Тут псалтирь рифмотворная 57 страница

Глава V

ДРУГИЕ ВИДЫ УПРАЖНЕНИИ

I. В ЧЕМ СОСТОИТ ВТОРОЙ ВИД УПРАЖНЕНИЯ

Второй вид стилистического упражнения очень похож на первый, равно полезен и еще более приятен, а именно: он состоит в том, чтобы передать произведение какого-нибудь писателя другим размером, или на другом языке, или выразить более подробно то, что у него дано кратко или - наоборот, или же, наконец, прозаическую речь другого переложить в стихи.

II. ПРИМЕНЕНИЕ ТАКОГО РОДА УПРАЖНЕНИЙ

Это упражнение полезно не только для выработки стиля, но также и для такого способа подражания, посредством которого можно выдать за свои переживания другого писателя. Ведь таким способом нелегко обнаружить подражателя, а если он и будет обнаружен, то вовсе не станут порицать и считать, что он живет похищенным. Это общеизвестно относительно Виргилия; зоркие читатели его "Энеиды" приметили много такого, что они видели у Гомера.

Опустим почти бесчисленные примеры, в которых писатели с таким разнообразием изложили одну и ту же мысль, каждый своими словами, что эта одна мысль одного лица почитается уже многообразной и зародившейся у многих. Но уместно привести замечательное и доставляющее удовольствие наблюдение, как у трех писателей зародился одинаковый замысел - словно из одного умонастроения; однако кажется, что этот замысел принадлежит каждому из них в отдельности, потому что все они его изложили по-своему и своими словами. Сервий Сульпиций73 в утешительном послании к Цицерону, который горевал о смерти своей дочери Теренции (это послание содержится в IV книге "Писем" Цицерона под No 5), между прочим, рассуждает о бренности жизни человеческой так: "Плывя, при моем возвращении из Азии, от Эгины по направлению к Мегаре, я стал смотреть на окружающую местность. Позади меня была Эгина, впереди - Мегара, справа - Пирей, слева - Коринф; города эти были некогда самыми цветущими; теперь они лежат перед глазами поверженные и разрушенные. Я начал так размышлять с собой:?Вот мы, людишки, жалуемся, если погибает или убит кто-либо из нас, чья жизнь должна быть более короткой, между тем как в одном месте лежат поверженными столько трупов городов"".

Это он выразил, конечно, умно и изящно. Но обрати внимание, каким образом ту же мысль выразил Торквато Тассо, поэт итальянский, созерцая развалины Карфагена (песнь XV в Готтфреде, строфа 20). Смысл рассуждения Тассо (так как он писал на языке, нам неизвестном) я привожу здесь по-польски, как его переложил замечательный польский поэт Кохановский.74

Пал Карфаген: не видно и следа

От гордых стен могучей той державы. -

Так гибнут царства, гибнут города,

Так кроют пышный блеск пески и травы!

А чванный дух наш алчет жить всегда,

Средь прочного величия и славы!

То же самое не менее изящно, но совершенно по иному воспевает Акций Санназарий75 в весьма изящной своей поэме "О рождении Девы" (кн. II):

Побежденные твердыни Карфагена повержены, и лежат на пустынном берегу разрушенные дворцы. Сколько страха внушил этот знаменитый город, принес бедствий, глумясь над Лациумом и Лаврентскими полями! Ныне он едва хранит там и сям развалины, названия которых едва сохранились; весь город превращен в развалины, и о нем не следует упоминать. А мы, несчастный род, жалуемся на то, что старость разрушает члены, в то время как явно гибнут царства и грады.

Из этого согласия писателей ты видишь, сколь великое значение и пользу имеет такое упражнение. Пусть это служит образцом; но кое-что мы прибавим и от себя.

III. УПРАЖНЕНИЕ В ПЕРЕДАЧЕ

НА ДРУГОМ ЯЗЫКЕ

Как-то захотелось нам ради упражнения изложить несколько Овидиевых стихов ("Скорбные элегии", кн. I, 7 в начале: К другу, обманувшему поэта в несчастьи) сначала по-польски, а затем и на славянском наречии. Стихи Овидия следующие:

Вспять от моря к своим ключам глубокие реки

Станут течь, и коней Солнце назад повернет,

Звезды земля понесет, небеса изрежутся плугом,

Пламень волна породит, воду испустит огонь,

Наперекор все начнет ходить законам природы,

И ни одна мира часть свычным путем не пойдет,

Уже сбудется все, чего отрицал я возможность,

И ничего нет, чему веры не должно давать.

