Понятия графического образа и графики

Теперь мы можем говорить об очертании в визуальном содержании как о явлении, не условно, но онтологически обусловленным образом репрезентирующем линейность. Возникает вопрос: как далее в визуальном очертании как в явлении, сходным с линейностью, образуется структура линейного образа как сочетание пересечений линий? Иными словами, как в визуальном очертании происходит пересечение линий и вслед за этим – порождение линии, т. е. чистой линейности? Или: каково то явление в визуальности, которое в рамках очертания или вслед за ним содержит совпадение с порождающейся в линейном образе чистой линией?

Попросту говоря, как в визуальном очертании «рисуется» (или пишется) линейный образ в полноте образующей его квантово-проективной структуры? И как назвать то, что присутствует в очертании и выражает в нем структурный компонент линейного образа?

Прежде всего то, что происходит в визуальном очертании между его элементами, подобно тому, что происходит в визуальном содержании в целом в соотношении с другими модальными содержаниями. То есть происходит поворот: элементы очертания порционно и полярно оборачиваются относительно друг друга, и в этом отношении они подобны сочетающимся линиям и образуемым в их пересечениях углам. Иными словами, элементы очертания в их порционно обусловленном сходстве с элементами линейного образа образуют в полярном взаимообороте взаимные пересечения и в них – подобие углам. «Углы» и «линии», которые мы воспринимаем визуально или дискурсивно-визуально (в ментальных образах), благодаря чему и на основании чего мы говорим о линейности и об «угольности» (равно как и вообще о каких-либо явлениях, открываемых в геометрическом дискурсе), суть явления, в которых осуществляется сходство визуальных элементов в их специфически присущей именно им полярной поворотности с пересечениями линий в сочетаниях линий линейности. Иначе говоря, мы воспринимаем пересечение линий в восприятии визуальных «линий» потому, что то, что происходит с этими визуальными линиями в их взаимном повороте, действительно сходно – находится в некотором резонансе – с пересечением линий как таковых.

Итак, мы говорим об очертании как о презентирующем линейность – пишущем линейность – явлении, присутствующем именно в сочетании элементов очертания. Подчеркнем: речь идет именно о том, что визуальные элементы, в обусловленном их собственным внутренне структурным взаимодействием сходстве с сочетаниями линий, вырисовывают или пишут (как бы описывают – в геометрическом смысле) принадлежащее линейной модальности сочетание линий, т. е. пишут линейный образ.

Линейный образ пишется в визуальном очертании именно тогда, когда в визуальном очертании образуются два взаимно пересекающихся сочетания линий и, соответственно, возникает квантово-проективная структура. То есть когда в визуальном очертании появляется пара пересечений линий, в свою очередь взаимно пересекающихся, в самом визуальном очертании отображается квантово-проективная структура линейного образа, образуется конфигурация визуальных элементов, содержащая квантово-проективную структуру. Вследствие этого, в соответствии с тем, как в квантово-проек-тивной структуре линий образуются «третья» линия в каждом из пересечений линий и вслед за этим коллинеарность как чистая линия, в очертании проявляется (светотеневым образом прописывается, пишется) вслед за линейным образом – по линейному образу как по образцу – визуальный элемент, соответственно выражающий эту чистую линию. Этот элемент, являющийся визуальным выражением коллинеарности, возникающей в очертании под действием квантово-проективной структуры, не образуется из полярно означиваемых, поворачивающихся пустотностей, как другие элементы очертания, и поэтому является в этом смысле, а также в соответствии со статусом обозначаемой им коллинеарности – чистым, т. е. является независимым от пустотностей, порождающимся не из пустотностей, но из самой линейности, из структуры линейного образа.

Квантово-проективная структура в очертании образует в нем замыкание его элементов, образует то, что мы называем словом «контур». Замыкание – это встреча, схождение, полное последовательное взаимопересечение элементов очертания. Точнее, замыкание – это момент (элемент) встречи, сочетание элементов в момент встречи, не образующее при этом расхождения и повторения. Замыкание, образующее контур, происходит именно тогда, когда в визуальном очертании появляется – высвечивается или прописывается – сочетание и взаимопересечение образующих проективно-геометри-ческую конфигурацию пар линий. Когда в соответствии с квантово обусловленным характером линий, образующих сочетание линий в линейности, проективно-геометрическая структура пополняется, в соответствии с чем все парные в нем взаимопересечения линий пополняются проходящими через них третьими в этих пересечениях линиями, в сочетании элементов очертания это проявляется в том, что в нем возникает коллинеарность как новый и в этом смысле «чистый» визуальный элемент, соответственно отображающий – высвечивающий и прописывающий – образуемую в линейности чистую линию, соединяющую исходные пересечения. Этот визуальный элемент очертания (как собственно в нем находящаяся чистая коллинеарность) и замыкает сочетание элементов очертания, делает его замкнутым, образует в нем контур.

Контур – это квантово-проективная структура очертания. Точнее, это визуальное явление, возникающее в очертании тогда, когда в нем действует квантово-проективная структура и когда, в соответствии с этим, в сочетании элементов очертания образуется линейное соединение, отображающее возникающую в квантово-проективной структуре коллинеарность и в своем соответствии ей являющееся чистым соединением, т. е. не обусловленным пустотностями, как прочие элементы очертания, но выстраиваемым в очертании поверх них и замыкающим их как действие самой квантово-проективной структуры, принадлежащей линейности, и соответственно этому – как действие самой линейности.

Таким образом, контур – это визуальное явление, содержащее квантово-проективную структуру. Именно контур есть явление в очертании, выражающее и обуславливающее сходство визуальности с линейностью. Точнее, контур есть феномен, выражающий и имплицирующий само условие сходства визуальности и линейности, сущность этого сходства – саму структуру линейного образа.

