление расположено у них ясно и праведно, паче немецкого правления, и того ради и дела у них скоро и право решают, и бумаги по нашему много не тратят, а и хлеба напрасно не теряют, а наипаче купечество праведно хранят.

И к сочинению той судебной книги избрать человека два или три из духовного чина самых разумных и ученых людей и в Божественном Писании искусных, також де и от гражданства, кои в судебных и во иных правительных делах искусны, от высокого чина, кои не горды и ко всяким людям снисходительны, и от низких чинов, кои не высокомерные, и от приказных людей, кои в делах разумны, и от дворянства, кои разумны и правдолюбивы, и от купечества, кои во всяких делах перебывались, и от солдат, кои смышлены и в службах и в нуждах натерпелись и правдолюбивые, и из людей боярских, которые за делами ходят, и из фискалов. А мнится мне, не худо бы выбрать и из крестьян, кои в старостах и в сотских бывали и во всяких нуждах перебывались и в разуме смышленые. Я видал, что и в мордве разумные люди есть, то как во крестьянах не быть людям разумным?

И написав тои новосочиненные пункты, всем народом освидетельствовать самым вольным голосом, а не под принуждением, дабы в том изложении как высокородным, так и низкородным и как богатым, так и убогим и как высокочинцам, так и низкочинцам и самым земледельцам обид бы и утеснения от недознания какого-либо их бытия в том новоисправном изложении не было.

И написав с совершенным общесоветием, предложить Его И. В., да рассмотрит его умная острота. И какие статьи Его В-ву угодны, то те тако и да будут, а какие непотребны, те да извергнутся или исправить по пристоинству надлежащему. И сие мое речение многие сочтут, якобы я Его И. В. самодержавную власть народосоветием снижаю. Я же не снижая Его В-ва самодержавия, но ради самой истинной правды, дабы всякий человек осмотрел в своей бытности*, нет ли кому в тех новоизложенных статьях каких непотребных противностей, что правости противны. И ежели кто узрит какую неправостную статью, то бы без всякого сомнения написал бы, что в ней неправости, и, ничего не опасаясь, подал бы ко исправлению той книги, понеже всяк рану свою в себе лучше чует, нежели во ином ком. И того ради надобно всяким людям свои бытности предусмотреть, покуда книга не совершится, и когда она совершится, то уже никто не может помочь. Ибо того ради и дана свободность, дабы после не жаловались на сочинителей той новосочиненной книги, то того ради надлежит ее вольным голосом освидетельствовать, дабы всякая статья ни от кого порочна не была, но всяк бы себя предостерег и чтобы впредь никому спорить было не можно, но во веки веков было бы оно нерушимо.

Правосудное установление самое есть дело великое, и надлежит его так осмотрительно состроить, чтобы оно ни от какова чина незыблемо было. И того ради без многосоветия и без вольного голоса никоим образом невозможно, понеже Бог никому во всяком деле одному совершенного разумения не дал, но разделил в малые дробинки, каждому по силе его, одному дал много, другому ж меньше. Однако нет такова человека, которому бы не дал Бог ничего, и что дал Бог знать маломысленному, того не дал знать многомысленному. И того ради и самому премудрому человеку не надлежит гордиться и умом своим возноситься и малосмысленных ничтожить не надлежит, но и их в совет призывать надобно, понеже маломысленными людьми часто Бог говорит, того ради и тем более ничтожить их душе вредительно.

И того ради во установление правосудия вельми пристойно исследовать многонародным советом. И ежели и с самым многотрудным многосоветием учинена она будет, однако вскоре печатать ее не надлежит, но сначала попробовать на делах и, буде никакой вредности в правлении том не будет, то быть ему так, а буде в какой статье явится какая неисправность, то о ней надлежит порассудить и поправить ее. И того ради не худо бы года два-три посудить по письменным или по печатным маленьким тетрадкам, и покуда та новосочиненная книга строится, многие бы статьи и опробывались.

И если и иное какое дело с таковым смирением нисходительным будет строиться, то сам Бог при таковом деле будет и помощь свою ко исправлению подаст, понеже всегда Бог со смиренным пребывает, а от гордых и высокоумных отвращается.

А правосудное дело - самое святое и богоугодное, и того ради всячески надлежит позаботиться, дабы суд царев был яко Божий. Как Бог всем нам судья есть праведный и на суде его нет лицеприятия, тако и на царевом суде не следует быть лицеприятию. Бог есть правосудец, того ради и в человеках требует правого суда. И я о правосудии тако мню, еще царю не тако полезен пост и молитва, яко правосудие.

