Глава 4. Феноменология графики

4.1. Линейность как модальность линейного образа.
Визуальное очертание как особое явление,
содержащее выражение линейности в модальной структуре

Линейный образ открыт в интермодальной структуре (на интермодальной структуре) некоторого образа, дифференцированно конституируясь на пустотностях этой структуры и определяя сущность данного некоторого образа. Возникает вопрос в такой возможной форме: как существует линейный образ как пространственный феномен и как объект вне интермодальной структуры этого образа-носителя, т. е. независимо от нее? Это неправильная форма постановки вопроса. По смыслу своему это вопрос о том, как дано существование линейного образа, т. е. как оно может проявляться в модальной структуре именно несмотря на то, что это существование изначально в своей модальности не принадлежит этой структуре. Правильно сформулировать упомянутый вопрос следует так: как выразить в модальной структуре существование линейного образа, т. е. как выразить в модальной структуре саму линейность как собственную модальность линейного образа, как собственную модальность пространственности?

Собственная пространственность линейного образа конституируется как открывающаяся в нем и порождающаяся, т. е. не данная изначально, не обусловленная линейно трансформируемыми модальностями и пустотностями образа-носителя, и в этом смысле «чистая» линия. Порожденность (как возникновение из ничего, как творенность) и означает чистоту. Поэтому пространственность линейного образа конституируется в своем особом качестве как особая модальность, свободная от модальностей, формируемых пустотностями образа (в соответствии с их принадлежностью к структуре модальностей), и в этом смысле чистая модальность. Иными словами, линия, конституирующая собственную пространственность линейного образа, образует не только пространственность, но и собственную модальность линейного образа, задающую значение линейности как определенной – чистой – качественности. Таким образом, линейности как структуре присуща линейность как качественность. Сама линейность как структура образует линейность или порождает линейность как качественность. То есть в линейности происходит следующее: она порождает линию и в ней особую, присущую линейности ее собственную вне-модальную, в частности, вне-физичную симметричность – т. е. чистую модальность.

Собственная модальность линейности – это присущее именно ей качество открытости пространственности, как степень этой открытости, т. е. глубина. Напомним, что глубина – это качественность открытости пространственности как степень открытости пространственности. То есть линейный образ обладает глубиной и (в этом смысле) он не просто пространственнен, но и пространственно открыт в определенной степени или качественности этой открытости.

То, что линейный образ открыт, равносильно тому, что он феноменально дан. Условия этой данности могут и должны быть если не раскрыты, то указаны. То есть должно быть указано то место опыта, в котором явления, принадлежащие опыту, принципиально когерентны условиям данности линейного образа.

Таким образом, линейность как структурный принцип линейного образа, конституирующий его как сущность, образует линейность как специфическую модальность его как явления. Эта модальность трансцендентна опыту как экзистенциально обусловленной структуре модальностей, но в некоторых местах этой структуры она когерентна и даже конгруэнтна (касательна) ей. Описание этих мест опыта и указание условий данности линейной модальности в ее соотношении с модальной структурой, образующей опыт, есть задача данной главы.

Линейность как модальность, образуемая чистой линией, не зависит от модальностей, образующих структуру опыта, и в этом смысле вне-модальна. Линейность не дана зрительно, фонетически или тактильно. Тактильность и визуальность, зеленость и твердость, громкость и т. д. суть значения, которыми линейный образ окружен для связи с другими и в которые линейный образ может быть погружен через пустотности обозначаемого им и тождественного ему образа, щедро доставляя этой россыпи значений еще и некое собирающее их пространственное значение.

Не следует отождествлять линейный образ и визуальное очертание некой вещи. В самом слове «линия», используемом здесь, неизбежно присутствует некая ошибка, помеха, обусловленная традиционно закрепленной коннотацией этого слова, связывающей его значение с визуальностью и приспосабливающей его тем самым к структуре опыта: мы непременно видим в этом слове очертание или рисунок. Бесполезно пытаться редуцировать эту коннотацию (мы можем описать и определить вербально линию как феномен одной стороны, но представить этого не можем: в представлении она все равно остается границей, т. е. тем, что имеет две стороны). Мы можем лишь, зная об этой помехе и уподобляясь летчику или мореплавателю, как бы делать поправку на ветер.

В модально данном очертании мы читаем линию, т. е. извлекаем и принимаем ее синтаксически, как знак и модально неопределимый элемент бинарности означающего-означаемого, конституирующей значение воспринимаемого явления, не воспринимая ее саму как сущность. Чтобы представить линию непосредственно как сущность, следовало бы представить ее, например, в звуке и визуальном очертании одновременно. Это невозможно: модальная структура, образующая и замыкающая опыт, непосредственно не позволяет это сделать. Поэтому модальное значение самой линейности имеет отдельный от модальной структуры статус и непосредственно не присутствует в ней: структура опыта закрыта, она не пускает линейность, которая, в свою очередь, оставаясь в своем месте, непосредственно как она есть, не входит в структуру опыта и остается за ее пределами.

Недоступность линейности как модальности в непосредственном представлении можно показать, прибегнув к слову «угольность». Напомним, что линия и угол утверждаются в этой работе как проективно-геометрически дуальные и квантово-бинарные сущности. Каждая из этих сущностей есть номинал в определении другой: линия в своей сущности есть угол, угол в своей сущности есть линия. Таким образом, определимость линейности (как качества, производного от сущности линии) как «угольности» обусловлена бинарностью, взаимоопределяющей сущности угла и линии. Так, линейность – это угольность. «Угольность», как отсутствующее и незаконное в языке слово, есть нечто неданное. Это слово (даже если представить наличие его в словаре) не выражает ничего, что можно было бы помыслить, представить. Когда мы пытаемся это сделать, мы получаем бессмысленно расплывчатое нечто. И это соответствует установленному в этой работе статусу самого феномена угла: угол есть феномен скрытого измерения, соответственно угольность как качественность этого измерения и его модальность является сама по себе немыслимой в представлении, обусловленном модальной структурой – и это совершенно естественно и правильно.

