Психологические особенности Русской 4 страница

Другие испытуемые делили свою жизнь на этапы, ориен­тируясь на свой личностный рост (*в 5 лет научился читать, а в 12 написал первое стихотворение»), на переезды из города в город («до 10 лет мы жили в одном городе, потом переехали в другой») или же не делили вообще.

Особенно значимых результатов между представителями обеих групп испытуемых отмечено не было. Хотя аспирантам в своем делении жизненного пути более свойственно опираться на внешние деятельные ориентиры (школа, ВУЗ, аспиранту­ра), вероятно, потому что у них есть основания для этого. Ис­пытуемые из второй группы, перейдя порог школы, чаще про­сто не имели перед собой значительных деятельных ориенти­ров (достижений), поэтому далее они делили свою жизнь на этапы, опираясь на события личной, эмоциональной и т. п. жизни.

При исследовании неосознаваемого пласта личностной ор­ганизации времени испытуемому предлагалось представить мысленно картину того, как он проделывает какое-нибудь не­хитрое действие (умывание, одевание, прием пищи и т. д.) в разные времена своей жизни (в прошлом это 20, 10, 5 и 1 го­ды назад). При необходимости испытуемый представлял образ 30 лет назад и промежуточные образы с интервалом в 1 год. Если представить череду временных образов как линию, то критическими точками в такой линии будут точки разрывов и

Жизненный путь личности: осознаваемые и неосознаваемые аспекты _____ 319

перегибов. Важную информацию могут вести точки, в которых образ значительно отличался от соседних (был меньше-боль­ше, ярче-темнее и т. п.). Образы, находящиеся в таких точках, исследовались с помощью свободных ассоциаций. Таким обра­зом были установлены следующие соответствия.

Точки разрывов и перегибов трансспективы приходились на следующие события:

Дата ожидаемого конца жизни (или планируемого): «Тогда я считал, что буду жить до 30 лет и все» — 2 случая.

Физическое насилие со стороны других лиц — 3 случая.

Гибель близкого человека (обычно родителей) — 5 случаев.

Распад семьи — 2 случая.

Вступление в брак, рождение ребенка — 4 случая.

Глубокие психологические травмы — 3 случая.

События, являющиеся угрозой для жизни — 3 случая.

Поступление (окончание) в ВУЗ, школу — 2 случая.

Нахождение новых друзей, значимых других — 2 случая.

Этап личностного роста — 1 случай.

Причины не определены — 3 случая.

Изменение отдельного образа (относительно соседних мень­ше-больше, ярче-тусклее и т. д,) — в наших опытах встреча­лось 7 раз. Все семь изменений испытуемые связывали с раз­личными психологическими переживаниями. При этом увели­чение размера мысленной картинки, появление в ней цвета и движения говорят о положительных изменениях (личностный рост, встреча со значимым другим), и наоборот: уменьшения размера, яркости, исчезновение цвета и движения — о психи­ческих травмах.

Отвечая на вопрос о наиболее важных, поворотных собы­тиях в своей жизни, испытуемые также указывали события преимущественно общественной жизни: поступление в инсти­тут, вступление в брак. Однако при сравнении таковых собы­тий, выделенных сознательно, с отраженными на характере трансспективы, соответствия наблюдаются только в случае сильной эмоциональной значимости события для испытуемого или наличия угрозы физическому существованию.

Переезды: из двух сознательных — два есть на трансспек-тиве.

Гибель близкого человека: из двух — два.

Авария, болезнь: из двух — два.

Рождение ребенка: из 2 — 2.

Личностный рост: из 4 — 2.

320 _____________________________________________________ Г И Березина

Поступление в ВУЗ, аспирантуру (окончание оных): из 9 — 2.

Встреча со значимыми другими: из 8 — 2.

Две других важнейших характеристики линии прошлого на трансспективе — это общая тенденция к увеличению или уменьшению размера образа с приближением его по времени к настоящему (расходящаяся или сходящаяся линия) и тенден­ция к увеличению или уменьшению представляемого расстоя­ния до образа также с приближением его по времени к на­стоящему (приближающая или удаляющаяся). Этим качествам трансспективы мы пока не нашли надежных психологических или личностных соответствий.