Это пророчествую, потому что я в том обманулся,

Кто несчастному мне, думал я, помощь подаст.

То же по-польски:

Вспять от моря к источникам потекут речные воды,

И солнце повернет назад своих коней.

Они вспашут небо, земля засияет звездами,

Огонь высушит воду, вода раздует огонь.

Все пойдет наперекор законам природы.

Своим путем идти не захочет никакая часть творенья,

И то, что невозможно, совершится,

И даже самое ложное суждение станет достоверным.

Я объявляю это, ибо я испытал на себе измену того.

От кого я ждал в случае нужды здравого совета.76

Славянский перевод смотри в таблице в конце этого труда.77

IV. УПРАЖНЕНИЕ В ПЕРЕДАЧЕ РАЗНЫМИ РАЗМЕРАМИ И БОЛЕЕ ПРОСТРАННО ТОГО, ЧТО ДАНО КРАТКО ИЛИ НАОБОРОТ

К этому же роду упражнения присоединяется (как мы сказали в начале главы) не менее полезное упражнение: если один писатель написал что-либо в одном стихотворном размере, то мы передадим это то одним, то другим размером; или, если у него что-либо дано вкратце, мы изложим более подробно. В качестве примера возьмем наше упражнение на следующие стихи Катулла:

Солнце может зайти и вновь вернуться

Если же краткий наш свет для нас угаснет,

Мы заснем беспробудным сном навеки.78

Эти стихи, называемые фалэическими, мы передали сапфической строфой так:

Вечером зайдет, но вернется солнце;

Если же краткий свет наш для нас угаснет,

Нас в немую ночь погрузит навеки

Сон беспробудный.79

Их же мы превратили в Горациевы следующим образом:

В Иберских водах Феб свой сокроет свет

Но в ясном блеске завтра восстанет вновь;

Но если свет наш в тьме гробницы

Скроется, он не вернется снова.80

То же самое мы снова, но более пространно изложили фалэическом размером:

Путь дневной совершив квадригой быстрой,

Солнце в глубь Гесперийских вод уходит.

Там оно ненадолго может скрыться.

Снова к нам поспешит своей дорогой,

Вновь свой свет нам вернет в сияньи чистом.

Если же краткий наш свет для нас угаснет.

Ты, судьбой беспощадной в тьму влекомый,

Тщетно ждать возвращенья к жизни будешь,

Станешь к тем, кто погиб, взывать напрасно!

Должен ты совершить свой труд вечерний

И заснуть беспробудным сном навеки.81

V. ПАРОДИЯ

Сюда также относится знаменитый вид упражнения, нашедший у многих авторов применение и называемый пародией. Именно, когда мы по образцу стихотворения какого-нибудь поэта приспосабливаем к нему наше собственное произведение: причем, следуя как бы по его стопам, мы употребляем слова и мысли, схожие со словами и мыслями или, если угодно, противоположные и из противоположной области. В таком роде, для упражнения, мы сочинили элегию блаженного Алексия, в которой он описывает свое свободное и добровольное изгнание в такой же манере, как Овидий описал свое (кн. I, 3). Элегия Овидия начинается так: Когда передо мной встает печальная картина той ночи.