Заметим, что контур как модально выраженное явление есть исключительно визуальное по самому своему значению явление: невозможно воспринять и представить контур как явление иной модальности. Исключительность принадлежности контура к визуальности позволяет, во-первых, вновь отметить и подчеркнуть особенность визуальности как модальности, в которой осуществляется сходство с модальностью линейного образа, в которой осуществляется поворот: элементов самой визуальности относительно светотеневого полюса, всей визуальности относительно структуры модальностей, всей структуры модальностей через визуальность относительно линейности. Во-вторых, исключительность принадлежности контура к визуальности позволяет отметить роль контура в сходстве визуальности и линейности, точнее, роль образующей контур коллинеарности, замыкающей и завершающей очертание как поворот визуальных элементов.

Именно в контуре поворот визуальных элементов, образующий очертание, замыкается и становится свершившимся. В самом визуальном очертании, в котором возникает контур, это проявляется в том, что сочетание в нем пар линий (взаимопересекающихся визуальных линий) согласно квантово-проективной структуре пересекается – «соединяется» – коллинеарностью через посредство «третьих» линий, проходящих через все образованные в этом сочетании парные пересечения и «соединяющих» их. При этом коллинеарность в очертании как выражение и следствие чистой линии оказывается поворачивающейся относительно того же места, того же полюса, что и соединяемые ею визуальные элементы – и именно этим поворот визуальных элементов, образующий очертание как таковое замыкается, завершается. Поясним: когда коллинеарность соединяет взаимопересекающиеся пары визуальных линий, которые являются поворачивающимися друг к другу относительно светотеневого полюса элементами очертания, место светотеневого полюса оказывается внутри некой псевдотрехсторонней фигуры, образованной двумя внешними линиями каждой из пересекающихся пар и коллинеарностью. То есть место полюса (стало быть сам полюс) оказывается по ту же сторону от коллинеарности, что и от каждой из полярно поворачивающихся линий очертания. Иными словами, коллинеарность как чистая линия участвует в повороте элементов очертания, и именно здесь и поэтому становится визуальным, модальным элементом – т. е. непосредственно совпадает с ним.

Таким образом, коллинеарность в очертании как проявление и действие чистой линии, как проявление и действие квантово-проективной структуры образует контур и замыкает поворот визуальных элементов. Это значит: именно чистая линия и в ней линейность как таковая в их проявлении в визуальности делают поворот визуальных элементов свершенным и законченным, без чего он не мог бы быть законченным. Это значит: без чистой линии, принадлежащей линейности и действующей из ее структуры, элементы визуального очертания во взаимном повороте не сомкнулись бы «никогда», но всякий раз проваливались бы в ускользающей и дурной бесконечности невозможного взаимного смыкания, по сути не образуя самой сущности поворота – не образуя угла, не свершая его.

Такова роль линейности в визуальности, действующей изнутри самой визуальности в качестве возникающей в ней под действием квантово-проективной структуры коллинеарности. Выразить эту роль может такой текст: линейность вступает в поворот, участвует в повороте визуальных элементов, принимает на себя поворот. Этим линейность образует квантово-проективную структуру в визуальности как контур и в то же время этим линейность обретается визуальностью. Таким образом, линейность в контуре как в ключевом явлении визуальности отображается в нем как коллинеарность, т. е. как изначально линейная сущность, как чистая линия, становящаяся в контуре элементом и участником его структуры, как собственно линия, соучаствующая в визуальности, совпадающая с визуальным элементом, обретающая визуальность и субстантивирующая – закрепляющая как замковый камень – само сходство визуальности с линейностью.

Итак, контур как квантово-проективная структура визуальности (в визуальности), содержащий в соответствии с этим линию как элемент, т. е. как визуальное явление, и в то же время как саму линейную сущность, это явление самого линейного образа, это визуальность линейного образа. Само сходство визуальности и линейности – это контекст, в рамках которого линейный образ визуально выражается. Само сходство визуальности и линейности – это признак и следствие наличия визуального выражения линейного образа. Обусловленность сходства визуальности и линейности линией в ее непосредственном присутствии в очертании делает контур как визуальное явление этого сходства фактором не самой визуальности, но линейности. Иными словами, то, что визуальность сходна с линейностью, то, что это сходство закрепляется в непосредственно действующей и в этом смысле чистой линии, делает само это сходство и саму возможность модального выражения линейности, следовательно ее описания, производной от линейности и принадлежащей линейности, а не визуальности. Говоря кратко: сходство визуальности и линейности – это действие линии, а не визуальности.

Именно в момент действия линии в визуальности конституируется воспринимаемый образ. Условно говоря, до возникновения линии в визуальном образе совпадения визуальных элементов с линейными носят частный характер – характер сходства, но не идентичности. В рамках этой частности возникают вариативные по отношению друг к другу комбинации элементов очертания – в их отображении линейного образа. Вариативность обусловлена тем, что, как говорилось ранее, соответствие элементов очертания и линейности не является равным: выстраиваемая в очертании комбинация элементов соответствует в линейности не одной группе соответственно дифферен с ированных линий, образующих некоторую частность линейного образа, но именно комбинации групп линий. Выбор между этими комбинациями до возникновения чистой линии в очертании есть вариативность визуально возникающих в восприятии образов. Этот выбор и эта вариативность обусловлены самим присутствием поворота в сочетании элементов очертания, обуславливающим динамику и процессуальность в формировании образа (динамику и процесс не как переход хронологический, т. е. численно структурированный, но как переход, обусловленный синтаксисом структуры модальностей). Можно сказать, образ играет визуальными элементами. В этой игре (ее можно наблюдать в личном опыте) возникают самые различные семантически и прагматически не связанные друг с другом единичные восприятия, т. е. отдельные образы, которые, помимо последнего в их ряду, обретают статус так называемых иллюзий. Иными словами, возникновение иллюзий, предваряющих визуальное восприятие (что особенно хорошо доступно в наблюдении при постепенном приближении к некоторому отдаленному и поэтому изначально невоспринимаемому объекту), обусловлено вариативностью соответствия очертания линейному образу. Восприятие в лице структуры восприятия, в лице главным образом визуальности, замыкающей эту структуру, и линейность взаимоиндексируются в не однозначном, но вариативном соответствии друг другу. То, что каждый из воспринимаемых иллюзорно образов дан именно в группированно-модально интенированном контексте, т. е. не ментально, не свободно, но в рамках принуждающей направленности (т. е. физично), показывает, что линейность именно как бы играет структурой, она мягко торжествующе и побеждающе притормаживает принудительность этой структуры: дает знать, что всесильно и щедро может переозначить – наделить вариативностью значений – все, что визуальность навязывает, рассыпая эту навязчивость, делая ее предложением.