Таким образом, подобно тому, как мы не можем представить, что такое угольность, мы не можем на самом деле представить, что такое линейность. Когда мы пытаемся это сделать, мы получаем очертание – т. е. не линейность, а визуальность. Линейность в нашем представлении сбивается визуальностью и трансформируется в очертание. Таким образом, как мы не можем помыслить угол чисто, без неизбежно обрамляющих его в нашем опыте линий, так мы – соответственно бинарно – не можем помыслить линию чисто, без проникающих в нее и замыкающих ее пустотностей, превращающих линию в очертание и закрывающих ее.

Таким образом, подобно тому, как угольность как сочетание углов самих по себе есть нечто неправильное, незаконное – с точки зрения структуры модальностей, так и линейность, вопреки кажущейся (благодаря наличию самого такого слова и визуальной коннотации его значения) представимости этого явления, т. е. данности его в структуре опыта, не есть нечто непосредственно данное.

Итак, мы не можем представить линейную модальность как таковую: любое наше представление заведомо обусловлено структурой модальностей. Но возможно описание такого представления, т. е. данного в опыте модального явления, которое интегрально близко и как бы касательно чистой линейности. Представим, что структура модальностей – это замкнутая (и пятиэлементная) структура, подобная кольцу, пятиугольнику или, допустим, ожерелью. В таком случае, линейность как элемент, находящийся вне этого ожерелья, соприкасается с ним, и это касание осуществляется в определенном месте (в определенном элементе) этого ожерелья. Таким образом, согласно данному представлению, элементы модальной структуры не в равной мере удалены от линейной модальности. То есть в модальной структуре есть такой элемент, т. е. такая модальность, которая касательна линейности, и в которой, тем самым, сама структура модальностей соприкасается с линейной модальностью.

Таким образом, линейность, будучи трансцендентной модальной структуре как опыту вообще, остается касательной этой структуре как структуре опыта, т. е. особым образом и в особых явлениях опыта взаимосвязанной с ним. Эти явления опыта могут быть эксплицированы и названы.

Само постулирование взаимосвязи линейности и структуры модальностей, обуславливающей представление об их касании, основано на понятии интермодальности. Интермодальность – это качество, из которого сделан, из которого образован образ. Интермодальность – это одновременность данности качественно разных и отдельно друг от друга не данных, т. е. неразличимых перцепций, как некое их со-стояние. Это состояние само в себе не имеет различия и связи, оно внутренне недифференцировано и дезинтегрировано, оно есть распад. Когда мы говорим о том, что образ образован из этого состояния, имеется в виду то, что своим существованием, содержащейся в нем пространственной сущностью он указывает на восполнение, интеграцию своего интермодального состояния в этой сущности, в ее собственном, ином по отношению к модальностям и не зависящем от них качестве. Скажем так: образ выходит (выведен) из интермодальности и, забирая ее с собой, преобразует ее саму в новом качестве. Это качество есть линейность. Таким образом, интермодальное качество образа как состояние модальностей в нем есть действующее в образе указание на сущность, смыкаясь и отражаясь в которой, модальности обретают в отношении друг к другу определенность и вслед за этим структуру. Таким образом, интермодальность образа есть указание связи модальностей и линейности, конституирующей связь между самими модальностями.

Напомним, что интермодальность – это характеристика структуры образа, обуславливающая имплицируемый этой структурой изоморфизм, т. е. порождаемую и содержащуюся в ней совместимость с некоторой другой структурой. Изоморфизм есть пространственный феномен, т. е. то, что содержит и являет пространственность как сущность пространства. Изоморфизм интермодален, потому что он обусловлен интермодальностью как атрибутом некоторого образа, вне которого он не может быть явлен и дан (интермодальность изоморфизма подобна белизне снеговика, т. е. белой фигуры, сделанной из снега, обусловленной в своей белизне белизной снега). Таким образом, линейность есть качество присутствия пространственной сущности, содержащееся в некоторой интермодальности как действие упорядочивающей ее, но не принадлежащей ей сущности, присутствие которой выражено в ней как некий изоморфизм, т. е. как общность и совместимость ее с другими интермодальностями, указывающая на пространственность этой совместимостью.

Интермодальность – это роль линейности в структуре модальностей. Точнее: интермодальность – это указание на роль линейности в структуре модальностей. Линейность собирает модальности в структуру, оставаясь вне нее – такова ее функция как роль по отношению к структуре модальностей, в соответствии с самим значением слова «роль» как того, на что нечто наматывается (катушка, на которую наматывается нечто гибкое, не имеющее собственной устойчивой формы, например нить, лента). Используя эту денотацию, можно сказать, что линейность «наматывает» и оформляет модальности, задает структуру, т. е. их взаимоозначивание в отношениях друг к другу. Тем самым, видя клубок спутанных до степени неразличения друг от друга нитей, мы догадываемся по наличию его общей формы (конституирующейся при разматывании клубка между его слоями или как сходство с другими клубками) о не принадлежащей собственно этому клубку катушке, на которую намотаны нити, в которой они сходятся, обретая дифференциацию и именно на этой катушке существующую и читаемую собственную структуру.

Таким образом, указание интермодальностью на роль линейности в структуре модальностей, т. е. в структуре опыта, дает возможность найти проявление линейности в структуре опыта и описать его как нечто модально выраженное – хотя бы отдаленно, как некое особенное явление, о котором можно было бы сказать, что оно похоже на линейность.