И ежели Его И. В. укажет правосудное изложение, избрав из старого Уложения и из иных многих примеров, сочинить новое и пространное по своему природному глубокоумию и по данной ему от Бога благодати, благоволит и моего малосмыслия объявленные дела рассмотреть, и ежели кои угодны явятся, приняты будут, то по пробе, ежели оно для многих разных дел не вредно будет, то напечатать его великое множество, дабы не токмо в городах, но и в селах без того бы судебника не было, чтобы всяк его читал и волю Его И. В. ведал и ничего бы противно Его В-ва воле не делал и от всяких неправых дел отдалялся бы.

И впереди той книги надлежит сделать всем делам изъявление и разобрав их по азбуке и по чину дел разноличных, чтобы всякий человек без труда на всякое дело указ и совершенное решение мог во едину минуту обрести. А ежели суду и всякому правлению, како его править, совершенного основания письменного не учинить и в том правлении самые неподвижные твердости не устроить, то сколько о правом суде не стараться, а правосудия прямого уставить будет невозможно.

А и основание положа, мнится мне, надлежит утвердить его жестоким указом и недвижимым. Ежели кто великородный или худородный высшего суда или и нижнего в коем городе или в уезде главный комиссар или подчиненный или иной какой правитель или посыльщик, наипаче же ежели сыщик или фискал, не согласно с тем новым изложением станет что чинить своим вымыслом и хотя малую статью нарушит, то казнить его неотложно, как о том уложено будет.

И ради самой твердости надлежит судьям и просьбы ни от каковых лиц не принимать, дабы правосудию ни малого нарушения не было. И ежели кто и вельми заслужил и понадеясь на заслуги, по прежнему обыкновению учинит какую кому обиду, хотя и самому мизерному человеку, то и тому суд был бы неотменен и за вину чинить указ неизменный по изложению, чему он подпадает, а заслуг его в зачисление вины его не зачислять, чтоб тот правосудный устав ненарушим был.

А если кой человек нехитростно вине какой подпадает и от надлежащего наказания или казни хотя надлежит послабить ему, то таковому на руке наложить знак, да если снова в таковой же вине явится, то уже без всякого милосердия учинить ему указ, надлежащий неизменно.

И ежели в таковой твердости неподвижно правосудие годов пять-шесть постоит неизменно без нарушения, то все, яко малочинцы и худородные, так и великочинцы и великородные и заслуженные люди, будут устрашены и не токмо по-прежнему обиды чинить, но и от неправд будут остерегаться и со всяким тщанием будут делать правду.

И ради самой твердости в судах и во всяком правлении, чтобы от правосудия ни много ни мало судьи не колебались, надлежит учинить особливую канцелярию, в которой бы правитель был самый ближний и верный царю. Чтобы он был око царево, верное око, и чтобы над всеми судьями и правителями был вышний и за всякими бы правителями смотрел властно и никого бы он, кроме Бога да Его И. В., не боялся.

И к той канцелярии приход бы был самый свободный, а и сам бы тот правитель был прост и ко всяким бы людям был доступен и не тяжел бы он был. Ежели и не во все дни, однако, улуча время, по коллегиям ходил бы и смотрел, каково кто дело свое управляет и нет ли каковой в делах неисправности и нет ли каких на них жалобщиков.

Також де, обходя судебные места, и челобитчиков бы спрашивал, не чинят ли кому какую обиду и излишней волокиты и не осудили ль кого не сообразно с данным им изложением и не взял ли какой судья или подьячий излишней взятки?

И у всех коллегий и канцелярий прибить печатные листы со изъявлением таким: буде судья или подьячий какую учинит в деле неправду, то приходили бы в ту канцелярию и всякому лицу будет там управа.

Також де, буде кто из сильных лиц изобидит кого убогого иль судья гражданский иль военный офицер чем солдата иль драгуна изобидит, а он суда на него не сыщет, то тут бы изобиженный искал обороны.

А буде кой судья или комиссар или фискал неправду какую сделает, какую гибель царской казне похищением или небрежением, и ежели кто о том подлинно уведомится, то доносил бы в той канцелярии, не страшась и никого не опасаясь, и на господина своего или на командира, хотя и сильного, потому что уже выдачи из той надзирательной канцелярии не будет. Только бы верно доношение было и доносили бы не догадками своими или мнением своим, но усмотрев самое дело, и за такое доношение доносители великим жалованьем пожалованы будут.

