double arrow

Тут ПСАЛТИРЬ РИФМОТВОРНАЯ 9 страница

Детей у него четыре сына выращены и меньшому есть лет семнадцать, а по 719 год никто их в службу выслать не мог, а в том 719-м году, не знаю по какому случаю, двух его сынов записали в службу, однако все записанные и незаписанные большую половину дома живут, а каким способом живут, того я не могу сказать.

И не сей токмо Пустошкин, но многое множество дворян век свой проживают. В Алексинском уезде видел я такова дворянина, именем Иван Васильев сын Золотарев, дома соседям своим страшен, яко лев, а на службе хуже козы. В Крымский поход как не мог он избежать службы, то послал вместо себя убогого дворянина, прозванием Темирязев, и дал ему лошадь да человека своего, то он его именем и был на службе, а сам он дома был и по деревням шестерней разъезжал и соседей своих разорял. И сему я вельми удивляюсь, как они так делают, знатное дело, что и в полках воеводы и полковники скупы, с них берут, да мирволят им.

И не токмо городовые дворяне, но кои и по Москве служат и называются царедворцами, а и те многие великому государю лгут. Когда наряд им бывает на службу, то иные напишутся в сыск за беглыми солдатами и, взяв указ, заедут в свои вотчины, да там и пробудут военную пору. А иные напишутся в выемщики, по дворам вино корчемное вынимать и ко иным всяким делам бездельным добившись, да тако и проживали военную пору.

А и ныне если посмотреть, многое множество у дел таких брызгунов*, что мог бы один пятерых неприятелей гнать, а он, добившись к какому делу наживочному, да живет себе да наживает пожитки, ибо иные, добившись в комиссары и в четверщики* и в подкомиссары и в судьи и во иные управления, и живут в покое да богатятся. А убогие дворяне служат и с службы мало съезжают, иные лет по двадцати и по тридцати служат. А богатые, лет пять-шесть послужат, да и промышляют, как бы от службы отбыть да добиться б к делам, и, добившись к делам, век свой и проживают.

Как известно, Сергей Степанов сын Унковской лет всего с пять служил, да добился к делам, и лет с пятнадцать живет у дел, а ныне живет он в Устрике комиссаром да наживает. А и ныне ему вряд ли лет сорок и такой великан, еще бы служил и в великанах бы мог служить, как он не выше ль указной меры, и знатное дело, что отставлен он не с большим двадцати лет от службы. И посему откуда ни посмотришь, нет у великого государя действительных радетелей, но все судьи криво едут, кому было служить, тех отставляют, а кто не может служить, тех заставляют. В Новгороде у седельного дела приставлен командиром Иван Иванов сын Ушаков, и я его застал в 710 году у того дела лет не с большим двадцати был и ныне не с большим ему тридцать лет, а службу едва и знает ли, что то она. А и дядя его, Иван Наумов сын Ушаков, у дел больше десяти лет, а такой человек и отныне лет десяток и больше мог бы служить. И тако все, кои богатые, от службы линяют*, а бедные и старые, а служат, а сытые, хотя и молодые, да служить не хотят. Ивана Артемьева сына Мусина-Пушкина дети, Марко да Григорий, записаны в Преображенской полк в солдаты и едва на службе и бывали ль, а отпущены уж к делам, а молодежь, не с большим по двадцати лет, и тако год за год, да и весь свой век проживут. И я о сем мню, что ему, великому государю, о сем не весьма известно, но делают все правители, что здоровых молодиков* отпускают и, ежели и с доклада отпускают, да докладывают непрямо, но поверхностно доложат, только слово у него, великого государя, изо уст вытянут, да и делают, что хотят, и, чаю, запишут в указе, якобы по именному его и. в. указу отпущен он или послан к такому-то делу. И где было от таких молодиков службе быть, а они, заехав в город, живут себе да прохлаждаются и не то что службы, но, чаю, и караула мало знают и, живучи у дел, вместо военного дела учатся, как наживать да век свой без службы провожать. А о том ни они и ни те правители, кои их отпустили, ни мало не пекутся, чтоб они навыкали воинскому делу, как неприятеля побеждать, но учатся тому, как бы им наживать и от службы отлинять.