Примечательно при этом, что восприимаемые иллюзии, несмотря на краткость их восприятия, детализируются, т. е. сопровождаются модально означенными пустотными содержаниями, т. е. обладают полнотой значений. Например, при взгляде на скомканную одноцветно-серую бумажку, валяющуюся на снегу, прежде, чем я вижу именно бумагу, я непроизвольно и вдруг вижу гусара: он одет в синие, как я ретенциально вижу, панталоны. Данность гусара здесь полна, синева его брюк порождается (точнее, сопровождает порождающийся линейный образ) из «ничего» – т. е. из самого этого линейно порожденного и предложенного гусара, удивительно щедро и удивительно вненеобходимо задавая ему полноту, законченность и законность его порождения, т. е. его, в полном смысле, существование.

Итак, момент смыкания элементов очертания и образования контура – это момент явления чистой линии, момент ее действия, порождающий образ в визуальности, в модальной структуре. Особенностью этого момента, отличающей его от тех, в которых линейность не возникала, но играла с визуально сходящимися с ней элементами очертания, предписывая ему вариативные значения, проводя и актуализируя в восприятии иллюзии, является то, что здесь в своем возникновении линия, замыкая и суммируя прочие элементы очертания, образует посредством них контекст с другими образами, т. е. общий и в прямом смысле мирообразующий ряд – т. е. со-творяет и отворяет в данном образе мир. Здесь линейный образ, или точнее, сама линейность в этом образе, в его мирообразующей и снисходительно к разуму гармоничной совокупности с другими соседними и дальними образами, предлагает и позволяет в нем находиться в непротиворечии с ее предыдущим контекстом, исключая маленького гусара на снегу и спасая от навязываемого им безумия. Именно здесь линия начинает располагать пустотностью, берет ее в собственность и под спасительное – и освобождающее от принудительности восприятия колышущейся во взирании на это экзистенции – покровительство.

Именно в этот момент собственно пишется линейный образ, обретая модально-визуальный характер, становясь контуром как модально-визуальным явлением, полностью изоморфным линейному образу, т. е. содержащим квантово-проективную структуру в ее полноте. Глаголом «пишется» мы обозначаем непосредственное присутствие линии в очертании, т. е. ее действие, образующее контур. Иными словами, действие линии в очертании – это письмо.

Почему действие линии в очертании определяется нами словом «письмо»? Прежде всего исходя из аналогии действия линии в контуре и самой формы, присутсвующей в письме как в явлении действия пишущего. Эта форма – замкнутость. Письмо – это жест и действие замыкания. Рука пишущего, инструмент письма (перо, карандаш, электронное и невидимое взаимодействие) в момент соприкосновения с поверхностью письма образует замкнутую форму, замыкающую геометрически руку с поверхностью, замыкающую онтологически мысль с миром, восприятие с воспринимаемым, конституируя тем самым само воспринимаемое, сам мир как сущее, саму поверхность (как внечисленную пустотную совокупность линий, невыявленно присутствующих и скрытых, до письма не действительных и не существующих, но становящихся таковыми в совпадении с подчеркивающим их присутствием) – как поверхность письма, как зеркало, место поворота и встречи. Таким образом, когда мы говорим, что линия вступает в очертание, соучаствует в нем, принимает его и становится им, мы уподобляем ее мысли, становящейся текстом, точнее, тексту, становящемуся письменным, присутствующим и открытым на поверхности, в мире. В этом смысле, повторим, линия пишет.

Помимо этой аналогии есть другое, менее объемное по содержанию, но более значимое обстоятельство, касающееся характера самого письма как предметно выраженного явления, как предмета. Суть этого обстоятельства в том, что письмо как предмет графично, т. е. линейно. Иными словами, письмо как графика есть явление, вообще актуально воспринимаемое и (в особенности) визуально воспринимаемое именно как сочетание линий. Поэтому «письменный» как «графический» в смысле «состоящий из линий», «явленный, выглядящий как сочетание линий» и «обусловленный линиями», будучи атрибутом, априорно семантически идентичным содержанию самого понятия письма, является именно тем, что указывает на некую особенность письма как явления сущего, не в культурологическом, но именно в феноменологическом и онтологическом смысле, а именно – на неким образом присутствующую именно в нем линейность (субстанциально присутствующую именно в нем и открытую в нем как ни в каком другом явлении).

Итак, здесь мы имеем возможность ввести определение заглавного термина данного исследования: модальное и (в особенности) визуальное явление, онтологически сходное с линейным образом и на этом основании презентирующее и означающее его, мы называем графическим образом. Слово «графический» в составе данного термина означает именно линейность как действие, суть которого выражается глаголом «писать». Таким образом, графический образ – это образ линейно действующий, что значит: линейный и непосредственно присутствующий или непосредственно из линейности трансцендирующийся в структуру опыта вообще, в визуальную модальность в особенности.

Онтологический статус графического образа как модально выраженного явления не обусловлен принадлежностью его к визуальности и к модальной структуре вообще, но сходством визуальности с линейностью, являющимся действием линейности и обуславливающим принадлежность графического образа по его статусу – по его месту – к линейности. Поэтому данность графического образа принципиально не обусловлена каким-либо определенным видом структурно-модального выражения, т. е. в частности, группированно-мо-дальным как необходимо интенированным к переходу между модальностями выражением. Иными словами, данность графического образа в полном соответствии его статусу возможна вне группированно-модального выражения, т. е. в дискурсивно-модальном выражении. То есть данность графического образа в дискурсивном (ментальном) модусе никоим образом не лишает его статуса. Этот статус – графичность или, вернее, собственно графика – непрерывен в существовании графического образа и устойчив по отношению к возможным способам его данности.