У большинства испытуемых линия прошлого расходящаяся и приближающая к настоящему. Это совпадает с мнением испы­туемых о том, что самые важные периоды жизни — это юность и зрелые годы (24%), школьные годы, юность и зрелые годы (46%), то есть возраст, также приближенный к настоящему. С другой стороны, практически все испытуемые отмечали у себя ориентацию на настоящее и будущее, строгую ориентацию только на прошлое не отметил никто. Считается, что значительные со­бытия своей жизни человек обычно представляет больше по размеру, ярче и ближе к себе. Возможно, ориентация испытуе­мых на настоящее и будущее, подчеркивание ими важности бо­лее позднего возраста, отразились на трансспективе, воспроиз­ведя расходящиеся и приближающиеся линии прошлого.

Испытуемые двух групп значительно отличались между собой по степени структурированности трансспективы. Лица с пролонгированным характером организации времени жизни, имеющие насыщенный внешними деятельными достижениями жизненный путь (1 группа), имели высокоструктурированные и структурированные трансспективы, а часть испытуемых из 2 группы с преимущественно ситуативным способом организа­ции времени — малоструктурированные.

Таким образом, подведем итог этой части нашей работы. Здесь мы описывали ту часть жизненного пути, которая уже пройдена испытуемым. Если проанализировать ее сознатель­ное восприятие и неосознаваемое отображение, то мы видим отчетливую разницу. На сознательном уровне человек пре­имущественно ориентируется на бытующие в обществе пред­ставления о себе и своем жизненном пути, на социально при­нятые ориентиры и подчеркивает в качестве этапных в своей жизни моменты приобщения себя к тем или иным социальным институтам. Подобный тип социальных представлений (пред-

Жизненный луди» личности осознаваемые и неосознаваемые аспекты 321

ставления о взаимоотношении Я-общество, об ответственности и деятельности) К. А. Абульхановой-Славской назван личносг-но-ориентированным.

Однако на более глубоком уровне человек реагирует не на социально заданные представления, а на вещи более экзистен­циальные и даже физиологические. В наших опытах на транс-спективе стандартно отображались все события, представ­ляющие угрозу для жизни (болезнь, авария, возможный конец жизни), периоды сексуального созревания, рождение ребенка, насилие со стороны других лиц. С другой стороны, человек бес­сознательно закрепляет в своей образной сфере все события, связанные с сильными эмоциональными переживаниями, осо­бенно отрицательными — Еотеря близкого человека, психоиче-ские травмы. Й с третьей стороны, в трансспективе могут отра­зится события личностно значимые, являющиеся этапными в личностном развитии. Например, у одного испытуемого на трансспективе был четкий перегиб в год, который он называл *годом моего просветления». В то же время социально значи­мые события, такие как поступление в ВУЗ, на работу, на уров­не подсознания остаются почти не замеченными.

Таким образом, на основе анализа прошлого и настоящего, нами установлен принцип соотнесения осознанных и неосозна­ваемых особенностей личностной организации времени. В дальнейшем мы предполагаем использовать полученные зако­номерности для анализа планирования и организации лично­стью своего возможного будущего.

Литература

1. Абульхаиова-Славская К. А. Стратегии жизни. М., 1991.

2. Абульханова-Славская К. А. Развитие личности в процессе жизне­деятельности // Психология формирования и развития личности. М., 1981, с. 19-45.

3. Андреас К., Андреас С. Измените свое мышление и воспользуйтесь результатами. Новосибирск, 1993.

4. Веккер Л. М,, Ломов Б. Ф. О чувственном образе как изображении // Вопр. филос, 1961, № 4, с. 47-59.

5. Гостев А. А. Образная сфера человека. М., 1992.

6. Дружинин В. Н, Структура и логика психологического исследова­ния. М., 1994.

7. Ковалев В.И. Особенности личностной организации времени жиз­ни // Гуманистические проблемы психологической теории. М., 1995, с. 179-185.

8. Рубинштейн С. Л. Мышление. Язык. Речь // Вопр. языкознания, 1957, № 2.

322 ______________________________________________________ Г. Н. Березина

9. Рубинштейн С, Л. Основы общей психологии, М., 1989, т. 1.

10. Серенкова В. Ф. Типологические особенности планирования лич­ностного времени // Гуманистические проблемы психологической теории. М„ 1995, с. 192-204.