А и прежде сих времен многие дворяне, на службе не быв, да добились к делам и живут у наживочных дел. Как известно, в Устрицком стане есть дворяне два брата, Роман да Сергей Ивановы дети Чоглоковы, сказывают про них, что нигде на службе не бывали, а каким-то случаем добились в судьи. И один сидел на Устюжне Железной судьею года с три и больше, а другой брат сидел на Вышнем Волочке, и сказывали о себе высокомерно, будто они по именному его и. в. указу в судьи пожалованы. И того ради всяк их боялся и, на кого ни нападут, всяк им уступал и перед ними не смел никто и слова молвить. А с нынешнего московского смотра, не знаю, почему, судейство их позамялось, писали они с Москвы о себе, будто по-прежнему судьями им быть, однако то их намерение не состоялось, знатное дело, что не смогли перелезть.

И я сему не могу поверить, чтоб таких здоровяков, и в службе не бывавших, великий государь в судьи пожаловал. Видим мы все, что его в-во даром никого не жалует, а жалует за службу да за выслугу. А они такие здоровяки, что на службе послужили бы человек за десять, потому что они люди богатые и могли б около себя держать неимущих дворян.

От сего бо служба не весьма спора, что здоровые и богатые и в самых совершенных мужества летах дома живут, а убогие и хворые на службе служат, а от маломочного и голодного и служба плоха.

Сему я вельми удивляюсь, что как монарх наш старается и острастку дает без пощады великую, а не уймутся, ибо многое множество здоровых молодиков под прикрытием правители хранят, этих защищением своим, тех же при себе держанием, якобы споможения ради дел царственных, а на самом деле, како бы кое время прошло без службы; а иные и в службе записаны, а каким-то промыслом, приехав, в домах своих живут.

И сего ради, мнится мне, не худо бы всем людям указ великого государя сказать, чтоб у приезжего с службы или от какова дела соседям всем требовать у него отпускного паспорта, а если паспорта, отпускного на те числа нет, то надлежит его отослать в город под караулом. А буде в паспорте написан срок, сколько ему времени быть в доме, то всем соседям смотреть, чтоб за срок ни единого дня не жил. А буде видя кого без паспорта или даже с паспортом, да после срока будет жить, а они, соседи, умолчат, то за молчание соседей всех ближних штрафовать.

А кои дворяне в службу не написаны и ни на какой службе не бывали, и буде каким пролазом добьются начальства, а буде кто, какова чина ни буди, хотя дворянин, хотя холоп его или чужой чей или церковник, хотя и крестьянин, подлинно уведает, что пожалован в судьи иль в комиссары или во иное какое правление, или кто и без начальства в доме своем живет и крестьянами владеет, а великому государю ни каковой службы не показал, то у таковых бы людей отнимать и отдавать тем, кои Его Ц. В. служат. А доводчику дать четвертую долю изо всего владения его или половину, чтоб лучше радели и о таковых лежебоках доносили.

И ежели таковых указов напечатать множество и разослать не то что по городам только, но и по селам и по всем погостам и велеть дьячкам в недельные дни после литургии дня по три иль по четыре прочитать всем вслух, чтобы все тот его и. в. указ ведали и лежебоков бы не таили, то одним годом всех кроющихся дворян и детей их явных выявили бы.

И есть ли бы Господь Бог помощь свою ниспослал к нам, чтобы из судей и из фискалов и из прочих правителей древнюю страсть неправды искоренить, то всякое бы дело не токмо царское, но и мирское споро бы было.