Графический образ это не визуальный образ сам по себе и не линейный образ сам в себе. Можно сказать (и это высказывание не будет метафорическим, но обусловленным сутью изложенной в этой работе теории), что графический образ – это квант соответствия визуального (модального) образа и линейного образа, трансцендирующийся из линейности, т. е. являющийся со стороны линейного образа: это их пересечение, совмещение, но не взаимо-действие, а именно и односторонне – действие линейного образа.

Понятие графического образа определяет понятие графики как явления и статуса. Графика как явление – общее качество графических образов. Суть графики как явления – выражение линейности как условие данности линейной модальности в структуре модальностей. Суть графики как статуса – это место линейного образа во взаимодействии линейности и структуры опыта. Определения графики как явления и как статуса совокупно определяют характер линейного образа в его описании, в его возможном в опыте и переживании представлении, обусловленном структурой модальностей. Это характер пространственного качества и одновременно места линейного образа в пространстве.

Итак, именно графика есть модально выраженное качество, выражающее линейность.

Описание графики как пространственного качества, выражающего характер линейного образа, обусловлено геометрически эксплицируемой спецификой контура, образующего замкнутость очертания и структуру графического образа в очертании. Эта специфика может быть выражена в рассмотрении самой замкнутости, образующей контур, как топологического свойства.

Контур графического образа как замкнутость выражающего его очертания образует всегда одну сторону, поскольку поворот каждой из линий, образующих замкнутость, совершается в одну сторону. Комментарий к этому тезису начнем с уточнения самого понимания замкнутости: замкнутость очертания – это замкнутость, не оставляющая заузлений, т. е. «концов» («хвостов»), и являющаяся поэтому чистой, т. е. чисто или строго линейной, будучи обусловленной чистой линией, связывающей все пересекающиеся и тем самым смыкающиеся линии в контуре. Таким образом, замкнутость очертания означает то, что все образующие его линии, в полноте пространственного, т. е. бинарного существования каждой из них (что значит, имеющие сторону и только одну сторону) имеют общую сторону или повернуты в только одну сторону. Иными словами, в контуре как замкнутости очертания все образующие его элементы как линии графического образа смыкаются абсолютно «точно», вернее – сверхточно, поскольку все они в своих попарных смыканиях образуют посредством чистой линии не точки, но саму линию, непосредственно замыкающую их всякий раз не точечно, но именно (и чисто) линейно[96]. Иначе говоря, все элементы очертания, как линии графического образа в их попарных сочетаниях друг с другом, полностью остаются в пределах этих сочетаний – образуемой в них стороны, т. е. не выходят за эту сторону, не расходятся за ней, т. е. не образуют заузлений, которые означали бы переход в некую другую, оборотную, сторону, другую поверхность. Именно поэтому контур как замкнутость очертания образует одну сторону – т. е. некую поверхность, имеющую только одну сторону или абсолютно «плоскую» поверхность. Иными словами, контур можно представить как некое одноповерхностное, абсолютно плоское тело, т. е. как тело, в принципе не имеющее оборотной, закрытой стороны – полностью открытое в своей единственной стороне.

Таким образом, одноповерхностность контура, обусловленная его замкнутостью, делает его открытым, т. е. полностью данным в своей стороне. Замкнутость контура как полное отсутствие разрыва между образующими его линиями в их сопряжении друг с другом образует целостность и именно в этом смысле – телесность. Целостность контура как его телесность означает одновременное наличие в нем свойств неразрывности, с одной стороны, и открытости как отсутствия сломов, образующих внутренние границы и наличие скрытых сторон, – с другой. Эти свойства присутствуют в контуре именно в их взаимосвязи, т. е. как свойства, которые можно вследствие этого интерпретировать как топологические, образующие топологию.

«Топология» – это термин, введенный математиком И.Б. Листингом, объектом исследований которого были «линейные комплексы,
т. е. любые прямые или кривые линии или совокупности линий»[97]. Топология, если говорить о ней как о возможном объективном свойстве, а не как о математическом разделе, изучающем это свойство, есть совокупность свойств фигуры, не меняющихся при любых деформациях, производимых без разрывов и склеиваний (точнее, при взаимнооднозначных и непрерывных отображениях)[98]. Иными словами, топология – это само совокупное свойство неразрывности как отсутствие внутренних границ и образуемых ими закрытых, в том или ином смысле, областей объекта. Примечательно, что топология в математике рассматривается, по крайней мере изначально, как именно геометрическое свойство объекта – т. е. как свойство фигуры, образуемой как результат рассмотрения элементов объекта в рамках геометрического дискурса, ключевыми элементами которого традиционно являются точка и линия. Итак, топология имеет место в объекте тогда, когда он рассматривается, по крайней мере отчасти, как совокупность линий и когда в сочетании его элементов имеется неразрывность. Неразрывность как топология на объекте задается соответственно открытостью на множестве его элементов как неразрывность переходов или отсутствие границ между его подмножествами.

Таким образом, контур интерпретируется нами как топологическая структура. Иными словами, замкнутость в контуре графического образа является топологической. Топологическая замкнутость контура образует односторонность, поверхностность и полную открытость графического образа. В контуре графический образ обретает целостность, т. е. телесность, не модальную, но подлинную, в полном и единственно возможном в качестве истинного смысле этого слова. Подлинность телесности графического образа обусловлена его пространственностью, в свою очередь обусловленной непосредственной принадлежностью графического образа к линейности, к линейному образу в качестве его действия в визуальности, вернее – в качестве так сказать кванта его действия. Таким образом, топологическая замкнутость графического образа образует тело собственно линейного образа как квант его действия в визуальности, в структуре модальностей, так сказать, им в ней испускаемый.