Элегия

в которой блаженный Алексий рассказывает о последовательности событий своего добровольного изгнания: 82

Лишь только предстает предо мной счастливейшее зрелище той ночи, которая заключила для меня последний день в миру; лишь только я вновь представляю себе ночь, когда я разбил столько оков, - как великая радость изливается из моего сердца. Наступил наконец час, когда великая любовь к Христу повелела мне покинуть отчий дом. Час не подходил для пути и хлопот по снаряжению в дорогу. Я колебался в беспокойном ожидании неизвестности: забыл, что нужно выбрать слуг и спутников, забыл, что долгий путь требует одежды. Я трепетал, словно узник перед бегством из темницы: то его питает надежда на побег, то покидает. Когда, наконец, само дерзание изгнало из души неизвестность, душа, вновь обретя силы, утвердилась в своем решении: наконец, я никого не заставлю быть мне другом из тех, кого сделало друзьями мое великое богатство. Если бы моя молодая супруга ведала это, как бы она старалась меня удержать! И каким потоком слез она оросила бы горестные ланиты! Сама родительница пребывала далеко в высоком доме и не ведала о моем поступке. Куда ни обратишь взор, всюду раздавались рукоплескания и звуки кифар, радостен был свет твоего праздника, о Гименей: люди любого возраста радовались нашему супружеству - и весь дом оглашался шумными хороводами. Если позволительно великое торжество сравнить с малым, то такой вид являл ты, о гордый Рим! И уже в глубоком покое смолкли людские голоса и лаяние собак, и луна плывет высоким путем по небу. Взглянув на нее, а затем переведя свой взор на множество храмов, окружавших наше жилище, я говорю: "Божества, хвалами которых оглашаются эти храмы, моя нога не должна вступать в ваши жилища. И вы, холмы, славные честною кровью героев, прощайте на время, какое изволит сам Бог. И хотя этим щитом я не ограждаю моего тела, но все же возбраняйте всем оплакивать наше бегство. Покинутому родителю поведайте, сколь пламенная любовь увлекла меня от него, чтобы он не почитал нужным оплакивать несчастье. Пусть сам родитель ведает то, что ведаете вы: нет у меня благочестия, коль разгневан родитель". Так умолял я вышних, а супруга, не ведая ничего, приносила обеты, противоположные моим. Излив из глубины сердца горячую молитву, она многократно билась лбом о священную землю и произносила множество слов, которые не будут иметь силы, обращая мольбы к враждебным небесам, о позвращении отъятого супруга. И глубокая ночь уже не оставляла времени колебанию, и Арктос вращал на небе свои круги. Что мне было делать? Признаюсь, любовь к отцу удерживала меня. Но только одна эта ночь подходила для бегства. Ах, сколько раз говорило мне человеческое сердце: смотри, куда идешь, куда спешишь или откуда; ах, сколько раз оно ошибочно жаловалось на неточный час и говорило, что не следует плыть в неведомые воды. Трижды я касался порога, трижды медленно бремя плоти удерживало мои стопы, уже готовые на подвиг. То я устремлялся, то вдруг силы покидали меня. Дух родины меня манил; то я подтверждал свой обет, то отрекался от него, бросая взгляд на мое покинутое жилище. Наконец, что же я медлю? Сирия, говорю я, страна, куда мы стремимся. Надо покинуть Рим; здесь не годится медлить. Супругу покидаю? Мне нужна свобода для самого себя. И дом? И я разрываю сети ласкового дома. И что за друзья, причинившие мне вред дурными нравами? О пороки, которые вызывают трепет и постоянный страх! Пока есть возможность, обращусь в бегство; может быть никогда уже этого мне не будет дано. Час промедления приносит ущерб, не время медлить; я подавляю доводы, советующие это. В Сирию мой путь, и быстро вхожу я на корабль. Пока мы плывем, с высоты неба сияет радостная для меня денница; но какая грусть для наших родственников была в ее восходе! Мои домашние горевали о моем отъезде (как мне рассказывали), словно оторвалась часть их тела. Так скорбел Иаков, когда узнал, что плоть и кровь любезного сына растерзана дикими зверями. Тогда-то радость становится мрачной печалью и десница, ранее рукоплескавшая, бьет в грудь. Тогда-то супруга тщетно начала громко взывать к мужу и преследовать беглеца воплями, которые уже не могли его возвратить: "Тебя нельзя оторвать от меня! Я последую за тобой, ах! Последую прямо по волнам, и буду, - говорит, - изгнанница, супругой изгнанника. Меня зовет дорога, меня призывает чуждая земля; для беглеца я не слишком большое бремя на корабле. Любовь ко Христу повелевает тебе переносить изгнание". И она говорит, что неподобает ей оставаться одинокой. Такими речами она искушала меня, а почтенные родители удержали ее. И с трудом она осталась при своем убеждении и замысле. Я спасся (ведь не следовало думать, что я от этого погиб) грязным, волосы покрывали немытые щеки. А она, изливая вопли в густой мрак, долго лежала полуживая среди жилища. И лишь только поднялась и выпрямила расслабленные члены - печальный образ с обезображенными прахом волосами, - тогда, говорят, она принималась оплакивать то себя, то покинутое ложе и часто взывала к отсутствующему супругу; и стонала так, словно лицезрела мою участь и сама предавала могиле мое тело; и молила Бога, чтобы ему было угодно прекратить ее жизнь; я все-таки вновь лелеяла в сердце надежду на мое возвращенье. Пусть она живет и обращает к лучшему обеты и мольбы, пусть живет и остается верной отсутствующему супругу! Нежнейший Зефир приник к тихим волнам и своим дуновением ласкал морские воды; и мы безмятежно рассекали гладь Ионийского моря, и никакой буре не внушить нам трепетного страха. О я счастливец! Нежное дуновение овевает море, и можно подумать, на поверхности моря сама по себе играет Фетида. Волна не качает корабль на ходу и не бьет о корму, но только придает движение вперед быстрому кораблю. Летит сосновый остов корабля, не скрипят завязи канатов, и приведенный в движение корабль благоприятствует нашему бегству. Мореход с нескрываемой радостью беззаботно напевает: ему не нужно его уменье подгонять корабль. И подобно тому как всадник управляет объезженным конем, не натягивая поводьев, и умеет поворачивать его легким движением узды, и мореход бесстрашно распустил тогда паруса по ветру в желаемом направлении, куда его призывали сами обстоятельства. Поэтому если бы эти ветры не были под покровом божественной милости, то кто подумал бы, что я мог пристать к гавани? Уже, оставив далеко позади Италийские берега, я вижу берега моей возлюбленной Сирии. Прошу, да позволит мне пристать к желанной земле волна и да будет она как и я послушна великому Богу. Пока я говорю это и с трепетными мольбами уже достигаю берега, быстрый ветерок весело подгоняет корабль. Гоните, гоните меня дуновения лазурного моря! Пусть это будет ясным знаком Божьей милости. Пусть примет меня, изгнанника, чужой берег, если только можно назвать Божью землю чужой землей!

