Святителя Филиппа, митрополита Московского

22 января Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Сегодня Церковь празднует память одного из известных святителей Московских — Филиппа. Многие из вас, вероятно, бывали в поселке Переделкино под Москвой и видели там за храмом старинный дом, где сейчас находится резиденция патриарха. В этом доме или где–нибудь рядом с ним (это было в имении старинного рода бояр Колычевых) родился и провел свое детство будущий митрополит Московский и мученик.

Конечно, жизнь его могла пройти однообразно и спокойно, как у многих детей бояр: нетяжкая учеба, охота, развлечения, хозяйственные заботы, семейные дела — этим бы и ограничилась жизнь юного Колычева. Но он захотел посвятить свою жизнь служению людям и Богу и в поисках пути, в конце концов, оказался в далеком северном монастыре, находящемся на Соловецких островах, там, где впоследствии были знаменитые обители, книгохранилища, а потом и лагеря. Сейчас же там стоят величественные развалины, взывающие к нашей совести.

Вот там, став настоятелем одного из монастырей, поселился Филипп. Братия и сам настоятель много трудились для освоения этого края. Напрасно думают, что монахи, которые завоевывали своими руками непроходимые дебри, отдаленные от побережья холодных морей, жили праздно. Каждый новый шаг они брали с трудом, потому что там зона мерзлоты, это места, где непрерывно летает жалящая мошкара, где тяжко жить человеку. Но тем не менее это красивые места, которые можно и нужно осваивать, и монахи это делали.

В трудах, в молитве, в общении с братьями должна была пройти жизнь настоятеля, но вот произошел неожиданный поворот судьбы: сам царь Иван вызвал его в Москву и дал понять, что хочет сделать его главою Русской Православной Церкви. Царь Иван еще раньше знал Филиппа. Знал, что это человек честный, неподкупный, надежный, что на него можно опереться, а царь, как и всякий тиран, боялся заговоров, боялся измены. Его душа жила постоянно между приступами страха и жестокости.

В истории нашего отечества есть две таких точки, когда тирания, то есть господство безумного и жестокого человека над массами людей, достигала своего предела: это было при царе Иване, которого народ прозвал Грозным, и при Сталине, который любил Ивана Грозного и им восхищался. Он через столетия чувствовал в этом палаче народов родственную себе душу.

Так вот, Иван Грозный, который наводил страх на Церковь, на народ, на всю Русь, сам был обречен жить в страхе. Как каждый государственный преступник, находящийся на вершине власти, он не мог не испытывать ужаса перед тем, что он делал, перед беззакониями, которые творил.

Много раз в припадке отчаяния приезжал он в Трои–це–Сергиеву Лавру, исписывал толстые памянники, записывая туда имена сотен людей, которых он погубил, — мужчин, женщин, детей, знатных людей, простых посадских людей, всех тех, чьи семьи, дома он разорил, чью жизнь и судьбу сломал, над кем надругался, чью кровь пролил и кого опозорил. Каялся, поминал их, ходил в монашеском подряснике, а когда от покаяния уставал, то вновь обращался к насилиям и диким оргиям, и затем снова находил на него страх.

Один раз бежал царь в Александров, скрылся там и объявил, что править больше не будет. Все смутились, растерялись, боясь, что без правителя страна придет в страшное замешательство, и отправились к нему в Александров с просьбой. И он вернулся, но вернулся еще более ожесточенный, и оградил себя охраной, опричниной. Это были люди, носившие особую черную форму, палачи народа, которые вторгались без суда и следствия в дома, жгли, насиловали, убивали. Вот такие были у царя охранники— политическая охранка Ивана Грозного.

Когда Филипп прибыл в Москву, царь принял его приветливо и ласково, но он, прежде всего, сказал: «Если ты хочешь, чтобы я потрудился здесь, в Москве, для Церкви, то дай мне право печалования» (печалованием в старину называлось ходатайство о репрессированных). Царь поколебался, но согласился, и только на этом условии Филипп принял белый куколь Московского митрополита. И началось его служение.