Топологическая замкнутость графического образа, т. е. телесность линейного образа в его графике – в его графическом воплощении – и его ровность как феномен пространственности взаимосвязаны. И ровность, и замкнутость графического образа образованы линейностью, т. е. линией как сущностью ровности, как пространственной сущностью в квантово-проективном и световом пространстве. Ровность как неразрывность совпадает в линии в качестве ее свойства с замкнутостью и односторонностью, т. е. топологической неразрывностью контура, образуемой ею в светотеневом очертании. Неразрывность линии как ее односторонность в контуре можно представить как топологическое подобие квантовой линии ленте Мебиуса, о чем упоминалось в параграфе 3.3.

Ровность линейного образа, эксплицируемая в топологии графического образа, есть его собственная, непосредственная, неразрывная и нерассекаемая глубина. Эта глубина ясна, отчетлива и открыта. Иными словами, эта глубина как степень и качественность открытости пространственности в линейном образе является полной и, можно сказать, предельной, абсолютной. Представление об этой открытости как о глубине – т. е. как о разновидности глубины, как об особом пространственном качестве – есть конечный продукт описания линейного образа как универсального компонента образа и как пространственного феномена, данного в присущем линейности и обусловленном ею пространственном качестве.

Итак, топологическая односторонность графического образа выражает фундаментальную, абсолютную открытость линейного образа, которая есть особая глубина. Иными словами, топологическая односторонность графического образа позволяет представить в структуре опыта, т. е. описать в модально обусловленном (не только структурно, но и дискурсивно модальном) выражении глубину линейного образа как качественность его пространственности.

Как соотносится эта глубина с глубиной модально-структури-рованных образов, именуемых «пространственными объектами», «вещами»? В рамках этого соотношения ее можно представить как некую абсолютную «плоскостность» – плоскостность, которая имеет именно и только одну сторону и которая вся открыта в этой стороне. Даже некая атомарно тонкая поверхность, которую можно вообразить в наблюдаемых группированно-модальных образах, т. е. образах уже данных как вещи, не есть топологическая односторонность. Потому что, какой бы ни была малой эта тонкость, если она есть, она есть тонкость разреза – т. е. некой размерности, образуемой в рассечении поверхности некоторой линией, секущей и образующей в поперечном направлении вторую сторону, а за ней и следующую. Глубина линейного образа, являющаяся собственной и специфической характеристикой пространственной качественности линейности как таковой, есть чистая глубина. Чистота как определение специфики глубины линейного образа означает то, что пространственность, в синтаксическом плане выраженная бинарным соотношением глубины (протяженности, однородности: симметричности) и направления (дискретности, неоднородности: асимметричности), в линейном образе – вследствие односторонности его глубины как протяженности – обладает полнотой соразмерности сторон этого соотношения. Поясним: глубина в линейном образе является односторонностью, т. е. является протяженностью, которая содержит в своем пространственно бинарном соотношении с направлением только одну сторону, т. е. одно направление. То есть пространственность в линейном образе содержит соотношение единственной протяженности с одним направлением и является поэтому действительной и в этом смысле чистой однородностью. Можно сказать, что единичность протяженности полностью совпадает с единичностью направления, образуя полную и в этом смысле идеальную соразмерность – т. е. полную и идеальную симметричность. Иными словами, глубина в линейном образе как единичность протяженности, совпадающая с единичностью направления, есть полная и действительно (именно) чистая одно-родность,или чистая глубина. Так, в линейном образе сама пространственность в ее синтаксически обусловленном аспекте глубины как однородности и симметричности внутренне симметрична в соотношении с парным ей аспектом – направлением, и поэтому глубина линейного образа как аспект его пространственности, образующий в ней симметричность, опять же именно чиста, т. е. образует симметричность в линейном образе как внутреннюю чистоту самой его пространственности.

Итак, в топологически обусловленной (равно: топологически описываемой) открытости как в способе, образующем графическое состояние линейного образа (равно: способ его описания), т. е. его данность в графике и опосредованную этим данность в опыте, линейный образ конституируется и воспринимается как обладающий глубиной – т. е. как пространственный феномен. Линейный образ как пространственный феномен содержит открытое присутствие пространственной сущности, открытость которого обусловлена, во-первых, тем, что это присутствие выражено в элементе самого линейного образа как совпадение этого элемента с пространственной сущностью (с чистой линией), а во-вторых, и в дополнение к этому, топологическим характером самого этого выражения, образующем в структуре линейного образа полную и в этом смысле особую открытость всей его структуры. Таким образом, через открытое присутствие пространственной сущности в своей структуре линейный образ конституируется как таковой, т. е. как существующий, и наряду с этим – как существующий именно в графическом состоянии, т. е. как возможный быть показанным (данным) в опыте.

Открытость линейного образа, определяющая специфику его данности в графике, т. е. его данности как графического образа, и специфику его глубины как именно чистой глубины, обуславливает такой аспект в описании линейного образа: незагруженность, неперегруженность его структуры, подлинность ее состояния как некая простота. В контуре графического образа чистая линейность замыкает сочетание линий, образующее структуру линейного образа, законченная, ненарушаемая и не допускающая избытка простота которого – как минимальность – есть условие односторонности, просто-сторонности, и полноты открытости линейного образа. Именно ограниченность состава структуры линейного образа пересечением линией двух других линий, образуемым в сочетании пересечений линий и образующим замыкание, имеет топологическое значение. Иными словами, замкнутость в графическом образе (в его контуре) принципиально имеет значение еще в таком аспекте: как ограниченность состава структуры линейного образа, т. е. как ее минимальность или простота.

Именно: графический образ – это нечто кратчайшее, и в этом смысле минимальное и простое. Это минимальное сочетание и совокупность визуальных элементов – минимальное в мере, достаточной для репрезентации линейного образа. Эта мера, будучи обусловлена квантовым, т. е. неисчислимым характером физичности, обуславливающей визуальность (а с другой стороны – обусловленной ею), неуловима в самой визуальности, как внутренняя и неэксплицируемая ее структурная составляющая. Поэтому различия графических образов и сам графический образ суть явления, непосредственно не данные как не подлежащие счету.