Глава VI

ИНЫЕ ВИДЫ УПРАЖНЕНИИ, ПО АФТОНИЮ СОФИСТУ83

I. ПОЛЬЗА ЭТИХ ВИДОВ УПРАЖНЕНИЙ

Чем советует заниматься Софист Афтоний еще до того, как приступать к риторике, и что он называет "прогимнасматами",84 или предварительными упражнениями, которые надо проделать как бы в преддверии ораторского гимнасия, - если хоть чем-нибудь из всего этого займется начинающий поэт, то, я думаю, он чрезвычайно много наберет сил для создания крупных произведений. Ведь некоторые упражнения находят частое применение в поэзии, каковы: описание, повествование, этопэя, сравнение, фабула, восхваление и порицание, о чем скажем здесь вкратце.

II. ОПИСАНИЕ

Описание есть объяснительное изложение, которое посредством повествования делает предмет как бы наглядным (Афтоний, гл. II). Описывается же то, что охвачено в следующем стихе:

Лица, предметы, подвиги, звери, местности, времена, растения.

Для всех описаний общими и главнейшими являются два достоинства: ясность и краткость, причем та и другая способствуют наглядности предмета. Ведь каким образом покажется ясным, - а не пустым звуком - темное описание, ускользающее даже от напряженной мысли, а не то что от взгляда?

Но необходима в описании и краткость, чтобы все обнаруживалось не постепенно и не по частям, а как бы в единое мгновение времени целиком. Именно здесь, на одном из этих подводных камней, терпят обычно крушение неосторожные писатели, что отметил Гораций в книге "О поэтическом искусстве":

Большею частью, Пизоны, отец и достойные дети!

Мы, стихотворцы, бываем наружным обмануты блеском.