Сначала ему удавалось воздействовать на царя и на некоторое время обуздывать его жестокость. Не раз они беседовали вдвоем с глазу на глаз в царских кремлевских покоях, и Филипп говорил ему: «Государь, ты не должен проливать кровь людскую, кровь христианскую. Откуда у тебя такая мысль, что все против тебя. Если ты не будешь сам жесток, то и тебе бояться будет нечего». И как бы успокаиваясь, царь оставлял на время свою жестокость. Но видел Филипп в душе и на лице царя глубокие изменения — ведь он его встречал в Москве молодым, красивым, а сейчас, хотя царю было около сорока лет, он уже выглядел древним стариком, у него было страшное лицо, безумные глаза.

Однажды царь вновь устроил побоище людское. А потом он вместе с опричниками в черных одеждах, верхом на конях, подъехал к собору в Кремле, где служил митрополит Филипп, и вся шайка во главе с царем вошла в собор. Царь встал, пристально глядя на митрополита, а потом громко сказал, нарушая церковное благочиние: «Почему ты не даешь благословения своему царю и владыке?» На что, повернувшись, митрополит тут же, с амвона, спокойно ответил: «А я не узнаю христианского царя в этом облике безобразном». «Смотри, монах, — сказал царь, — не вмешивайся в мои дела, ты горько об этом пожалеешь».

Но ведь царь знал, что митрополит Филипп — человек честный, прямой и не будет перед ним угодничать или поступать против совести. Когда он был монахом, жил на севере — то молчал, но когда Филипп стал главой Церкви — он тем самым принял на себя долг свидетельствовать. Собрал митрополит высшее духовенство, Собор, и стал с ними советоваться, как обуздать царские беззакония, но никто не поддержал Филиппа, ибо все были запуганы, все молчали и боялись.

И когда в следующий раз произошла стычка в соборе между царем и Филиппом, царь решил его участь, но решил коварно, как всегда поступают трусливые насильники. Не сам, не своими, а чужими руками предполагал он расправиться с неугодным обличителем. Он собрал духовенство и заставил Собор низложить, то есть лишить кафедры, снять епископский сан с Филиппа, — что и было сделано. Во время богослужения царская охранка ворвалась в церковь, схватила митрополита, сорвала с него знаки митрополичьего достоинства и на санях — дело было зимой — поволокла на неправое судилище. Оно было быстрым и жестоким, все подписали митрополиту осуждение, и он был сослан в далекий глухой монастырь.

Несколько раз пытались его там уморить голодом, но святитель издавна привык к постам, был крепкого телосложения и остался жить.

И вот однажды царь двинулся на неправую войну: не против нападающего врага, а против своих же. Он шел разорять Великий Новгород, город, который еще немножко сохранял свободу, искорку свободы. И по дороге царь остановился близ Отроча монастыря, где находился в заточении святитель Филипп. Он послал своего помощника, палача и губителя, Малюту Скуратова в монастырь со словами: «Иди, пусть Филипп благословит нас». Малюта пришел и застал святителя молящимся в келье.

Есть у нас в Загорске, в Академии, картина художника прошлого века, которая изображает святителя митрополита, стоящего на коленях перед иконой: поседевший, худой, измученный, он обращается к образу с единой надеждой на Божию правду, а тем временем дверь отворяется, и в своем черном колпаке вваливается в келью Малюта Скуратов: «Благослови на неправое дело!» Но нет! Нельзя было поколебать Филиппа. И тогда Малюта бросился на него и задушил подушкой, которая была у него тут же под рукой… Оставив тело старца в келье, Малюта вышел и сказал окружающим: «Ваш Филипп умер от угара, хороните его».

Так закончилась жизнь митрополита Филиппа, а вскоре умер и Иван Грозный. Умер сравнительно молодым, ему не было 60 лет, умер, убив нечаянно одного из своих сыновей, потеряв многих близких, проиграв войну, находясь в тяжелом одиночестве и горьком отчаянии. И память о нем осталась черной, какой она всегда остается о народных мучителях.

А святитель Филипп был прославлен Церковью как святой. Для нас он и теперь, спустя многие столетия, остается великим образцом и примером твердого исполнения своего долга при любых обстоятельствах, ибо жизнь коротка. Если не выполнять свой долг в этой жизни, стоит ли жить тогда?

