Тут псалтирь рифмотворная 55 страница

Пришли на Прут коломутный,

тут же то был бой окрутный,

тут же то был нам час смутный.

Стали рядом уступати,

иншаго мbста искати,

а не всуе пропадати.

Скоро померк день неделный,

ажно российския силы

на отворот загримbли.

Страшно грbмят и облаки,

да страшный там Марс жестокий

гримbл на весь пляц широкий.

Зоря з моря выходила,

ажно поганская сила

в тыль обозу зашумbла.

Всю нощь стуки, всю ночь крики,

всю ночь огонь превеликий:

во всю нощь там Марс шел дикий.

А скоро ночь уступила,

болшая злость наступила,

вся армата загримbла.

Не малый час там стреляно,

аж не скоро заказано,

Не судил бог христианства

"На мир, на мир!" - закричано.

освободить от поганства,

еще не дал збить поганства.

Магомете, Христов враже,

да что далший час покаже,

кто от чиих рук поляже.

К ПЕТРУ ВТОРОМУ

Дал Петру стадо свое упасти спаситель,

дабы тbм дbлом Христов явился любитель.

Бог и Петру Второму вручил стада многа

и сотвори извbстно, коль любит он бога.

ПЛАЧЕТ ПАСТУШОК В ДОЛГОМ НЕНАСТЬИ

Коли дождусь я весела ведра

и дней красных,

Коли явится милость прещедра

небес ясных?

Ни с каких сторон свbта не видно, -

все ненастье.

Нbт и надежды. О многобbдно

мос щастье!

Хотя ж малую явит отраду

и поманит,

И будто нbчто полготить стаду,

да обманит.

Дрожу под дубом; а крайним гладом

овцы тают

И уже весма мокротным хладом

исчезают.

Прошол день пятый, а вод дождевных

нbт отмbны.

Нbт же и конца воплей плачевных

и кручины.

Потщися, боже, нас свободити

от печали,

Наши нас дbды к тебb вопити

научали.

ФЕОФАН АРХИЕПИСКОП НОВГОРОДСКИЙ К АВТОРУ САТИРЫ

Не знаю, кто ти, пророче рогатий,

знаю, коликой достоин ти славы.

Да почто ж было имя укривати?

Знат, тебb страшны силных глупцов нравы.

Плюнь на их грозы! Ти блажен трикрати.

Благо, что дал бог ум тебb тол здравий.

Пусть весь мир будет на тебе гнbвливый,

ты и без щастья доволно щасливий,

Объемлет тебе Апполин великий,

любит всяк, иже таинств его зрител.

О тебb поют парнасские лики,

всbм честным сладка твоя добродbтель

И будет сладка в будущие вbкы,

а я и нынb сущий твой любитель.

Но сие за верх славы твоей буди.

что тебе злие ненавидят люди.

А ти, как начал, течи путь изрядний,

коим книжнии теклы исполины,

И пером смbлим мещи порок явний

на нелюбящих ученой дружини

И разрушай всяк обичай злонравний,

желая в людех доброй перемbни,

Кой плод учений не един искусить,

а злость дураков язик свой прикусит.

НА ДЕНЬ 25 ФЕВРАЛЯ

В сей день августа наша свергла долг свой ложный,

растерзавши хирограф на себе подложный,

И выняла скипетр свой с гражданскаго ада,

и тbм стала Россия весела и рада.

Таково смотрение продолжи нам, боже,

да державb Российской не вредит ничтоже.

А ты всяк, кто ни мыслиш вводить строй обманный,

бойся самодержавной, прелестниче, Анны!

Как оная бумажка, всb твои подлоги,

растерзанные, падут под царские ноги.

ПРОЧЬ УСТУПАЙ, ПРОЧЬ

Прочь уступай, прочь,

Печалная нощь!

Солнце всходит,

Свbт воводит,

Радость родит.

Прочь уступай, прочь,

Печалная нощь!

Коликий у нас

Мрак был и ужас!

Солнце Анна возсияла,

Свbтлый нам день даровала.

Богом вbнчанна

Августа Анна,

Ты наш ясный свbт,

Ты и красный цвbт.

Ты красота, ты доброта,

Ты велие веселие.

Твоя держава

Наша то слава.