Кратким ли быть я хочу, - выражаюсь темно.85

Разумеется, эти достоинства с трудом соединимы: и часто бывает, что краткость вредит ясности, а ясность краткости. Надо одинаково заботиться и о том и о другом и писать хотя и кратко, но так, чтобы от этого не возникало неясности, и так ясно, чтобы в описании не распространяться далее, чем это требуется предметом. Следовательно, чтобы краткость была надлежащей и безвредной, не надо давать ничего излишнего и слишком часто повторять одно и то же, не надо излагать в слишком длинных периодах или бульшим числом стихов; надо избегать частых и длинных вставок, и не нагромождать понапрасну синонимов, но не допускать ни в чем нехватки, никаких; сокращений и искажений: ведь от этого тот, кто стремится быть кратким, становится темным.

Наилучшее наставление о краткости, конечно, содержится в послании святого Григория Назианзина к Элладию:86 соразмерять повествование или описание предметов с самими предметами, а не со словами или стихами. Но для ясности описания надо избегать двусмысленных слов и выражений, излишней изощренности, частых острот и нагромождения лиц и предметов. Следует особенно заботиться о выборе слов общеупотребительных и собственных - собственными я называю те, которые соответствуют предмету и хорошо его выражают и объясняют, чем и достигается хорошая связь между предметами и сцепление слов. Равным образом, обрати внимание на своеобразие описания, требуемое каждым предметом.

а) Местности. При описании местности, как-то: рек, полей, гор, - я полагаю, следует отметить главным образом три стороны: величину, внешность или качество и обстоятельства, т.е. надо рассмотреть, велик ли предмет, его длину, ширину, обширность, высоту, глубину и т.д. Затем - каков он, какими дарами природы отличается, приятен или неприятен, сладкий или горький, темный или светлый и т.д. Далее, какие предметы смежны или связаны с ним, т.е. когда при описании одного места затрагиваются и другие места: как например справа находятся горы, слева - море, на востоке - леса, на западе - река и т.д.

б) Времена. Описание времени включается в описание других предметов, преимущественно - местностей. Причем время нельзя иначе описывать, как только по внешнему виду и изменению местности, происшедшему в течение данного времени; разумеется: температура, теплый и холодный воздух, буйство ветров, частые грозы и дожди, приятный или унылый вид полей, садов, рек, а также других предметов, людей, птиц и прочих животных.

в) Растения и другие безгласные предметы. Растения и иные безгласные предметы, как например искусственно сделанные устройства, орудия, оружие, картины, здания, сосуды, одежды и т.д., можно описывать тем же способом, т.е. каждую из частей в отдельности; надо умело указать, какие они, сколько их и в каком порядке они расположены.

г) Лица и звери. Не многим отличается и может быть таким же описание людей и прочих живых существ, четвероногих, рыб, птиц и т.п.; ведь при описании всего этого делается перечисление частей; за исключением того, что при описании животных надо также изображать их нрав, дикость, характер, хитрость, быстроту, проворство, боязливость, чутье, смышленность и т.п.; в описании же людей - наглядно изображать нравы (что именуется этопэей), об этом мы скажем немного ниже, кратко, и полнее, в книге II, где будем разбирать поэтические украшения.

д) Деяния или повествование. Описание деяний называется повествованием (хотя даже и при повествовании о деяниях много значит описание); о чем подробнее там, где будет речь о большом повествовании эпической поэмы. Здесь я скажу только вкратце, что некоторые повествования встречаются как у ораторов, так и у поэтов; эти повествования, кроме краткости и ясности, требуют еще и третьего достоинства - правдоподобия, - которое делает повествование достойным доверия. Но правдоподобие получится только тогда, если мы в основном будем избегать трех недостатков: несоответствия, невозможности и противоречия.

Таковы краткие сведения об описании и повествовании, которое Афтоний считает отличным предварительным упражнением, что действительно так и есть. Мы же ради краткости объединили повествование с описанием под одним заголовком. Теперь перейдем к другому.