Иными словами, нельзя наблюдать графический образ: воспринимать отдельно его части и поэлементно рассматривать, т. е. сосчитывать. Именно поэтому состав структуры графического образа ограничен (замкнут) теми элементами, набора (намеренно не говорим «количества») которых достаточно для образования структуры линейного образа – т. е. квантово-проективной структуры. В рамках некоторого нестрогого представления структуры графического образа, как бы статически ее выхватывающего, но не выражающего собственный ее квантово-динамический характер, можно описать эту структуру по ее составу как подобную треугольности – при условии, что каждая из пар пересекающихся линий считается как один элемент. Таким образом, графический образ, скажем точнее, собственно контур графического образа, является как бы треугольником: точнее и вернее, он ограничен и замкнут по составу подобно тому, как ограничен по составу треугольник (в согласии с упомянутым условием). Этим объясняется то, почему поворот элементов графического образа исключительно односторонен, т. е. не допускает отклонений относительно центра поворота, которые образовывали бы в противном случае нечто вроде сколов, выбоин контура (иными словами, речь здесь идет о топологическом условии, при котором любые точки контура соединяются прямыми, проходящими внутри контура).

Простота графического образа, определяющая его замкнутость в топологическом аспекте и одновременно замкнутость состава его структуры, есть обязательный признак, атрибут его статуса – т. е. его графичности или самой графики как таковой, образующий полноту этого статуса и завершенность его как онтологически обусловленного состояния. Именно в таком состоянии, в полноте условий, его образующих, графический образ находит себе место в пространстве и, в частности, явлен в опыте.

Графический образ явлен в опыте тогда, когда некий образ воспринимается, т. е. читается, угадывается, устанавливается в его взаимодействии с другими образами, т. е. распознается в его значении, узнается. В модальной структуре, т. е. в структуре опыта, образ воспринимается, т. е. воспринимается как объект, т. е. образ группированно-модальный (подчиненный модальной структуре и данный в соответствующем ей порядке необходимых переходов между модальностями в рамках интенции к светотеневому полюсу), тогда, когда он узнается в его взаимодействии с другими уже данными, уже распознанными группированно-модальными образами, другими объектами. Здесь происходит согласно вышеописанному следующее: тактильно означенная пустотность, уже проступившая в таковом модальном значении между уже данными объектами и получившая вследствие этого относительно них пространственную локализацию как нечто, не принадлежащее ни одному из них, вслед за этим полярно высвечивается, т. е. обретает визуальное и финальное в структуре восприятия наполнение, помещая в себя – внутрь себя – оборачивающий эту еще тактильную пустотность и уже дифференцирующий ее относительно себя светотеневой полюс. Иными словами, образуется визуальное очертание и контур, содержащий графический образ как действие линейного образа. Простота графического образа как его замкнутость в обоих аспектах (топологическая замкнутость контура и ограниченность его состава) возможна как условие полноты онтологического статуса графического образа и его открытости, явленности только в этом месте восприятия – только в этот момент, зная о котором, можно утверждать: здесь графический образ явлен, дан, открыт в опыте.

Иными словами, графический образ явлен в опыте и собственно открывается как локальный момент внутри процесса распознавания модально структурированного пространства, как именно отдельный момент распознавания модально структурированного образа, т. е. объекта, – как момент, в котором в модально структурирующемся образе (точнее, в структурирующейся линейностью в качестве образа и модально означивающейся пустотности) образуется графический образ. (Процесс распознавания можно рассматривать как приближение к образу, но следует понимать при этом, что сам термин «приближение» здесь является обозначением не условия, не причины, но, напротив, феноменального следствия распознавания образа. Иными словами, распознавание образа происходит не потому, что мы к нему приближаемся, но мы приближаемся (всегда, даже когда не двигаемся механически) потому, что происходит распознавание образа.)

Графический образ дан восприятию в течение терции «времени», после чего он закрывается. Закрывание графического образа происходит в момент, следующий за моментом узнавания, когда неотвратимо открывающиеся в визуальной детализации внутренние пустотности воспринятого образа деформируют его исходную линейную конфигурацию, вернее говоря, перекрывают и разрывают ее контур. За контуром обнаруживается другой контур. Контур разбивается, развязывается и закручивается. Утрачивая замкнутость, обнаруживая внутренние стороны, он уходит в них, образуя в них новые контуры, точнее, вязь, ряд контуров. Таким образом, образуется то, что мы видим перед собой в наблюдении как нечто, называемое объектом. Лампа передо мной есть ряд контуров, паразитически встроенных в линейный образ, эксплуатирующих его значение и глубину, при этом превращающих их, возможно, в нечто удивительное, эстетическое, но не истинно сущее (сила этой удивительности – в эксплуатации силы подлинной глубины). Этот ряд контуров не самостоятелен, не сущ сам по себе. Он лепится на линейный образ со стороны других образов, их таких же рядов, заражаясь и заряжаясь от них.

Феномен, который мы видим прямо перед собой как объект, именуемый лампой, есть не образ и не контур, но память об образе и его контуре, т. е. именно в прямом смысле анемнезис образа. Вот эта лампа есть продукт распада образа, его дезинтеграции. Он содержит образ как свое значение, которое мы воспринимаем как образ, бросая взгляд и узнавая, но который исчезает в восприятии как собственно образ тотчас вслед за моментом узнавания. После чего, когда мы смотрим прямо, мы уже не видим его, лишь помним, держим в сознании как значение этого изогнуто-твердо-черно-сине-белого.