А судьям и всем приказным людям государево жалованье денежное и хлебное надлежит отставить, чтобы в том жалованье казна великого государя напрасно не тратилась. Я чаю, что судьям и приказным людям на всякий год тысяч десятка по два-три исходит, а пропадает казна даром, ни за одну деньгу исчезает, потому что они не много делают даром, а если бы и даром делали, то что в том великому государю прибыли?

Мне мнится, лучше учинить, пропитания ради, главным судьям и приказным людям оклад с дел, по чему с какова дела брать за работу, и уложить именно, по чему брать с рубля с виноватого и по чему с рубля брать с правого и по чему брать с рубля в приеме денег в казну и по чему с раздачи жалованной и по чему с купецких и подрядных дел и по чему с каковой выписки или с указа какова иль с грамоты, иль с памяти. И так надобно установить, чтоб ни самого малого дела не обойти, чтобы никакого дела даром не делали и брали б самое праведное по расположению.

И по такому новоизложенному уставу давать все будут охотно, а и приказные люди будут дела делать охотнее и волочить уже не будут, потому что если сделает во установленное время, то примет себе мзду против указа полную, а буде ко установленному числу не сделает, то возьмет половину, а буде же гораздо заволочет, то и всей своей лишится мзды. И того ради всякий подьячий будет с поспешением делать, а и челобитчикам будет весьма полезно.

И тако надобно расположить, чтобы от рублевого дела даже и до многотысячного всяким разным делам учинить указ определенный и чтобы всякий человек по своей работе оплату брал, а сверх указного числа отнюдь бы ни единой деньги не брали.

А буде кто сверх указного числа лишку, хотя малое что возьмет, то взять на нем штраф, за всякую излишнюю копейку по рублю. А кто даст сверх указного числа излишнее, то и на нем по рублю ж за излишнюю копейку брать штраф.

И ежели тако устроится, то в приказной работе никому обиды не будет, яко истцу, тако и ответчику и всякому челобитчику известно будет, что от чего кому дать. И такова ради устава и волокиты никакому делу чинить не будут, но всякий для себя поспешать будет. Однако ради лучшего исправления надлежит расположение учинить и делам всяким, буде кто одноденное дело проволочит три дня, то дать ему против указной дачи половину, а буде же одноденное дело проволочит неделю, то лишен будет всего своего взятия за труды, а буде проволочит две недели, то чинить ему наказание неотложное. А о больших делах, которых не можно меньше недели сделать, а он проволочит две недели, то також де дать ему половину, а буде проволочит недели четыре, то лишен будет всего своего труда, а буде проволочит недель шесть, то нещадно бить его батогами. И всяким делам чинить расчет по величеству дела и по количеству дней.

И ради достоверного свидетельства брать челобитчикам у подьячих ярлыки, записав, в коем числе взял от протокола челобитную или иное что и к какому числу обещался сделать. И буде к тому сроку не сделает, то по тому и указ чинить, буде к сроку сделал, то взять ему за работу по указу сполна, а буде за срок проволочил такое ж число, то взять половину, а буде за сроком вдвое того проволочит, то ничего ему за работу не давать, а за большую волокиту наказание чинить неотложное.

А о сем всем судьям и приказным людям задать страх великий и жестокий, чтоб никто сверх указного числа ни от какова дела сверх работных указных денег никаких гостинцев не принимал бы.

А ежели запрещения о излишнем взятии и даянии не учинить, то указного числа взятие ни во что им будет и будут брать паче прежнего, також де как ныне у крепостных дел за гривенное дело берут по полтине и больше.

И того ради и у крепостных дел надлежит учинить такое ж расположение, по чему с каковой крепости брать за работу, а в казну с крепостей брать токмо пошлины, а письменные деньги отставить, а брать по указу писцу и надсмотрщику за свои труды самим, по чему кому надлежит. И буде того ж дня напишет, коего взял, то взять ему полную плату, а буде в двои сутки напишет, то взять половину, а буде в трое сутки напишет, то уже не брать за работу ничего, отдавать те крепости без платы. А буде кто в трои сутки написав, да возьмет за работу, хотя и не сполна, взять на нем штраф вторичный.

И не токмо крепостные, но и приказные и всякие письма писали бы строк по пятидесяти и больше на странице. Сие вельми дивно, что во всем свете пишут мелким письмом, а на нас все окрестные государства бумаги напасти не могут. А ежели кажется дело сие и невелико, что бумаги беречь, а, по моему мнению, оно не весьма мало, потому что от крупного письма и от небрежения рублей тысяч по десятку ни за одну деньгу из царства пропадает. У немцев хотя и дома она делается, а и жители тамошние богатее нас, однако бумагу вельми берегут. Они не токмо бумагу, но и всякую вещь берегут, и для того они и богаты, что умеют бережно жить.