И о сем я мню, ежели и самые жесточайшие казни высшим и низшим судьям чинить, а древнего уложения не изменить и всем делам нового регула* не учинить, то не можно и правде в приказных делах состоять.

Видим мы все, как великий наш монарх о сем трудится, да ничего не успевает, потому что пособников по его желанию не много, он на гору хотя и вдесятеро тянет, а под гору миллионы тянут, то како дело его споро будет? И ежели кого он и жестоко накажет, ажно на то место сто готово, и того ради, не изменив древних порядков, сколько ни бившись, с места не сдвинешь.

Не токмо суда весьма застарелого, не рассыпав его и подробно не рассмотрев, не исправить, но и хоромины ветхие, не рассыпав все и не рассмотрев всякого бревна, всей гнилости из нее не очистить. А судебное дело не токмо одному человеку, но и множество умных голов надобно созвать, дабы всякую древнюю гнилость и малейшую кривость исправить, тяжка бо есть судебная статья.

Ибо и сам Господь Бог, Ветхого Завета не отставив, Нового не насадил, но когда Ветхий отставил, тогда Новый водрузил, и тако он укоренился, что и адова врата одолеть не могут. Тако и правосудия никто разрушить уже не может, ежели древние неправды все отсечены не будут вконец.

Се бо ныне сколько новых статей издано, а немного в них действа, ибо всех их древностная неправда одолевает. И того ради по-старому, кто кого может, тот того и обижает, а суда по-старому на сильного сыскать не можно.

На что нынешний жесток указ, что сочинен о беглых крестьянах, а немного и в нем исправления будет, понеже тот указ токмо на одних маломочных людей, а сильным людям он ничтожен есть, старых не отдадут, а вновь кто к ним придет, принимать будут. Се бо и у меня человек пять-шесть сбежало, однако и за тем указом место себе сыскали. И се уже другой год, сбежали прошлого 722-го года июля 9-го числа, а и поныне живут, а ежели бы указу боялись, то бы никто их не принял. О беглых людях так надлежит учинить, чтоб как маломочные, так и сильные близко к себе не припускали и, можно ль, не можно ль, тако укрепить, как ниже явится. А в вышепомянутой статье господа удумали смеху достойно, уместное ль то дело, что простым людям уложили, чтобы беглых крестьян отвозить к помещикам их на подводах и денег за все годы, сколько у него крестьянин жил, по двадцати рублей на год с ними же отвозить и отдавать прежним их помещикам. А о своих уложили легохонько, буде жили за кем беглые люди по приему приказчиков их или старост, а буде приняли без письменного их господского повеления, то высечь того приказчика или старосту кнутом, а пожилых на тех владельцах не взыскивать ничего. И то явное прикрытие для них, господ, у которых населены беглыми крестьянами в понизовых местах* и в окраинных все целые села великие, что есть в них дворов ста по два и по три и больше. И то не самая ли их выдумка, чтоб такое множество населить без ведома господина своего. И мне то кажется, с таковых сильняков надлежит пред убогими вдвое взять. И в тех их селах живут, никого не боясь, хотя кой помещик и узнает, то разве из-под руки на них посмотрит, а взять и помыслить нельзя. И воеводы в такие вотчины и посыльщиков посылать не смеют, а приказчик и староста, кои принимали, давно умерли и кнутом бить некого. И сего ради сей указ вельми сделан прямой правде противен.

То бы указ справедливый был, ежели бы написан был как богатому, так и убогому единоравен, и написан бы он был с подлинным расположением и с явным изъявлением, за какую вину брать пожилые деньги по сто рублей и за какую вину брать по двадцати рублей и за какую вину и не надо брать пожилые деньги. И по нашему простолюдинскому мнению, ежели не изменится тот указ, то великие пакости людям сочинятся.