Мы все хорошо знаем, что человек слаб, что часто он не чувствует в себе достаточно сил, чтобы выполнить свой долг до конца. Но мы помним о святых и просим их о том, чтобы они молились за нас, молились, чтобы Единый наш Ходатай, Единый Спаситель Господь поднял нас из праха и не нашей силой, но силой Своей любви и благодати сделал нас служителями Его правды и Его истины.

Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Каждую Литургию мы с вами повторяем обетования, или заповеди блаженства. Повторяем слова Христовы о людях, которые будут благословенны, счастливы, блаженны в Царствии Божием. И вот что удивительно: Господь называет не тех людей, которых обычно считают в этом мире счастливыми; Он называет плачущих, нищих духом, изгнанных правды ради. И говорит: «Радуйтесь и веселитесь, яко мзда ваша многа на небесех».

Это значит, что люди, которые несут в этот мир правду, добро, справедливость, веру, — эти люди далеко не всегда встречают благодарность и добрые чувства. Напротив, Он говорит: «Блажени есте егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще Мене ради» — то есть «Блаженны вы будете, когда вас возненавидят за имя Мое!» «Но почему же, Господи, за такое прекрасное имя, за такое прекрасное учение люди могут нас ненавидеть? — спрашиваем мы. — За что, казалось бы? Ведь ничего кроме добра и правды в Твоих заповедях нет».

И тем не менее мы знаем, что слова Господа исполняются и свидетелей Его всегда гнали и ненавидели. И Он был первый среди них. Но что злого Он сделал людям?!

Он принес им только благословение. Однако для завистников, книжников и фарисеев, людей, образ которых запечатлен в Евангелии как исказивших слово Божие, для них Христос всегда был живым укором. Они Его преследовали, ненавидели и говорили: вот Он общается с грешниками, с блудницами и с мытарями, а мы — праведники. И кончилось все это на Голгофе. Их ненависть привела Господа к смерти за нас.

И те, кто принял Его Крест в свое сердце, также шли по этому пути. Среди них были мученики, которых мы с вами прославляем. А среди мучеников был и тот, чей праздник сегодня празднует Церковь, — Филипп, митрополит Московский.

Но вы можете спросить меня: «Какой же он мученик? Ведь он погиб не за веру Христову». Нет, отвечу я, именно за веру Христову! Хотя его осудили христиане и убили люди, которые называли себя христианами, но он–то был среди них единственным христианином. Он служил Господу до конца, до последнего своего издыхания. И голову сложил за правду Христову. Значит, мы можем называть его мучеником за Евангелие и за Завет Господний.

Кто из вас бывал под Москвой в Переделкино, мог видеть там небольшой храм, ныне действующий, и около него старинный терем, дворец. Это когда–то было имением бояр Колычевых. Старинный знатный род. И в этом роде прославился митрополит Филипп. Он был потомок знаменитых воинов, начальников, бояр. И ему было уготовано славное будущее, как теперь говорят, блестящая карьера. Его лично знал сам царь, его семья находилась под покровительством власть имущих.

Но не туда влекло душу Филиппа, будущего святителя Христова. Он хотел жить по заповедям Божиим, но убеждался, что люди вокруг, несмотря на звон колокольный и долгие богослужения, и посты, и праздники, живут не по–христиански. И поэтому его тянуло в далекие обители, в те монастыри, которые скрывались за реками, за лесами, в далеких пустынях.

Однажды, стоя в храме, он услышал слова Евангелия, которые читал дьякон: «Никто не может служить двум господам» [79].

И он подумал: «Что мне этот дворец, князья, бояре, эти шумные пиры, интриги, весь этот черный мир?! Я не могу служить двум господам; хочу служить одному Христу!» И ушел, ушел на север, туда, где монахи прокладывали первые пути среди нетронутых дебрей, ушел на Соловецкие острова, туда, где спускается полярная ночь. Там он поселился.

Сменил свой терем боярский на убогую хижину около холодного моря и был счастлив. Хотя уговаривали его родные, и сам молодой царь Иван уговаривал его, но никто не мог переменить его решения.

До 30 лет служил Филипп Господу в этих местах. Полюбили его монахи, сделали его игуменом Соловецкого монастыря. И надеялся он там провести всю свою жизнь. Вместо красивых коней, на которых ездили бояре, была у него кухня, на которой он своими руками готовил для братии еду были у него труды тяжелые по поддержанию жизни — он ничем не гнушался. И чувствовал себя там ближе к Богу чем в самых пышных храмах столицы.