III. ЭТОПЭЯ

Здесь перед нами этопэя, которую иные не отличают от просопопэи; она заключается в изображении или воспроизведении жизни и нравов других людей. Под нравами следует понимать не только действия, но и речи, что как раз дается и просопопэей; а если ее отличать от этопэи, так она имеет ту особенность, что этопэя изображает нравы известного лица, просопопэя вымышляет и нравы, и лица. Здесь, однако, мы охватываем их обеих одним названием и рассматриваем этопэю не как фигуру (о чем скажем в обещанном месте), но как определенный вид упражнения, описанного Афтонием (глава VI).

Итак, назначение этого упражнения не в чем ином, как только в том, чтобы выдумывать правдоподобные речи, радостные или печальные, подлинного или вымышленного лица. Таким образом можно упражнять свой стиль для героической поэмы, а в особенности для трагической; например, что могла сказать Ниобея, потеряв детей, и что Елена, скрываясь при взятии Трои. Для большей искусности в этопэе Афтоний советует соблюдать три времени - настоящее, прошедшее и будущее, по которым как бы по определенным разделам надо распределить всю речь, радостна ли она или печальна. Что же надо говорить в каждом отдельном времени - Афтоний не указывает. Но даже по внушению самой природы, оплакивая печали, мы говорим о том, чем мы страдаем, а при благополучии говорим о том, чем наслаждаемся. Кроме того, для возбуждения как раз этих чувств учителя красноречия считают главным приемом описание предметов печальных или радостных. Поэтому и здесь тоже искусность состоит не в чем ином, как в удачном описании обстоятельств настоящего и прошедшего времени тем, кто занимается такими упражнениями; а если обстоятельства окажутся различными, то он сделает настоящие радости и печали тем самым еще более радостными или печальными, потому что сравнит их с совершенно несхожей судьбой в прошлом. Если же настоящее подобно прошлому, т.е. радость сменяется радостью, а печаль - печалью, то тогда или он облегчит эти прошлые чувства сравнением тех и других между собой и тем самым усилит настоящие переживания, или же будет обвинять судьбу, настолько враждебную ему, что чуть только миновали одни несчастья, она посылает другие, нагромождая бедствие на бедствие и скорбь на печаль.

Заглядывая же в будущее, он при счастливых обстоятельствах возымеет надежду на все лучшую и лучшую участь; в несчастье же выскажет страх и отчаяние перед будущими несчастьями, в предчувствии наихудшего исхода.

Глава VII

ДОБАВЛЯЮТСЯ ОБРАЗЦЫ УПРАЖНЕНИЙ ПРЕДШЕСТВУЮЩЕЙ ГЛАВЫ

I. ОБРАЗЦЫ ПОЭТИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ

а) Местности. Тартар (Энеида, кн, VI, 548):

Глянул назад Эней и вдруг, под утесом налево

Город обширный зрит тройной обведенный стеною...

То же самое у Овидия (Метаморфозы, VI, 434):

Мертвенный Стикс там дышит туманом, и новые тени...

Елисейские поля (Энеида, кн. VI, 637):

Это свершив наконец...

Пещера Кака (Энеида, VIII, 190):

Прежде на этот взгляни утес, над скалами нависший...

Мастерская киклопов и их произведения (Энеида, VIII, 416).

Возле Сиканских брегов... остров из моря крутой.

Холодная область Скифии (Георгики, III, 282):

В хлевах там взаперти...

Великолепный дворец (Энеида, VII, 170):

Царский чертог, огромен, на ста возвышаясь колоннах...

Дворец Солнца (Овидий, Метаморфозы, II, в начале):

Солнца дворец, утвержден на высоких столпах, поднимался.

Источник Гиппокрены (Овидий, Метаморфозы, V, 264):

Та, подивившися долго струе, добытой копытом...

Лабиринт Дедала (Метаморфозы, VIII, 159):

Славный искусством своим в строительном званьи, исполнил дело Дедал.

Дом Сна (Овидий, Метаморфозы, XI, 592):

Близ киммерийцев есть свод в горе и длинный выход пещеры,

Дом Молвы (Овидий, Метаморфозы, XII, 59):

Есть между морем... место как раз посреди.

Различные места Испании (Марциал, II, эпигр. 42):

Муж на устах Келтиберского племени...

Загородный дом Фаустина (у него же, III, эпигр. 44):

Байская вилла, о Басе, нашего Фаустина...