Многие бо дворяне маломочные и купецкие люди весьма разорятся, понеже ежели кто и не на вековое житье кого примет, но наймет поработать на неделю или на месяц за деньги или в деревне в пастухи, не ведая, что он беглый, наймут токмо на лето, а не в вечное усвоение, то помещик его возьмет сто рублей зажилых, да на нем же будет унесенных пожитков искать, сколько хочет. И от такова расположения многие и без вины разоряются.

Мне же мнится, сию статью надлежит расположить тако: ежели кто беглого человека примет на житье к себе в пользу в крестьянство или в дворовые люди или в бобыли, и принял хотя сам помещик, хотя приказчик его, хотя староста, тем не менее зажилые деньги брать на помещике том, в чьей деревне жил, потому, чья земля, того и беда. А приказчик иль староста невинен, потому что он не к себе его принял, но господину своему, того ради и беда господину, а не приказчику его. Невозможное дело, чтоб приказчику иль старосте без воли помещика своего принять кого на житье.

Подобно и купецкий человек, ежели примет кого в вековое житье, а не на время, то всячески надлежит на таковых править по сто рублей, ежели и недели у него не жил.

А буде кто станет насильно владеть чьим человеком, дворовым или крестьянином, то, мне мнится, таковых и тяжелее беглых людей штрафовать.

А если же кто наймет работать на год, а записи у крепостных дел не возьмет, то довольно и двадцать рублей с него взять, потому что он не в вечное владение его принял, но на время и за плату денежную.

А буде же кто наймет на день или на неделю в доме или где в другом месте поработать, то на таковых наемщиков поручных записей не брать. И таковые ни малому платежу неприличны, потому что они наняты на малое время.

А ежели за наемщиков поденных и недельных, и месячных брать зажилые деньги, то всенародное разорение будет. Токмо то надлежит учинить, чтоб крестьяне всякого звания по-прежнему просто не токмо на год, но и на неделю никуда бы ни в подводы от жилищ своих просто не ходили, но все бы государевых властей и властелинских, и монастырских у сотских своих брали бы отпуска за их печатями. Також де и помещичьи крестьяне без письменных отпусков никуда бы не исходили, а с письмом таковым кто у кого ни наймется из денежной заплаты, то нанявший от всякого платежа свободен.

Мне же мнится, ради самой правды надлежит о беглых крестьянах так учинить, чтобы как богатым и сильным, так и убогим, и маломочным безобидно было. И я правее сего не могу предложить, чтобы написать тако.

Всякого звания сильные и бессильные послали бы во все свои вотчины, кои в близости и кои в дальности и в понизовые новые и старые свои вотчины, и во окраинные займища к приказчикам своим и старостам указы, чтобы без отлагательства новых и старых пришлых людей выслали за проводниками, кои лет и по пятьдесят или больше жили за ними, и отдали б с подпискою с женами и с детьми, и со внучатами их старым помещикам, чьи они были. И не то что по сто рублей на год, но и по сто копеек не надобно, только б со всем их имением движимым отпустили бы, то и тому старые помещики вельми будут рады.

И во исправлении той отдачи дать хотя годовой срок или больше, чтобы все сильные и бессильные совсем исправились в отдаче. И ежели так состоится его пресветлого и. в. указ, то все помещики рады будут и без зажилых денег будут благодарны, и так бы все господа вотчины свои очистили, чтоб ни одной души не оставили у себя пришлых людей ни мужского, ни женского пола.

А буде кто за тою отдачею оставит у себя, хотя малых ребят, не то что многое число, но хотя одного, а после отдачи обнаружится, то с господина взять за женскую голову сто рублей, а за мужскую двести рублей, а приказчику да старосте по пятидесяти ударов кнутом, а крестьянам всем по десяти ударов за ту утайку, чтоб и впредь государев указ помнили, и чего спросят, не таили бы.

И за таковым указом, чаю я, что и высокие персоны не станут старых беглецов держать, а вновь, чаю, поопасутся не то что сами господа, и приказчики и крестьяне все будут исправны.