Да вознесет бог

Силы твоей рог,

Враги твоя побbждая,

Тебе в бbдах заступая,

Рцыте, вси люди:

О буди, буди!

ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ

НА ПРИШЕСТВИЕ

В СЕЛО ПОДМОСКОВНОЕ

ВЛАДЫКИНО

Анна милости тезоименита

и самим дbлом имени согласна;

Сущи вышняго причастница свbта,

сущи и тbлом и духом прекрасна,

Буди образом веселаго лbта,

всbх благ цвbтами и плодами рясна.

То, рабы твои, от сердца желаем,

когда вид лbтний на вход твой являем.

Кто же сих тебb не желает с нами,

той сам своему добру враг жестокий,

Ибо когда ты вышняго судбами

вступила на сей престол твой высокий,

Стала нам солнцем, грbющим лучами

твой всероссийский вертоград широкий.

Наша ж то нужда, солнце несозданно

да хранит свbт твой, солнце наше Анно!

Храни, о боже, сию в долготу дний,

исполняя в ней имя благодатно,

И подданных ей, народ многолюдный,

просвbщая твоим многократно.

А врагом нашим посылай страх трудный,

прогоняя их в бbгство невозвратно.

Да всегда щит твой Россиа имbет,

дондеже в мирb луна оскудbет.

О ПРЕСЛАВНОМ НОВОМ МОНАРШЕМ ДОМb САМОДЕРЖАВНbЙШЕЙ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТРИЦЫ

АННЫ ИОАННОВНЫ

новоселием ея величество поздравляя, смиренный Феофан архиепископ Новгородский ннжанше воспbл

Анна держит толику область широтою,

что ей не наполняет одна Русь собою.

Видим и дом сей Анны толь чуднаго дbла,

что такого Россия до днесь не имbла.

Но не вмbщает в себb Анниных дbл славы

ни дом сей, ниже область Анниной державы.

О ЛАДОЖСКОМ КАНАЛb

Гдb Петрополю вредил проbзд водный,

плодоносныя судна пожирая,

Там царским дbлом стал канал всеплодный,

принося ползы, а вред отвращая.

Сим страх отставлен ладожский безгодный,

сим невредима пловут к нам благая.

На твою, Анно, дbется то славу,

и вода идет по твоему нраву.

НА ПРИХОД ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА АННЫ ИОАННОВНЫ, КОГДА НАС, В ПРИМОРСКОЙ МЫЗКb НАШЕЙ, ПОСbТИТЬ ИЗВОЛИЛА

Малое се жилище, и жители мали,

хотя б и с хозяином к оцbнкb предстали,

Но стала быть деревня велика и славна,

когда прибыл дражайший гость, Анна державна.

Драгая ж то честь мbсту, щастие наше драго

видbть очи свbтлыя гостя таковаго.

Бог же ей да умножит царство всемогущий,

когда входом ей славны и селские кущи.

НОВОПРЕСТАВЛШЕМУСЯ ИЕРОДИАКОНУ АДАМУ ЭПИТАФИОН

Смеялся ты, Адаме, как мир суестрастный,

и сам его ж дурости быв нbчто причастный;

Как то сей и той жарко праздных честей жаждет

и от сего смертную в сердцb болbзнь страждет;

А другий и дни без сна проводит и ночи,

как бы злата кучами повеселить очи;

А кто мощнbйших господ за ножки хватает,

тот ничего и в бbдность и в стыд не вмbняет.

Ты ж то ругал. Позван же в небесныи горы,

еще смbшняе начал ругать наши здоры.

А мы плачем о тебb горко, неутbшно,

что на тебе нашла смерть так рано, так спbшно.

Да ты стал и на сие смbхотворно вракать,

и мы ж уже по тебb перестаем плакать.

О СТАНИСЛАВb ЛЕЩИНСКОМ, ДВАЖДЫ ОТ КОРОНЫ ПОЛСКОЙ ОТВЕРЖЕННОМ

по толку имени его и по приличию древней римской истории, когда римляне на войнb с сабинами, устрашась, бbжали с поля, а первый их король Ромулус молился Иовишу, дабы их в побbгb том остановил; что когда здbлалось, Иовиш от Ромула назван Статор, то есть Удержатель, или Остановник

Что слава Станислава богом своим славит,

Станислав бо в имени будто славу ставит.

Сама она не в одном показала дbлb,

в какой ты, Станиславе, славу ставиш силb.