А и мы пока сами себя не осмотрим и всякие вещи не токмо из иного царства принесенные, но хотя и домашние вещи беречь не станем, то никогда богаты не будем.

И ради подкрепления от излишних дач приказным людям и о излишних тратах писчей бумаги, напечатать листы и у всех коллегий и у 10 канцелярий те листы прибить, дабы все люди прочитали и никаких бы излишних трат ни себе, ни людям не делали. Пчела - муха весьма не велика и собирает она мед не корчагами, но самыми малыми крупицами, однако множество их собирают многие тысячи пудов. Тако и собирание богатства царственного: ежели все люди будут жить бережно и ничего напрасно тратить не будут, но всякие вещи будут от погибели хранить, то тое царство может весьма обогатиться.

А буде кто покусится взять излишнее в другой ряд, то и штраф на нем взять сугубый: за рубль по двести рублей, наказание на козле*, а за третью вину либо смерть, либо в вечную работу к рудокопным делам.

А ежели кой судья и не за взятку, но по дружбе или по чьей просьбе учинит не по новоизложенному уставу, то без всякого милосердия учинить ему определенный указ, как о том уложено будет.

А ежели кто и за взятку нарушит тот новоизданный устав, то, мнится мне, надлежит и дом его совсем разорить и на несколько лет сотворить его пуст и прибить на том доме письмо со изъявлением вины, что за нарушение правосудного изложения господину того дома учинен указ, а дом его оставлен пуст и живущего в нем нет, но токмо мыши и нетопыри* да обитают в нем. И таковое штрафование будет в роды родов памятно.

А ежели судей малых и великих не казнить и великими штрафами их не штрафовать, то, и правое изложение учинив, правды и правого суда уставить будет невозможно.

А ежели ради установления правды правителей судебных и много падет, быть уже так. А без урону, я не чаю, установиться правде, а право сказать, и невозможно правому суду уставиться, ежели сотня-другая судей не падет, понеже у нас в Руси неправда вельми застарела.

А не таким страхом не чаю я того злого коренья истребить. Потому что если какая и земля сильно покроется дерном, то до тех пор, пока тот дерн огнем не выжгут, то не можно на ней пшеницы сеять, тако и в народе злую застарелость злом надлежит и истреблять. А ежели не тако, то, по моему мнению, не токмо в судах, но во всяком правлении правды не будет.

И ежели великородных судей поберечь от жестоких казней, то лучше изначала ради уставления правды в судьи посадить из низких чинов, а паче из приказных людей, кои в делах искусны и страх Божий в себе имеют. И с ними посадить, где пристойно, и из военного чина, кои от службы отставлены, и из купечества, в которых острота умная есть. И за таковых низкородных, хотя кто и погрешит, стоять за них и упрашивать никто не будет, да и сами они паче высокородных бояться будут. А высокородные на уложенные уставы мало смотрят, но как кто восхочет, так и делать будет по своей природной пыхе*.

И тем низкородным судьям надлежит дать такое величество, чтобы они никаких лиц не боялись, кроме Бога да царя, и делали б все свои дела по новосочиненному Его И. В. указу неизменно, а от своего ума не мудрствовали бы и ни на единую черту сверх указа не прибавляли бы, ни убавляли. И ежели что потребное усмотрит кто, то доносили бы до Его Ц. В., пока то новое изложение еще не напечатано.

А буде из приказных людей в судьи выбрать некого, то бы из дворян мелких, кои остроумны и в делах искусны и боящиеся Бога. А за нарушение новоизложенного указа известную и неотложную им смерть объявить, дабы они судили, а о смерти своей помнили.

И таковым порядком, если Бог нас призрит и помощь свою ниспошлет, то можно правосудию устроиться и у нас в Руси. Нам сие вельми зазорно, что не то что у иноземцев, свойственных христианству, но и у басурман суд чинят праведен, а у нас вера святая, благочестивая и на весь свет славная, а судная расправа никуда не годная и какие указы и. в. ни состоятся, все ни во что обращаются, но всяк по своему обычаю делает.

И пока истинное правосудие у нас в Руси не устроится и всесовершенно не укоренится оно, то из-за несправедливого притеснения никакими мерами богатыми нам, яко и в прочих землях, невозможно быть. Також де и славы доброй нам не нажить, понеже все пакости и непостоянство в нас чинятся от неправого суда и от нездравого рассуждения и от нерассмотрительного правления.