Можно сказать, что наша задача заключается в том, чтобы представить и описать модально то, что похоже на угольность. Угольность – это чистая угольность. Чистая угольность, если бы это было что-то возможное в нашем опыте, есть углы без обрамляющих их линий. Угольность – это чистое сочетание углов самих по себе. Это нечто, что должно казаться бесформенным, расплывчатым – не будучи по сущности таковым. Вернее говоря, это не бесформенность как отсутствие очертания как некоторой ровности, но динамичность (ускользание) этой ровности. Таким образом, то, что похоже на угольность, модально может быть описано как динамичность ровности: устойчивость ровности в ее подвижности.

Динамичность ровности модально присутствует в ритме. Можно сказать точнее: динамичность ровности есть ритм. Ритм есть специфически сонорное явление. Различение элементов ритма, конституирующее ритм (различение ударов и промежутков между ними, данных даже как бы исключительно тактильно), обусловлено различением их качеств в фонетической модальности, пусть данных хотя бы лишь в воображении, т. е. ментально.

Звук как таковой ритмичен, он дрожит, вибрирует и динамически ровно устойчив. В звуке, даже в однократном стуке, воспринимается повторение: повторение тишины, обрамляющей стук, пересекающееся, точнее, перекликающееся с ретенциальным отзвуком, в котором эхо, как нечто еще может быть звучащее, перетекает в ментальное состояние, повторяясь в нем и не отличаясь от него.

Звук дрожит, и в своем дрожании он как модальность близок к пространственности: показывает пространственность как ровность,
т. е. как устойчивое соотношение прямизны и кривизны, т. е. как сущность пространства – линию. То есть звук показывает линейность. Но сонорность как модальность восприятия не содержит той дистанции, которая нужна, чтобы узреть касание линейной модальности и всей модальной структуры. В сонорности мы находимся слишком близко к месту этого касания. Сонорность слишком похожа на угольность, на линейность. В сонорности мы погружаемся в некий локальный фонетически линейный дискурс, в некий в буквальном смысле фон, имеющий не отчетливо модальный, но погранично-модальный характер, в котором утрачивается собственная данность сонорности именно как модального качества – т. е. одного из элементов структуры модальностей. Также можно сказать, что в сонорности теряется общность структуры модальностей, ее общий и собирающий ее воедино закон, и осуществляется некий отрыв от нее. И можно сказать, что сонорность слишком метафизична, т. е. она находится на пограничье между модальной структурой и линейностью, между структурой опыта и чистым пространственным состоянием. Иногда трудно понять, слышен звук или он мним как слышимый. Это значит, что содержание образа в своем элементе, опознаваемом как звуковая модальность значения образа, перетекает во внеэлементное, т. е. внедифференцируемое, собственное интермодальное состояние. Это перетекание не односторонне, оно происходит туда-сюда, и поэтому это состояние есть пограничье, блуждание, т. е. дискурс. Это состояние собственно определяет ментальность как такое состояние образа, в котором его содержание блуждает между модальным распределением своего значения и собственным, сфокусированным в линейности чистым интермодальным состоянием, не закрепляясь ни в одной из сторон этого блуждания. Именно поэтому слышимость по своему значению есть нечто не вполне данное в структуре опыта, но погранично структурное в нем (и в этом смысле метафизичное). Всякий звук – это звук плюс эхо, т. е. одновременно и звук и от-звук.

Когда мы говорим, что сонорность недостаточно отчетливо дана в структуре опыта, речь идет о том, что сонорность недостаточно физична по самому своему значению – т. е. недостаточно симметрична и слишком близка к фокусирующей и разрешающей (развязывающей) симметричность антисимметричности. Физичность и есть качество, которое определяет отчетливость выраженности в структуре модальностей, т. е. в опыте. Можно сказать, что физичность – это качество, которое позволяет описать то, что полностью выражено модально, т. е. то, что полностью принадлежит модальной структуре. Иными словами, физичность определяет полноту модальной выраженности, т. е. полноту принадлежности к структуре модальностей. В таком случае можно сказать, что сонорность недостаточно пронизана физичностью как тем качеством, которое определяет модальность в ее полной принадлежности ко всей структуре модальностей, т. е. которое проявляется в объединении модальностей, заставляющем их «работать в команде», принудительно отсылая восприятие в каждой из них к другой. Можно сказать, что сонорность недостаточно принудительна, недостаточно тотальна и именно в этом смысле недостаточно физична.

Физичность – это модальная тотальность. Физичность, присутствуя в какой-либо из модальностей, указывает из нее на всю структуру модальностей, тотализируя то или иное модальное содержание, принуждая видеть за ним другое, а за этим другим – все остальные. Вкус яблока, данный в восприятии как физически развернутый образ, принудительно указывает на запах, на вид, тактильную данность и хруст. В отличие от этого: вкус воображаемого яблока именно присутствует в ментальном образе яблока, не указывая на его вид и не принуждая к нему, т. к. он уже есть вместе с ним в ментальном образе яблока как во взаимно неразрывном и непрерывно взаимопереходном дискурсе этих модальных значений яблока. Вкус воображаемого яблока ничего не содержит в себе и за собой, он сам содержится в образе яблока неотделимо от вида, запаха и т. д.

Таким образом, речь идет о физичности как атрибуте того модального выражения, в котором возможна похожесть на линейность. Вместе с этим, речь идет о роли физичности в структуре модальностей. Эта роль заключается в том, что тогда, когда мы говорим о физическом восприятии, о физически данном образе, т. е. когда физичность присутствует, это присутствие есть указание на структуру модальностей из каждой модальности. Иными словами, физичность – это внутренний знак-указатель объединения модальностей, действующий в каждой из модальностей, отсылающий из нее к другой и, таким образом, отсылающий ко всей структуре восприятия.