А буде кто, не желая отвозить пришлых людей, да в воде потопит или и иначе каким случаем умертвит, то за всякую голову по десяти человек повешено будет. А кто пожитков их коснется, то на нем взыскано будет вдесятеро и отдано будет тому, чьи те крестьяне были.

И таковым образом, чаю, что все беглые крестьяне возвращены будут и во всей России пустоту всю населят, а в иных местах и с обилием наполнились бы теми пришлыми.

И сильным персонам и то будет тяжело, что хотя и без зажилых денег, но токмо с женами и с детьми, и со внучатами их, и с пожитками их крестьянскими отдать их, то ведаю, что и о том будут охать. А тут им было легко приговорить, что в прежнем указе написано, чтоб мелким помещикам отвозить с женами и с детьми и с зажилыми деньгами, а самим, ведаю, что и подвод будет жаль дать. И того ради, чаю, что будут всячески сию статью спорить, чтобы таковому указу не быть, любят они на чужой спине ехать.

А буде не так сделать о возвращении беглых крестьян, то не чаю я концу быть, чтобы беглых всех возвратить на старые места и пустоту б наполнить. Ежели ныне высоким персонам послабить в отдаче беглых крестьян, то они старых всех у себя заживут, а и вновь принимать будут, и правосудие прямое за такою их силою в России у нас не состоится. Сия статья видится и не вельми тяжка, что чужое отдать без наддачи, а высоким персонам покажется за великую беду.

И ежели таковой Его И. В. указ состоится, что всем, как низким, так и высоким персонам, всех пришлых людей вывести с женами и с детьми, и со внучатами, то я чаю, что одним годом вся пустота во всех деревнях наполнится, и чаю, что иные и порожние пустоши будут населять. И когда пустота вся наполнится людьми, то интерес царского величества умножится, и когда жилее будет земля, то и купеческие промыслы расширятся.

Только разве останутся те беглецы, кои бежали за рубежи, а и тех, если Его И. В. указ состоится, что послать и за рубежи к тамошним жителям, то и они, чаю, что ослушны Его В-ву не будут, вышлют всех, у кого сколько их есть. А буде кои на королевское имя записались, то и наипаче короли и курфюрсты тамошние с царским величеством в тех беглых пришлецах ссориться не будут и сколько у кого есть, чаю, что поскорее наших вельмож вышлют, а из черкасских маетностей* можно, чаю, и посылкою взять.

В старом Уложении напечатано: буде кто, желая кого ввести в убыток, побьет челом напрасно, и когда сыщется, что бил челом он напрасно, то взять на том проести и волокиты по гривне на день. И кто и в прямом деле побьет челом, проести та же гривна на день, хотя в рубле, хотя во ста рублей, хотя в тысяче иль в десяти тысячах рублей, то числится та же гривна на день. И в том древнем расположении какая правда? А если прямо рассудить, то надобно всему размер положить, по скольку проести числить на день в рублевом деле и по скольку в десятирублевом, також де и во ста рублях и в тысяче, и более тысячи надлежит расположить именно, по скольку проестей брать на день с какова иску, и то чинить по записям и по иным случаям в прямых исках.

А буде кто нападет нагло, желая кого ввести в убыток, и когда допряма сыщется, что напал он напрасно, то чего он искал, без всякого милосердия взыскать на нем то же число, чего он искал, и отдать тому, на кого он бил челом. А и проесть, по величеству иску расположив, взыскать на нем же и отдать ему же, ответчику, да на нем же взыскать пошлину вдвое, дабы впредь было ему и иным так делать неповадно.

Еще, когда кого обвинят в десяти тысячах, то указано стоять на правеже сто месяцев, и того времени будет девять годов и два месяца. А когда выстоит те лета на правеже, то тот виноватый принесет челобитную, чтоб ему те деньги собирать в рассрочку и в той рассрочке велено дать срок на столько ж лет, и истец, волочась, да и иску своему не рад будет. И то стала самая явная ворам и ябедникам потачка.