И разбоев и иного воровства множество чинится и всякие обиды происходят в людях не от чего иного, токмо от неправого суда. И крестьяне, оставив свои дома, бегут от неправды, и российская земля во многих местах запустела, а все от неправды и от нездравого рассуждения, и какие гибели ни чинятся, а все от неправды.

И самой правды и здравого рассуждения ни милостью, ни суровостью, ни изменниками судьями, ни иными каковыми вымыслами, мне мнится, учинить невозможно, ежели прежде не сочинить всяким великим и малым делам расположения недвижимого, понеже древние уставы все обветшали и от неправых судей все исказились.

И ежели Бог на дело сие милостиво призрит и помощь свою святую ниспошлет и что ни случается в мире дел, на все тои если будут положены решения подлинные, новоисправные и каждому делу собственное решение, то и немудрый судья может здраво судить. А без основательного изложения ничему полезному и к правде склонному быть невозможно.

Как здания высокого без твердого основания не утвердить, так и правды совершенной без основательного изложения никоими мерами уставить невозможно, понеже в нас неправда вельми твердо вкоренилась. Кто кого может, тот того и давит, а кои люди ядовитые, то маломочных и вконец разоряют, а судьи сильняков и ябедников ежели и видят, что напрасно нападают, а воспретить не смеют. И того ради вельми трудно правду установить и не токмо всем правду творить, но чаю, что и изложение правое трудно сочинять, понеже сильные люди, кои привыкли обижать, не положатся на силу, но всячески будут мешать, дабы не весьма им от правого суда поврежденными быть. И того ради всячески будут стремиться, дабы им по-прежнему можно было убогих и маломочных обижать и разорять.

И ежели обманщики правосудию явятся прежде начинания правосудного, то всячески надлежит их не допускать, дабы начинанию правды препинания ни малого не чинили.

А ради совершенной правды никоим образом, древних уставов не изменив, самого правосудия насадить и утвердить невозможно. В правителях ибо вельми трудна вещь, чтобы их от неправды отвратить и правду в них насадить, понеже неправда в них вельми вкоренилась и застарела. И от мала даже и до велика все стали быть склоны, эти ко взяткам, те же, боязни сильных лиц иные же боязни ябедников, а иные того боясь, что ежели впредь приимет тот власть таковую ж, каковую он имеет, и чтоб тогда також де б ему послабил. И того ради всякие дела государевы и неспоры и сыски неправые и указы Его И. В. недействительны, ибо все правители дворянского чина своей братии знатной угождают, а власть имеют и дерзновение токмо над самыми маломочными людьми, а нарочитым дворянам не смеют и слова воспретительного произнести, но как кому что угодно, так то и чинят, и за тем всякие дела и неисправны суть.

Сколько послано указов во все города о недорослях и о молодых дворянских детях, и ежели коего дворянина поименно указано выслать, то и того нескоро вышлют, но по старому Уложению после третьего указа, ежели ничем избежать не могут, то уже вышлют. И в таковом ослушании и указов ц. в-ва презрении иные дворяне уже состарились, в деревнях живучи, а на службе одною ногою не бывали.

И, мне мнится, сие вельми странно, чтобы царского указа ослушаться, и в Уложении напечатано, что третьего указа дожидаться, сие учинено самая потачка плутам и Ц. В-ва презирателям. Но ныне надлежит так учинить: буде по первому указу зазывному не поедет кто, то другую позывку чинить со штрафом, сколько иска, столько и штрафа взять на нем, а челобитчику с другой позывки числить издержки по указу.

А буде по кого послан будет с указом его и. в. солдат или иной какой посыльщик, а он укроется или отобьется или с дороги уйдет, то и по первой посылке винить и штрафовать, и истцу издержки числить с того времени и иск весь без суда и без очной ставки взыскать, то от такова указа и от первого ноги задрожат и опрометью побежит к ответу и по-прежнему не станут третьей присылки ждать.

Тем прежним указом так дворяне избалованы: в Устрицком стане есть дворянин Федор Мокеев сын Пустошкин, уже состарился, а на службе ни на какой и одною ногою не бывал, и какие посылки жестокие по него ни бывали, никто взять его не мог, кого дарами задобрить не может, то притворит себе тяжкую болезнь или возложит на себя юродство и возгри* по бороде попустит. И за таким его пронырством иные и с дороги отпускали, а когда из глаз у посыльщиков выедет, то и юродство свое отложит и, домой приехав, яко лев рыкает. И хотя никакой службы великому государю, кроме нерадения, не показал, а соседи все его боятся.