Сады Юлия (Марциал, VI, эпигр. 51):

Юлия малость числом десятин Марциала...

Формианское87 побережье изящно описывается у Марциала (кн. X, эпигр. 28):

О благотворных Формий сладостный берег...

Замечательное описание Этны у Клавидана и у Виргилия (Энеида, III, 570), которое в силу его исключительной красоты приводим здесь полностью:

Сам недоступен напору ветров залив и огромен,

Только грохочет вблизи обвалами страшными Этна;

По временам до эфира черную тучу бросает,

Ту, что дымится смолистым вихрем и искрой блестящей,

Пламенем клубы она возносит и лижет созвездья,

А иногда и утесы, горы разъятые недра

Мечет она, изрыгая; рушит на воздухе с ревом

Перекаленные камни, кипит в глубинах бездонных.

Добавим к нему не менее красивое описание прелестного источника из Овидия (Метаморфозы, III, 407):

Чистый источник бежал, серебристой сверкая струей;

Ни пастух до него, ни козы с пастбищ нагорных

Не касались, ни скот никакой; его никакая

Птица иль зверь не мутил, или с дерева павшая ветка,

Дерн его окружал, питаемый близкою влагой,

Да и лес не давал нагреваться месту от солнца.

б) Времена и перемены в природе.88 Ночная пора (Энеида, IV, 522):

Ночь была и вкушали тела усталые мирный

Сон везде на земле.

Внезапная буря (Энеида, I, 88):

На море поналегли, и, что есть, с коренных оснований

Вместе, как Эвр, так и Нот, все срывают?

То же самое (Энеида, III, 194):

Темного цвета тогда над моей головой встала туча.

То же самое у Овидия (Метаморфозы, XI, 480):

Как под вечер белеть, волнами напучившись, стало

Море.

Землетрясение (Овидий, Метаморфозы, VI, 299):

Знойная сила ветров, сокрытая в темных пещерах.

Повальная болезнь (Овидий, Метаморфозы, VII, 532):

Жар смертоносный летел в дыхании южного ветра.

Пожар земли (Овидий, Метаморфозы, II, 210):

Пламя объемлет и земли на самых возвышенных точках.

Четыре поколения (Овидий, Метаморфозы, I, 89):

Первым век золотой народился... и т.д.

Поры весны (Гораций, Оды, IV, 7):

Снег последний сошел.

Изящно в трех стихах так описывает сумерки тот же автор (Метаморфозы, V, 399):

Уже закончился день, и время уже наставало,

Что ни мраком еще, ни светом назвать невозможно,

А со светом, однако, сближенье сомнительной ночи.

Кроме прочего, стоит наглядно представить здесь все описание потопа у него же (Метаморфозы, I, 9):

Разливаясь бегут по полям открытым все реки,

И с посевами вместе деревья и скот весь уносит,

И людей, и дома, и храмы со всею святыней.

Ежели дом остался какой и мог устоять он

Пред бедой, но всю его крышу волна покрывает

Сверху, и башни попрятались под давлением бездны.

Уже не стало различия между землею и морем:

Морем все было, и уж берегов у моря не стало.

Тот взобрался на холм, другой на изогнутой лодке

Там налегает на весла, где сам пахал он недавно,

Тот над жатвою едет или над дачею даже

Затонувшей, а этот поймал на ясени рыбу.

На зеленой долине, быть может, кидается якорь

Или кривые челны виноградник залитый цепляют;

Там, где траву недавно щипали поджарые козы,

Ныне покоят свое безобразное тело тюлени.

Под водою дивятся на рощи, дома и посады

Нереиды; в лесах очутились дельфины и в ветви

Высоко забрались и толкают дубы, сотрясая.

Плавает волк средь овец, лев желтый несется волною,

Тигра уносит волна; ни в силе, с молнией сходной,

Пользы нет кабану, ни оленю в ногах его быстрых,

Долго напрасно ища земли, чтоб было присесть где,

Птица, на крыльях паря измученных, падает в море.

Уже покрыла холмы беспредельная вольность стихии,

И небывалые воды плескались по горным вершинам.

Бульшая часть потонула в волнах, а кого пощадили