Физичность – это знак, который играет роль предела и внутреннего изгиба модальной структуры, в котором она отражает саму себя и сквозь это отображение – стоящую за ней касательно к ней линейность. Таким образом, роль физичности в структуре восприятия заключается также в том, что она есть элемент структуры модальностей в ее отношении к линейности. Физичность не определяет значение какой-либо модальности, но означает необратимый и принудительный переход от той модальности, в которой она актуально действует, к некоторой возможной другой.

Указанная роль физичности в структуре модальностей взаимообусловлена с рассматриваемой здесь возможностью модального выражения линейности. Подобно тому, как в отдельной модальности физичность есть знак перехода к другой модальности, в структуре модальностей в целом физичность играет также роль перехода, но здесь это переход не от отдельной модальности к другой, а от всей модальной структуры к линейности. Таким образом, физичность есть точка перехода модальной структуры к линейности, фокус, указывающий роль этой структуры в ее соотношении с линейностью. В этой точке структура модальностей инверсирует и противостоит линейности. Можно сказать, что физичность – это некий элемент внутри модальной структуры, в котором модальная структура бинарно соотносится с линейностью и посредством которого эта структура определяется в ее отношении к линейности.

Физичность делает модальности отсылающими друг к другу, она означает модальности, т. е. делает их означивающими друг друга, в этом ее отличие от ментальности, которая содержит их и делает их взаимосодержащими. Именно взаимоозначение модальностей образует структуру модальностей как группу – т. е. образует в них структуру как совокупность неравных по статусу элементов, неравенство которых обусловлено отношением их к наличествующему среди них особому условно главному элементу. В соответствии с чем модальности восприятия, именуемые как визуальность, сонорность, тактильность, вкус и запах, суть не просто разные по содержанию компоненты воспринимаемого, но и не равные по статусу (по занимаемому месту) элементы структуры восприятия в ее физическом выражении. Вероятно, что тактильность больше, тотальнее, чем сонорность, вкусовая данность и запах, а визуальность больше, чем тактильность.

Описанную (в последнем абзаце) характеристику модальной структуры, обусловленную действием в ней линейности посредством физичности, в применении ее также к интермодальной структуре образа, воспринимаемого физически, будем именовать группированностью. Таким образом, физически модально воспринимаемый образ – это группированно-модальный образ.

Описанное неравенство между модальностями характеризует именно обусловленное физичностью их состояние. В ментальном образе нет разности в статусе между модальностями: визуальное его содержание не тотальнее любого другого и не стягивает на себя другие, но произвольно, свободно – т. е. в любой момент – и равно заменяется ими. В противоположность группированному взаимоозначиванию модальностей, характеризующему физичность, взаимосодержание модальностей как характеристика ментальности образует иное структурное состояние – блуждание, т. е. дискурс как свободный, в противоположность тотальности, переход или ряд между модальностями в рамке общего значения некоторого образа – т. е. как просто порядок, или serial. Можно сказать, что дискурсивное взаимосодержание модальностей в ментальном образе это некое сжатое, не растянутое и поэтому не устремленное (как река), но само в себе замкнутое (как озеро) – упакованное – состояние модальностей в соотношении друг с другом. Итак, взаимосвязь модальных определений в структуре ментального образа имеет свободно взаимопереходный характер, вследствие чего мы называем всякий ментальный образ по указанному существенному признаку его структуры дискурсивным.

Итак, физичность – это элемент структуры модальностей, в котором эта структура определяется в ее отношении к линейности, т. е. соотносится с линейностью. Поскольку физичность дифференцирует модальности по статусу в структуре модальностей, то сама физичность как элемент структуры модальностей не в равной мере распределена между модальностями. Та модальность, в которой физичность распределена в наибольшей мере, есть модальность, именно в которой возможно выражение, похожее на линейность. Эта та модальность, которая по своему значению имплицирует физичность и без которой само понятие о физичности было бы невозможно.

Какая модальность тождественна физичности и наполняет структуру модальностей, тотально принуждая к соотнесенности с собой все прочие модальности, подчиняя их себе? Ответ очевиден: визуальность.

Визуальность принудительна и вездесуща – она тотальна. Визуальность физична, именно она объединяет в единой интуиции, в единой во все проникающей воле все модальности, все запахи и силы, звучания и вкусы. Визуальность диктует: все, что может быть воспринято, может быть увидено; мир – это светомир.

Визуальное содержание наиболее протяженно (только визуально может быть дано то, что находится на расстоянии световых лет), наиболее пустотно, т. е. наиболее наполнено пустотностями, наиболее физично и (в этом смысле) не чисто. Нет ничего более далекого от линейности, чем визуальность. Если вновь воспользоваться представлением структуры модальностей в виде ожерелья, касательного в одном из своих элементов линейной модальности, то визуальность – это диаметрально расположенный к месту этого касания элемент этого ожерелья. Отдаленность визуальности от линейности есть условие такой максимальной протяженности, дистанцированности между визуальностью и линейностью, которая в модальной структуре не оставляет ничего за собой и поэтому включает в себя все. Можно сказать, что эта дистанцированность есть условие всеохватности модально структурируемого пространства визуальностью.

Визуальность – это такая модальность, в которой структура восприятия, само модально структурируемое пространство оборачивается, и свет в ней становится светотенью, светотьмой. Визуальность – это светотень, и, вопреки сказанному чуть выше, мир это не светомир, но световойна, световая асимметрия. Только визуальность содержит асимметрию, обусловленную самими понятиями света и тени (тьмы) во всей полноте их мифологической и экзистенциальной коннотации – и обуславливающую их. Нет тени и тьмы ни в звуке, не в запахе, ни в тактильности.

