III. Распространение ислама на территории СССР

На нынешней территории СССР – на Кавказе и Средней Азии – арабские завоеватели появились еще при первых наследниках Магомета – Азербай­джан был завоеван халифатом в 639 г. (через семь лет после смерти Магомета), Дагестан в 642-643 гг. В 673-674 гг. арабские войска перешли Аму-Дарью и вступили на Бухарские земли. Окончательно Бу­харское царство и соседние территории, лежащие за Аму-Дарьей, арабы покорили в 706-716 гг. Около 15 среднеазиатских феодальных государств было присоединено к халифату. Существовавшие ранее многочисленные местные религии были объявлены ложными, а население постепенно начали обращать в ислам. Для ускорения процесса исламизации арабы освобождали местных жителей от подушного нало­га. Арабские завоеватели были не только выдающи­мися полководцами, но и прекрасными психолога­ми. Земли они покоряли мечом, но народы они по­коряли словом, убеждением, рассказом и показом преимуществ новой веры. При этом они шли на ши­рокий компромисс между исламом завоевателей и адатным правом завоеванных народов. Ислам ус­пешно рядился в национальную форму. Поскольку халифы, как и Магомет, в одном лице были и веро­учителями и главами государства, то ислам и его юриспруденция – шариат («направлять», «издавав законы») – стали основой образования будущих национальных теократических государств в Средней Азии после падения власти пришельцев. Не проповедовал ислам и аскетизм, столь чуждый среднеазиатским народам. Изречение пророка гласи­ло: «Лучший из вас не тот, который ради небесного пренебрегает земным, и не тот, который поступает наоборот; лучший из вас тот, который берет от обоих».

Сравнивая отношение ислама и христианства к человеку, советский автор делает такой вывод: «Христианин, чтобы исполнить требование своей веры, должен забыть себя ради Бога и веры; от му­сульманина его закон требует, чтобы он среди своих дел не забывал ни Бога, ни ближнего, совершал в положенное время молитвенный обряд и отдавал часть своего имущества в пользу бедных» (Т. Сайд-баев, там же, стр. 40).

Многие советские авторы объясняют успех ис­лама его гибкостью, податливостью, изумительной способностью приспособляться к местным верова­ниям, обычаям, обрядам: «Ислам (сравнительно с другими монотеистическими религиями) быстрее приспосабливается к условиям реальной жизни. В эпоху формирования арабской государственности и внешних завоеваний он витал не в небесах, а в мире земной жизни» (там же, стр. 31). Исламизация дру­гих народов Азии и Кавказа в дальнейшем происхо­дит уже без арабских завоевателей – мирным пу­тем. Мусульманские миссионеры распространяют ислам в Булгарии (современная Татария) в конце IX– начале Xвека, в Башкирии – в Х-ХIIвеках, в Кабардино-Балкарии и Черкессии – в XIVвеке, в Чечено-Ингушетии – в XVI-XVIIвеках.