МЕНТАЛЬНОСТЬ РОССИЙСКАЯ И РЕГИОНАЛЬНАЯ (ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ)

А. В. Брушлинский

В течение последних 10—12 лет в нашей стране почти не­прерывно происходят очень резкие и часто непредсказуемые изменения в экономике, политике, духовности — во всей на­шей жизни. Сознание и бессознательное десятков миллионов людей, промышленное и сельскохозяйственное производство, собственность, власть... — все это находится в процессе ост­рейших противоречий, преобразований и потрясений, в со­стоянии постоянной нестабильности и неопределенности. С одной стороны, история предоставила нам реальный шанс преодолеть тяжелейшие последствия всевластия бывшей пар­тийно-государственной верхушки, ее бездуховности, безответ­ственности и некомпетентности. Мы обрели свободу слова, мысли, творчества и отчасти действия. Появились некоторые возможности для свободной инициативы, предпринимательст­ва, независимости от чиновничьего произвола и т. д. Но, с другой стороны, многолетний спад в промышленности, сель­ском хозяйстве и строительстве, почти полное отсутствие ин­вестиций в производство несмотря на бурный рост торгового и финансового капитала, массовое обнищание россиян в опас­нейшем контрасте со сверхвысоким уровнем жизни примерно 7-10% населения («новые русские» и т. д.), распад СССР, ни­щенствующие культура и наука, «мафизация» и криминали­зация политики, экономики и т. д. вызывают у многих чувст­ва глубокого унижения и беспокойства за судьбы России и каждого ее гражданина. Это относится ко всей стране в целом и к ее различным регионам, о чем свидетельствуют многочис­ленные эмпирические данные, полученные социологами, этно­графами, психологами и др.

Например, согласно опросам ВЦИОМ'а (Всероссийского центра изучения общественного мнения — Ю. А. Левада и его сотрудники), рост поддержки реформ, проводимых в России, совпадает с финалом предвыборной президентской кампании (июль 1996 г.), после чего нарастают негативные тенденции:

МегипСАЬносшь российская и региональная (провинциальная) 39

резко уменьшаются надежды на улучшение экономического и политического положения, очень сильно выражены чувства раздражения, страха и потенциал протеста против политики правящих кругов, у большинства населения нет уверенности в завтрашнем дне [8, с. 3-5]. Печально традиционный для поч­ти всей истории России разрыв между властью и народом вы­ражается сейчас в том, что большинство населения не доверя­ет общественным структурам и институтам власти (по данным Института социально-политических исследований РАН — Г. В. Осипов и его сотрудники [7, с. 156]). Примерно к таким же выводам приводят и социологические исследования, вы­полненные под руководством Б. А. Грущина, Н. И. Лапина, В. А. Ядова и мн. др.

Резкое ослабление еще недавно централизованной эконо­мики и «партии власти» существенно уменьшает возможности федеральных органов управления нормализовать обстановку в регионах и поддержать инициативу активных групп населения на местах. Люди все больше доверяют местной, а не федераль­ной (центральной) власти; усиливаются автономизация регио­нов и региональная идентификация населения, когда многие особенно эмоционально переживают свою связь именно с «ма­лой родиной», где они родились и живут. Возрастает влияние местных элит и властных структур. В общем итоге крепнет на­циональное, этническое, региональное самосознание (что, впро­чем, нередко осложняется ухудшением межэтнических отно­шений). Все это создает весьма противоречивую ситуацию. Уходит в прошлое безудержная централизация всей политиче­ской, духовной и экономической жизни, столь характерная для советской власти, которая в большинстве случаев не же­лала считаться с интересами местного населения и региональ­ными органами управления. Диктатура Центра была очень сильна. Например, в ЗО-е годы запретили или свели к мини­муму даже краеведение, могущее поддержать духовную авто­номию местных жителей. Сейчас положение резко меняется к лучшему. Набирает силу процесс автономязации регионов и Даже отдельных личностей (в последнем случае возрастает ин­дивидуализация людей). Например, регионы теперь совершен­но самостоятельно выбирают своих президентов, губернаторов, мэров и т. д. и даже выходят на прямые связи с зарубежными Деловыми партнерами, не прибегая к посредничеству феде­рального Центра, что раньше было абсолютно невозможно. Т самостоятельность местных органов власти — большое

40 А В Ерушлинский

достижение на данном этапе реформирования Российской Фе­дерации. Вместе с тем подобные тенденции в их крайнем вы­ражении могут привести и нередко уже приводят к атомиза-ции общества и государства, к ослаблению нормальных взаи­мосвязей между Центром и регионами. В результате у нас сейчас очень мало государственных деятелей, которые бы ис­кренне и действенно переживали, выражали и реализовывали подлинные интересы и цели всей нашей страны как целост­ного единого субъекта. Именно отсюда, на мой взгляд, проис­текают самые большие трудности в реформировании Российс­кой Федерации.