Но в это время в Москве произошли особые события. Молодой царь, предававшийся пьянству, разврату, бесчинствам, оказался на время под влиянием московского священника Сильвестра. Тот убедил молодого царя прийти в себя и понять, что на него возложена обязанность вести страну и отвечать за людей! И царь, одумавшись, решил изменить и образ жизни, и все свое правление.

А в это время как раз умер митрополит Московский (тогда патриарха еще не было на Руси, а первоиерарх назывался «митрополитом Московским»). И решил царь Иван из далекого монастыря вызвать Филиппа и поставить его, как человека благочестивого, доброго, мудрого, к тому же известного ему, поставить его на Московский престол первоиерарха.

С большой неохотой Филипп приехал в Москву. Очень жалко ему было оставить безлюдную пустыню. Но такова была воля Божия. Посмотрите, в житиях святых часто говорится о том, что люди хотят скрыться, уйти куда–нибудь в пустыню, но Господь их оттуда выводит, для того чтобы они служили людям. Преподобный Серафим был безмолвным отшельником, затворником — потом вышел к людям. Преподобный Сергий хотел скрыться навсегда в лесах, а оказался служителем людей, человеком, который посвятил свои силы народу. И множество, множество других примеров показывают, в чем, оказывается, видел Господь призвание этих людей.

Также случилось и с Филиппом. Вместо молитвы, вместо безмолвия, вместо труда и добрых, дружеских отношений с братией монашеской явился он в столицу, где не утихали военные слухи, слухи о казнях, где плелись интриги во дворе, где было так трудно жить! Но когда святитель (будущий) пришел к царю (он его знал, как я уже вам говорил), он сказал ему: «Дай мне обещание, что я получу от тебя право выступать в защиту народа, если ты будешь действовать беззаконно, иначе я никогда не приму звания митрополита». Царь обещал ему это право. И был возведен святитель Филипп на престол митрополита Московского.

А в скором времени, когда у царя умерла жена, ожесточился он, и с новой силой начались жесточайшие преследования по всей стране. Никто не мог быть спокоен за свою судьбу! Каждый человек ожидал ночью стука в свою дверь. Царь окружил себя людьми, из которых он создал специальные, особые отряды, или, по–славянски, «опричные отряды». Эти люди не знали ни закона, ни совести. Они могли ворваться в дом крестьянина, боярина — любого человека! Они могли убить, ограбить и объявить его изменником.

Тысячи, тысячи людей были объявлены предателями и изменниками, и их без всякого суда казнили. И не просто казнили — их жестоко пытали, а царь, полагая себя православным христианином, завел себе толстый синодик, в который записывал имена убиенных, и молился за них.

Вот такие страшные дела творились на Руси в то время. Синодик этот сохранился до сих пор, его показывают в музее, этот памятник помутившегося ума убийцы, который воссылал Богу молитвы за своих жертв.

И тогда митрополит Филипп явился к царю и сказал ему: «Даже язычники имеют закон в своей стране. Почему же у нас на Руси нет никакого закона? Почему ты поставил себя над всеми людьми?»

А царь, который очень любил читать Писание — но никогда не исполнял того, что там написано, — знал хорошо отцов Церкви и богословов, говорил: «Бог поставил меня над всею страною, и не твое дело монашеское вмешиваться в мои дела».

На это святитель ответил ему: «Именно мое дело следить за тем, чтобы ты не проливал напрасно крови христианской. Ты меня поставил пастырем этой страны, и я буду тебя обличать!»

Царь сказал: «Смотри, монах! Как бы тебе не лишиться своего сана!» На что Филипп ответил: «Я и не искал его, мне и не нужен был этот сан. Я бы с радостью остался в своей пустыне, но ты меня вызвал сюда и теперь слушай мои слова». С великим ожесточением расстались царь и святитель.