После создания русского централизованного го­сударства Россия приступает к покорению мусуль­манских народов Волги, Сибири, Средней Азии и Кавказа. Это оказалось далеко не легким делом и поэтому сам процесс покорения народов этих райо­нов продолжался довольно долго. Тут противо­стояли друг другу не только два мира (Европа и Азия), но и две религии (христианство и ислам). Обе стороны старались придать войне национально-религиозный характер – наступающие русские вое­вали под знаменем православия, а обороняющиеся мусульмане начали «Священную войну» («Газа­ват» под зеленым знаменем ислама). Все без исклю­чения мусульманские народы оказывали России длительное вооруженное сопротивление. Еще при Иване IVбыли покорены Казанское (1552 г.) и Астраханское (1556 г.) ханства. При Екатерине IIбыло покорено Крымское ханство (1772 г.). Поко­рение кавказских народов началось и завершилось в XIXвеке – в 1813 г. был взят Азербайджан (после войны с Персией), в 1859 г. были взяты Да­гестан и Чечня, в 1864 г. – Черкессия. Во второй половине XIXвека началось покорение мусульман­ских народов Средней Азии. По отношению к ранее покоренным татарам и башкирам правительство держалось политики насильственного крещения. После ряда татарских и башкирских восстаний, а также после известного пугачевского восстания, в котором участвовало много башкир, было решено признать политику насильственного обращения му­сульман в православие ошибочной. Екатерина IIле­гализовала ислам и признала его законной религией ее татаро-башкирских подданных. При Александ­ре IIв 1872 г. в Закавказье, в 1878 г. в Оренбурге, потом в Уфе были созданы «Духовные собрания по заведыванию лицами Магометанской веры». Такое же духовное управление существовало с 1831 г. в Крыму. Их главы – муфтии – назначались мини­стерством внутренних дел и им оплачивались. В недавно завоеванных странах – в Средней Азии и на Северном Кавказе – духовных управлений не было. Там военное начальство – генерал-губернаторы – са­ми непосредственно ведали и духовными делами. Началось печатание мусульманской духовной лите­ратуры (Коран печатался в Казани). Открылись но­вые средние и высшие духовные школы – медре­се. В одном Узбекистане было до революции свыше 400 медресе, а мактабы (сельские духовные шко­лы) были в каждом кишлаке (И.М. Муминов. Из­бранные труды. Т. 2, Ташкент, стр. 37). В России был издан Коран и на русском языке. Первый пе­ревод Корана на русский язык был сделан по при­казу Петра I. Коран был переведен первым докто­ром философских наук в России – П.В. Постнико­вым. Этот перевод вышел в Петербурге в 1716 г. под названием «Алкоран о Магомете и закон турец­кий». Имеются и позднейшие переводы – 1879 г. (Казань), 1880 г. (Москва) и перевод Крачковского в советское время – 1963 г. (Москва).

Дореволюционное мусульманское духовенство русской империи выступало не только как высшее моральное руководство живущих в ней мусульман­ских народов, но оно представляло собою одно­временно и организованную национально-политиче­скую силу, с которой считалось правительство. Оно было также и экономической силой – мусуль­манские учреждения владели вакфами – движимым и недвижимым имуществом, завещанным в поль­зу мечетей. Вакфы располагали благотворительны­ми учреждениями (госпитали, приюты для стари­ков, вдов, сирот). В их распоряжении имелись так­же земли, которые безвозмездно обрабатывались верующими.

Величайшая заслуга мусульманского духовен­ства Российской Империи перед историей своих на­родов заключалась в том, что оно внесло в сознание своих единоверцев новое понятие – все россий­ские мусульмане, независимо от расы, языка и тер­ритории, есть единая духовная, историческая и со­циальная общность, они связаны между собой од­ной верой и судьбой.

Положение мусульманского духовенства и сте­пень власти шариатской юрисдикции в различных районах, как уже вскользь упоминалось, были раз­личны. В Средней Азии были сохранены постав­ленные под власть России Бухарское и Хивинское ханства с полной внутренней автономией, повторяю, несравненно большей, чем ее имеют нынешние «со­юзные республики» в Средней Азии. Бухарский эмир, например, по традиции халифатов, был одно­временно верховным светским и духовным прави­телем, который управлял по исламу, издавал адми­нистративные акты, но не издавал законов, ибо все законы уже изложены в шариате. Выступая толко­вателем этих законов высшее духовенство оказы­вало влияние на эмира, иногда заставляя его даже отменять уже изданные акты. Первым после эмира лицом государства был шейх уль-ислам («глава ислама»), которому принадлежали функции интер­претатора шариата, вторым лицом был кази-калон («судья судей»). Менее значительно было влияние духовенства в районах, непосредственно присоеди­ненных к Российской Империи – в Туркестанском генерал-губернаторстве и генерал-губернаторствах Кавказского наместничества.