Субъект — это человек, люди на высшем (для каждого из них) уровне активности, целостности, автономности и т. д. Субъектами являются личности, различные группы и общно­сти людей, все человечество в целом. Индивидуальное и обще­ственное сознание в сложнейшей взаимосвязи с бессознатель­ным — важнейшее качество любого из субъектов (индиви­дуального, группового, регионального и т. д.).

В течение последних нескольких лет вместо привычных терминов «сознательное», «психическое», «душа» (например, «русская душа») и т. д. или вместе с ними у нас стали широко использовать иностранный термин «менталитет*, «менталь-ность» и др. Это калька с английского слова mentality, озна­чающего ум, интеллект, умственное развитие, склад ума, умо­настроение и т. д. Появились уже и дефиниции нового терми­на. Бот, например, одна из них: «Менталитет — обобщенное понятие, отчасти образно-метафорическое, политико-публицис­тическое, обозначающее в широком смысле совокупность и специфическую форму организации, своеобразный склад раз­личных психических свойств и качеств, особенностей и прояв­лений. Используется главным образом для обозначения ори­гинального способа мышления, склада ума и даже умонаст­роений» [4, с. 174]. Например, национальный, региональный, мелкобуржуазный, демократический и т. д. склад ума. Следо­вательно, для разных субъектов — региональных, этнических и т. д. — характерен соответствующий менталитет. В частнос­ти, для российской ментальности свойственно единство (но не тождество) общероссийского и регионального умонастроений. Последнее часто называют еще провинциальным. Слово «про­винция» (не периферия!) употребляется в русском языке, по меньшей мере, в 3-х значениях: 1) административно-террито­риальная единица в России в XVIII в.; 2) единица админист-

i

российская и региональная (провинциальная) 41

ративно-территориального деления в некоторых современных государствах (Италия, Канада, Аргентина и др.); 3) местность, удаленная от столицы, от культурных центров. В последнем случае столичная ментальность (в Москве и Санкт-Петербурге) может иметь определенные преимущества для своего развития в силу большой концентрации учреждений науки и искусства. Однако при высоком социально-экономическом развитии лю­бой страны такая концентрация становится характерной и для ряда других — нестоличных — городов, которые тоже являют­ся культурными центрами. Что касается современной Москвы (и Подмосковья), то обычно недостаточно учитывают ее двоя­кую функцию: она — не только 1) столица, но и 2) один из многих регионов (провинций) нашей страны. Во втором случае она — как и все другие регионы — испытывала на себе и от­части по-прежнему испытывает давление центральной власти, не желающей учитывать интересы и вообще ментальность мос­квичей (например, так было в 1970-ые годы, когда разрабаты­вали Генеральный план развития Москвы). Иначе говоря, по­требности столицы и Москвы как региона очень часто не сов­падают и потому москвичи находятся по отношению к цен­тральной власти в таком же положении, что и жители других городов (вспомним, в частности, путч 1991 г.). Добавлю к это­му, что после Октябрьской революции 1917 г, все наши вожди и генсеки были уроженцами не Москвы или Петербурга, а со­всем других городов... Для них Москва не могла быть «малой родиной», а потому они плохо понимали московскую менталь­ность. Точно так же центральная власть посылала во все ре­гионы страны своих назначенцев и «наместников», которые часто не любили и даже презирали местные обычаи, нравы, традиции и т. д.

Однако при нормальном социально-экономическом и духов­ном развитии общероссийская и региональная (провинциаль­ная) ментальное™ могут и должны формироваться без непре­рывных острейших конфликтов — на основе учета и мирного Разрешения противоречий. Такое развитие, в частности, пред­полагает, что необходимо преодолеть как глубоко ошибочную следующую формулу, широко распространенную при Советской ^власти: личные интересы подчиняются общественным (соот­ветственно региональные интересы — общегосударственным). Позиций общеметодологического принципа субъекта неадек­ватность такой формулы совсем очевидна: субъекты (индиви­дуальные, групповые, региональные и т. д.) взаимодействуют

42 ___________________________________________________ А В Брушлинский_

друг с другом прежде всего на основе общих, совпадающих интересов, целей и т. д. Общие, общественные интересы — это всегда личные, они не существуют вне личностей или над ни­ми. В ходе развития своих ментальностей субъекты ищут и находят то общее, что их может объединить. Таковы конст­руктивные условия для совместной деятельности и общения разных людей и их общностей!