Не так, как в бbгствb римский полк остановился,

когда о том Иовишу король их молился.

Она не прочь избbгнуть; но будто с тобою

жить хотbла, влекома разною маною,

И дважды не от дому, но в дом твой бbжала

и, внутрь внити торопясь, не дошла и стала.

К ЛУКb И ВАРЛААМУ КАДЕЦКИМ, КОГДА ПИТОМЦЕВ ДЕНГАМИ ПОДАРИЛИ

Сами бbдны сверх наших питомцев дарили,

которым не брать наша правила учили.

И как вам ваши ж денги вредны при отходb,

так оным вредны стали при оных приходb.

Скажи, солнце, какое сbчь лbкарство нада?

Говорит: развb денги отослать отрада?

К ТbМЖДЕ

Рано, Лука, в сундуки свои кладеш руку!

Из порожняго черпаеш, легчиш легка в звуку,

Сbеш сребром, сундуки ж еще не вмbщают.

Много даеш, а мало имbеш - вси знают.

Повbрь мнb, Лука, что ты дbлаеш противно:

прежде сам разбогатbй, потом дать недивно.

БЛАГОДАРЕНИЕ ОТ СЛУЖИТЕЛЕЙ ДОМОВЫХ ЗА СОЛОД НОВОВЫМЫШЛЕННЫЙ ДОМОВОМУ ЭКОНОМУ ГЕРАСИМУ

От Ильи интенданта

Честный отец Герасим,

чим мы тебе украсим

За хлbбец твой питейный,

обиходец келейный?

Кто пьет его, тот пляшет

да и рукою машет.

А я хоть отвbдаю,

что дbлать не вbдаю.

Хвалят тебе вси явно,

хотя не весма славно.

Благодарен же и я,

вbрный твой друг Илия.

От Неймана жида

Берет мене на сие питейцо оскома,

а то есть честный промысл отца эконома.

Люблю; сладко, приятно,

в рот течет невозвратно.

Коли б прадbды наши такого достали,

в пустыни на Мойсея вbк бы не роптали,

Но взявшися за боки,

всb б поднялися з скоки.

Горко было бbдным им, а нам сладко нынb.

Хвалят тебе, батюшка, в Карповской пустыни,

Хвалит сам архиерей,

колми паче я, еврей.

От учителя Федоровича

Солод твой, о эконом, кажется сад Ноев,

и сей бо дает напой лучший всbх напоев.

Но там отец насмbшкb, а сын подпал гнbву,

а твоему порок той не прилежит пиву.

И честен ты за сие, не боишся срама,

не как он обруганный от мерзкаго Хама.

От козака

Бbжит прочь жажда, бbжит и печалный голод,

гдb твой, отче эконом, находится солод.

Да и чудо он творит дивным своим вкусом:

пьян я, хотя омочусь одним толко усом.

От малых дbтей

Гдb ты, о бородушка,

залучил солодушка,

Какова здесь не было?

Так то приятен зbло.

Гдb-сь ты bздил далиоко?

Гдb птичее молоко?

Понеже, слово-слово,

так сладко и здорово.

От новгородских дворян

За честь твоего солоду

лобзаем твою бороду,

батюшка наш кормитель!

Никто не может сказати,

в какой стала благодати

твоя нам добродbтель!

Когда трудов твоих пиво,

что имbется за диво

прилbжно разсуждаем,

Новгородския шалыги,

которую пьют ярыги

весма уж забываем.

Да то чюдо весма странно,

что хотя и непрестанно

пивце то с бочки льется

И течет по вся неделb,

а нам еще и доселb

дивно как не припьется.

К ЛИХОРАДКb В ЛИХОРАДКb

О лихорадко, тебе за богыню

говbйно чтили древние народы,

Знать, то вbдая твою благостыню.

Но мнb бедныя суть твои приходы.

Всего терзаеш образом различным:

се хлад наводиш, се жар зловиновный,

И грызением, ехиднb приличным,

лютb пронзаеш состав мой членовный.

К СЕЛИЮ

Говорит, что бога нbт, Селий богомерзский,

и небо пустым мbстом зовет злодbй дерзкий,

А тbм утверждается в догматb нечистом,

что хорошо розжился, как стал афеистом.