Мне же думается, те статьи старого Уложения обе надлежит отставить и сделать так, чтоб каков иск ни был мал или велик и когда кого обвинят иском, то допросить его, чтобы он дал сказку, когда он деньги принесет. И буде на сколько времени позволит ему истец дать для исправления срок, то истец волен, хотя на год даст срок. А приказным порядком больше недели на сто рублей дать не можно, а в тысяче рублях на десять недель, а больше того иль меньше, то давать срок по размеру платежа.

А буде скажет, что платить нечем, то послать все его пожитки, движимые и недвижимые, описать и, оценив, велеть продавать с наддачею. А ценовщикам велеть ценить прямою настоящую ценою, а буде ценовщики половинною ценою оценят, то за такую неправую оценку бить их кнутом. А буде выше настоящей цены оценят, то отдать им, ценовщикам, а у них деньги принять, и сколько тех денег соберется, отдавать истцу.

А нынешний указ о нищих учинен не весьма здраво, потому велено штрафовать тех, кои милостыню подают.57 И тем никогда не унять, да и невозможно унять, и то положение и Богу не без противности, Бог положил предел, что давать милостыню, а судьи наши за то штрафуют. А им штрафовать давальцев не надлежало, но надлежало по тому указу его царского в. нищих всех перехватать и допросить, чьи они крестьяне иль посадские, иль какие иные люди. И чьи они скажутся, то надлежало их рассылать на те места, откуда они пришли, а они, то отставив, давальцев штрафуют.

И сию статью правильнее б так учинить: кои хворы и увечны, и престарелые, тем бы учинить покой, а кои ходят здоровые крестьяне и крестьянки и дети их, и тех, если велено будет, всякого чина людям хватать хотя в городе, хотя в деревне. Какой человек ни увидит нищего здорового, то, ухватив бы его, привел в приказную палату, и записать, где его взял, и, записав, отдавали бы их из приказа тому, кто его привел, а буде он не возьмет, то кто его востребует, отдавать бы вовсе, чей бы он ни был. А буде никто не возьмет, то отсылать бы их к каковым делам государевым. То дворяне лишь заслышат, часу не будут мешкать, всех заберут к себе и по миру ходить уже не будут пускать. И таким способом одним годом или меньше нищие бродить не будут и по улицам ходить не станут.

Есть много таких помещиков, летом крестьян своих и людей держат у себя на работе, а зимою посылают в мир и велят по улицам бродить и милостыни просить. И скитаючись по миру, ежели у кого наймется поработать и за работу свою деньги возьмет, а те помещики, уведав то, что, нанявшись, пожил месяц иль другой, то они скажут, что он будто сбежал и, записав поимку, будут бить челом на того, у кого он из найму работал, о зажилых по указу. И тем не токмо купецким людям, но и дворянам чинят убытки великие.

А иные посадские такие люди есть лежебоки, что живут своими домами, а не хотят ни торговать, ни работать, ходя по миру, милостыню собирают. А иные, сковавшись, ходят будто тюремные сидельцы и, набрав милостыни, да дома лежа едят. А иные сами и промышляют, а детей своих посылают милостыни просить. И таковым нищим, освидетельствовав, надлежит и наказание дать суровое, чтобы даром хлеба не ели; буде кто промыслом своим прокормить себя не может, то шел бы на поденную работу или пошел бы в люди жить, а детей бы своих роздал мастеровым людям в научение, и, научась мастерства, могли бы и отца своего кормить. А скитаючись по миру, иного ничего не научатся, только что воровать и тунеядцами быть. И таковые люди уподобились червю, что ничего не делают, а хлеб со света губят даром.