Царь покинул город, поехал в Александров и там заперся в своем деревянном дворце. Правил он страной беззаконно, жестоко, безжалостно. Каждая неудача на войне или внутри страны обрушивалась жестокими гонениями на собственный народ. Филипп говорил царю: «Обычно властители воюют против врагов Отечества, а ты почитаешь врагами всех своих граждан! Неслыхано было, чтобы сам правитель нападал на своих людей». Но царя нельзя было поколебать. Дни и ночи проводил он в безумных оргиях и пирах. Разум его мутился. Лицо его нельзя было узнать. Он был еще не стар, но каждая черта его была обезображена дикими пороками и преступлениями. Тяжелая печать греха легла на его лицо. На Лобном месте напротив Кремля непрерывно совершались казни.

И вот однажды митрополит Филипп молился во время Литургии в Успенском соборе в Кремле. Во время службы открылись двери и вошел царь. Вошел в сопровождении своих опричников, которые шли в черных плащах — такая у них была форма для устрашения народа, — и приблизились к митрополичьему месту. По обычаю царь подошел к митрополиту под благословение. Однако святитель даже не обернулся!

Продолжая пристально смотреть на икону Христа Спасителя, он молился, как бы не замечая присутствия царя. Его осторожно стали трогать и шептать ему: «Владыко, государь просит твоего благословения».

Несколько раз обращали его внимание, пока он не повернулся и не сказал так громко, что слышали все находившиеся в Успенском соборе: «Не узнаю я государя христианского в этих одеждах и не могу дать благословение». Тогда царь, ударив в гневе своим острым посохом о каменный пол, сказал: «Посмотрим крепость твоих сил!» — и вышел.

Через короткое время святитель был арестован. Опричники вытащили его из храма, сняли с него архиерейские одежды, посадили на сани и отправили в тюрьму. После этого был суд. И какой суд! Кого поставил царь судить исповедника Христова?! Конечно, архиереев, конечно, духовенство, чтобы это выглядело законно перед лицом народа. И те в страхе за свою участь послушались царя.

А святитель, стоя перед своими судьями, говорил: «Ваше молчание, преосвященные, потакало безумствам нашего государя. Наш долг был возвысить голос. Мы стояли рядом с ним! На нас кресты в знак того, что мы здесь свидетели Господа. Но мы молчали, а теперь вы вместе с ним судите меня неправедно».

В великом гневе царь приказал подписать приговор, но он не решился убить исповедника веры Христовой. Он сослал его в монастырь. В монастырь в Тверь. И там его пытались заморить голодом. Но многолетний монах, человек, привыкший к постам, обладавший твердым, крепким здоровьем, к удивлению своих тюремщиков остался жив.

А царь продолжал свои безумства. Настало время, когда он решил задушить последний очаг свободы на Руси, и это был Новгород. Новгород — республика, которая была подавлена Иваном Третьим. Надо было искоренить последние искры свободы, и, двинувшись туда с войсками, царь пошел через Тверь.

У него был приспешник Малюта Скуратов, начальник опричных отрядов, самый безумный и жестокий человек в окружении царя. Иван отправил его в темницу Отроча монастыря, где молился святитель.

Вот он вошел в его келью — маленькая комната, как камера, ничего не было кроме иконы и лавки, на которой он спал. «Владыко святый! — сказал лицемерно Малюта, — царь отправляется на Новгород, благослови его государево дело». На что престарелый святитель сказал: «Я могу благословить только на добро! На зло — никогда не будет Христова благословения».

А опричники ждали снаружи. Когда Малюта вышел, он сказал: «Митрополит скончался от угара. Похороните его скорее». И все, конечно, поняли, что этот палач народа своими руками убил заступника народного, митрополита Филиппа.

Через некоторое время в расцвете сил скончался и сам царь, едва не погубив свою страну. Память о нем осталась страшная! Всегда, когда говорят о времени Ивана Грозного, вспоминают беззакония, пытки, казни. Но в то же время, когда вспоминают о Филиппе–митрополите, то говорят о человеке, который мужественно исповедовал правду Христову и отдал за нее свою жизнь. Он был тем самым гонимым за правду, ненавидимым за то, что следовал Евангелию Христову. Ведь он мог молчать, как другие архиереи, мог приспосабливаться к царю, но не сделал этого. И поэтому их поглотило забвение, а он стоит перед нами, как святыня.

И мы должны с вами учиться его любви к правде Божией и его мужеству, ибо святые для нас — всегда указатели пути в Царство Божие.

Аминь.