К СЛОЖЕНИЮ ЛЕКСИКОВ

Если в мучителския осужден кто руки,

ждет бbдная голова печали и муки.

Не вели томить его дbлом кузниц трудных,

ни посылать в тяжкия работы мbст рудных.

Пусть лексики дbлает: то одно довлbет,

всbх мук роды сей один труд в себb имbет.

РbЧЬ ГОСПОДНЯ К РАБУ МАЛОДУШНОМУ

Не бойся ни мало, понеже я с тобою!

Не смотри на страхи, когда ты со мною.

О сердце трепетное! Перестань дрожати,

полагай надежду в моей благодати.

ВСЯК СЕБЕ В ПОМОЩЬ ВЫШНЯГО ПРЕДАВЫЙ

Всяк себе в помощь вышняго предавый

живет под кровом божией державы.

Той вездb радость обрbтаяй многу

веселым гласом возопиет к богу:

Ты мои заступник, ты мой и щит твердый,

в тебb надежда, ты бог милосердый!

О, блажен еси, в бозb уповая,

он бо от тебе отвратит вся злая,

Измет от сbти ловец злонадежных

и предочистит от словес мятежных.

Он своих рамен и своих крыл щитом

тебе покрыет пред всяким навbтом.

Истинна его, аки страж оружный,

тебе отвсюду оградит в час нужный.

Не страшен тебb нощный вран и стрbлы,

ими же сbет злый случай в день бbлый;

Ни блbдый примрак, в тмb людей страшащий,

ниже бbс черный, в полудни ходящий.

И будет егда от обоей страны

тысяща и тмы упадет на брани,

Но к тебb в той час и время то злое

не приближится бbдство ни малое.

А над врагами узриши твоими

достойную казнь, сам сый невредимый.

Богу бо себе вручаю твоему,

имаши бога в крbпость незыблему.

Не прийдет к тебb зло люто до зbла,

рана твоего не угрызнет тbла.

Велит бо своим слугам велелbпным

стрещи тя вездb оком неусыпным.

На руках возмут и на всяком пути

не дадут тебb ног твоих преткнути.

Стрbнет иногда аспид звbрь нелbпый,

или василиск, или лев свирbпый,-

На тых безвредно будеши ступати

и по змиевых хребтах шествовати.

Слыши самаго неложное слово,

тебb ко всякой помощи готово:

В моей он силb надежду имbет,

и сила моя онаго покрыет.

Познай мя, бога, аз готов внимати,

егда мя будеш на помощь взывати.

С ним есмь во скорби и подам избаву

и еще к тому неложную славу,

И дам вbк ему долгий и пространный

и введу его в живот обbщанный.

О СУЕТНЫЙ ЧЕЛОВbЧЕ,

РАБЕ НЕКЛЮЧИМЫЙ

О суетный человbче, рабе неключимый,

Как то ты далеко бродиш мечтанми твоими!

А незапно день послbдный

Разрушит твой живот бbдный.

И в той час темный

Пойдеш в ров земный

И в прах твой наслbдный.

Как же то предстанеш богу, невидbвший бога?

И коль страшна правда его и милость коль многа!

А безумныя печали

Знать того не допускали,

И злоба звbрна

И спесь безмbрна

Зbло в том мbшали.

Прошло же все временное, сониям прилично,

Непрестанное настало, мучащее вbчно.

О прегоркая година,

Еще ж бы была кончина!

Но в той болbзни,

В той лютой жизни

Ни смерть, ни отмbна.

КТО КРbПОК НА БОГА УПОВАЯ

Кто крbпок на бога уповая,

той недвижим смотрит на вся злая;

Ему ни в народb мятеж бbдный,

ни страшен мучитель звbровидный,

Не страшен из облак гром парящий,

ниже вbтр, от южных стран шумящий,

Когда он, смертнаго страха полный,

финобалтицкия движет волны.

Аще мир сокрушен распадется,

сей муж ниже тогда содрогнется;

В прах тbло разбиет падеж лютый,

а духа не может и двигнути.

О боже, крbпкая наша сило,

твое единаго сие дbло,

Без тебе и туне мы ужасны,

при тебb и самый страх нестрашный.

Примечания

1 Текст прочтению не поддается; расплылисъ чернила.