Интересно, что виднейшие советские востоко­веды признают интегративную функцию ислама в консолидации мусульманских народов в нации. Уже цитированный нами советский автор Сайд-баев пишет: «Исследователи единодушны в мне­нии, что в условиях феодального общества за­частую религиозное единство этническое... Специфической особенностью формирования среднеазиат­ских народностей, без учета которой невозможно объяснить взаимосвязь религиозного и националь­ного как в прошлом, так и в настоящем, являет­ся следующее: они складывались из родов и пле­мен, ранее принявших ислам, а у киргизов и каза­хов процесс складывания народностей сопровож­дался распространением и упрочением ислама» (Сайдбаев, там же, стр. 80). Аналогичные утверж­дения мы находим и у других советских исследо­вателей (см., например, Ю.В. Бромлей, «Этнос и этнография», М., 1973, стр. 109; И.М. Джаббаров, «Ремесло узбеков...», М., 1971, стр. 34; М.С. Джунусов, «Две тенденции социализма в национальных отношениях», Ташкент, 1975, стр. 46; А.П. Ново­сельцев, В.Т. Пашуто, Л.В. Черепник, «Пути разви­тия феодализма», М., 1971, стр. 29-30). Суммируя утверждения этих ученых, наш автор приходит к выводу: «В дореволюционной Средней Азии ислам играл определенную интегрирующую роль в этни­ческих процессах... Ислам был той силой, которая облегчала взаимное существование различных пле­мен, укрепляла их взаимоотношения изнутри, обеспечивала им внутреннюю связь, смягчала и сти­рала психические различия между племенами, этни­ческими общностями... Ислам способствовал фор­мированию представлений об этнической общности различных племен и родов» (там же, стр. 82-83). Все это и привело, с одной стороны, к оформлению общего сознания, что есть не отдельные племена, а единый народ, возникший на общей для всех ду­ховной основе – на основе ислама и, с другой сто­роны, этот общий для всех фундамент – ислам, де­лает все мусульманские народы родственными, у них может и должна быть и одна общая цель -создание единого государства из всех мусульманских народов (теория панисламизма). Так как му­сульманские народы Российской Империи почти все были народами тюркского языка (кроме боль­шинства горцев Кавказа и Таджикистана), то воз­никла и другая идея – создание единого тюркского государства вместе с единоверной и единокровной Турцией (теория пантюркизма). В великой интегри­рующей роли ислама среди разных, часто между со­бою враждовавших племен, центральное место за­нимали и его социальные компоненты. Социальной философии ислама органически чужд дух элитариз­ма, классовости, избранности. Ислам приходил к народам с лозунгом: «В исламе – все люди братья», а потому не должно быть ни рабов, ни рабовладель­цев. Поэтому понятно, что первыми мусульманами еще при жизни Магомета стали арабские рабы. В этой связи надо упомянуть и неизвестную в дру­гих религиях демократичность внутренней орга­низации мечети ислама. Ислам не знает ни духовно-административной иерархии, ни назначаемых свер­ху духовных отцов. В исламе нет официального обряда посвящения и рукоположения в духовный сан, поэтому вообще нет института рукоположенно­го духовенства. Священнослужители мусульман­ских общин – кази, имамы, муллы выбираются на общих выборах самими верующими, только здесь не участвуют женщины, что предписано не Кора­ном, а основано на местных традициях (поэтому женщины не посещают мечети, что опять-таки не исходит из Корана). Хоть медресе и готовят духов­ных отцов, но быть имамом религиозной общины может каждый мусульманин, если он знает основы ислама и способен возглавить молитву в мечети. К тому же среди верующих существует критиче­ское отношение к образованным муллам, если они служат больше земному, чем небесному. Отсюда масса народных поговорок и пословиц по адресу нерадивых мулл: «Денег муллы, совести судьи и глаза крота никто не видел», «Делай то, что говорит мулла, но не делай того, что он делает», «Два муллы – один человек, один мулла – получеловек».

Ислам выполнял среди завоеванных народов Средней Азии и Кавказа и культурно-просветитель­ную миссию – он принес им письменность, осно­ванную на арабской графике. Она существовала у этих народов вплоть до 1925 г., когда ее заменили латинским алфавитом, а потом латинский алфавит был заменен русским алфавитом (1937 г.).