Асимметричность визуальности определяет ее особенность в структуре восприятия. Эта особенность позволяет говорить, что именно в визуальности возможно выражение того особенного явления, которое в структуре восприятия похоже на угольность, похоже на линейность.

Угольность – это некий чистый поворот, поворотность. Когда мы говорим об угольности как об углах без обрамляющих их линий, как о чистом сочетании углов самих по себе, мы имеем в виду нечто, про что можно сказать: это нечто непрерывно ускользаемое, непрерывно отворачивающееся – некий динамически устойчивый поворот, поворот от прямизны, как бы редуцирующий в неком моменте саму прямизну. Как если бы такой поворот мог существовать отдельно, без бинарно дополняющей его прямизны как некий поворот сам по себе, т. е. чистый поворот, или «поворотность».

Таким образом, мы говорим о линейности как о «поворотности»,
т. е. обозначая ее, называя ее этим несуществующим, условным, чисто номинальным словом, заменяющим другой номинал – «угольность». Тем самым мы задаем дискурсивность самой линейности, образующую разнонаправленность и взаимопереходность ее определений, позволяющую говорить о ней, используя эти взаимопереходящие номинальные определения.

Светотень содержит то, что образуемым в описании линейности дискурсом именуется здесь как поворотность. Светотень не распределена равномерно ни в какой своей части, но принципиально сфокусирована, содержит центр, полюс, относительно которого свет и тень соотносятся как его полярности. Этот полюс – фокус, перспективный центр, топологическая замкнутость всего зрительно данного. Полюс светотени не есть протяженность, т. е. не есть пространственность, не есть линия. Ибо если бы он был протяженностью, линией, то в светотени были бы такие ее моменты, которые не соотносимы как свет и тень: это были бы протяженности внутри полюса светотени, протяженности внутри протяженности, линии внутри линии, части, равные друг другу в отношении к светотени. Светотень как асимметрия не терпит равенства, поэтому она не протягивается, не длится относительно полюса, но всегда поворачивается относительно его, флуктуирующего в ответ этим поворотам в своих номинальных определениях то как центр «тяжести» тени, то как «источник» света.

Полюс светотени не есть грань, т. е. не есть какая-либо граница света и тени, в каждой из которых преимущество всегда имеет одна сторона, что позволяло бы видеть в грани линию и пространственность. Полюс светотени не есть также некая интенсивность некоторого светотеневого значения, условно его поляризующая в качестве какого-то максимума или минимума. Полюс светотени вообще не есть элемент, обладающий светотеневым значением, но есть нулевой по значению элемент светотени, чистый знак, номинальный ноль, не подчиненный светотеневому отношению, но обуславливающий его. Иными словами, полюс светотени – это элемент визуальности, не обусловленный каким-либо конкретным визуальным содержанием и являющийся поэтому чистым содержанием, чистым знаком, обнаруживающим в визуальности структуру. Это знак, через который и в отношении к которому грани, сочетание которых образует визуальное содержание, смыкаются в светотеневом отношении друг с другом, расставляющем их в много-численных, т. е. дигитарно различных, численно различных, но не бинарных, не чисто-различных значениях. «Центр тяжести», «источник света», «центр перспективы», «система отсчета» – суть явления – эксплицирующие в разновидностях опыта полюс светотени как структурный, т. е. номинальный и нередуцируемый элемент визуальной модальности.

Полюс светотени – это элемент структуры визуальной модальности, определяющий ее особую роль в структуре модальностей. Этот элемент есть присутствующий в визуальности, в каком-либо визуально определяемом содержании внепространственный номинал, в котором обнаруживается некий поворот внутри воспринимаемого явления в его визуальном содержании и вслед за этим поворот внутри всей структуры восприятия. В этом повороте образуется конец структуры восприятия, ее предел, в котором она как бы упирается и оборачивается назад на себя и отражает за собой и сквозь себя пространственную, линейную модальность, трансцендентальную ей и касательную ей. Этот поворот подобен отражению в зеркале. В этом повороте структура восприятия как бы видит свое отражение, но – что более важно – видит благодаря этому отражению то, что за ней.

Как отражение в зеркале, которое своим содержанием не есть пространство и в этом смысле есть некое вне-пространство, отражающее и отображающее пространство, т. е. указывающее на него, возвращающее и поворачивающее на него, так и центр светотени не является некой пространственностью и не содержит пространственность, но бессодержательно указывает на нее. Интенция к этому повороту как знаку пространственности, внутри структуры восприятия присутствующему, действующая в каждой из модальностей, образует тотализирующую саму структуру модальностей, принудительно общую для всех образующих ее модальностей их центростремительную, сфокусированную, падающую взаимопереходность, которую мы называем физичностью. Эта интенция есть образуемая присутствием знака, вне-пространственно отражающего пространственность в самой глубине структуры модальностей, направленность на него, которая освещает и оттеняет (и асимметрично симметризирует) структуру модальностей в каждой из них.

Физичность как симметричность, присутствующая в каждой из модальностей и образующая интенцию светотеневого полюса, обуславливает переход от одной модальности к другой, в котором каждая модальность раскрывается за другой. Именно такой переход и указывает на пространственность, открываемую в структуре восприятия[93].

Таким образом, поворот структуры восприятия к пространственности, т. е. светотеневой поворот, происходящий в визуальном содержании, происходит в рамках некоторого перехода от модальности к модальности. Иными словами, модальное выражение линейности эксплицируется в переходе от модальности к модальности, который, с другой стороны, есть явление, имплицирующее модальное выражение линейности. В таком случае светотеневой поворот, происходящий в визуальном содержании, эксплицируется именно в переходе к визуальности. Иными словами, визуальное явление, содержащее сходство с линейностью, т. е. похожее на линейность, раскрывается в переходе к визуальности – в переходе к ней от предшествующей ей модальности, согласно последовательности в модально-перцептивной группе.

Всякая модальность – это модальное значение, т. е. знак, который в отношении к содержащимся в нем знакам можно условно называть содержанием, а в отношении к раскрываемым за ним в интенции светотеневого полюса другим модальностям – полем. Переход к визуальности – это явление проступания визуального содержания, данное в приближении к объекту – т. е. данное на поле, в котором данный объект уже указан в модальности этого поля.

Проступание визуальности – это данность ее на поле, образуемом модально иным и предшествующим визуальности содержанием данного образа. Кстати, в ментальном образе нет проступания – он всегда уже открыт: каждое модальное значение в нем неотделимо от другого и поэтому не проступает за другим, но дано одновременно с ним и со всеми остальными, возможными в рамке значения самого образа. Можно сказать, что ментальный образ сжат. Тот способ, каким дана его открытость, содержится и открывается в проступании визуальности, в содержащейся в этом проступании фокусности, но та степень, в которой открывается группированно-модально (т. е. физично) выраженное визуальное содержание, не дана в ментальном образе. Находящиеся только в группированно-модальном состоянии пустотности дают и пускают линии, точнее, некую линейную интерференцию, на которую и «садится» линейный образ.

Итак, линейность в визуальности есть некое явление при светотеневом центре проступающего визуального содержания, т. е. визуального содержания, данного на поле. Иными словами, линейность в модальном выражении – это явление светотеневого полюса на невизуальном поле.

Проступание визуальности как явление светотеневого полюса на невизуальном поле это некий изгиб, возникающий при светотеневом означивании некой пустотности, уже данной и означенной в модальности, предшествующей визуальности. Такой модальностью является тактильность. Напомним, что согласно приведенной в этой работе интерпретации теории пространственного восприятия
Дж. Беркли, зрительное (по крайней мере, физически зрительное) есть нечто, возникающее на тактильном поле (нечто, суммирующее и ориентирующее тактильное поле). То есть визуальное содержание, когда оно возникает, всегда образуется на тактильном поле. Этот тезис согласуется с высказыванием Ж. Диди-Юбермана: «Видение мыслится и испытывается со всей остротой лишь в опыте осязания»[94].

Во-первых, всякому визуально данному содержанию априори предшествует актуально и ясно выраженная совокупность восприятий со смутными границами (ощущений), детально неоднородных, но обобщенно характеризуемых именно тактильно. Это тактильные ощущения тела (суммарно образующие тело собственно как данность). Возникновение в восприятии визуально данного предмета уже содержит предшествующую ему и утвержденную данность этого предмета как того, что можно потрогать, приблизившись к нему: т. е. возникновение визуальной данности происходит в тактильном плане – на тактильном поле. Только тактильная пред-данность делает возможным конституирование визуального содержания предмета как того, что действительно видится, т. е. видится актуально и в бодрствовании, а не в бреду и не во сне. Иными словами, я могу утверждать, что именно вижу нечто, потому и вследствие того, что уже наперед знаю, что это видимое мною нечто дано тактильно – т. е. уже пред-дано в имеющемся тактильном поле.

Во-вторых, когда утверждается, что визуальность предшествует тактильности, мыслится при этом переход между уже данными, а не возникающими визуальными состояниями некоторого предмета, сменяющими друг друга в «приближении к объекту». В тот момент этого приближения, который воспринимается как переход к тактильности, происходит оборачивание, поворот к тактильности, т. е. не переход, но возвращение к ней. В этом визуально-тактильном возвращении проявляет себя не движение к полюсу, характеризующее структуру восприятия как ее внутренняя интенция и предел, но общий поворот структуры восприятия, образующийся после достижения предела.

Светотеневое означивание – это принудительная отсылка к визуальности, осуществляемая из содержания некоего образа, уже связанного в тактильной модальности светотеневым полюсом, уже как минимум тактильно наполненного интенцией к светотеневому полюсу – именно такой образ мы называем физичным или группированно-модальным. В ментальном (дискурсивном) образе светотеневая данность есть элемент его содержания, присутствующий в нем непосредственно и взаимозаменяемо равный в нем любому другому элементу этого содержания. В этом случае она ни к чему не отсылает, и поэтому не есть означивание, но есть именно блуждающе переходное и в этом смысле свободное интермодальное содержание, в котором каждое обнаруживаемое модальное значение по статусу равно другому. Поэтому визуальность в дискурсивном образе не дана сама по себе (не присутствует тотально как цель и направление какой-либо другой модальности).

Светотеневое означивание – это присутствие интенции светотеневого полюса, действующей в тактильном поле и преобразующей тактильное поле в некотором его фрагменте, т. е. в некоторой его области, прилежащей к усматриваемому светотеневому полюсу, в пустотность – т. е. в беззначную часть тактильного поля, т. е. в такую часть исходной тактильной данности тела, которая в ней не обладает никаким значением, выделяется из нее и воспринимается как «нечто». Таким образом, светотеневое означивание преобразует тактильное поле в его части в пустотность – еще тактильно означиваемую пустотность.

Дальнейшее действие светотеневого означивания происходит в отношении полученной пустотности к светотеневому полюсу. Это отношение пустотности к полюсу образует поворот; собственно, отношение к полюсу есть поворот. Иными словами: в отношении к полюсу пустотность поворачивается.

Это поворачивание (этот поворот) пустотности, т. е. части тактильного поля, преобразованной в пустотность (еще тактильно характеризуемую), и есть переход тактильности в визуальность, т. е. возникновение визуальности. Иными словами, тактильная пустотность, поворачивающаяся в отношении к светотеневому полюсу, это уже визуальность.

В поворачивании пустотность разворачивается и изгибается относительно светотеневого полюса: необходимо дробится и дифференцируется в своих определяемых в отношении к светотеневому полюсу значениях. Потому что, когда она поворачивается относительно полюса, каждое новое ее положение относительно него обретает новое и иное значение в соотношении с предыдущим – т. е. полярное по отношению к предыдущему.

В своем поворачивании пустотность именно оборачивается относительно полюса – инверсирует относительно него и делится на множественность взаимно полярных (т. е. противоположных и взаимоложных) значений. Таким образом, поворачивающаяся пустотность, являющаяся уже как возникающая визуальность, имеет собственную внутреннюю дифференциацию, образующую состав, т. е. некую совокупность элементов – элементов визуального содержания
(т. е. поворачивание пустотности, обуславливающее возникновение визуальности, обуславливает одновременно с этим детализацию визуальности, поэтому возникновение и разворачивание визуальности непременно выражено не просто интенсивностью, но детализацией). Эти элементы во взаимодействии друг с другом обусловлены конституирующим визуальность поворотом, подчинены ему и выражают его. Это выражение есть способ дифференциации элементов визуального содержания, т. е. их взаимодействия, подчиненный повороту относительно полюса и поэтому проявляющийся как поворотная дифференциация элементов визуального содержания друг к другу относительно полюса, т. е. изгибание. Иными словами, дифференциация и взаимодействие элементов визуальности выражается как некий изгиб, присутствующий в визуальном содержании.

Таким образом, поворачивание пустотности, образующее возникновение визуальности, выражается в соотношении элементов визуального содержания, явленном как некий визуальный изгиб. Этот изгиб и есть то, что мы воспринимаем как очертание. Очертание – это взаимоповорот визуальных элементов в динамически устойчивом их сочетании. Динамическая устойчивость в сочетании элементов визуального содержания – это атрибут очертания, который можно называть сдвигом.

Сдвиг это не перемещение, т. е. не вращение очертания и вообще не движение, т. е. собственно не пространственное, не линейное явление. Сдвиг – это именно внутримодальное визуальное явление, это элемент собственно визуальный. Таким образом, сдвиг не следует представлять как некое плавное вращение по неопределенной и сколь угодно большой дистанции: сдвиг это не изменение формы тела, когда оно поворачивается и открывается новой ранее невидимой гранью, вроде того, как тело в форме тора, воспринимаемое сбоку как прямоугольник, при восприятии с торца становится окружностью. Сдвиг – скорее колебание очертания, динамически его устанавливающее, укладывающее и как бы непрерывно утрамбовывающее в некой встряске, непрерывно повторяющимся образом актуализирующей действительность очертания. Сдвиг – это именно устойчивая подвижность элементов относительно друг друга, не меняющая их взаимные значения, но калибрующая их в пределах общего значения некой немногочисленной и относительно замкнутой группы элементов – в пределах некой группы значения. Фрагмент визуального содержания (например кружочек на абажуре лампы передо мной) устойчив в своем собственном значении, причем абсолютно устойчив. Визуальное содержание абажура как бы колышется, потому что (или, напротив, вследствие чего), когда я слегка перемещаюсь, смаргиваю, кружочек неизменен внутри колышащегося абажура: он просто сдвигается во всей совокупности образующих его элементов, как некое волновое явление внутри корпускулярного по сути своей визуального содержания.

Именно сдвиг есть обстоятельство, отличающее визуальность группированно выраженную, от визуальности дискурсивной, ментально выраженной. В ментально выраженной визуальности нет дрожания и колебания, она вся статична – не в отношении к возможному плавному, т. е. единомерному, осевому вращению, т. к. я легко могу ментально видеть, т. е. представлять вращающийся вокруг некой оси или точки куб, но в отношении рядоположенных элементов друг к другу, образующих некое общее недифференцируемое значение. Сдвиг в визуальности, выраженной группированно, в физичности, присутствует всегда. Это как некий шелест (или дыхание), свидетельствующий о наличии движения (ветра) – движения самого поворота (окна отражения или клубка сматывания) структуры модальностей, определяющего специфику визуальности как ее место в этой структуре (и в этом смысле мудрость языка сообщает: wind, wind и window суть одно).

Сдвиг образует уровни или слои в повороте, происходящем в очертании. Очертание – это поворот сдвигов, точнее, закрепленных в сдвиге слоев, дискретных совокупностей элементов. То есть очертание как изгиб становится неким пунктирным, дискретно дифференцированным и градуированным. Очертание в целом закрепляется в сдвиге, в образуемых вследствие него дифференцированных и подтверждающих друг друга взаимных – взаимно откалиброванных – значениях.

Таким образом, каждый поворот отдельного элемента визуального содержания образует изгиб и отдельное светотеневое значение в этом содержании только тогда, когда не образует сдвиг исходного элемента. Иными словами, поворот элементов визуального содержания имеет шаг, «длину», т. е. пространственную детерминацию, обусловленную сдвигом как внутренним элементом структуры визуального содержания, онтологически неотвратимо дробящим сам этот поворот. Таким образом, сдвиг как элемент визуального содержания, как внутренний элемент его структуры, есть свидетельство пространственной детерминации визуального содержания в целом, изнутри и необходимо ему присущей как некая пространственно выраженная порция, обуславливающая взаимопереходы его элементов. Возникает вопрос, какова эта порция как пространственная детерминация визуальности, как порция сдвига и как, в конечном счете, порция дифференциации очертания? Иными словами: какова порционность дифференциации очертания как пространственно выраженная основа переходов-шагов между ее значениями?

Это вопрос о пространственном основании очертания и светотеневой данности как таковой.

Светотеневая полярная дифференциация в ее пространственном основании необходимо сопряжена с сущностью пространства, т. е. пространственностью как таковой, т. е. линией. Линия пространственно обуславливает и (как сущность) онтологически обуславливает образ и модальные содержания, означивающие его пустотности. При этом линия в ее интенционально усматриваемом присутствии в пустотностях образа линейно дифференцирует их, образуя в них линейность как качество образа. Таким образом, сопряженность полярной, т. е. светотеневой дифференциации пустотностей образа с сущностью пространства это ее сопряженность с линейной дифференциацией и с линейностью как таковой[95].

То, что полярная, т. е. светотеневая дифференциация происходит на основе линейной дифференциации, обуславливает возможность визуального выражения, похожего на линейность – т. е. сходного, совпадающего с линейностью. Эта похожесть есть именно совпадение – конгруэнция – фрагментов светотеневой дифференциации, т. е. фрагментов очертания в некоторой их комбинации друг с другом, с некоторыми из линий, сочетание которых образует линейный образ. А точнее, с теми некоторыми линиями, соотношение которых образовано множественностью «дифферен с ированно» различных ровностей в некоторой из них – т. е. группой некоторых дифферен с ированных (взаимоотличных) ровностей, выделенных и тем самым индивидуализированных в общем дифференциальном порядке интенции к линии. Соотношение этих линий, напомним, задает в структуре сочетания линий отношения: а) между линией (в ее дифференциальном совпадении с общим ровностным уровнем) и множественностью дифферен с ированно различных ровностей в некоторой из них (собственно дифференциально отличной от линии); б) между ровностями внутри их множества в их взаимнопереходной дифференциации.

Таким образом, фрагменты очертания в их взаимном порционно дробном повороте, образующем полярную дифференциацию, совпадают с группой линий, присутствующих как некоторый шаг и момент, ступень и степень взаимнопереходной линейной дифференциации в пустотности образа и образующих именно дифферен с ированно некоторое состояние линейного образа в его структуре, задающее его индивидуацию. Иными словами, очертание как некоторая комбинация визуальных элементов совпадает с линейным образом в некотором дифферен с ированном состоянии его линейности. В этом совпадении и устанавливается онтологическое основание сходства визуального явления с линейностью.

Напомним, что линейность – это интегрированная в линии и обусловленная линией дифференциация пустотности, образующая на ней совокупность и взаимопереходность ее состояний в их общем интенциональном отношении к линии как некое междулинейное явление, как сочетание линий. Сочетание линий при этом образовано совокупностью частных ровностей как почти линий в их обще-интегрированном и частно-отдельном сочетании с линией (с чистой линией), а также друг с другом в их взаимно дифференцированном состоянии. Именно сочетание ровностей как почти линий друг с другом в их взаимной дифференциации образует дифферен с ированное, т. е. некоторое или частное состояние линейного образа, как частность сочетания линий в целом, как некое дифферен с ированно отдельное линейное состояние пустотности и как некое отдельное состояние линейного образа.

Отметим, что индивидуация образа в визуальном выражении обусловлена не напрямую дифферен с иацией высвечиваемых частных ровностей, но уже их некоторой именно единичной комбинацией. Дело в том, что совпадение визуальных элементов и линий в сочетании линий не является равным. То есть, элемент очертания в совпадении с элементом линейности соответствует не одной в ней линии, а некоторой группе (пучку) линий, укладываемых в нем. Таким образом, комбинация фрагментов очертания соответствует не «одному» пучку, т. е. не одной группе дифферен с ированных линий, образующих некоторую частность, но именно комбинации пучков. Это и есть конечная индивидуация высвечиваемого образа. Неравность совпадения элементов очертания и элементов линейности обуславливает именно похожесть, а не идентичность визуального очертания и линейности.

Всякое отдельное линейное состояние как частность структуры линейного образа находится в непосредственном отношении к линии и является, соответственно, полностью интегрированным в ней сочетанием линий, образующим линейный образ в его полноте. Таким образом, поскольку дифферен с ированно частное состояние линейного образа является линейным образом в его полноте, совпадение этого состояния с визуальностью репрезентирует линейный образ в его полноте, т. е. репрезентирует линейный образ как таковой.

Итак, порционность светотеневой дифференциации очертания в ее необходимой пространственной обусловленности порционностью линейной дифференциации определяет онтологически установленное совпадение очертания как светотеневого, визуального явления и линейного образа. Таким образом, полярная дифференциация выделяет, чертит, выписывает – графирует – линейную дифференциацию, т. е. образуемое в линейной дифференциации сочетание линий и линейный образ. Точнее, полярная дифференциация совпадает с линейным образом в его частности, в его дифферен с ированно некотором моменте и через это частное совпадение сходится с ним, т. е. обретает сходство с ним. Иными словами, это частное совпадение как общий момент полярной дифференциации и линейной в ее частности определяет возможность сходства между очертанием как модальным визуальным явлением и линейностью как таковой.

Полярное, светотеневое означивание переозначивает линейную дифференциацию и наполняет ее собой как неким посторонним процессом, паразитирующим на линейности, уподобляясь ей и подчеркивая ее. Иными словами, полярная дифференциация как само в себе не сущее, принадлежащее модальной структуре и не обладающее пространственностью значение, есть явление, обретающее существование на основе линейности, паразитирующее на линейности и со своей стороны подчеркивающее линейность в некотором ее дифферен с ированно частном состоянии.