Голубая эротика

В культурном отношении однополая любовь явно

так же нейтральна, как и дру­гая; в обеих все решает

индивидуальный случай, обе родят низость и

пошлость, и обе способны на нечто высокое.

Томас Манн

Хотя все геи любят мужчин, они любят разных мужчин и делают это по-разному. Парадокс мужского гомоэротизма в том, что он содержит в себе много женствен­ного, фемининного и одновременно гипертрофирует неко­торые типичные свойства маскулинности и мужского сексу­ального воображения.

Насколько исключительно гомоэротическое воображе­ние? В гетеросексуальной выборке Кинзи 86—87% взрослых белых мужчин не имели гомосексуальных снов и мастурбационных фантазий; только 2,5—3,5% опрошенных испыты­вали их часто¹. Мастерс и Джонсон нашли, что хотя эроти­ческие фантазии гомо- и гетеросексуалов нередко перекрещиваются («натуралы» иногда воображают однополые сце­ны, а гомосексуалы — разнополые), между ними есть суще­ственные различия. Гетеросексуалы воображают, в поряд­ке убывающей частоты, секс с новым партнером, сцены сексуального насилия, наблюдение за чужой сексуальной активностью, гомосексуальные контакты и групповой секс. Гомосексуалы чаще видят отдельные элементы мужской сек­суальной анатомии (член, ягодицы и т. п.), сцены сексу­ального насилия, разнополый секс, нежные отношения с незнакомыми мужчинами и групповой секс². У австралийс­ких мужчин, которых спрашивали не только о частоте тех или иных эротических фантазий, но и о том, что их силь­нее всего возбуждает, фантазий, не соответствующих сек­суальной ориентации (гомосексуальные сцены у «натуралов» и гетеросексуальные — у геев), оказалось значительно мень­ше, чем у испытуемых Мастерса и Джонсон; содержание эротических фантазий позволяет безошибочно отличить геев от гетеросексуалов³. В мастурбационных фантазиях немец­ких гомосексуалов на первом месте мечты о каком-то нео­пределенном, реально не существующем идеальном партне­ре, затем следуют воспоминания о прошлом сексуальном переживании и/или партнере, о какой-то особой сексуаль­ной технике, о знакомом, но недостижимом мужчине, о партнере, которого гей любит или с которым дружит, о групповом сексе, о ком-то, кого мужчина видел, но лично не знает, фантазии, навеянные эротическими материала­ми. Соотношение этих фантазий и образов зависит от кон­кретных эротических предпочтений и личного опыта инди­вида⁴.

Определенное переплетение гомо- и гетеросексуальных фантазий у одного и того же человека прямо предполагается теориями Фрейда и Кинзи. Но они различаются как по сте­пени распространенности, так и по своим психологическим функциям. По мнению Ричарда Айси⁵, гетеросексуал в сво­их гомосексуальных фантазиях большей частью видит себя в «женской» роли, это подрывает его уверенность в своей мас­кулинности; у гомосексуалов такие фантазии тревоги не вы­зывают. У гетеросексуала гомоэротические фантазии часто

бывают средством психологической самозащиты от нежела­тельного гетеросексуального контакта; для гея влечение к мужчине органично. У гетеросексуалов первые гомоэротические фантазии появляются в юности, на фоне подростко­вой гиперсексуальности; у геев они возникают в детстве, в подростковом возрасте они уже вполне осознаны. Гетеросексуалы воспринимают гомоэротические фантазии как нечто неприятное, неестественное; геям они приятны, хотя иног­да под влиянием негативных социальных установок они пы­таются их подавить. У гетеросексуального мужчины гомоэро­тические фантазии чаще всего появляются в кризисные мо­менты, когда он чувствует себя жертвой агрессии и конку­ренции; у геев они более или менее постоянны.

Феноменологически, по типу переживания, однополая любовь практически не отличается от разнополой. Предме­том любви является не пол, а конкретный индивид, точ­нее — образ. Любовная речь не связана ни с гомо-, ни с гетеросексуальностью⁶. Гомоэротические тексты, в которых отсутствует прямое указание на пол любимого существа, без малейшего труда принимаются за описание и выражение ге­теросексуальных чувств, и наоборот. Говоря словами Алек­сандра Володина, Дульцинея может быть какой угодно, был бы Дон Кихот Дон Кихотом. Но если существуют раз­ные типы или «цвета» любви, причем разные люди неоди­наково склонны к ним и это в известной степени связано с их половой/гендерной принадлежностью, то однополая лю­бовь может иметь свою специфику.

Главная экзистенциальная проблема любви — как слить­ся с другим человеческим существом и в этом слиянии ут­ратить и затем заново обрести себя — в однополом варианте выглядит несколько иначе, чем в разнополом. Женщина всегда остается для мужчины Другой, с ней можно слиться только на мгновение, но при этом всегда остается различие и даже полярность. Влюбленный мужчина жаждет общать­ся с женщиной, обладать ею и/или отдаться ей, ревнует ее к другим, но не идентифицируется с нею, не мечтает стать ею или таким, как она. Она — Другая, уподобиться ей не­возможно.

В однополой любви присутствует иллюзия безгранично­сти: влюбленный мечтает обладать предметом любви и одно­временно — уподобиться ему или уподобить его себе. Гра­ни между «быть» и «иметь» в гомосексуальном желании ча­сто размыты. Диалектика слияния, идентификации с Дру­гим и одновременно выхода за пределы собственного Я — большая метафизическая проблема. Герои романа Мишеля Турнье «Метеоры» однояйцевые близнецы Жан и Поль на­столько похожи и близки друг к другу, что их называют об­щим именем Жан-Поль. Как большинство близнецов, мальчики в детстве имели сексуальные контакты друг с дру­гом, позже их эротически привлекают одни и те же люди и с кем бы они ни общались, их мысли и желания в конеч­ном счете обращены друг к другу. Чтобы разорвать эту связь, Жан пытается жениться, но Поль разрушает его план. Любовь, связывающая близнецов, — привязанность к собственному подобию, где Другой — точная копия Я. Ге­теросексуальная пара, напротив, основана на различии и взаимодополнительности. Гомосексуальная пара стоит на полпути между этими полюсами, стараясь создать близнецо­вую ячейку, но с разнородными элементами. Отвергая про­должение рода, развитие и время, гомосексуал постоянно и безуспешно «ищет брата-близнеца, с которым он мог бы слиться в бесконечном объятии»⁷.

Эта метафизическая конструкция, подчеркивающая им­манентный нарциссизм и иллюзорность гомосексуального желания, выглядит абстрактной, но психологические эле­менты, на которых она зиждется, — нерасчлененность по­требности быть и иметь, — обнаруживаются чуть ли не в каждой гомосексуальной автобиографии.

Десятилетний Жене впервые осознал себя, когда однаж­ды, увидев мальчика на велосипеде, он вдруг почувствовал страстное влечение к нему и не мог решить, чего ему боль­ше хочется: быть этим мальчиком или иметь его. Первое эротическое чувство пятилетнего Мисимы при виде юноши-золотаря: «Хочу быть таким, как он». И еще: «Хочу быть им»⁸. «Я никогда не хотел трахать их, потому что хотел быть ими», — вспоминает свои впечатления в школьном спортзале Пол Монетт⁹. Глядя на играющих в баскетбол подрост­ков, юный герой повести Мартина Шектера испытывает «не просто тягу к их красоте, а желание каким-то образом быть ими, иметь их сноровку, их уверенность»¹⁰. «Нет ничего бо­лее волнующего, чем воспринимать тело мужчины и ду­мать, что между ним и тобой нет разницы»¹¹. Ив Наварр не хочет «ничего знать о другом, кроме его тела. И его име­ни». Однако он мечтает не просто получить от чужого тела удовольствие, а «...целиком войти в тело другого и одеться в него. Уйти и жить одетым в другого, в другом. Войти в него, как в новую пижаму. Стать другим. Другим, люби­мым. Так мало других»¹².

В акте сексуального присвоения тела Другого субъект сам становится Другим, но не Посторонним, а Любимым. Любимым — кем? Самим собой? Тем, чье тело он присваи­вает? Или кем-то третьим?

Нарциссическое упоение собственным телом, напряжен­ный аутоэротизм, и одновременно — повышенная самокри­тичность, недоверие к себе, постоянная игра со смертью, страстный поиск Другого и готовность раствориться в нем и подчиниться ему... Фрейд и психиатры не придумали эти симптомы, а только гипертрофировали их, недооценив, с одной стороны, их связь с социальными факторами, зат­рудняющими геям принятие себя, а с другой стороны — на­личие огромных индивидуальных различий (один любуется в зеркале своей красотой, другой — своим безобразием), не связанных с сексуальной ориентацией. Индивидуальные различия между геями в этом отношении значительно боль­ше, чем групповые различия между геями и гетеросексуалами. Гомосексуальный Вертер психологически ближе к гете­росексуальному Вертеру, чем к гомосексуальному Дон Жу­ану.

Философия и особенно психиатрия склонны драматизи­ровать особенности однополой любви. Но их можно рас­сматривать и в комическом ключе. Это касается, в частно­сти, «гомосексуальной ревности».

Ленивые и предубежденные полицейские, не желая ут­руждать себя раскрытием направленных против геев преступлений, охотно списывают их на «патологически сильную гомосексуальную ревность», порождающую кровавые раз­борки. Большей частью это выдумки. Поскольку в гомосек­суальных отношениях желание обладать партнером уравно­вешивается идентификацией с ним, а общество не дает геям тех «прав» друг на друга, которые существуют в патри­архальном гетеросексуальном браке, геи относятся к нару­шениям нормы сексуальной исключительности терпимее гетеросексуалов, а сила и формы проявления ревности у них столь же индивидуальны, как у «натуралов». Геи отбивают друг у друга любовников, не доверяют друг другу, сплетни­чают, ссорятся из-за привлекательных молодых людей. Эти измены и перемены сразу же становятся известны всем и каждому, драматизируются и театрализуются. По словам Эдмунда Уайта, геевская «ревность (я не хочу, чтобы ты спал с этим парнем) на самом деле может быть замаскиро­ванной формой желания или зависти (мне самому хочется спать с этим парнем). Много лет назад я был безнадежно влюблен в человека, который не хотел спать со мной, а сам был отчаянно влюблен в третьего парня. Мне так и не уда­лось соблазнить своего любимого, зато я получил довольно тщеславное и философское утешение, переспав со своим соперником. Он предпочел меня мужчине, которого я лю­бил, и таким образом я стал соперником собственного воз­любленного. Подобный кульбит возможен только в геевской жизни»¹³. Оден однажды признался друзьям, что ока­зался «в тройной переделке: сексуально ревную, как жена, тревожусь, как мама, и соперничаю, как брат»¹⁴.

Каковы гомоэротические каноны красоты и привлека­тельности? Для ответа на этот вопрос нужны три типа ис­точников: 1) высокое искусство, 2) коммерческая гомоэротика и 3) специальные сексологические исследования.

В истории мирового изобразительного искусства мужс­кая нагота изображалась чаще женской, европейская живо­пись нового времени, в которой обнаженное женское тело появляется чаще мужского, в этом смысле — исключение. Однако действительный вопрос не столько в том, чья наго­та изображается чаще и откровеннее, сколько в том, как это делается и кому адресовано изображение. Во всех обще­ствах, где власть принадлежала мужчинам, мужское и жен­ское тело изображались по-разному: женщина более или ме­нее пассивно позирует, открывая свою наготу оценивающе­му эротическому взгляду потенциального зрителя-мужчины, тогда как мужчина, даже полностью раздетый, остается субъектом, который не позирует, а действует: «Мужчины действуют, а женщины являются. Мужчины смотрят на женщин. Женщины наблюдают себя, в то время как на них смотрят»¹⁵.

В отличие от женского тела как символа эротической красоты или материнства, мужское тело обычно изобража­лось как символ власти и силы или как символ красоты и удовольствия, которое может быть преимущественно эсте­тическим или эротическим или смесью того и другого¹⁶. Красота мужского тела— не столько в его пропорциональ­ности, сколько в силе, твердости и активности. Пассивная расслабленная поза делает мужчину уязвимым и женствен­ным, превращая его в сексуальный и тем самым гомоэротический объект¹⁷.

Однако каноны мужской красоты исторически изменчи­вы. В дворянской культуре XVII—XVIII вв. женственная внешность и расслабленность считались признаками арис­тократизма и всячески культивировались. Прекрасные Адо­нисы Тициана и Рубенса, с нежными чертами лица и ок­руглыми формами тела, так же гетеросексуальны, как и их авторы. Антони Ван Дейк, имевший огромный успех у жен­щин, на знаменитом автопортрете изобразил себя томным юношей с расслабленной кистью (это считается одним из самых надежных внешних признаков гомосексуальности). Так же изысканно нежен на его портрете граф Леннокс, в туфлях на высоких каблуках и с длинными локонами. Еще раньше Пьеро ди Козимо изобразил нежным юношей с вьющимися волосами и расслабленной кистью спящего пос­ле утомительной ночи любви с Венерой Марса. Этот канон женственной маскулинности резко изменился под влияни­ем пуританства, когда для мужчины стало модно быть не изящным, а сильным и суровым.

Одна из главных гомоэротических «икон» нового време­ни — образ святого Себастьяна, принявшего христианство римского легионера, по приказу императора Диоклетиана расстрелянного за это из луков. Мученический сюжет давал художникам широкие возможности для показа красивого об­наженного и беспомощного мужского тела. Сначала святого Себастьяна большей частью изображали зрелым, мускулис­тым, бородатым мужчиной*. Художники Возрождения (Гвидо Рени, Перуджино, Боттичелли, Антонио да Мессина, Караваджо и др.) сделали его нежным женственным юно­шей, почти мальчиком, что давало обильную пищу гомоэротическому воображению с садомазохистским уклоном, по­зволяя зрителю, в зависимости от собственных пристрастий, идентифицироваться как с Себастьяном, так и с его мучите­лями. «Святого Себастьяна» кисти Фра Бартоломео даже уб­рали из церкви, потому что он возбуждал греховные помыс­лы у прихожанок, а возможно, и у самих монахов.

Юкио Мисима подростком, просматривая альбом репро­дукций, наткнулся на картину Гвидо Рени:

«Обнаженное тело божественно прекрасного юноши было прижато к дереву, но кроме веревок, стягивавших высоко поднятые руки, других пут видно не было. Бедра Святого Себастьяна прикрывал кусок грубой белой ткани.

Это ослепительно-белое тело, оттененное мрачным, раз­мытым фоном, светоносно. Мускулистые руки преториан­ца, привыкшие владеть луком и мечом, грациозно подня­ты над головой; запястья их стянуты веревкой. Лицо под­нято вверх, широко раскрытые глаза созерцают свет небес­ный, взгляд их ясен и спокоен. В напряженной груди, ту­гом животе, слегка вывернутых бедрах— не конвульсия физического страдания, а меланхолический экстаз, словно от звуков музыки. Если б не стрелы, впившиеся одна сле­ва, под мышку, другая справа, в бок, можно было бы по­думать, что этот римский атлет отдыхает в саду, прислонив­шись спиной к дереву...

v Иногда его изображали таким и позже. Во Франкфуртском музее старой скульптуры (Либигхаус) имеется очень выразительная южнонемец­кая деревянная скульптура (около 1520 г.) святого Себастьяна с бородой, кривыми ногами и явным выражением страдания на лице, здесь нет ни тени идеализации тела и любования страданием. На картине Фьоренцо ди Лоренцо (1440—1525) «Мадонна со святыми Христофором и Себастья­ном» (Франкфуртский музей) Себастьян изображен совсем юным, почти мальчиком, но в его грустном лице и фигуре нет ничего эротического.

Естественно, все эти мысли и наблюдения относятся к более позднему времени. Когда же я увидел картину впер­вые, всего меня охватило просто какое-то языческое лико­вание. Кровь закипела в жилах, и мой орган распрямился, будто охваченный гневом, сосуды набухли, как под влия­нием гнева»¹⁸.

Святой Себастьян стал самым знаменитым гомоэротическим образом и символом нового времени. Но для кого этот образ гомоэротичен? Для художника? Или для его заказчи­ка? Или для зрителей того времени? Или для современного гея-искусствоведа?

В живописи нового времени обнаженных мальчиков-подростков изображали чаще, чем взрослых мужчин; их на­гота не выглядела эротической и меньше табуировалась*. Образ мальчика-подростка символизировал прежде всего невинность, чистоту и гармонию, пробуждая в мужчине элегические воспоминания и мечты о том, каким он когда-то был или мог бы стать. В то же время пластичность, не­завершенность подросткового тела стимулирует желание до­полнить его, вложить нечто свое. Люди прошлого века, за исключением лично причастных, не замечали гомоэротических обертонов образов нагих и полунагих мальчиков и юношей Александра Иванова, Кузьмы Петрова-Водкина, Генри Скотта Тькжа, лорда Фредерика Лейтона, Саймона Соломона и Томаса Икенса.

v Мужская нагота кажется более нескромной, чем женская. Когда в начале XIX в. Жан-Огюст Энгр в картине «Послы Агамемнона в шатре Ахилла» изобразил нагого Патрокла стоящим лицом к зрителю, это было необычайно смело. В американских каталогах художественных фильмов при решении вопроса, можно ли показывать их подросткам, обычно учи­тывается «наличие фронтальной мужской наготы» (в отличие от женщин и геев, у гетеросексуальных критиков мужская задница не вызывает эро­тических ассоциаций).

В конце XIX — начале XX в. в художественных фотогра­фиях барона Вильгельма фон Гледена, Винченцо Гальди, Вильгельма фон Плюшова и барона Корво (Фредерика Рольфе) эфебофилия стала более откровенной и чувствен­ной. Не нарушая правил пристойности и не показывая ни­чего вульгарного, они заставляют свои модели принимать соблазнительные томные позы, кокетливо демонстрируя свою элегантную наготу потенциальному зрителю (и поку­пателю). При этом контраст между здоровой простонарод­ностью сыновей сицилийских рыбаков и аристократическим изяществом их поз (изобразительный эквивалент «благород­ных юных пролетариев» тогдашней литературы) усиливал их сексуальную притягательность.

Интересный пример исторической трансформации гомоэротической «иконы» — «Этюд обнаженного юноши» Иппо­лита Фландрена (1837)¹⁹. Студенческая работа молодого ху­дожника, который в дальнейшем стал мастером религиоз­ной настенной живописи, была куплена Наполеоном III, почти полтораста лет выставлена в Лувре и многократно репродуцировалась. Ничего явно эротического в этюде Фландрена нет. От идеально сложенного обнаженного юно­шеского тела веет одиночеством и грустью. Поскольку ге­ниталии юноши скрыты его согнутыми коленями, картина никого не шокировала и в то же время открывала большой простор гомоэротическому воображению, породив множе­ство подражаний и вариаций. В 1899 г. немецкий худож­ник Ганс Тома в картине «Одиночество» точно воспроизвел фландреновскую позу, но когда его обвинили в плагиате, объяснил, что «его» мальчик — более жесткий, мускулис­тый и «нордический». Фредерик Холланд Дэй и Вильгельм фон Гледен перенесли созданный Фландреном образ в худо­жественную фотографию, первый — в виде снимка нагого юноши на фоне лирического вечернего ландшафта (1898), второй — в виде одиноко сидящего на скале, на фоне гор­ной гряды, «Каина» (1900). За этим последовали новые трансформации, сделавшие сексуально нейтральное юно­шеское тело более вирильным, атлетическим и сексуаль­ным. На нескольких фотографиях Роберта Мэпплторпа в позе фландреновского юноши снят сидящий на высоком столике или табурете могучий черный атлет, за согнутыми коленями которого свисают внушительные гениталии. Та­ким образом, поза модели осталась прежней, а ее тело, на­строение и смысловая нагрузка образа радикально измени­лись. Романтический образ Фландрена, гомоэротическое прочтение которого было лишь одной из многих возможно­стей, стал откровенно гомосексуальным.

Смена нормативного канона маскулинности и реабилита­ция мужской наготы после эпохи викторианского ханжества были связаны с развитием физической культуры и спорта. В конце XIX — начале XX в. широкую популярность в Ев­ропе, особенно в Германии, приобрел культуризм — «куль­тура свободного тела», который популяризировал телесную открытость как одно из условий и как знак здоровья. Атле­ты начали публично демонстрировать полуобнаженное тело, одновременно мощное и пропорциональное. Это открыло новые возможности и перед художниками. «Мыслитель» Родена вполне мог бы выступать на борцовских соревнова­ниях. «Героическое тело» классической живописи дополня­ется и отчасти вытесняется «атлетическим телом» борца или бегуна.

Подчеркнуто маскулинное атлетическое тело молчаливо подразумевает гетеросексуальность. Пока мужская мускула­тура оставалась функциональной — ее наращивали, чтобы на что-то употребить (поднять тяжесть, побороть соперни­ка, поставить рекорд в беге или плавании), это не наруша­ло традиционных норм. С появлением профессионального телостроительства (бодибилдинга) наращивание мышц ста­ло самоцелью, а их демонстрация — представлением. Это расширяет возможности мужского тела, но одновременно подрывает оппозицию мужского и женского. Бодибилдер влюблен в собственное тело, его тренировки описываются в сексуальных терминах (один и тот же глагол «качать» обо­значает накачку мускулов и мастурбацию), он живет среди зеркал и не столько «действует», сколько «является». Кому?

Хотя большинство бодибилдеров, особенно Шварценег­гер, всячески подчеркивают свою маскулинность и гетеросексуальность (до сих пор только один всемирно известный бодибилдер, обладатель титула «Мистер Вселенная» Боб Пэрис открыто объявил себя геем), их накачанные муску­лы — средство не самообороны, а психологической самоза­щиты. По выражению Джона Речи, бодибилдинг похож на оборотную сторону drag: «королева» защищается женской одеждой, бодибилдер — мускулами²⁰. «Я буквально соору­дил себе бронированный костюм, спрятав в нем хрупкого маленького неженку, каким я себя воображал. Несмотря на эту броню, временами я все еще вижу, как этот застенчи­вый неуклюжий мальчик смотрит на меня из прошлого», — пишет Боб Пэрис²¹.

Параллельный процесс происходит и в балетном искусст­ве. В отличие от народной культуры, в которой танец все­гда был столько же мужским, сколько и женским занятием, с резко выраженными гендерными различиями, классичес­кий балет XVII—XIX вв. демонстрировал преимущественно красоту и пластику женского тела²². Мужчина выполнял вспомогательную роль. Эта установка проявлялась и в кон­трастности рисунка мужского и женского танца: в отличие от балерины, которая могла двигаться спонтанно, танцовщик был сдержан и эмоционально закрыт, а все его движения — рационально обоснованы. Начатая балетами Фокина и Дя­гилева эмансипация мужчины-танцовщика, превратившая его из зависимого партнера в самостоятельную фигуру, чье тело так же прекрасно, артистично и самоценно, как тело балерины, была эмоциональным раскрепощением мужчины и одновременно — отказом от гендерных привилегий, шагом в сторону «унисекса».

Во второй половине XX в. «маскулинизация» и гомоэротизация классического балета продолжилась. Мужчина ста­новится, с одной стороны, более активным, а с другой — более эмоционально и сексуально открытым. Рудольф Ну­риев усилил мужское начало классического танца и в то же время стал танцевать женские партии. Настоящим гимном мужскому телу стал «Балет XX века» Мориса Бежара. В «Саломее» Бежар заменил женский персонаж мужским. В «Симфонии для одного мужчины» Он танцует с десятью друзьями, а Она только мешает им своими приставаниями. Место женского кордебалета у Бежара занимают мужчины. Герой «Нашего Фауста» танцует с 12 мальчиками-подрост­ками и т. д. Примеру Бежара последовали другие хореогра­фы, создавшие исключительно мужской или откровенно гомоэротический балет, начиная с «Памятника мертвому мальчику» Руди фон Данцига (1965) и «Смерти в Венеции» сэра Фредерика Аштона (1973).

Подвижность граней между гомо- и гетеросексуальными образами хорошо видна в рекламе. Мужское тело, которое мы ежедневно видим на экране кино и телевидения и в коммерческой рекламе, и закоди­ровано по вполне определенным гендерным принципам. Оно должно быть: 1) безволосым (в эротических изданиях и рекламе волосы на теле обычно сбриты или заретуширова­ны, за исключением рекламы сигарет, показывающей во­лосатую грудь), 2) молодым, 3) сильным, с развитой мус­кулатурой и отсутствием жира, 4) активным (чтобы не вы­глядеть женственным), 5) большим, твердым и плотным (опять-таки в отличие от женского тела), 6) обладать мас­сивным, внушительным членом, размеры которого подчер­кивают обтягивающие трусы или спортивная одежда, 7) вы­глядеть незаинтересованным и равнодушным²³.

Во всем этом нет ничего гомоэротического. Однако ново то, что мужское тело стало объектом созерцания, каким раньше были только женщины. Знаменитый рекламный плакат Калвина Клайна, выполненный фотографом Брюсом Вебером (1983), представляет идеально сложенного молодо­го мужчину в плотно облегающих белых трусах. Модель сфотографирована снизу, объектив нацелен на туго натяну­тые плавки, сверкающая белизна которых контрастирует с загорелой кожей. Говорили, что это была не только самая удачная реклама мужского белья, но и самое большое из­менение в облике мужчины со времен Адама: Адам первым стал скрывать свои гениталии, а Брюс Вебер выставил их напоказ; Бог создал Адама, но только Брюс Вебер дал ему тело²⁴. На голого мужчину можно не обратить внимания, но когда объектив приковывает взгляд зрителя к обтягивающим трусам, он невольно заставляет задуматься об их содержи­мом, а у гетеросексуального мужчины — также и сомнения в собственной сексуальной идентичности («почему меня ин­тересует этот парень?!»).

Как же преломляется мужской телесный канон в гомоэротическом воображении? Если отвлечься от деталей, гомоэротическое воображение имеет три главных архетипа, с каждым из которых ассоциируется определенный набор те­лесных и психических свойств: 1) сильный и мужественный мужчина, 2) женственный, мягкий андрогин, полумужчи­на-полуженщина и 3) пубертатный подросток или юноша, полумальчик-полумужчина.

Соотношение и мера притягательности этих образов исто­рически и индивидуально изменчивы. Большинство совре­менных западных гомосексуалов склоняются в сторону перво­го типа. Среди опрошенных Кинзи белых гомосексуалов 76,5% предпочитали маскулинных и только 9,2% — женствен­ных партнеров²⁵. На вопрос «Какой тип мужчины для вас наиболее сексуально привлекателен?» почти две трети (63%) западногерманских гомосексуалов выбрали «особенно маску­линный» и только 16% — «мягкий, женственный тип»; 39% предпочли «того, у кого большой член»²⁶. Отвечая на сход­ный вопрос, четверть сан-францисских геев отдали предпоч­тение типично маскулинной внешности (волосатое, муску­листое тело и большие гениталии) и почти никто — феми­нинной²⁷. Анализ частных объявлений ищущих сексуального партнера гомо- и гетеросексуальных мужчин и женщин и спе­циальное обследование 144 геев и 96 лесбиянок (им показы­вали фотографии различавшихся по степени своей маскулинности/фемининности мужчин и женщин и предлагали оце­нить степень их привлекательности и свою готовность всту­пить с ними в связь) также показали, что геи определенно предпочитают более маскулинных партнеров, как по вне­шности (многие частные объявления прямо просят женствен­ных мужчин «не беспокоиться», а рекламные фотографии изображают только сильных и мускулистых мужчин), так и по характеру²⁸. Женственные, феминизированные мужчины в гомосексуальной среде — такие же, если не большие, изгои, как и среди гетеросексуальных мужчин. Их предпочи­тают главным образом находящиеся в местах заключения мужчины, использующие их в качестве эрзац-женщин.

От чего зависят индивидуальные предпочтения? Может быть, действует принцип дополнительности: более маску­линные геи предпочитают более фемининных, и наоборот? Нет. Чем маскулиннее выглядит и/или кажется себе гомосексуал, тем сильнее его желание иметь такого же или бо­лее маскулинного партнера. Ориентация на гипертрофиро­ванную маскулинность (тип «мачо») коррелирует не только с уровнем предполагаемой собственной маскулинности субъекта, но и с уровнем его сексуальной активности. Не­мецкие гомосексуалы, имевшие многих сексуальных партне­ров, тянутся к маскулинным мужчинам с большим членом, волосатым телом и грубыми, властными манерами в два-три раза сильнее тех, у кого был только один партнер. Не­жные, ласковые, интеллигентные мужчины нравятся им вдвое меньше, чем «среднему» гомосексуалу²⁹. Одетые в чер­ную кожу и металлические цепи завсегдатаи «кожаных» ба­ров, желающие казаться и чувствовать себя крутыми мужи­ками, ищут еще более крутых партнеров, которым они мог­ли бы отдаться, не теряя самоуважения. Хотя в глубине души многие из них знают, что их собственные устрашаю­щие наряды и погремушки — простая бутафория, они гото­вы верить, что у партнера все это — «настоящее».

Более романтичных и сентиментальных мужчин грубая маскулинность отталкивает, они предпочитают более гармо­ничные, классические фигуры. На конкурсах мужской кра­соты, где в определении призеров активно участвуют жен­щины и геи, чаще побеждают не бодибилдеры, а более эле­гантные и изящные мужчины. Тем более преобладают они среди кино- и фотомоделей.

Однако прямой зависимости между телесным обликом мужчин и тем, что они делают в постели, по-видимому, нет, за исключением того, что феминизированные мужчи­ны предпочитают в анальном и оральном сексе пассивную, рецептивную позицию, тогда как маскулинные типы любят быть «сверху» или меняться ролями.

Ярчайшее проявление геевского культа гипермаскулинно­сти — фетишистское отношение к половому члену и его раз­мерам. Зависть к пенису — общее мужское качество. На ри­сунках каменного века мужчины более высокого социально­го ранга изображались с более длинными членами, а в со­временном русском языке популярнейшим эвфемизмом ста­ло «мужское достоинство».

У геев эти ожидания и тревоги гипертрофированы до пре­дела. При статистическом анализе языка 25 коммерческих гомоэротических книг (какие части тела они описывают и какие слова употребляют чаще других) на первом месте ока­зался член (5643 упоминания), на втором— анус (2301), на третьем руки (1600), на четвертом— рот (1256, плюс к тому — язык, глотка и губы), на пятом — яйца (976 упоми­наний)³⁰. Поскольку ожидаемые размеры орудий «сексуаль­ного производства» сильно преувеличиваются, у многих геев возникает в связи с этим комплекс неполноценности*.

Типичные образы, «иконы» гомоэротического воображения — спортсмены, студенты, военные в форме, строи­тельные рабочие, полицейские, ковбои, сыщики, водите­ли грузовиков — подчеркнуто маскулинны.

v Не исключено также, что в анальном сексе символические мотивы подкрепляются психофизиологически. Хотя слишком большой член при­чиняет рецептивному партнеру боль, анус не так пластичен, как влага­лище, в результате частых сношений сфинктер «разнашивается» и малень­кий пенис не приносит рецептивному партнеру удовольствия. С размерами пенисов связана некая научная загадка. Когда Кинзи про­сил своих испытуемых указать длину и объем своих пенисов и объективно измерить их по специальной методике в спокойном состоянии и в состоя­нии эрекции, то члены 813 гомосексуальных мужчин по всем пяти изме­рениям оказались больше, чем у 3147 гетеросексуальных мужчин (А. Р. Bogaert, S. Hershberger. The relation between sexual orientation and penile size, 1997, неопубликованная статья. Ср. С.А. Tripp, The Homosexual Matrix. NY:.Ne\v American Library, 1987). To же самое чешские исследо­ватели получили- в 1961 году при объективном измерении пенисов 126 гомо- и 86 гетеросексуалов. У сексологов эти данные вызывают удив­ление и недоверие., Но они соответствуют предсказанию биоэволюцион­ной теории Д. МакНайта, а измерительные процедуры были для всех мужчин одинаковыми. В коммерческой гомоэротике геи также приписы­вают себе большие члены. Если длина среднестатистического американ­ского пениса — 6,1 дюйма, то собственный член гомосексуальных персо­нажей составляет в среднем 7,1 дюйма, а пенис их партнеров — 8,1 дюй­ма. Впрочем, это больше говорит о воображении, чем об анатомии.

В образе матроса закодирован чуть ли не весь спектр го­мосексуальной фантазии: молодость, мужественная красо­та, особая эротическая аура, связанная с пребыванием в закрытом мужском сообществе, физическая сила, жажда приключений и романтика дальних странствий, элегантная форма и особая «матросская» расхлябанная, вихляющая, с подрагивающими бедрами походка. По выражению Жене, «флот — это прекрасно организованное учреждение, попав в которое молодые люди проходят специальный курс обуче­ния, позволяющий им стать объектом всеобщего вожделе­ния»³¹.

Многие гомоэротические образы матросов сочетают фи­зическую силу с внутренней чистотой и нежностью, но это не обязательно. Кэрель из Бреста— хладнокровный убий­ца, живущий вне законов человеческого общества, именно его необузданная животная сила влечет к нему молодого лейтенанта. Но безжалостный самец Кэрель нуждается в том, чтобы кто-то подчинил, подмял его самого. Первым таким мужчиной становится хозяин борделя Норбер. Умышленно проиграв ему в кости, Кэрель отдается Норберу, отказываясь тем самым от собственной маскулинности. Норбер «внезапно с силой привлек к себе матроса, схватив его под мышки, и дал ему ужасный толчок, второй, тре­тий, шестой, толчки все время усиливались. После перво­го же убийственного толчка Кэрель застонал, сперва ти­хонько, потом громче, и наконец бесстыдно захрипел. Та­кое непосредственное выражение своих чувств доказывало Норберу, что матрос не был настоящим мужчиной, так как не знал в минуту радости сдержанности и стыдливости сам­ца»³².

Солдат, подобно матросу, живет в закрытом мужском сообществе, переживает постоянный риск, ружье — символ и одновременно продолжение члена, а военная форма — его вторая кожа. Многие геи обожают наряжаться или наряжать своих партнеров в военный мундир. Это позволяет им чувствовать себя более маскулинными. Поскольку униформа деиндивидуализирует конкретного матроса или солдата, сексуальная близость с ним символически приобщает гея ко всему мужскому миру. Раздетый и лишенный внешней ат­рибутики солдат кажется более голым, чем обычный разде­тый мужчина. Геи дежурят у казарм и военных училищ не только потому, что лишенный женского общества и сексу­ально озабоченный солдат легче идет на сближение, но и потому, что это особая порода мужчин. Образ солдата за­нимает одно из центральных мест в современной россий­ской гомоэротике, будь то воспоминания Димы Лычева о службе в армии или воспевающие «пьянящий запах казар­мы и грязных ног» «Армейские элегии» Ярослава Могутина.

В образах полицейских и сыщиков к военному стереотипу дополняется повышенный риск и чувство парадоксальности ситуации, перевертывания ролей, когда «дичь» соблазняет и побеждает охотника. Секс с полицейским подтверждает также общезначимость гомосексуальных чувств, не чуждых даже тем, кто по долгу службы с ними борется. Впрочем, по мере легализации гомосексуальности (в Лос-Анджелесе есть официально признанная и выступающая на гей-парадах организация геев-полицейских) эта экзотика ослабевает.

Очень популярный тип мачо — преступник. Приручение грубой и непредсказуемой силы означает не только сексу­альную, но и моральную победу. Спать с этими хищника­ми — то же, что пировать с пантерами (выражение Уайль­да), опасность удваивает наслаждение. Непреодолимое тя­готение к этой среде испытывал Жене, создавший поэтику тюремного секса. «Люди, призванные служить злу, не все­гда красивы, но зато обладают мужскими достоинствами. Любовные игры открывают невыразимый мир, звучащий в ночном языке любовников. На этом языке не пишут. На нем перешептываются по ночам хриплым голосом. На рас­свете его забывают. Отрицая добродетели вашего мира, преступники отчаянно пытаются создать свой, обособлен­ный мир. Они готовы в нем жить. Здесь стоит жуткое зло­воние, но они привыкли дышать этим воздухом... Их лю­бовь пахнет потом, спермой и кровью. В конечном итоге моей изголодавшейся душе и моему телу сна предлагает пре­данность. Я пристрастился ко злу оттого, что оно обладает -подобными эротическими возможностями»³³. Эротизация преступника часто сочетается с мазохистскими чувствами. «...Я не мог бы забыть о роскошной мускулатуре убийцы и неистовой силе его полового органа»³⁴. Однорукий Стилитано «не был наделен ни одной христианской добродетелью. Весь его блеск, вся его сила заключались у него между но­гами»³⁵.

Главное свойство следующей «иконы» геевского пантео­на цветного мужчины — экзотичность. Этноэкзотика при­сутствует и в «натуральном» сексе. Один мой одноклассник когда-то хвастался, что «попробовал» девушек трех нацио­нальностей, а старый друг, рассказывая о похождениях лю­бимого внука, не без почтения заметил: «У него была даже мулатка!» Для геев нарушение расовых и национальных гра­ниц имеет особое очарование. Джеймс Болдуин в романе «Другая страна» описал страстный роман американца ирлан­дского происхождения Эрика и черного джазмена Руфуса. Для белого человека черный мужчина — чаще всего могучий и таинственный самец, благодаря которому он открывает для себя новый, неизведанный мир. Азиатское тело импо­нирует европейцу отсутствием волос и т. д.

Очень популярны среди геев образы спортсменов*⁶. В но­вое время спорт был единственной возможностью публич­но показать или изобразить обнаженное мужское тело. Са­мые популярные образы геевской «спортивной» порногра­фии — футболисты (персонификация грубой маскулиннос­ти), бодибилдеры (воплощенная мускулистость) и пловцы (персонификация изящества).

Реальное отношение геев к спорту неоднозначно. Мно­гие геи неуверенно чувствуют себя в сугубо мужской среде, стесняются своего тела и смертельно боятся быть разобла­ченными (невольный взгляд или непроизвольная эрекция). В то же время это единственная возможность увидеть пред­мет своего поклонения. Занятие популярным мужским спортом позволяет «голубому» юноше самому стать краси­вым и привлекательным и, возможно, скрыть свою сексуальную ориентацию — никому не придет в голову заподоз­рить футболиста (в отличие от чемпиона по фигурному ка­танию). Наконец, спортивные достижения имеют для геев большое политическое значение, подрывая старый стерео­тип об их «изнеженности».

Профессиональный большой спорт долгое время был, да и сейчас остается в высшей степени гомофобным. Все вы­дающиеся спортсмены, публично заявившие о своей гомо­сексуальности (футболист Давид Копей, чемпион США по прыжкам в воду Грег Лауганис и др.), пережили в связи этим много неприятностей, некоторым даже пришлось уйти из спорта. Чтобы бороться с гомофобией, американские геи начали с 1982г. проводить собственные спортивные игры и даже олимпиады.

Если судить о гомоэротике только по порнографии, мо­жет сложиться впечатление, что она воспроизводит и гипер­трофирует самые опасные свойства мужской сексуальности: мачизм, культ господства и подчинения, милитаризм, ра­сизм и т. п. Но образы и желания многообразны и то, что нравится одному, нередко вызывает отвращение у другого.

Кроме того, надо учитывать игровой, карнавальный ха­рактер гомоэротики. В «натуральной» мужской культуре гипермаскулинность ассоциируется с агрессивностью и мизогинией, «настоящий» мачо — персонификация власти, насилия и принуждения. У геев большой член вызывает не столько страх, сколько восхищение, поклонение, желание «проглотить» его. Геи проводят долгие часы в спортивных сооружениях, но мускулы нужны им не для устрашения, а для привлечения других мужчин. Как во всех мужских отно­шениях, здесь присутствует мотив власти над другим, но эта власть состоит прежде всего в том, чтобы доставить — или не доставить другому мужчине удовольствие. Это власть, которой всегда обладали и пользовались женщины³⁷.

Характерный пример многослойности гомоэротики — ри­сунки самого знаменитого геевского эротически-порногра­фического художника Тома Финляндского (Тоуко, 1921— 1991). Том благоговеет перед образом «мачо». Все его пер­сонажи гипертрофированно маскулинны (огромные члены, мощные мускулы, черная кожаная одежда) и агрессивны, они связывают, подвешивают, порют и насилуют друг дру­га. С точки зрения официальной геевской идеологии рисун­ки Тома политически некорректны. Когда американский лесбигеевский журнал «Outlook» посвятил его творчеству статью с иллюстрациями, редакции пришлось несколько месяцев печатать письма разгневанных лесбиянок, которые возмущались этой проповедью сексизма, мачизма и сексу­ального фашизма³⁸. Но атрибуты гипермаскулинности изоб­ражаются с юмором, как игра, которая допускает и даже предполагает смену ролей. Этот могучий мужик — не вождь, который всегда «сверху», а «один из мальчиков», которого точно так же связывают, порют, трахают и т. д. Это не призыв к насилию, а игра.

Противоположный архетип мужского гомоэротического воображения — андрогин, существо неопределенного пола, полумужчина-полуженщина. Андрогинные образы широко представлены в мифологии и в религиозной практике (дву­полые божества, гермафродиты, бердачи), им часто припи­сывалась особая магическая сила и сексуальная привлека­тельность. В бытовой жизни такие мужчины не имеют вы­бора, женственному мальчику не скрыться от своей вне­шности и манер. Его единственный выход — принять дан­ную роль и сделать ее предметом гордости. Женственный мужчина — единственный тип гомосексуальной идентично­сти, который под разными именами существовал всюду и везде. В современном английском языке этот тип чаще все­го обозначается словом queen (буквально — «королева», на самом деле — искаженное quean — распущенная женщина, проститутка), которое первоначально применялось к жен­щинам, а потом его взяли в качестве самоназвания жен­ственные мужчины. Если эта роль / идентичность включает переодевание в женскую одежду и усвоение женских манер, речи и поведения, ее называют также Drag-queen (драг-квин). В русском геевском жаргоне это передается слова­ми «девка», «сестра», «пидовка», «королева» (ласковое или восхищенное), «мурка», «подруга», «хабалка» (агрессив­ная, скандальная «девка», афиширующая свою гомосексуальность и компрометирующая своих «подруг» в глазах ок­ружающих) и т. п.³⁹

Некоторые маскулинные геи, которые могут сойти за «натуральных» мужчин, видят в этом типе злую карикатуру на самих себя и относятся к «девкам» с презрением и нена­вистью (типичная психологическая защита, по Фрейду). Другие находят их привлекательными, их женственность по­зволяет им чувствовать себя более маскулинными; в однопо­лых парах фемининный партнер обычно играет роль «жены».

Различно и самосознание «королев». Некоторые из них страдают комплексом неполноценности (феминизирован­ные геи имеют гораздо больше психологических трудностей, чем остальные). Другие принимают свою идентичность/роль с удовольствием: женское платье, доведенные до гротеска женские манеры, разговор о себе в женском роде — их ес­тественный способ существования. Для третьих это психо­логическая компенсация, способ превратить свою слабость в силу: раз меня дразнят девчонкой, я покажу всем, что я — не несостоявшийся мальчик, а полноценная женщина, ко­торой восхищаются.

В отличие от транссексуала, который чувствует себя женщиной и мечтает сменить пол, «драг-квин» этого не хо­чет, его/ее призвание и гордость — быть мужчиной, кото­рый способен затмить женщину и успешно соперничать с нею. Андрогинная проституция — самая дорогая и быстро растущая проституция в больших городах мира, ее клиента­ми являются как геи, так и гетеросексуальные мужчины.

Высший уровень «драг-квин» — имперсонаторы, высту­пающие в женском облике на сцене⁴⁰. Волшебное «превра­щение парня в богиню» требует огромного терпения и мас­терства. Нужно уметь наложить грим, прибинтовать поло­вые органы так, чтобы они не вылезли, сделать так, чтобы во время танца не сползли искусственные груди, научиться изящно носить парик и женскую обувь. Кроме того, нужна смелость. Именно «девки», подвергающиеся наибольшей дискриминации, потому что они при всем желании не мо­гут «сойти» за «нормальных» мужчин, первыми дали отпор нью-йоркской полиции у Стоунволла.

Знаменитые имперсонаторы пользуются мировой извест­ностью, ими восхищаются, в них влюбляются. «Лично мне переодевание нужно не затем, чтобы сойти за женщину. Речь идет о чем-то большом, о преувеличении, создании характера, чтобы на тебя оглядывались на улице. Это нечто вызывающее, бросающееся в глаза»⁴¹. Но это не просто представление, а перевоплощение, открытие новых ипостасей собственного Я. Неказистый и вроде бы «ненас­тоящий» мужчина становится умопомрачительной красави­цей, богиней. «Драг позволяет мне исследовать новые об­личья, постоянно изменяться, становиться таким, каким мне хочется. У меня нет осиной талии, но я могу сделать ее с помощью корсета. Могу иметь огромные ресницы и сумасшедшую прическу. Могу стать элегантной красавицей или хиппи. Могу реализовать все мои дикие фантазии, а утром в своем обычном виде пойти на работу»⁴².

По словам знаменитого черного шоумена, танцора и имперсонатора РуПола, «драг» — это работа, представление, униформа, которую он снимает дома так же, как то делают со своей униформой пожарник или медсестра. «Мы рожда­емся голыми, а все остальное — маскарад». Но это также и самовыражение. Американские мужчины не умеют быть жен­ственными, культура им это запрещает. Переодевание сни­мает эти ограничения. РуПол вырос среди женщин, кото­рые, в отличие от мужчин, открыто выражали свои эмоции, «носили» их точно так же, как свои платья. Когда им было грустно, они плакали, когда что-то казалось забавным — громко смеялись, а когда их что-то смущало — задавали во­просы. Мальчику эта свобода нравилась, свою женствен­ность и связанное с ней влечение к мужчинам он считал ес­тественными. И когда РуПол вырос, он решил, что ему сле­дует не стыдиться, а культивировать их. «Моя энергия — это энергия богини, следствие моей способности открываться людям. Это моя женственная сторона...» Однако эта женская энергия имеет очень мало общего с женственностью, пони­маемой как мягкость и хрупкость⁴³.

Не всем удается театрализовать свои гендерно-сексуальные роли и добиться таким образом общественного признания. Кроме того, эти роли и маски не снимают некоторых личных проблем, в том числе сексуальных. Как сказал один знаменитый американский имперсонатор, «мужчины влюб­ляются в мисс Адриану. У нее есть все, чем хочет быть мальчик Адриан: она общительна, дерзка, популярна. Лю­бима. Но беда в том, что мисс Адриана никогда не появ­ляется в спальне. Я горжусь тем, что на моих простынях никогда не было следов косметики. Мисс Адриана остается позади, после представления она смывается вместе с гри­мом. Но ведь это в нее влюбляются мужчины. Это ее они хотят. И когда она уходит, они обычно тоже уходят»⁴⁴. Хотя геи восхищаются талантливыми имперсонаторами, в обы­денной жизни большинство предпочитает более маскулин­ных мужчин.

Еще разнообразнее архетип мальчика. Поскольку однопо­лая любовь часто обращена к мальчикам, многие отождеств­ляют ее с педерастией. Но возрастные категории довольно расплывчаты и слово «мальчик» в разных культурах означает разные вещи⁴⁵.

Вопреки стереотипу подавляющее большинство геев предпочитает иметь дело не с маленькими мальчиками или подростками, а с представителями собственной возрастной группы, причем возраст их идеального или предпочитаемо­го партнера меняется вместе с их собственным возрастом.

В гомосексуальной выборке Кинзи у 41,3% белых мужчин большинство сексуальных партнеров были ровесниками и еще 20,7% имели «много» и «очень много» таких партнеров. Старшие партнеры преобладали у 32,7% опрошенных; млад­ших партнеров вовсе не имели 40,9%, «немногих»— 33,2%, «нескольких» — 7,9%, «много» — 6,1%, «очень много» — 2,2% и «большую часть» — 9,7%. Показателен возраст само­го молодого сексуального партнера с тех пор, как респонден­ту исполнилось 18 лет. У 33% это были восемнадцатилетние, у 11,8%— семнадцатилетние юноши, у 18,1%— 14—16-лет­ние подростки и только у 6,3% — мальчики младше 13 лет. Среди делинквентов (заключенных) сексуальные контакты с допубертатными и пубертатными мальчиками встречаются в 3—5 раз чаще, чем в нормальной гомосексуальной выборке⁴⁶.

У 65% сан-францисских белых гомосексуалов старшие партнеры составляли меньше половины и у 29% — больше половины, а младшие— 55% и 39%. Однако возрастная разница в обе стороны невелика. Три четверти белых и 86% черных геев не имели по достижении 21 года сексуальных партнеров моложе 16 лет, у остальных юноши составляли меньше половины общего числа партнеров⁴⁷. По другим данным, юноши и молодые 20—25-летние мужчины чаще предпочитают партнера немного старше себя, 25—35-лет­ние — своего возраста, а мужчины старше 35 лет — моложе себя. В большинстве случаев «оптимальная» разница в воз­расте колеблется от 2 до 5 лет. Средняя разница в возрасте реальных сексуальных партнеров составляет около 5 лет, хотя на полюсах она значительно больше⁴⁸. В английском исследовании (проект СИГМА) средняя разница в возрасте реальных партнеров также в пределах 5—6 лет⁴⁹.

Количество педофилов среди гомосексуалов практически такое же, как и среди гетеросексуалов*. Педофилия обра­зует особую сексуальную идентичность, отличную от гомо­сексуальности⁵⁰. Для некоторых педофилов пол ребенка вооб­ще неважен, а человек, которого привлекают допубертатные и пубертатные мальчики, не будет спать со взрослым мужчи­ной, и наоборот⁵¹. Тем не менее взаимоотношения мужчин и мальчиков — сложная проблема.

Сексуальные отношения взрослого с подростком моложе 16 лет по закону являются преступными. Эфебофилы явля­ются заказчиками и клиентами подростковой проституции и порнографии. Хотя «детское порно» повсеместно запре­щено и на эротических снимках и видеокассетах обязатель­но указывается, что все «артисты» — старше 18 лет, их под­польное производство и распространение остается весьма прибыльным.

v В массовой литературе термин «педофилия» часто трактуется расши­рительно. В профессиональной литературе принята более определенная градация: 1) педофилия, влечение к допубертатным детям; 2) гебефилия, влечение к пубертатным подросткам от 12 до 14 лет; 3) эфебофилия, вле­чение к постпубертатным подросткам и юношам от 14 лет и старше. В отличие от первых двух категорий, которые употребляются в качестве ди­агнозов, эфебофилия считается психологически нормальной.

Разоблачение таких синдикатов и центров по торговле мальчиками вызывает бурное негодование общест­венности, которая склонна считать всех «совратителей» сек­суальными маньяками и потенциальными серийными убий­цами.

Реальный диапазон психосексуальных отношений между мужчинами и пубертатными или постпубертатными мальчи­ками очень широк, от простой покупки, совращения или изнасилования до нежной дружбы и влюбленности, в кото­рых сексуальные моменты сублимированы или имеют под­чиненное значение⁵². Некоторые авторы даже противопос­тавляют грубо-сексуаль­ной «педерастии» сентиментально-любовную «педофилию».

Наряду с мужчинами, которые покупают или соблазня­ют мальчиков, некоторые мальчики сами «охотятся» на мужчин, из корыстных побуждений или для удовлетворения собственных сексуальных потребностей. Итальянский писа­тель Умберто Саба психологически точно описал такой по­иск в повести «Эрнесто». Нед Рорем подростком долго ис­кал мужчину своей мечты, и, когда однажды в парке ка­кой-то' небритый мужик наконец «инициировал» его, един­ственной утратой для мальчика было «разбитое сердце» от того, что он не мог найти этого человека вторично⁵³.

Но даже в самом благополучном варианте такие отноше­ния чрезвычайно проблематичны. И не только с точки зре­ния права. Гетеросексуальный подросток, не находящий понимания у родителей и ровесников, может высоко ценить дружбу и покровительство старшего мужчины, но сексуаль­ную близость с ним он часто считает платой за любовь и подарки. Хотя подростковая гиперсексуальность делает эро­тические игры и ласки не особенно обременительными и порой даже приятными для мальчика (психологические по­следствия «сексуального совращения» без применения силы для мальчиков также менее серьезны, чем для девочек⁵⁴), по мере своего созревания он сплошь и рядом этот опыт пе­реоценивает. Да и гомосексуальные подростки часто не го­товы к взрослым отношениям.

«Обмен» красоты и свежести на жизненный опыт и покровительство существует и в разнополых отношениях, но там социально-возрастное неравенство считается нормаль­ным, ласкательные обращения типа «детка», «девочка моя», даже при одинаковом возрасте супругов, никого не шокируют (хотя вряд ли мужу понравится, если «мальчи­ком» и «деткой» будут прилюдно называть его). Институци­онализированное гендерное неравенство как бы узаконива­ет асимметричность сексуально-эротических отношений: «Я ее ужинаю, я ее и танцую».

В однополых отношениях все сложнее. Для мужчины со­знание своей зависимости от другого, тем более — от млад­шего мужчины, оскорбительно. Когда его юный любовник опоздал на 20 минут, Джон Чивер записал в дневнике: «Одно из неудобств гомосексуальной любви — что прихо­дится ждать мужчину. Ждать женщину кажется вполне ес­тественным, это судьба, но ждать своего любовника-муж­чину крайне мучительно»⁵⁵.

Не менее двусмысленно положение молодого человека. Хотя власть над зрелым мужчиной льстит его самолюбию, быть объектом чужой страсти ему скучно и унизительно. Оказавшись в «женской» роли, юноша мстит своему по­клоннику тем, что утверждает свою независимость каприза­ми, изменами, внешними демонстрациями своей власти. Борьба самолюбий вносит в их отношения напряженность, для преодоления которой не существует отработанных куль­турных механизмов. В романе Юкио Мисимы «Запрещен­ные цвета» 20-летний красавец Юси постоянно демонстри­рует свою власть над 40-летним богачом Кавадой не только потому, что равнодушен к нему, но и потому, что это под­крепляет его самоуважение. Когда Кавада с трудом выкро­ил время для встречи, Юси заставил его три часа ждать, пока сам без особого удовольствия играл в бильярд. У Кавады «к двойной ревности мужчины по отношению к лег­комысленной женщине и ревности стареющей женщины к молодой красавице присоединялось сознание того, что он любит существо собственного пола. Это чувство бесконеч­но усиливало унизительность его любви, которая, будь она обращена на женщину, была бы вполне приемлемой даже для министра. Ничто не могло ранить мужское самолюбие такого человека, как Кавада, сильнее, чем унижение от сознания своей любви к мужчине»⁵⁶.

Большая возрастная разница осложняет не только ухажи­вание, но и поддержание стабильных партнерских отноше­ний. Независимо от его сексуальной ориентации, мужчина большей частью женится или обзаводится постоянным парт­нером потому, что хочет постоянства и стабильности. Жен­щин, ориентированных на семью и детей, такое желание вполне устраивает. Напротив, юноше, молодому мужчине хочется не столько постоянства, сколько новизны и при­ключений.

«Я его не понимал. Я хотел семейной жизни и мерил его по себе а он хотел выступать в компаниях и пленять других и совсем не хотел затворяться от мира. Он хотел чтобы но­вые и новые желали его пока в него еще можно было влюб­ляться как в девочку. Мне нужна была жена а ему поле для игры. А я хотел его замкнуть на себе. А ему еще урвать от жизни пока еще есть успех и молодость не прошла и изба­виться от меня»⁵⁷.

Социально-возрастное, имущественное и образователь­ное неравенство усугубляется различиями вкусов и интере­сов. Старший облекает свою любовь к юноше в форму по­кровительства:

Ну что, выпьем еще

Глупенький!

Дурачок мой!

Тело полное шарма и податливости

На, возьми денег

Сбегай на свой очередной идиотский пиф-паф-фильм

Пока я просмотрю новое издание

Анналов

Только не приходи позже одиннадцати

Я буду волноваться⁵⁸.

Старшему хочется раскрыться, расслабиться, а юноше больше импонирует сила.

«Вам хочется слов открыто сказать все как есть, и кажется вы и любите, что перед тем кого любите, наконец, мож­но предстать таким каким есть не боясь разоружиться. Но эти слезы и слабость, чего вам так хочется в минуты люб­ви, и убивают его любовь к вам. В вас, с ваших слов, меньше достоинств чем в нем, иначе бы вы его так не лю­били, и правильно что вы просто боитесь его потерять и дошли до последнего признания что это неизбежно. А ему, как вам и любому, тоже лучше всего припасть к человеку с которым ему самому не сравниться и открыться перед ним, что он сам перед ним ничто, потому что он тоже любит любить за то что только в любви можно так ослабеть и пре­клониться. Поэтому, раз вы хотите любви и счастья в жиз­ни, не надо признаний о себе... Когда вы любите чтобы по­плакаться и покаяться тому кого любите, вы расслабляетесь и теряете то, что ему надо видеть в вас, ваш успех у всех»⁵⁹. При сколько-нибудь стабильных отношениях старший муж­чина хочет быть для юноши не только любовником, но и от­цом, заботливая нежность у него часто превалирует над страс­тью. Но нежность и заботливость считаются женскими черта­ми. Пожилой (или просто старший) гей напоминает не столько отца, в отношениях которого с сыном обычно сохраня­ется и поддерживается некоторое психологическое расстояние, сколько мать, которая боится потерять сына и жаждет иметь его целиком. Принимая свою потребность заботиться о младшем за его потребность в опеке — типичная ошибка любящих мате­рей! — мужчина невольно инфантилизирует юношу, которого это раздражает. Поэтому такие отношения большей частью временные, обе стороны из них рано или поздно вырастают, после чего роман превращается в дружбу либо заканчивается разрывом. Не случайно все институционализированные разно­возрастные гомосексуальные отношения были ограничены ка­ким-то временем или определенной стадией развития.

А как же со «знаменитыми гомосексуалами», которые давали своим юным любовникам творческую путевку в жизнь? Знаменитым и влиятельным людям проще находить любовников любого пола и возраста, но эти отношения пе­рерастают в творческое содружество, только если оба талан­тливы, старший умеет учить, младший — усваивать уроки и между ними нет соперничества. Примеры такого рода мы видели в биографии Дягилева.

Творчески плодотворными были некоторые романы Жана Кокто, который всю жизнь протежировал молодым талан­там. Познакомившись в 1919 г. с 15-летним Раймоном Радиге, Кокто сразу же угадал в неуравновешенном подрост­ке незаурядный литературный талант. Четыре года их совме­стной жизни были трудными, но исключительно плодо­творными для обоих. Сначала Кокто пришлось объясняться с отцом мальчика, который нашел их любовные письма. Потом Радиге начал бунтовать против опеки старшего друг га. Литературный успех молодого человека, вероятно, по­ложил бы конец их отношениям (Раймон уже поселился от­дельно от Кокто и даже обзавелся невестой), но внезапная смерть Радиге от тифа решила вопрос иначе.

Самый знаменитый любовник Кокто — Жан Марэ. Двад­цатидвухлетний красавец, который в детстве любил переоде­ваться в женское платье и уже имел связи с мужчинами, по­знакомился со знаменитым драматургом и режиссером ис­ключительно ради карьеры и с первой же встречи был внут­ренне готов к тому, что тот предложит ему переспать. Кокто дал ему желанную роль, не спросив ничего взамен. И вдруг — телефонный звонок: «Приходите немедленно, случи­лась катастрофа!» Эгоцентричный актер подумал, что у него хотят отобрать роль или что-то в том же роде. Но когда Марэ приехал, Кокто сказал: «Катастрофа... я влюблен в вас».

Что оставалось делать Марэ? «Этот человек, которым я восхищаюсь, дал мне то, чего я хотел больше всего на све­те. Ничего не требуя взамен. Я не люблю его. Как может он любить меня... это невозможно». Марэ солгал и ответил: «Я тоже влюблен в Вас»⁶⁰. Под влиянием таланта и доброты Кокто ложь стала правдой, Марэ полюбил Кокто, они по­селились вместе. Тем не менее возраст берет свое, Марэ увлекается молодыми мужчинами. Кокто это видит, и од­нажды Марэ находит под дверью письмо:

«Мой обожаемый Жанно!

Я полюбил тебя так сильно (больше всех на свете), что приказал себе любить тебя только как отец... Я смертельно боюсь лишить тебя свободы... Мысль о том, что я могу стес­нить тебя, стать преградой для твоей чудесной юности, была бы чудовищна. Я смог принести тебе славу, и это единственное удовлетворение, какое дала моя пьеса, един­ственное, что имеет значение и согревает меня.

Подумай. Ты встретишь кого-нибудь из твоих ровесников и скроешь это от меня. Или мысль о боли, которую мне причинишь, помешает любить его. Лучше лишить себя ча­стицы счастья и завоевать твое доверие, чтобы ты чувство­вал себя со мной свободнее, чем с отцом и матерью»⁶¹.

Растроганный Марэ порвал легкомысленные связи, но ненадолго. Со временем у Кокто появился другой любов­ник, однако дружба между писателем и актером сохранилась до самой смерти Кокто.

Исключительно драматичным был роман жизни Уистана Одена (1907—1973). В 1939 г. он мгновенно, со второй встречи, страстно влюбился в 18-летнего студента Честера Калмэна⁶². Начинающему поэту было лестно внимание зна­менитого собрата и он сразу же пошел на сближение и со­вместную жизнь. Хотя глубокое психологическое и сексу­альное несходство делало их отношения невыносимыми, этот брак — именно так понимал это Оден — продолжался 32 года. Что бы ни делал непутевый Честер, Оден не мог жить без него. Большинство биографов жалеют бедного Одена, которому так не повезло с его единственной любо­вью (секса у него всегда было достаточно, юные поэты охотно удовлетворяли скромные желания гения), но по свойствам своей натуры он просто не мог любить иначе:

«Коль нельзя одинаково сильно любить,

Тем, кто любит сильнее, хотел бы я быть».

(Перевод С. Дудина)

Как же реализуются гомоэротические фантазии? Техника мужского однополого секса почти так же многообразна, как и гетеросексуальная.

Однополые пары уделяют больше внимания взаимному возбуждению и эротическим ласкам и обладают большей эмпатией, т. е. способностью психологически настроиться на эмоциональную волну партнера, почувствовать, что именно доставляет тому удовольствие, и действовать соот­ветственно этому. Это обогащает их эротический репертуар. Например, хотя мужчины охотно играют женскими грудя­ми, собственные соски для многих «натуралов» — табу; из 100 гетеросексуальных пар только 3—4 жены ласкали соски своих мужей, а в мужских парах это делали три четверти⁶⁴. Геи эмоционально чувствительнее гетеросексуальных муж­чин, да и поставить себя на место человека своего пола лег­че, чем на место женщины. При сравнении общего уровня эмпатии американских студентов-геев и гетеросексуалов уровень эмпатии у геев оказался существенно выше. Геи обладают развитой эротической лексикой и зачастую успеш­нее объясняются со своими партнерами, чем их гетеросек­суальные сверстники, у которых многие сленговые эроти­ческие слова табуированы («мужской» язык неприемлем и оскорбителен для женщин), а другого словаря нет⁶⁵ (в Рос­сии эта проблема особенно актуальна).

Хорошо развита у геев невербальная коммуникация. В барах, дискотеках мужчины могут почти ничего не гово­рить, в некоторых ситуациях разговаривать вообще не при­нято, все происходит молча, разве что «спасибо» в конце, тем не менее они отлично понимают друг друга. Секс сам по себе — мощное средство общения, позволяющее выра­зить самые разнообразные чувства и потребности.

В американской геевской субкультуре эротические пред­почтения нередко обозначаются специальными опознава­тельными знаками. Левая сторона обозначает «активную», правая — «пассивную» сексуальность. Серьга или ключ на левом боку или кольцо на левой руке означают желание иг­рать активную, доминантную роль. Предпочитаемый вид сексуальной активности обозначается цветом: белый цвет означает мастурбацию (белый платок слева — мужчина хо­чет, чтобы мастурбировали его, справа — готовность мас­турбировать партнера), голубой — оральный секс, синий — анальный секс, черный — садомазохистские склонности, темно-зеленый цвет — нужен военный мундир. Зачем нуж­ны эти знаки, ведь гораздо интереснее открывать друг друга постепенно, в процессе общения? Геи ценят флирт как са­моценную часть процесса ухаживания не меньше гетеросексуалов. Но поскольку их субкультура долгие годы была под­польной, нужны были опознавательные знаки, по которым можно узнать своих и которые были бы непонятны для по­сторонних.

---

---