Надо сказать, что под словом «память» мы понимаем здесь не некое воспоминание как действие представления, отдельного от видимого и конституируемого относительно него, условно говоря, в «прошлом», и в итоге онтологически образующем сознание как некую внепространственную субстанцию, но именно действие, непосредственно и непрерывно осуществляемое самим образом в настоящем воспринимаемом: это действие есть непрерывность воспринимаемо закрытого как непрерывность его действия в закрытом состоянии – из закрытости. Иными словами, графический образ как действие линейности остается существующим в объекте. Где-то в завихрениях и закоулках бесчисленных и не способных вследствие бесчисленности быть воспринятыми линий и сочетаний линий объекта он присутствует – неоткрыто, но действительно – как знак объекта, имплицирующий значение, устойчиво и независимо по отношению к недоступной описанию, бессмысленной множественности и подвижности модальных сочетаний в пустотностях объекта.

Когда сознание подвержено расстройству, например, соматически спровоцированному, оно видит изогнуто-твердо-черно-сине-белое, но не лампу, видит сочетание модально означенных пустотностей, но не видит значения, видит нечто как псевдоустойчивый, нефокусируемый, незакрепляемый, неспасаемый хаос – т. е. бред. Оно может видеть в этой лампе множество самых разных значений, ни одно из которых не закрепляется в «лампе», и сменяющих друг друга в смешивающем сущее и насмехающемся над ним адском темпе. Следует заметить, что когда мы говорим здесь о «соматически спровоцированном расстройстве сознания», мы используем это выражение условно. Строго говоря (в контексте данной работы) речь идет о телесно, тактильно означенных данностях, нарушающих действие линейных образов в структуре модальностей чисто синтаксически,
т. е. изнутри ее самой, между ее собственными внутренними значениями. Иными словами, это нарушение не обусловлено действием некой субстанции, «телесной» субстанции как неким отдельным от пространственности существованием, но есть сбой в синтаксисе структуры модальностей, обусловленный значением (как действием) некоторого полностью ей же принадлежащего своим значением явления (некоторого «факта»), которое, как вирус (иногда прямо так и именуемое), сбивает, ломает внутренний такт структуры модальностей, некую в данный момент, т. е. частным образом, актуальную в ней программу. Заданность восприятия структурой модальностей, обусловленная экзистенциально пятеричной структурой числа, укореняющей – но не субстантивирующей – структуру модальностей (и культурологически значимой в ней как «зло»), лишает сознание как восприятие и действие образов присущей ему свободы, погружает саму воспринимаемую образность в неспособность сфокусироваться, обрести полюс и пространственно отразиться, погружает ее в неостанавливающийся круговорот, бесконечно ведущий в бездну причины, вины, болезни и смерти.

Итак, в объекте, т. е. в уже видимой и рассматриваемой вещи, контур как бы разбухает и утрачивает внутри себя, в бесчисленных взаимопересечениях «своих» и «чужих» (а на самом деле уже «ничьих», т. е. сущностно беззначных) пустотностей единственно означивающую его чистую линейность – ту чистую линейность образа, точнее, именно линию, которая образует замкнутость в визуальном очертании, образует в совокупности с линиями ограниченного по составу очертания линейную структуру графического образа. В результате образ и становится вещью – тенью образа, переполненной, распадающейся от графического переизбытка, от массы, и лишенной непосредственной глубины. Глубина вещи, т. е. действительная развернутая пространственность ее образа в ней, завернута – в прямом смысле этого слова.

Линейный образ как графический образ в очертаниях вещи всегда неоткрыт – он разомкнут. Грани очертаний вещи являются дву- и (неизбежно вслед за этим) множественно-сторонними. Поэтому любой объектно данный образ, т. е. некий условно выделяемый образ, который мы видим, точнее, опознаем в некотором уже данном и означенном объекте – вот этот стол, этот лист как таковые – в своей полноте как содержащие сущность образы являются закрытыми. Иными словами, объектный образ как содержание сущности и феномен глубины – неполон, сами сущность и глубина в объектном образе непосредственно закрыты и не даны.

Неполнота глубины объекта обусловлена «природой» линейного образа, т. е. его геометрически эксплицируемой особенностью, образующей замкнутость как атрибут графики, проявляющуюся в действии линейного образа в модальной, визуальной структуре. В объекте, точнее, уже даже не в объекте, а в лабиринте контурно переплетенных пустотностей, образующем перцептивно особое состояние объекта, именуемое нами вещью, линейный образ в своем действии в качестве графического образа разомкнут – погружаясь в двусторонность и, далее, множественность сторон и обретая вследствие этого закрытость. Но разомкнутость образа не означает его несуществование: он не перестает существовать, но именно теряется. Разомкнутость контура графического образа в объекте и в вещи является таковой в модальной структуре, разбивающей в объектном и вещественном своем состоянии графическую замкнутость, но сама замкнутость контура как свойство, обусловленное структурой линейного образа, остается неизменной в его собственном состоянии, в самой линейности.

Это обстоятельство можно выразить уподоблением разомкнутости контура некоему шифру. Представим зашифрованный текст, в котором значащие элементы, образующие в своей непосредственно воспринимаемой совокупности некий смысл, отделены друг от друга незначащими – случайными – элементами. Текст разбит и в этом смысле разомкнут, но он существует во взаимосвязи своих элементов как бы сквозь слои незначащих элементов (во всяком случае для того, кто знает о коде этого зашифрованного текста, или для того, в ком осуществлено восприятие этого текста до его шифрации, т. е. того, кто о нем «помнит»).

Итак, мы говорим, что контур графического образа распадается, разбивается, теряет сомкнутость и топологическую открытость (односторонность) в объекте и, далее, в вещи, но именно теряется, а не уходит, спрятывается, но не несуществует. Он существует трансцендентально в вещи. Обобщая сказанное, можно добавить такую сентенцию: мир как совокупность вещей и объектов слишком сложен, он вывернут наружу, распутан и разобран. Каждая вещь как безразмерно и безмерно наблюдаемая мозаичная конструкция из контуров (точнее, их деконструкция, в которую превращается объект, в который превращается образ) – это спутанный неисчислимо множественными слоями клубок, в котором определяющая его значение нитевидная линейная сущность ретенциально угадывается, но не видится.

Таким образом, глубина объекта является статусно и структурно меньшей, чем глубина линейного образа, открытая в графике, в графическом образе. Сама присутствующая в восприятии некоторого объекта интенция к его закрытой стороне, образующая эффект глубины как экзистенциально выраженную данность, как переживание, есть экзистенциально обусловленное переживание именно отсутствия глубины как ее закрытости, смутно и ретенциально питаемое анемнезисом подлинной глубины и полностью открытой сущности, которые неотъемлемо друг от друга содержатся в графическом образе. Иными словами, глубина объекта есть свойство линейного образа в объекте, а не самого объекта. То есть глубина есть свойство линейного образа, а не свойство модальностей.

Итак, графический образ есть пространственный феномен, т. е. феномен, содержащий глубину. Глубина графического образа – это абсолютная глубина, присущая графическому образу, обуславливающая его особенность как объекта, уподобляющая графический образ абсолютно плоскому телу. Графический образ – это особый объект, существующий в особо данных условиях, именуемых графикой. Графический образ не дан непосредственно и не развернут в структуре модальностей, т. е. в опыте. Он дан, будучи встроенным в модальные переходы (группированные либо дискурсивные) и в образуемые в них интермодальные содержания и их пустотности, как признак неких явлений. В этих явлениях, которые не в качестве самостоятельных феноменов, но в качестве условно детерминируемых модусов присутствия графического образа в модальной структуре мы называем объектами, вещами, ментальными образами, графический образ дан в разной степени.

Он дан опосредованно и вследствие этого развернуто – распределенно – в группе модальностей, т. е. в его взаимодействии с группированно-модально структурированными феноменами – с объектами и вещами. В них графический образ расслоен, скрыт и утерян. То есть топологическая замкнутость структуры графического образа, существенная и атрибутивная в ней, трансформируется в модальной структуре в закрученное, разомкнутое, и поэтому называемое скрытым, состояние.

В дискурсивном состоянии структуры модальностей графический образ дан непосредственно и неразвернуто. Дискурсивное состояние – это состояние блуждания и в этом смысле деструктивности модальных качеств: модальные качества и модальности как таковые в этом состоянии подобны в их взаимопереходе краскам палитры, образующим состав некой картины, нарисованной этими красками, но не образующим группу, т. е. некую общую цветовую композицию в сочетании этих красок. То есть каждое модальное качество в дискурсивном состоянии подобно восприятию картины в дискретно выхваченном одном цвете, не коммуницирующем непосредственно с другим цветом: каждое такое качество в дискурсивном восприятии это как бы отдельная картина, в переходе между которыми возможно именно блуждание, но не возможна непрерывность, связующая отдельные модальные определения в законченное и развернутое единство. В этом блуждании – дискурсе – графический образ открыт и соответственно не развернут, не актуализирован как таковой в пространстве. Полнота графического образа в этом состоянии, т. е. в содержании дискурсивно-модального образа, не закрыта, но и не развернута (и в то же время – не свернута): она развернуто упакована, нераспределена, несимметризована, внутренне дискретна (она подобна тексту, в котором отсутствуют пробелы). Иными словами, структура графического образа в ментальном состоянии подобна палитре, и именно в этом подобии она не подобна картине.

Итак, данность графического образа в разновидностях явлений в опыте можно оценить как противоположные степени открытости и развернутости его в этих разновидностях. В одной из них – модальной группе – графический образ развернут и непосредственно закрыт (можно сказать, слишком развернут – вывернут, и поэтому закрыт); в другой – в ментальной – он открыт, но сжат. Таким образом, собственная явленность графического образа в рассмотренных разновидностях действия модальной структуры неуловима. Эта неуловимость подобна неуловимости маленькой звезды при взгляде на нее: если смотреть на нее прямо, она сливается в ее восприятии с темнотой обрамляющего ее неба; если отвести взгляд чуть в сторону, она видна, но не непосредственно, не прямо.

Дан ли графический образ и, в конечном счете, линейный образ вне этой неуловимости? Мы утверждает, что графический образ (и в нем линейный образ) дан особым образом в письме. Иными словами, ключевым и особым явлением обозримо данного опыта, показывающим графический образ наиболее непосредственно и наиболее открыто, насколько это возможно в модальной структуре вообще, является именно письмо. Именно существование письма есть утверждение и описание онтологического статуса – места в сущем – графического образа.

Итогом этой главы являются следующие ключевые тезисы.

· Линейность как модальность проявляется в модальной структуре и описывается в виде особого явления, содержащегося в визуальной модальности – квантово-проективной структуры в визуальном очертании, являющейся действием линейного образа в модальной структуре и именуемой графикой. Визуальное очертание есть особое явление модальной структуры, содержащее линейность.

· Действие линейности в модальной структуре образует в ней неравенство модальностей по статусу в отношении к визуальности как особой модальности, что обуславливает наличие в структуре модальностей группированно-модальных (физически выраженных) образов и их отличие от дискурсивно-модальных (ментальных) образов.

· Графический образ – визуальное явление, онтологически сходное с линейным образом и на этом основании презентирующее и означающее его. Графический образ – это линейный образ в визуальном очертании как топологически замкнутый контур, содержащий и образующий квантово-проективную структуру в визуальном очертании и являющийся действием линейного образа в модальной структуре.

· Графика – это статус линейного образа во взаимодействии линейности и структуры модальностей как характер пространственного качества линейного образа и его места в пространстве. Графика – это топологически описываемая замкнутость контура визуального очертания как свойство присутствия линейности в структуре модальностей (в визуальности), как модально выраженное качество, выражающее линейность. Это свойство особой пространственной открытости графического образа как объекта (в аспекте глубины). Это абсолютная глубина, присущая графическому образу, обуславливающая его особенность как объекта, уподобляющая графический образ абсолютно плоскому телу.

Глава 5. Письмо как особое графическое явление
и линейная сущность. Взаимосвязь
графического образа и графемы