Сейчас не все психологи у нас согласны с тем, что группу людей можно и нужно в определенных случаях квалифициро­вать в качестве субъекта (многие признают это качество лишь за личностью, за индивидом). Однако при соблюдении выше­указанных условий, т. е. при совпадении у членов группы оп­ределенных целей, интересов и т. д., такая группа объективно начинает выступать как субъект (но не как личность!). Эмпи­рическим подтверждением этого общего положения являются, например, социально-психологические исследования группо­вой ментальности, выполненные А. Л. Журавлевым и его со­трудниками [1].

Еще более сложным и трудоемким является изучение про­винциальной ментальности, осуществляемое, в частности, с помощью кросс-регионального исследования. Очень ценную ини­циативу проявили в данном отношении самарские психологи i во главе с Г. В. Акоповым. В этом году они успешно провели в; своем регионе уже Вторую Международную конференцию по исторической психологии российского сознания «Провинциаль­ная ментальность России в прошлом и будущем» [5] (первая такая конференция состоялась в Самаре в 1994 г.). В широком контексте исторической и региональной психологии участники конференций проанализировали методологические, теоретиче­ские и эмпирические аспекты названной проблематики и рас­крыли некоторые специфические особенности провинциальной ментальности разных регионов. К данной тематике относится также статья В. Н. Павленко и Н. Н. Корж [2].

Все исследования такого типа продолжают и конкретизи­руют работы по изучению общероссийской ментальности, ана­лизирующие ее специфику с позиций кросс-культурного под­хода. Это прежде всего теоретико-эмпирические иследования, выполненные К. А. Абульхановой-Славской, М. И. Воловико-вой, В. В. Знаковым, В. Ф. Петренко и их сотрудниками [3, 6]. Например, в указанных работах показано, что у многих рос­сиян моральные представления преобладают над правовыми. Такая специфика российской ментальности обусловлена исто-

Ментальность российская и региональная (провинциальная) _______________43_

рачески, поскольку в нашей стране издавна и до сих пор не построено правовое государство. А потому неразвитость право­сознания (точнее, неверие в справедливость и законность, обес­печиваемые государственными органами управления и чинов­никами) как бы компенсируется моральными представления­ми и апеляцией к межличностным (а не институциональным) отношениям. Следующим этапом исследования может стать изучение того, насколько общие особенности российской мен-тальности одинаково или по-разному обнаруживаются в раз­ных регионах страны.

Литература

1. Динамика социально-психологических явлений в изменяющемся обществе / Под ред. А. Л. Журавлева. М. 1996.

2. Павленко В. Н., Корж Н. Н. Трансформация социальной идентич­ности в посттоталитарном обществе // Психологический журнал. 1998. № 1 (в печати).

3. Петренко В. Ф., Митина О. В. Психосемантический анализ дина­мики общественного сознания (на материале политического мен­талитета). Смоленск. 1997.

4. Политология. Энциклопедический словарь. М. 1993.

5. Провинциальная ментальность России в прошлом и будущем / Под ред. Г. В. Акопова, В. А. Кольцовой и В. А. Шкуратова. Самара. 1997.

6. Российский менталитет / Под ред. К. А, Абульхановой, М. И. Воловиковой и др. М., 1996.

7. Социологические исследования. N° 5. 1997.

8. Экономические и социальные перемены: Мониторинг обществен­ного мнения // Информационный бюллетень. № 2. 1997.