Також де и по тюрьмам насажано у судей множество людей, и те люди, тюремные сидельцы, ничего же не делают, только лежат да хлеб едят, яко черви ж. И сии дела яко нищих, тако и тюремщиков не надобно судьям в презрение полагать, но вельми надобно заботиться и не токмо одним судьям, но и подьячим, чтоб дней своих никакие люди даром не теряли и хлеба бы даром не ели. Бог не на то хлеб нам дал, чтоб нам его яко червю съев, да в тлю претворить.

Но надобно, хлеб едя, делать прибыток Богу и царю своему, и своей братье, и себе, дабы не уподобиться непотребному червю, который токмо в тлю все претворяет, а пользы ни малой людям, кроме пакости, не делает.

В России во всех городах и в селах и деревнях нищих и тюремных сидельцев, чаю, что наберется тысяч десятка два-три или больше, и на каждый год хлеба они съедят на худой конец, что тысяч пятьдесят четвертей или шестьдесят. И если положить на человека с хлебом и с харчем и с одеждою их на самый малый оклад по шести рублей на год каждому человеку, то такими тунеядцами казны на каждый год в тлю претворится близ двухсот тысяч рублей. И такая великая гибель чинится вся от нерадения судейского, в поборах за гривну хотят из человека душу вытянуть, а где многие тысячи погибают напрасно, того ни мало не смотрят и не внимают тому, как бы в чем прок сделать к пополнению царственного богатства, но только то считают, что налицо принимают, то и в прибыль почитают. А что тем собиранием своим бед наделают людям, паче же самому великому государю наделает убытков множество, то ничего того не смотрят и не радеют о том.

Самое основание собранию то радетельное, когда Его И. В. кто позаботится казну собирать, а людей не разорить. А сего всем правителем паче собрания смотреть, чтобы ничто нигде даром не пропадало и никакие б люди хлеба даром не ели, но все бы трудились и плод приносили.

Все бо судьи и правители нарицаются Ц. В-ву радетели и слугами верными нарицают себя. А если здравым оком посмотреть на них, то все их радения вопреки явятся прямому радетелю, не то, что чего собранного беречь, но и несобранного смотреть крепко, чтобы ничто нигде не тратилось и дней бы своих никто даром не терял.

И всякие собранные вещи не токмо в царских сокровищах, но и во всем мире за богатыми и за убогими прилежно смотреть, чтобы нигде ничто их даром не пропадало и излишнего ничего б нигде не тратили, то такой человек прямой будет царственному богатству собиратель.

И всякому правителю во своей провинции или канцелярии, если кто восхочет государю своему порадеть, то не надобно ему много пить и прохладно жить и по лесам зайцев ловить, но о том все свое попечение иметь, как бы скорее дела вершить и чтоб в приказе и в тюрьме лишних дней не сидели и хлеба бы напрасно без работы не ели, но все были бы у дел своих. Кои по вине своей достойны смерти, то тех не для чего долго и томить и даром хлеб в них тратить, но надлежит их казнить.

А по кабакам надобно смотреть, чтобы ярыжки* голые без работы не жили тут. А буде кои для работы годны, то брать на них крепости, чтобы им никаким дурным не промышлять и зернью* не играть и пристанища никаким лишним людям не держать, чтобы без работы никакой человек не был.

А коим людям следует какое наказание, то таковых не надлежит и дня единого в тюрьме иль в приказе держать, чтобы он дней своих даром не терял. А коих надлежит сослать на рудокопные дела и на иные черные работы, то и тех долго держать не для чего ж, но, запятнав вечным или временным пятном, отсылать их, кои куда надлежат, не мешкав, чтобы они даром хлеба не ели.