Совершенно естественно, что в империи, у ко­торой официальной идеологией было православие, ислам был сиротой, но он не был круглым сиротой. Ко времени первой русской революции в недрах народов России, исповедующих ислам, окончатель­но созрело и оформилось понятие о мусульман­ских народах как о национально-социальной общно­сти. Речь не шла, как это было раньше, о мусульма­нах и об исламе вообще, речь шла на этот раз о но­вом национально-политическом мировоззрении, со­гласно которому российские мусульманские наро­ды принадлежат к собственному и особому миру (немцы сказали бы «Kulturkreis») единства – по религии, культуре, истории, традиции, языку и даже территории. Здесь присутствовали все элементы образования нации, кроме важнейшего – наличия независимости. Добиться именно этой цели стара­лось сначала панисламистское, потом пантюркистское движение, возникшее на рубеже XIX-XXвв. одновременно в мусульманских районах России и Турции. Русское правительство, как потом и совет­ское правительство, рассматривало это движение как оружие турецкой политики и поэтому пре­следовало его. Но это было и остается самой примитивной попыткой дискредитировать идеалы на­ционально-освободительного движения российских мусульманских народов ссылкой на излюбленное алиби царских и советских колонизаторов – на мни­мые происки Турции. Однако после первой русской революции, после обнародования «Манифеста 17 ок­тября 1905 г.», с его объявленными свободами со­вести, слова, печати, собраний и политических объединений, резко изменились условия работы и для мусульманского движения. Это сделало воз­можным созвать впервые в истории российского мусульманства в конце того же 1905 г. IВсерос­сийский съезд мусульманских народов. На этом съезде была создана и первая объединенная поли­тическая партия российских мусульман – «Итти-фак» во главе с И. Гаспринским, лидером Крыма. В новой партии были представлены два крыла – «консерваторы»-панисламисты, которые боролись за выход мусульманских народов из России, и «прогрессисты»-пантюркисты («джадидисты»), ко­торые боролись за автономию внутри империи с программой, сходной с программой русских каде­тов («партии народной свободы»). Не все мусуль­манские народы были допущены к выборам в Го­сударственную Думу, но те, которые участвовали, создали во всех четырех Думах одну общую «му­сульманскую фракцию» (группу). После февраль­ской революции 1917 г. борьба мусульманских народов выливается в исламскую форму движения, в одних районах за полную независимость, а в дру­гих – за автономию. В мае 1917 г. Iсъезд горцев Кавказа требует создания исламского государства, позже такое государство и провозглашается има­мом Узун-Хаджи под названием «Северокавказ­ское эмирство». В том же 1917 г. муфтий Крыма Челебиев возглавил правительство Национальной директории Крыма. В ноябре-декабре 1917 г. IЧрез­вычайный съезд народов Туркестана потребо­вал автономии Туркестана на основе шариата и объявил о создании «Кокандской автономии». Происходит формирование мусульманских полков как ядра будущей «армии ислама» («басмачест­во»). Однако о своей полной национальной неза­висимости и о выходе из состава России мусульман­ские народы объявили только после захвата власти большевиками.

На путях к власти и в первые годы после за­хвата власти большевики проявляли сугубую осторожность и осмотрительность в мусульман­ском вопросе. Учитывая всю сложность этого во­проса и необходимость гибкой тактики в деле его разрешения в духе коммунизма, большевики рас­членили мусульманский вопрос на две части: 1. Му­сульманский вопрос как вопрос политико-нацио­нальный (имея в виду все народы мусульманской религии), 2. Мусульманский вопрос как вопрос культурно-религиозный.

Чтобы успешно разрешить первую часть вопро­са, надо было проявить высокую тактическую гиб­кость в отношении второй части (культурно-рели­гиозной). Этого требовала и программа РКП (б), в которой сказано, что «необходима особая осто­рожность и особое внимание к пережиткам нацио­нальных чувств». Это указание программы боль­шевиков Сталин интерпретировал так: «То есть, если, например, прямой путь уплотнения квартиры в Азербайджане отталкивает от нас азербайджан­ские массы, считающие квартиры, домашний очаг, неприкосновенными, священными, то ясно, что прямой путь уплотнения квартиры надо заменить косвенным, обходным путем. Или еще: если, напри­мер, дагестанские массы сильно заражены религиозными предрассудками, идут за коммунистами ''на основании шариата'', то ясно, что прямой путь борьбы с религией в этой стране должен быть заме­нен путями косвенными, более осторожными и т.д. и т.д.

Короче: от кавалерийских набегов по части ''не­медленной коммунизации'' нужно перейти к проду­манной и осмотрительной политике постепенного вовлечения этих масс в русло советского разви­тия» (Сталин, том IV, стр. 361-362).

То же самое говорил и Ленин в своем извест­ном «Письме к коммунистам Кавказа» в 1921 г., когда он писал, что коммунисты Кавказа должны не «копировать нашу тактику», тактику русских коммунистов, а «применительно к местным усло­виям видоизменять ее... Больше мягкости, осторож­ности, уступчивости по отношению к мелкой бур­жуазии, интеллигенции и особенно крестьянству... Более медленный, более осторожный, более систе­матический переход к социализму – вот что воз­можно и необходимо для республик Кавказа в от­личие от РСФСР. Вот что надо понять и уметь осу­ществить в отличие от нашей тактики» (Ленин, т. XXVI, 3-е изд., стр. 191-192).