О ПОЭТИЧЕСКОМ ИСКУССТВЕ

ТРИ КНИГИ

ДЛЯ

ПОЛЬЗЫ И НАСТАВЛЕНИЯ

УЧАЩЕГОСЯ РУССКОГО ЮНОШЕСТВА

ПРЕПОДАННЫЕ

В КИЕВЕ

В ПРАВОСЛАВНОЙ МОГИЛЯНСКОЙ АКАДЕМИИ

В лето Господне 1705

(Перевод Г. А. Стратановского)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Много было и в древности да немало и в новое время выдающихся писателей как греческих, так и латинских, которые с таким усердием и старанием разработали поэтические наставления и издали превосходные толкования, что, кажется, нельзя уже ничего ни пожелать ни прибавить. И это искусство, бесспорно одно из самых прекрасных и привлекательных, имело уже столько наставников, сколько требовало его значение. Поэтому не без основания кто-нибудь, пожалуй, удивится, что и мы также пытаемся прибавить нечто от наших скудных способностей к столь многочисленным трудам богатых дарований. Ведь эта почти то же самое, что прибавить свет солнцу или брызнуть в море каплю воды с пальца. Хотя эти и тому подобные обстоятельства чрезвычайно отпугивали меня от намерения взяться за этот труд, однако у меня появились кое-какие соображения, которые не только не отвратили от задуманного труда, - каков бы он ни был, - как бесполезного, но даже убедили меня в его необходимости. Среди этих соображений не последнее место занимала мысль о том, что в наше время почтя во всех училищах у преподавателей той и другой словесности установился обычай излагать курс своим ученикам не по изданным другими трудам, а черпая как бы из собственных запасов, Если я не ошибаюсь, это необходимо по двум причинам: отчасти для того, чтобы день ото дня возрастало мастерство посредством соревнования на одинаковом поприще соперничающих дарований, отчасти же для того, чтобы даже давно известное, изменив свою внешность, благодаря имени и стилю авторов приобрело вид новизны и сильнее привлекало учащихся. Как бы то ни было, и мне, конечно, надо было следовать обычаю и наряду с другими учителями внести свой вклад в науку. К этому присоединяется и следующее соображение: хотя уже многие авторы написали превосходные сочинения по поэтике к которым нечего добавить, однако их трудно осилить или по причине их изощренности, или потому что они, из-за подробного и пространного способа изложения, слишком обширны и их нельзя усвоить людям с более слабыми способностями; да, по-видимому, они и требуют срока обучения большего, чем годичный. Поэтому, я полагаю, стоит, опустив все темное и малодоступное, свести воедино в небольшом сравнительно объеме всё более легкое, несложное, но более необходимое, и, как бы собрав его в тугой узел, изложить насколько возможно кратко; заботясь при этом больше об удобстве и пользе учащихся, чем о том, чтобы раздуть свою славу множеством исписанных листов. На все это указывает Гораций, весьма здраво советуя (О поэтическом искусстве, ст. 335):

Если ты учишь, старайся быть кратким, чтобы разум послушный

Тотчас понял слова и хранил бы их в памяти верно!

Все, что излишне, хранить понятие наше не может.

Далее, все это наше сочинение мы решили разделить на три книги. Действительно, кое-что следует предпослать сочинению о поэтике в качестве вступления, которое одинаково наставляет поэта в героическом, лирическом, трагическом или иного рода жанре. Это следует изложить в I книге.

Сами же поэтические произведения отличаются между собой не только жанрами, но и объемом, и значительностью содержания. Бывают поэтические произведения более возвышенные, более важные; они сопряжены с бульшим трудом, нуждаются в мощном вдохновения и требуют бульших усилий, да не меньше и решимости и выдержки; слабые плечи отказываются нести на себе их громаду. Такова, например, поэзия героическая, трагическая и другие в таком роде. Их изучению мы посвятим отдельно вторую книгу.

Другие же поэтические произведения уступают вышеупомянутым почти во всех отношениях. Таковы, например, оды, гимны, дифирамбы и вся лирическая поэзия с сопутствующими видами: эпиграммы, эпитафии, элегии, буколические эклоги и прочие такого же рода. Объем этих поэтических произведений гораздо меньше, поэтому к ним смелее обращаются, легче разрабатывают и быстрее завершают их даже посредственные дарования. Их разбор будет заключаться в книге III.

Естественный порядок практических указаний требовал начинать изложение с этих последних малых жанров и затем уже переходить к вышеупомянутым возвышенным произведениям, так как всякое уменье движется от более легкого к более трудному. Однако из уважения к значению эпических и трагических произведений мы поместим их в нашем изложении на более видном месте. К этому же самому нас побуждает и то, что усердие учащихся по большей части к концу года ослабевает, так как они, в ожидании заманчивых вакаций, меньше всего заботятся и помышляют об учении. Поэтому, думается, безопаснее можно возложить тяжкое бремя на более слабые плечи, чем на более, утомленные.

Вы же, над развитием способностей которых мы трудимся с великой охотой, обратите к этой науке ваши помыслы, заботы и тревоги, достойные вашего призвания, достойные и моих ожиданий. Этим вы покажете, что и я не напрасно надеялся на ваши дарования, а эту вашу цель - благородную хотя бы в силу одного вашего дерзания вы сделаете еще благороднее вашими постоянными усилиями. К этому вас призывает значение, польза и достоинство этой прекрасной науки. Так велика ее приятность и услада, когда мы применяем ее или упражняемся в ней (это составляет ее божественную особенность), что не только плоды, приносимые ею, но даже и самые труды, как бы велики они ни были, представляются чрезвычайно сладостными. И я не колеблясь объявляю того, кто, трудясь для муз, тяготится трудом, не рожденным для поэзии и не достойным называться поэтом.

Чтобы ваши труды - чего я вам желаю - были успешны, я хочу, чтобы вы уже на пороге избранного вами рода занятий вполне прониклись мудрым правилом философа - оно служит как бы опорой всех наук, - а именно: знать, что особая обязанность учащихся - верить учителю. - Тогда и я с большей охотой стану излагать то, чем я, надеюсь, овладел, и вы, если только не хотите быть сами врагами своих успехов, бодрее приметесь за эти занятия.

Книга I

В КОТОРОЙ ИЗЛАГАЮТСЯ ОБЩИЕ ПРАВИЛА, СПОСОБСТВУЮЩИЕ ОБРАЗОВАНИЮ ПОЭТА

Глава I

ПРОИСХОЖДЕНИЕ, ПРЕВОСХОДСТВО И ПОЛЬЗА ПОЭТИЧЕСКОГО ИСКУССТВА

Что передают о начале Нила, славной египетской реки, почти то же можно сказать и о происхождении поэзии. Говорят, что Нил скрыл свою главу (как это мы читаем у Овидия; Метаморфозы, II),1 потому что неизвестно, откуда он начинается. Не менее сокрыты от человеческого знания и памяти людей и начатки поэзии, но не потому, что это искусство - самое славное из всех - неприметно, а потому, что оно уводит исследователей его происхождения в такую древность, что всякий предполагаемый творец, оказывается, жил позже него. Иные ставят на первое место Гомера, может быть потому, что он превзошел всех прочих поэтов дарованием (Плиний2 присуждает ему первенство за одаренность), но он не предшествовал им по времени. Его современником был Гесиод, который, говорят, первым писал в стихах о земледелии; впоследствии ему подражал Виргилий, в своих "Георгиках". А до Гомера упоминается знаменитый Дарет,3 написавший о Троянской войне; его поэма сохранилась до сих пор. Также Мусей и Орфей,4 из которых первый прославлен и Виргилием в знаменитом изречении (Энеида, VII, 661):

Больше всего же Мусею: в толпе многолюдной средину

Он занимал, что взирала, как он выдается плечами.

И Юлий Скалигер5 говорит, что он, т.е. Мусей, настолько изящнее самого Гомера, что если бы не сохранилось исторических свидетельств, то можно было бы считать, что он был после Гомера.

Орфей же тем, что он даже диких и грубых людей смягчал сладостью изложения, дал повод для вымысла - уверяют, что он заставлял плясать зверей и деревья. Однако не им обязана поэзия своим первоначалом: ведь до Орфея был его наставник - Лин; он, по преданию, первым принес из Финикии в Грецию письмена. Элиан6 же утверждает, что существовал некий поэт, еще более древний, чем Орфей и Мусей, - Сиагр,7 и он-то первый и написал поэму о Троянской войне. Но здесь и сама древность простерла такой мрак и туман, что нет, по-видимому, способа даже искать, а не то что найти автора.