А кроме приказа всякому командиру во своей команде смотреть накрепко, чтобы никто нигде даром не шатался и ребята молодые, кроме праздничных дней, отнюдь бы по улицам ни деньгами, ни кубарями*, ни иными какими играми не играли, а и в мужестве сущие никакие вещи напрасно не тратили и яйцами б не бились. И ни какова чина люди и дворяне без письменного указа хлеба бы в вино не переводили и за крестьянами своими сами бы смотрели и приказчикам, и старостам накрепко бы заказали, чтобы никакой крестьянин гуляком* не был ни летом, ни зимою. Не токмо большие, но и малые ребята даром не шатались бы, но одни учились бы грамоте, а иные рукоделью, каковое водится во крестьянах, учились бы. Буде кои топором еще и не смогут владеть, то бы прясть учились и, научась, шли бы на полотняные дворы и там бы зимою из найма или из хлеба работали, а летом полевую б работу работали. И ежели в юности навыкнет работать, то и под старость гуляком не будет.

А сие и не без греха есть, что за самые малые вины да в тюрьму сажают, а иных и безвинно сажают, иного посадят и на час да забудут, то он в забвении просидит и год. И ради памятования надобно всякому судье безотложно всякий день колодников своих всех пересматривать и всех их ставить перед собой налицо, тогда нельзя будет подьячему иль приставу посадить за хоженое* свое. И смотря колодников, всех бы новоприводных сам допрашивал, кто в каком деле приведен. И буде дело до кого малое, то того бы часа и решение ему учинил, чтобы он промышлял, а, в приказе б сидя, дней своих не терял.

И если все судьи тако будут управлять, колодников повседневно пересматривать и решение им чинить немедленное, то и тюремные дворы не надобны будут. От не управления судейского вельми много в мире пакостей и разорения чинится и погибают многие напрасно, ибо многие, в заключении сидя, от голода и от всякой нужды умирают безвременною смертью.

И о колодничем сиденье, мнится, надлежит предел учинить таковой: буде кто взят в розыскном деле, то решить его в неделю и большее что в две, а в истцовых делах держать больше суток отнюдь не надобно. А буде за сутки будет кой судья в истцовом деле держать, то кормить того колодника судье своим хлебом, и если учинено будет тако, то по нынешнему держать долго не будут. А сие весьма надлежит отставить, чтобы впредь по улицам перекованным колодникам, ходя, милостыню не собирать. Ныне, истинно, стыдное дело, что в нищих да в колодниках пройти невозможно.

В старом управлении судебных дел было уставлено, буде в каком займе или иманье из казны денег поручатся поручики в тысяче рублях человек десять или двадцать, а писали в записях, взять те деньги на заемщике и на поручиках, кто из них налицо будет. И по такому обыкновению, если заемщик не исправится, то высмотрев из поручиков, который посытнее, да буде не умеет за себя стать, то на одном на нем и взыщут и совсем его разорят. А иной заимодавец немилостивый, как срок придет платежа, а заемщик не исправится, то не даст срок ни на неделю, всех поручиков захватит в приказ, и когда обвинят их, то всех их разорит до основания. Буде денег не принесут вскоре, то пожитки у всех заберут бессрочно и оценят дешевле половины и все распродадут за бесценок. И тако всех поручиков и разорят, и меж дворов пустят, и от такова порядка многое множество народа в нищие пошло и то, стало быть, самое царству разорение.

А если сделать так, чтобы во всякие поруки ручались поручики по своей мочи, хотя и в великом займе тысячном или многотысячном станут ручаться, то всякий поручик ручался б по своей силе. Буде кой может тысячу рублей заплатить, то бы в том и ручался и рукой своей именно бы и описал, что он ручается в тысяче рублях, а кто в тысячи рублей не сможет, то всякий бы по своему достатку, кто во ста рублях, кто больше иль меньше. И буде кто больше десяти рублей заплатить долю свою не сможет, то в десяти рублях и подписался бы, и когда заемщик платежом не исправится, то больше десяти рублей с него бы не было взятия. И тако всякий поручик, что рукой своей написал, то и заплатит и по такому регулу никогда бы поручики от поручения своего не разорялись и ручаться бы стали охотнее.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: