2015-06-04
3894
Проблема характера занимает видное место в психологии начиная с древности, когда Теофраст, которого с полным основанием можно считать пионером в постановке данной проблемы, написал свою знаменитую по резонансу в науке книгу «Характеры». В XVIII в. развернулась интенсивная полемика о происхождении характера между К. Гельвецием и Д. Дидро. Особое внимание психологии характера уделялось в XIX в. Достаточно указать на работы английских ученых Дж. Ст. Милля, Гальтона, Бэна, французских исследователей Пере, Фулье, Рибо, Полана, Малапера, занимавшихся по преимуществу типологией характера, монографии немецких ученых Штерна, Кречмера, Гофмана, Эвальда, Клягеса. В свое время Дж. Ст. Милль предложил выделить как особую науку этологию, подразумевая под ней характерологию, поскольку до Теофраста для обозначения тех свойств или черт характера, которые впоследствии получили название «характер», употреблялся термин «этос».
Популярности изучения характера способствовало большое значение этой проблемы в жизни. Поэтому она издавна привлекала внимание не только психологов, но и моралистов (Монтень, Лярошфуко, Лябрюйер, Вовенарг). Характер — одно из стержневых понятий и в литературоведении.
Большое место проблема характера занимала и в нашей отечественной психологии, в работах Лесгафта, Ушинского, Каптерева и особенно Лазурского, предложившего выделить особую науку о характере, или характерологию. Можно сказать, что в нашей психологии создалась своего рода традиция рассмотрения психических особенностей человека в характерологическом аспекте, причем в противоположность французским психологам-функционалистам наши психологи, не ограничиваясь аналитическим рассмотрением характера, делали акцент на его целостности и индивидуальном своеобразии. Предложенные Лесгафтом и Лазурским типологии характеров не маскировали, а скорее обнажали многообразие индивидуальных характеров в пределах одного и того же типа.
С 40—50-х годов в советской психологии наблюдается резкий подъем интереса к проблеме характера. Свидетельством этому служат четыре докторские диссертации, трактующие тему о характере с разных сторон, но во всех случаях достаточно широко: И. В. Страхова «Эмоциональные компоненты характера школьника в связи с общей характерологией» (1940), Н. Д. Левитова «Проблема характера в психологии» (1942), В. С. Филатова «Учение о характере и его формировании в условиях социалистического общества» (1952), А. Г. Ковалева «Типические особенности характера старшего школьника» (1953).
Большая обзорная статья В. А. Крутецкого «Проблема характера в советской психологии» (1960) содержит в себе тщательно проанализированный итог всего сделанного советскими психологами по проблеме характера. Этот анализ завершается указаниями на перспективы дальнейших исследований, которые должны быть направлены на многие, еще не получившие решения вопросы.
Однако после отмеченного периода повышенного интереса к характерологии в советской науке произошло достаточно резко выраженное падение интереса, хотя глава «Характер» продолжает занимать свое место в учебниках и учебных пособиях по психологии.
Возникает вопрос: как обстоит дело с характерологией в зарубежной науке?
В 1957 г. вышла книга «Перспективы теории личности», содержащая материалы симпозиума, в котором приняли участие психологи США, Англии, Франции, ФРГ, Италии, Швейцарии и Голландии. Этот симпозиум дает достаточный материал для суждения о состоянии проблемы характера за рубежом.
Общее впечатление от симпозиума таково, что в США интерес к проблеме характера значительно ниже, чем в Западной Европе — во всяком случае термин «характер» у психологов США менее употребителен.
Если посмотреть вышедшие за последнее время в США монографии по психологии личности, например, Кэттела, Мэрфи, Мюррей, Дреджера, Лазаруса, то ни в одной из них не только нет главы, посвященной характеру, но проблема характера серьезно даже не обсуждается. Мэрфи недвусмысленно высказался за то, чтобы термин «характер», как и термин «темперамент», изъять из употребления в науке.
В периодической американской психологической литературе за последние годы не помещались статьи по исследованию характера, и знаменательно, что слово «характер» снято из заголовка журнала «Характер и личность» (оставлено лишь наименование «личность»).
Следует выяснить причины, побудившие ряд ученых изъять из актуальной проблематики психологии проблему характера: то ли психологам не с чем выступать по этой проблеме, то ли они придают ей второстепенное значение, считая нецелесообразным выделять характер в структуре и динамике личности.
Основных причин такого положения можно выделить три: а) тенденция отождествлять характер с личностью, которая будто бы является более изученной, чем характер; б) отнесение характера к этике и тем самым признание незакономерности его включения в систему психологии; в) сомнение в возможности изучения характера как уникального явления.
Нередко психологи склонны считать личность и характер синонимическими понятиями и поэтому не находят нужным выделять характер. Так, Дреджер пишет, что нельзя отчетливо дифференцировать «характер» и «личность». Немецкий термин означает приблизительно то же самое, что «личность» для многих английских и американских авторитетов. Согласно Кендлеру, личность — «организация конфигураций поведения, которая характеризует личность как индивидуума в различных ситуациях. Данное определение с полным основанием может быть отнесено к характеру. Такое же значение имеет и определение, сделанное Байроном. «Сфера личности» определяется как та отрасль психологии, которая имеет дело с измерениями индивидуальных различий. Эти измерения понимаются как варианты личности.
Не отождествляя характер в широком и скорее формальном смысле с личностью, можно считать его особым аспектом личности. Согласно нашему определению, характер представляет собой «индивидуальные ярко выраженные и качественно своеобразные психологические черты человека, влияющие на его поведение и поступки».
Подобным же образом понимает характер и К. К. Платонов: «Совокупность наиболее ярко выраженных и относительно устойчивых ее (личности.— Н. Л.) черт, типичных для данного человека и систематически проявляющихся в его действиях и поступках». Не считая правомерным интерпретировать характер как компонент личности, К. К. Платонов дает такое конденсированное определение: «Характер — это личность в своеобразии ее деятельности».
Мы предпочитаем в определении характера говорить об индивидуально своеобразных и ярко выраженных психических чертах не личности, а человека, потому что, хотя область личности в настоящее время является одной их самых популярных, если не самой популярной в психологии, все же остается еще много нерешенных и запутанных вопросов в самом понимании того, что такое личность и какова ее психологическая структура.
Как правильно говорит К. К. Платонов, «единого общепризнанного понимания личности еще нет». Олпорт еще в 1937 г. нашел свыше 50 разных определений личности.
Следует отметить, что в понимании характера у советских психологов наблюдаются значительно большее единство и определенность, хотя и в этой области немало нерешенных вопросов. Во всех учебниках и учебных пособиях и монографиях характер определяется примерно так, как у К. К. Платонова и в нашей книге. Вся разница заключается в том, что в одних случаях говорится о характере в широком смысле слова, в других — в более строгом.
В зарубежной психологии нередко характер определяется как личность в ее этическом аспекте и на этом основании делается неправильный вывод, что характер — предмет изучения не психологии, а этики.
Эта точка зрения прежде всего принадлежит Г. Олпорту. Он пишет: «Мы предпочитаем определять характер как личность оцениваемую, а личность, если хотите, как характер неоцениваемый». И продолжает: «Этическая теория — важная отрасль философии, но ее не следует смешивать с психологией личности». Таким образом, Олпорт относит изучение характера к компетенции этики.
Нельзя свести характер только к моральным чертам, и это признают даже те психологи, которые считают характерологию моральной концепцией. Олпорт, чувствуя неправомерность сведения характера к одним этическим чертам, предложил называть ярко выраженные черты личности ее конфигурацией, а индивидуальный стиль жизни — характеристикой.
Характер не только аспект, но и компонент личности. К сожалению, нет общепринятого понимания структуры личности. К. К. Платонов сделал попытку детально разработать структуру личности, представив ее как объединение нескольких субструктур, но эта попытка вызывает большие сомнения.
Следует признать, что до настоящего времени сохраняет свою убедительность та структура личности, которую предложил СЛ. Рубинштейн в пятой части своей книги «Основы общей психологии». Он различал в личности направленность, способности, темперамент, характер и самосознание. Несколько искусственно к этим действительно важнейшим компонентам личности присоединен ее жизненный путь, который имеет большое значение для понимания генезиса личности, но не идет в один ряд с направленностью, способностями, темпераментом, характером и самосознанием. Фактически понимание компонентов личности, выдвинутое С. Л. Рубинштейном, разделяется А. Г. Ковалевым, когда он говорит о сложных структурах, противопоставляя эти структуры простым и в этом отношении сближаясь с Айзенком, предложившим иерархическую структуру личности, начинающуюся с простых реакций и кончающуюся сложными чертами и типами.
Понимание характера не только как аспекта, но и как компонента личности вполне оправдано. Как компонент личности характер в работах всех советских психологов трактуется как выражение черт направленности или системы отношений и волевых черт. В нашей монографии характер в строгом смысле слова определяется как «психологический склад личности, выраженный в ее направленности и воле». В других определениях характера, например В. А. Крутецкого в учебнике психологии под ред. А. А. Смирнова или в учебном пособии под ред. А. Г. Ковалева, указывается лишь направленность или система отношений, но при раскрытии структуры характера самое существенное значение придается воле. По существу, В. А. Крутецкий столько же внимания уделяет чертам характера, выражающим направленность человека (отношение к обществу, коллективу, другим людям), сколько и волевым чертам (целеустремленность, настойчивость, выдержка, дисциплинированность, мужество и смелость). Всеми советскими психологами воля признается «хребтом характера». Английский психолог Вебб еще в 1915 г. отметил волевой характер, а в 1939 г. Берт при изучении детей выделил фактор, названный им «общая эмоциональность», под которой понимал, с одной стороны, невротическую неустойчивость, а с другой — настойчивость.
Психологи США обычно не выделяют характер в качестве компонента личности, хотя есть и исключения. Так, Р. Гилфорд к характерологическим факторам личности отнес факторы потребности в самоопределении, в свободе и самостоятельности, сознательность, дисциплинированность и честность. Эти факторы принадлежат скорее моральной сфере, но имеют не только этическое, но и волевое содержание.
Кэттел среди основных факторов («первичных черт») личности указывает силу и слабость «сверх-я», что, по его заявлению, «соответствует общепринятому значению характера». Сила «сверх-я» в данном случае означает силу воли человека, действующего твердо и принципиально, а слабость «сверх-я» — слабость воли человека, неустойчивого в своих действиях, непринципиального.
Несомненно, волевые черты наиболее проявляются в характере как компоненте личности, где они варьируют в зависимости от черт направленности и потому должны изучаться в целостном характере.
Следует восстановить в правах психологию характера как предмет человековедения, что, несомненно, должно помочь глубже понять личность во всем многообразии ее индивидуальных и типических вариантов.
3. Материалы по проблеме национального характера………………
Бердяев Н. А.
Психология русского народа / Судьба России.Опыты по психологии войны и национальности. -М.: Мысль, 1990.
Душа России.
…Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку России, понять идею России, определить ее задачу и место в мире…
…Для нас самих Россия остается неразгаданной тайной. Россия - противоречива, антиномична. Душа России не покрывается никакими доктринами… подойти к разгадке тайны, сокрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость.Тогда русское самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от отталкивающего бахвальства, равно как и от бесхарактерного космополитического отрицания и иноземного рабства….
…Россия - самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ - самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю… Анархизм – явление русского духа, он по-разнеому был присущ и нашим крайним левым, и нашим крайним правым… Русская душа хочет священной общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается, как аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ…
В основе русской истории лежит знаменитая легенда о призвании варягов-иностранцев для управления русской землей, так как "земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет". Как характерно это для роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина… Нет пределов смиренному терпению многострадального русского народа. Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа… Очень характерно, что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим словом связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери. Рыцарство кует чувство личного достоинства и чести, создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская история. В русском человеке есть мягкотелость, русском лице нет вырезанного и выточенного профиля…
Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, отдаются колосу государственности, превращающему все в свое орудие. Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства. Классы и сословия слабо были развиты и не играли той роли, какую играли в истории западных стран. Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявляющего непосильные требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных Русская государственность занимала положение сторожевое и оборонительное. Она выковалась в борьбе с татарщиной, в смутную эпоху, в иноземные нашествия. И она превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало; она живет своей собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функцией народной жизни… Никакая философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала еще, почему самый безгосударственный народ создал самую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни? Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и мужественного начала в русском народном характере. Та же антиномичность проходит через все русское бытие.
Таинственное противоречие есть в отношении России и русского сознания к национальности. Это - вторая антиномия, не меньшая по значению, чем отношение к государству. Россия - самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы - шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже - увы? - чуждо национальное достоинство. Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам… Достоевский прямо провозгласил, что русский человек – всечеловек, что дух России – вселенский дух, и миссию России он понимал не так, как ее понимают националисты… Национален в России именно ее сверхнационализм, ее свобода от национализма; в этом самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира…
Но есть и антитезис, который не менее обоснован. Россия – самая националистическая страна в мире. Страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей, русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу как гниль и исчадие диавола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение…
Русская история явила совершенно исключительное зрелище - полнейшую национализацию церкви Христовой, которая определяет себя как вселенскую. Церковный национализм - характерное русское явление. Им насквозь пропитано наше старообрядчество. Но тот же национализм царит и в господствующей церкви. Тот же национализм проникает и в славянофильскую идеологию, которая всегда подменяла вселенское русским. Вселенский дух Христов, мужественный вселенский Логос пленен женственной национальной стихией, русской землей в ее языческой первородности. Так образовалась религия растворения в матери-земле, в коллективной национальной стихии, в животной теплоте. Русская религиозность - женственная религиозность, - религиозность коллективной биологической теплоты, переживаемой, как теплота мистическая. В ней слабо развито личное религиозное начало; она боится выхода из коллективного тепла в холод и огонь личной религиозности. Такая религиозность отказывается от мужественного, активного духовного пути. Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли, женского божества, освещающего плотский быт…
…Мать-земля для русского народа есть Россия. Россия превращается в Богородицу. Россия - страна богоносная… Русский народ хочет не столько святости, сколько преклонения и благоговения перед святостью, подобно тому, как он хочет не власти, а отдания себя власти, перенесения на власть своего бремени…
…Ту же загадочную антиномичность можно проследить в России во всем… В русском народе поистине есть свобода духа, которая дается лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства. Россия - страна бытовой свободы, неведомой передовым народам Запада, закрепощенным мещанскими нормами. Только в России нет давящей власти буржуазных условностей, нет деспотизма мещанской семьи. Русский человек с большой легкостью духа преодолевает всякую буржуазность, уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни. Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник - самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная, он не врос в землю, в нем нет приземистости. Странник - свободен от "мира" и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника… В России, в душе народной есть какое-то бесконечное искание, искание невидимого града Китежа, незримого дома. Перед русской душой открываются дали, и не очерченного горизонта перед духовными ее очами. Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни…Душа эта поглощена решением конечных, проклятых вопросов о смысле жизни…
А вот и антитезис. Россия - страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти. Россия - страна купцов, погруженных в тяжелую плоть, стяжателей, консервативных до неподвижности, страна чиновников, никогда не преступающих пределы замкнутого и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих, кроме земли, и принимающих христьянство совершенно внешне и корыстно, страна духовенства, погруженного в материальный быт, страна обрядоверия, страна ителлигенщины, инертной и консервативной в своей мысли, зараженной самыми поверхностными материалистическими идеями. Россия не любит красоты, боится красоты, как роскоши, не хочет никакой избыточности. Россию почти невозможно сдвинуть с места, так она отяжелела, так инертна, так ленива, так погружена в материю, так покорно мирится со своей жизнью…
…Как понять эту загадочную противоречивость России, эту одинаковую верность взаимоисключающих о ней тезисов? И здесь, как и везде, в вопросе о свободе т рабстве души России, о ее странничестве и ее неподвижности, мы сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного. Корень этих глубоких противоречий - в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество - вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией в России изнутри, из глубины. Мужественное начало всегда ожидается извне, личное начало не раскрывается в самом русском народе. Отсюда вечная зависимость от инородного. В терминах философских это значит, что Россия всегда чувствует мужественное начало в себе трансцендентным, а не имманентным, привходящим извне. С этим связано то, что все мужественное, освобождающее и оформляющее было в России как бы не русским, заграничным, западноевропейским, французским или немецким или греческим в старину. Россия как бы бессильна сама себя оформить в бытие свободное, бессильна образовать из себя личность. Возвращение к собственной почве, к своей национальной стихии так легко принимает в России характер порабощенности, приводит к бездвижности, обращается в реакцию. Россия невестится, ждет жениха, который должен придти из какой-то выси, но приходит не суженый, а немец-чиновник и владеет ею. В жизни духа владеют ею: то Маркс, то Кант, то Штейнер, то иной какой-нибудь иностранный муж. Россия, столь своеобразная, столь необычайного духа страна, постоянно находилась в сервилистическом отношении к Западной Европе. Она не училась у Европы, что нужно и хорошо, не приобщалась к европейской культуре, что для нее спасительно, а рабски подчинялась Западу или в дикой националистической реакции громила Запад, отрицала культуру. Бог Аполлон, бог мужественной формы, все не сходил в дионисическую Россию. Русский дионисизм - варварский, а не эллинский. И в других странах можно найти все противоположности, но только в России тезис оборачивается антитезисом, бюрократическая государственность рождается из анархизма, рабство рождается из свободы, крайний национализм из сверхнационализма. Из этого безвыходного круга есть только один выход: раскрытие внутри самой России, в ее духовной глубине мужественного, личного, оформляющего начала, овладение собственной национальной стихией, имманентное пробуждение мужественного, светоносного сознания…
Н. БердяевПроблема национальности. Восток и запад (Там же)
Национальность и человечество
…Национальность есть индивидуальное бытие, вне которого невозможно существование человечества, она заложена в самих глубинах жизни, и национальность есть ценность, творимая в истории, динамическое задание. Существование человечества в формах национального бытия его частей совсем не означает непременно зоологического и низшего состояния взаимной вражды и истребления, которое исчезает по мере роста гуманности и единства. За национальностью стоит вечная онтологическая основа и вечная ценная цель. Национальность есть бытийственная индивидуальность, одна из иерархических ступеней бытия, другая ступень, другой круг, чем индивидуальность человека или индивидуальность человечества, как некой соборной личности. Установление совершенного братства между людьми не будет исчезновением человеческих индивидуальностей, но будет их полным утверждением. И установление всечеловеческого братства народов будет не исчезновением, а утверждением национальных индивидуальностей.
…Человек входит в человечество через национальную индивидуальность, как национальный человек, а не отвлеченный человек, как русский, француз, немец или англичанин. Человек не может перескочить через целую ступень бытия, от этого он обеднел бы и опустел бы. Национальный человек - больше, а не меньше, чем просто человек, в нем есть родовые черты человека вообще и еще есть черты индивидуально-национальные. Можно желать братства и единения русских, французов, англичан, немцев и всех народов земли, но нельзя желать, чтобы с лица земли исчезли выражения национальных ликов, национальных духовных типов и культур. Такая мечта о человеке и человечестве, отвлеченных от всего национального, есть жажда угашения целого мира ценностей и богатств. Культура никогда не была и никогда не будет отвлеченно-человеческой, она всегда конкретно-человеческая, т.е. национальная, индивидуально-народная и лишь в таком своем качестве восходящая до общечеловечности. Совершенно не национальной, отвлеченно-человеческой, легко транспортируемой от народа к народу является наименее творческая, внешне техническая сторона культуры. Все творческое в культуре носит на себе печать национального гения. Даже великие технические изобретения национальны и не национальны лишь технические применения великих изобретений, которые легко усваиваются всеми народами. Даже научный гений, инициативный, создающий метод, - национален. Дарвин мог быть только англичанином, а Гельмгольц - характерный немец. Национальное и общечеловеческое в культуре не может быть противопоставляемо. Общечеловеческое значение имеют именно вершины национального творчества. В национальном гении раскрывается всечеловеческое, через свое индивидуальное он проникает в универсальное. Достоевский - русский гений, национальный образ отпечатлен на всем его творчестве. Он раскрывает миру глубины русского духа. Но самый русский из русских - он и самый всечеловеческий, самый универсальный из русских. Через русскую глубину раскрывает он глубину всемирную, всечеловеческую. ТО же можно сказать и о всяком гении. Всегда возводит он национальное до общечеловеческого значения. Гете - универсальный человек и не в качестве отвлеченного человека, а в качестве национального человека, немца.
Объединение человечества, его развитие к всеединству совершается через мучительное, болезненное образование и борьбу национальных индивидуальностей и культур…
…Национальность есть положительное обогащение бытия и за нее можно бороться, как за ценность. Национальное единство глубже единства классов, партий и всех других преходящих исторических образований в жизни народов. Каждый народ борется за свою культуру и за свою высшую жизнь в атмосфере национальной круговой поруки. И великий самообман - желать творить помимо национальности. Даже толстовское непротивление, убегающее от всего, что связано с национальностью, оказывается глубоко национальным, русским. Уход из национальной жизни, странничество - чисто русское явление, запечатленное русским национальным духом. Даже формальное отрицание национальности может быть национальным. Национальное творчество не означает сознательно нарочитого национальничанья, оно свободно и стихийно-национально.
Все попытки рационального определения национальности ведут к неудачам. Природа национальности неопределима ни по каким рационально определимым признакам. Ни раса, ни территория, ни язык, ни религия не являются признаками, определяющими национальность, хотя все они играют ту или иную роль в ее определении. Национальность - сложное историческое образование, она формируется в результате кровного смешения рас и племен, многих перераспределений земель, с которыми она связывает свою судьбу, и духовно-культурного процесса, созидающего ее неповторимый духовный лик…
…Существует ветхозаветный национализм. Ветхозаветный, охраняющий национализм очень боится того, что называют "европеизацией" России. Бояться, что европейская техника, машина, развитие промышленности, новые формы общественности, формально схожие с европейскими, могут убить своеобразие русского духа, обезличить Россию. Но это - трусливый и маловерный национализм, это - неверие в силу русского духа, в несокрушимость национальной силы, это - материализм, ставящий наше духовное бытие в рабскую зависимость от внешних материальных условий жизни. То, что воспринимается как "европеизация" России, совсем не означает денационализации России. Германия была экономически и политически отсталой страной по сравнению с Францией и Англией, была Востоком по сравнению с Западом. Но пробил час, когда она приняла эту более передовую западную цивилизацию. Стала ли она от этого менее национальной, утеряла ли свой национальный дух? Конечно, нет. Машина, сама по себе механически безубразная и безобразная, интернациональная, особенно привилась в Германии и стала орудием национальной воли. То, что есть злого и насильнического в германской машине, очень германское. В России машина может сыграть совсем иную роль, может стать орудием русского духа. Так и со всем…
Шпенглер О. Глава вторая. Проблема мировой истории (Закат Европы.
Очерки морфологии мировой истории. Т. 2. Всемирно-исторические перспективы. М.: Мысль, 1998).
Культуры есть организмы. История культуры — их биография. Данная нам, как некоторое историческое явление в образе памяти, история китайской или античной культуры морфологически представляет собой полную аналогию с историей отдельного человека, животного, дерева или цветка. Если мы хотим узнать ее структуру, то сравнительная морфология растений и животных давно уже подготовила соответствующие методы. Феноменами отдельных, следующих друг за другом, рядом вырастающих, соприкасающихся, затеняющих и подавляющих одна другую культур исчерпывается все содержание истории. И если предоставить всем ее образам, которые до сего времени слишком основательно были скрыты под поверхностью тривиально протекающей так называемой «истории человечества», свободно проходить перед умственным взором, то, в конце концов, несомненно, удастся открыть тип, первообраз культуры как таковой, освобожденный от всего затемняющего и незначительного и лежащий, как идеал формы, в основе всякой отдельной культуры.
Я различаю идею культуры, ее внутренние возможности от ее чувственного проявления в картине истории. Это равносильно отношению души к телу, как к ее проявлению в области протяженного и ставшего. История культуры есть осуществление ее возможностей. Завершение равнозначаще концу. Таково отношение аполлоновской души, чью идею некоторые из нас, пожалуй, еще раз могут почувствовать и пережить, к ее пространственному раскрытию, к научно доступной «античности», физиогномию которой изучают археолог, филолог, эстетик и историк….
Течение истории до сего времени затруднительно для обозрения. Как вполне созревшие образования, каждое из которых, следовательно, является телом достигшей своего полного завершения душевной стихии, можно рассматривать китайскую, вавилонскую, египетскую, индийскую, античную, арабскую, западную культуру и культуру Майя. В качестве находящейся в возникновении перед нами культура русская. Число не достигших зрелости культур невелико: персидская, хеттская и культура Кечуа находятся в их числе. Для понимания самого прафеномена они не имеют значения.
Культура зарождается в тот момент, когда из первобытно-душевного состояния вечно детского человечества пробуждается и выделяется великая душа, некий образ из безобразного, ограниченное и преходящее из безграничного и пребывающего. Она расцветает на почве строго ограниченной местности, к которой она и остается привязанной, наподобие растения. Культура умирает после того, как эта душа осуществит полную сумму своих возможностей в виде народов, языков, вероучений, искусств, государств и наук и, таким образом, вновь возвратится в первичную душевную стихию. Ее жизненное существование, целый ряд великих эпох, в строгих контурах отмечающих постоянное совершенствование, есть глубоко внутренняя, страстная борьба за утверждение идеи против внешних сил хаоса и внутренней бессознательности, где угрожающе затаились эти противоборствующие силы. Не только художник борется с сопротивлением материала и уничтожением идеи внутри себя. Каждая культура находится в глубоко символической связи с материей и пространством, в котором и через которое она стремится реализоваться. Когда цель достигнута идея, т.е. все изобилие внутренних возможностей, завершена и осуществлена во внешнем, тогда культура вдруг застывает, отмирает, ее кровь свертывается, силы ее надламываются — она становится цивилизацией. И она, огромное засохшее дерево в первобытном лесу, еще многие столетия может топорщить свои гнилые сучья. Мы наблюдаем это на примерах Египта, Китая, Индии и мусульманского мира. Так, античная цивилизация времен империи необъятно разрасталась с кажущейся юношеской силой и изобилием и отнимала воздух и свет у молодой арабской культуры Востока.
Всякая культура переживает возрасты отдельного человека. У каждой имеется свое детство, юность, возмужалость и старость.