И о самих Музах у авторов нет согласия. Так, например, иные считают их дочерьми Пиэрия Македонца,8 утверждая, что Музы от него получили мусическое искусство и свои имена. Этому противоречит сказание у Овидия (Метаморфозы, V), а именно, что дочери Пиэрия не были Музами: они неосмотрительно вызвали самих Муз на состязание в пении и, побежденные, были превращены в сорок.

Другие предпочитают рассказывать то же самое об Озирисе (под другим именем - Дионисе), которого многие отождествляют и с Аполлоном. По рассказам, он был сначала царем аргивян, а затем - египтян. Будучи страстным любителем музыки, он содержал при себе неких девиц, искусных в игре на кифаре, которые, как многие утверждают, назывались Музами и удостоились прозвания богинь.

Но почему мы ищем происхождения поэтической способности там, где она не рождена? Так как, подобно прочим благородным искусствам, она - божественный дар и начало ее у почитателей нечестия неясно, то без колебания следует признать что она возникла у иудеев, откуда проистекли почти все науки! Об этом сообщают испытанные авторитеты в вере. Евсевий9 в III книге "О приготовлении евангельском" говорит, что впервые поэзия процвела у древних евреев, которые жили гораздо раньше греческих поэтов, и что Моисей, перейдя через Чермное море, воспел благодарственную песнь Богу, составленную в стихах гекзаметром. Об этом свидетельствует и Иосиф Иудей10 во II книге "Древностей"; и сам Иосиф говорит то же самое в VII книге "Древностей": Давид сочинял песнопения и гимны Богу разными размерами; одни в триметрах, другие же - пентаметрами. Блаженный же Иероним11 в предисловии к "Хронике" Евсевия распознает разного рода стихи в Священном Писании, причем в Псалмах, говорит он, содержатся и ямбы, и алкеевы, и сапфические, и стихи в половину (стихотворной) стопы; песни же "Второзакония" и книги Исаии, Иова и Соломона написаны гекзаметром и пентаметром.12

Но не здесь, однако, следует полагать первое начало поэзии. Уже задолго до потопа и немного спустя после самого начала мира Юбал сын Ламехов назван в Писании зачинателем пения под кифару (Бытие, гл. IV). Но необходимо было сперва петь человеческим голосом, как инструментом более близким и естественным, чем кифара. Песни же без стиха, т.е. без известного числа звуков, связанного с напевом, не могло быть. Итак, начало поэзии было древнее, чем сам Юбал, и даже нет никакого, сомнения, что она возникла у первого человека при самом соттворении мира. И я полагаю, что - не говоря о сокровенных щедротах Божиих - если рассматривать только Природу, то убедишься, что чувство человеческое, в образе любви, было первым творцом поэзии. Ведь любящие либо охвачены томлением по желанному предмету, либо радостью обладания. И тогда-то и возникает из-за страстного нетерпения стремление к каким-то нежным жалобам. После же достижения желаемого, сейчас же, бурно, не отдавая себе отчета, радуются, ликуют, пляшут и начинают петь, даже невольно. Отсюда, очевидно, и возникла песня; но в обоих случаях (как это ясно при внимательном pacсмотрении) душу охватывает некое неистовство, которое и является зародышем поэтического замысла. Так рассуждает и Плутарх13 в "Застольных беседах" относительно происхождение пения. По-видимому, этот взгляд на такое стародавнее происхождение поэзии разделяли все древние поэты, которые называли самого Юпитера отцом Муз, матерью же - Мнемосину, -это имя означает у греков память. Этим они хотели показать, что Музы произошли от творца природы и что их память простирается на все, то есть, что все является позднейшим. Это имел в виду Виргилий в своем изящнейшем стихе:

Ибо и помните вы, богини, и в силах напомнить.14

Таким образом, поэзия, возникнув в колыбели самой природы, в течение многих веков постепенно, как это бывает, набирала силы. Наконец, Орфей, а затем Гомер и Гесиод - греческие поэты - ее явили, что признает, на основании Порфириона,15 Полидор Виргилий16 (Об изобретателях вещей, гл. II). У римлян же, по свидетельству Цицерона (Тускуланские беседы, кн. I) и Фабия Квинтилиана17 (кн. X), некий Ливий Андроник18 первым сочинил художественное произведение. Вот то, что касается древности поэзии.