•ад

IK-

ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ ЖИЗНИ И СМЕРТИ _ш

№

Л. И. Анцыферова *#г

Сейчас наше отечество переживает тяжелые времена. Жизнь наполнена страданиями, горестями, бедами и даже трагедиями, которые трудно пережить. Иногда и сама жизнь кажется невыносимой. Люди даже начинают бояться момен­тов радости — не последует ли за ними очередное бедствие. В этих условиях — долг психолога — помочь людям перенести великие трудности жизни, увидеть жизнеутверждающий смысл в ударах судьбы. Многолетние занятия психологией личности, изучение накопленных в науке биографических ма­териалов и собственный большой жизненный опыт пережива­ния своих невосполнимых потерь и сопереживания горю дру­гих людей, а главное — попыток помочь им побуждают пред­ставить хотя бы некоторые, частично обобщенные, а частично совсем конкретные свои соображения по поводу самых глав­ных вопросов человеческого существования — вопросов жизни и смерти. Перед нашими соотечественниками — россиянами стоит главный выбор — отыскать смысл жизни и утверждать его всеми возможными способами или уступить смерти, т. е. отчаянию, чувству безысходности, обесцениванию своего бы­тия. Опыт показывает, что человек в любом состоянии может найти если не радость, то отраду в своей жизни. Жизнь полна неисчерпаемых возможностей доброго и светлого, и их можно найти.

Человеческое существование в мире, жизнь и смерть чело­века — явления вселенского масштаба. Их трудно осмыслить в системе научных понятий. В области философии сформиро­валась «философия жизни», но в психологической науке от­сутствует такая дисциплина, как «психология жизни». Пси­хологи разрабатывают проблему жизненного пути человека (личности). Но эта метафора отнюдь не передает многомерно­сти движения жизни человека в пространствах его духовного, психического и телесного бытия. Обращаясь снова к метафоре, можно сказать, что огромная область потенциального в душе субъекта, сфера его замыслов, стремлений, намеченных пер-

Человек перед лицом жизни и смерти

спектив почти не оставляет следов на протаптываемом им, всегда совместно с другими, жизненном пути.

Уникальность человеческого существования заключается в том, что человек не просто живет, увлекаемый заключенными в нем силами, и прилагает усилия, чтобы выстроить свою жизнь. Он способен относиться, занять оценочную позицию к жизни вообще и к своей, в особенности. Он способен распоря­жаться ею и далее — что уже совсем немыслимо в остальной природе — по своей воле уйти из жизни.

Жизнь человека, его обычная, повседневная жизнь беско­нечно изменчива, полна неожиданностей, изобилует момента­ми, содержащими стимул для творческого поведения и рас­ширения его сознания. Но у большинства людей их цели и разработанные сценарии жизни становятся такими мощными доминантами, что под их влиянием человек воспринимает как незначимое, неинтересное, оттесняемое им в бессознательное те преходящие обстоятельства, которые могли бы стать новы­ми ростками «могучей действительности» его жизни. Чудо не­повторимости каждого дня исчезает. Этому чувству противо­стоит распространенный в нашей жизни шаблон «обыденнос­ти», «рутинности» повседневной жизни. А между тем каждый день наполнен мимолетностями неожиданности, которые ус­кользают от сознания, и только гораздо позднее внезапно вспоминаются как ценные моменты прожитой жизни.

Жизнь человека как особая, свойственная ему благодать, противопоставляется, как правило, трагедийности смерти. Но есть крупнейшие мыслители, которые считают трагическим и само существование человека, его появление во Вселенной. Особенно ярко такая точка зрения представлена в работах фи­лософа и психолога, создателя «гуманистического психоанали­за» Эриха Фромма [5J. Он доказывает, что в мире с появлени­ем человека произошел драматический раскол. Рассуждает он следующим образом. Человек — это единственное существо в мире, которое оказалось наделенным разумом и способностью °сознавания. В результате человек оказался отделенным не­проходимой пропастью от всего остального мира природы. У человека нет инстинктов, которые направляли бы его пове­дение в тех или иных ситуациях. Он должен сам взять на себя ответственность за всю свою жизнь. Он одинок во Все­ленной. Этому учению противостоит иная, оптимистическая, представляющаяся нам более убедительной концепция, опре­деляющая место человека в мире. Эта концепция принадлежит

46 ЛИ Аицыферова

С. Л. Рубинштейну [2]. По его мнению, с появлением человека на новый уровень развития поднимаются все нижележащие уровни бытия. В их структуре начинают проявляться совер­шенно новые свойства, которые потенциально содержались в природных объектах, но проявились лишь с пришествием че­ловека. Таковы красота гор и водопадов, грациозность опреде­ленных животных и т. д. Эта концепция развивает идеи, вы­сказываемые в первой трети нашего века некоторыми филосо­фами и психологами. Так, Дж. Мид [10], касаясь связи живот­ного и растительного мира, показал, что с появлением живот­ных в растениях выявились совершенно новые качества: съе­добность, ядовитость, целебность и т. д. Эти идеи были разви­ты и обобщены С. Л. Рубинштейном в его положении о том, что с появлением каждого нового уровня бытия в новом каче­стве выступают свойства всех предшествующих уровней. За­ключение С. Л. Рубинштейна о такой связи человека и приро­ды, о наличии природного начала в человеке не преуменьшает, но, наоборот, подчеркивает ответственность человека за такое выстраивание своей жизни, которое бы наиболее полно и глу­боко выявляло новые свойства не только предшествующих уровней, но и качества, потенциально присущие своему уров­ню бытия — нравственность, духовность взаимоотношений людей, их постоянное развитие.

Жизнь человека, не будучи трагедией существа, оторван­ного от всего остального мира, тем не менее уникальна по на­сыщенности мощными, дрямо противоположными по своему знаку, чувствами. Жизнь — источник самых ярких положи­тельных чувств, но по временам она переживается как драма и даже как проклятие. Жизнь всегда сложна, противоречива, во-многом непредсказуема. И перед лицом жизненных ситуа­ций, проблем, испытаний человек должен сделать выбор: про­тивостоять ли угрожающим обстоятельствам, внести в жизнь определенность — или любыми путями уклоняться от тяже­лых переживаний, уйти от трудных ситуаций, нередко жерт­вуя своими духовными ценностями. В последнем случае жизнь человека как личности опускается на более низкий уровень, который тяготеет к полюсу небытия, ибо только небытие пол­ностью избавляет человека от опасностей и страданий. Но есть основания предполагать, что в природе человека заложено стремление к переживанию всей полноты жизни, даже выра­жающейся в мучительных переживаниях. Года два тому назад я увидела фрагмент телепередачи, посвященной отношению

Человек перед лицам жизни и смерти ___________________________________47_

людей к собственной смерти и предшествующим ей страданиям. В числе вопросов был и такой — какую бы смерть люди себе пожелали. Я испытала некоторое потрясение, когда одна из опрашиваемых ответила, что хотела бы умереть от рака: «не всем ведь приходится испытывать такое состояние». Другая же женщина на предположение корреспондентки, что лучше всего мгновенно погибнуть, например, в автокатастрофе, ре-пгательно заявила, что хотела бы умереть естественной смер­тью: «потому что я хочу подловить этот самый момент». Тако­ва тяга людей к многообразию переживаний.

Итак, вся жизнь человека выступает как развернутая во времени система выборов. В основе этой системы лежит ба-зальный выбор — между жизнью и смертью. По данным пси­хотерапевтов, в ситуацию такого «выбора» попадают уже но­ворожденные дети. Конечно, о выборе в этом случае можно говорить лишь в переносном смысле слова. Речь идет о балан­се элементарных переживаний ребенка, попавшего из спокой­ного, защищенного телом матери мира, в совершенно иной мир, привлекательный и пугающий своей новизной. И от того, как примет младенца незнакомый ему мир, олицетворяемый, прежде всего, матерью, во-многом зависит, возобладает ли у ребенка стремление жить или желание уйти в небытие. Горячо и нежно любящая мать быстро овладевает искусством любов­ного отношения к своему малышу. У нее развивается способ­ность распознавать едва заметные признаки назревающей у новорожденного той или иной потребности, возникающего чувства дискомфорта. И она приходит ему на помощь прежде, чем неприятные ощущения достигнут своего апогея и вызовут У ребенка панические крики. В свою очередь, сам младенец, как существо, полностью зависимое от воли окружающих, по­вышено чувствителен к их поведению. Особенно сензитивен, восприимчив он к действиям, которые могут быть восприняты как отвержение его, недоверие, обесценивание. Об этом свиде­тельствуют случаи из практики детской психотерапии. Так Эрик Эриксон [7] описывает ситуацию, когда к нему принесли маленькую девочку, которая не могла действовать ручками. Ее Пальчики были постоянно растопырены и неподвижны. Она не прикасалась ими к вещам и не могла ничего схватить. Оказа­лось, что вскоре после рождения этой девчушки у ее матери на­чался туберкулезный процесс. Малышку лишь подносили к ма-^Ме> но когда ручки ребенка тянулись к ее лицу или груди, их тотчас же отводили. Мир выразил недоверие пальцам девочки,