В многочисленных декларациях, законодатель­ных актах и в значительной мере в практической ра­боте советского правительства в первые годы существования советской власти сказывается эта его тактическая гибкость для достижения стра­тегической цели систематической советизации мусульманских народов СССР.

В декабре 1917 г. советское правительство вы­несло постановление вернуть мусульманам экзем­пляр «Священного Корана Османа», который был конфискован в свое время царским правитель­ством и хранился в Государственной публичной библиотеке. Этот экземпляр был торжественно вручен Мусульманскому съезду, происходившему в Петрограде в декабре 1917 г. (СУ, 1917, № 6, стр. 90). В январе 1918 г. по решению Наркомнаца были переданы башкирам мечеть в Оренбурге («Караван-Сарай») и татарам башня Суюмбека в Казани (национально-религиозный памятник древ­него татарского государства). Такие же религиозно-исторические и национальные памятники, конфи­скованные царским правительством, были возвра­щены мусульманским народам Средней Азии, Ка­захстана, Кавказа и Крыма. Все это высоко подни­мало престиж советского правительства в глазах мусульман. Тактика большевиков приносила свои плоды. К тому же большевики подчеркивали в своей пропаганде в мусульманских районах, что «коммунизм» и «шариат» не противоречат, а до­полняют друг друга. Отсюда часть мусульманского духовенства выдвинула лозунг: «За советскую власть, за шариат!».

Именно это движение «советских шариатистов» и имел в виду Сталин, когда открыто (для обход­ных ударов) поддержал на съездах народов Тер­ской области и Дагестана в 1921 г. лозунг «совет­ских шариатистов» (виднейшими идеологами этого движения были Бабахай в Туркестане, Расулев в Татарии, Тарко-Хаджи в Дагестане, Али Митаев и Сугаип-мулла в Чечне, Катханов в Кабарде).

Для практического руководства политически­ми и духовными делами мусульманских народов при Наркомнаце был создан специальный «Мусуль­манский комиссариат» (см. «Вопросы истории», М., 1949, № 8, стр. 14). Он именно и был создан не по национальному признаку, как западные «комис­сариаты» (польский, литовский, белорусский и др.), а по религиозному. «Мусульманский комиссариат» должен был обслуживать народы мусуль­манского вероисповедания безотносительно их гео­графического расположения и расовой принадлеж­ности.

Вот как описывает роль и значение этого «Му­сульманского комиссариата» для большевиков со­ветский историк:

«Мусульманский комиссариат разрабатывал проекты декретов и постановлений советской вла­сти применительно к особенностям отдельных восточных народностей и проводил их в жизнь. Он помогал другим советским органам в проведении социализации земли,... собирал статистические сведения, проводил большую агитационно-пропа­гандистскую работу и т. д.» («Вопросы истории», М., 1949, № 8, стр. 21). Советско-религиозную про­паганду «Мусульманский комиссариат» проводил через «советских шариатистов», щедро субсидируя их политическую и религиозную деятельность, на­правленную на установление советской власти в мусульманских окраинах России, хотя бы «на прин­ципах шариата» для переходного «народно-демо­кратического периода».

Однако, наиболее виднейшие представители му­сульманской интеллигенции и духовенства ясно видели, что и в мусульманском вопросе большеви­ки ведут двойную игру, чтобы, пользуясь демаго­гическими средствами пропаганды и даже прямого обмана («коммунизм не противоречит шариату»), добиться «вовлечения в русло советского разви­тия» мусульманских народов. Когда в связи с этим мусульманские демократические организации раз­вернули против большевиков весьма действенную работу, то советское правительство стало на путь репрессий – оно закрыло «Центральный Мусуль­манский Совет» в Петрограде, его московское отделение – Милли-Шуро – «Всероссийский Мусуль­манский Военный Совет» (см. «Известия» № 101, от 22. 5. 1918 г.). Они были объявлены «узко-национа­листическими» и «буржуазно-националистически­ми». Одновременно советское правительство прини­мает ряд законодательных и распорядительно-испол­нительных мер, чтобы расширить сеть и влияние центрального «Мусульманского комиссариата».

В июне 1918 г. Ленин подписывает постановле­ние Совнаркома «Об организации мусульманских комиссариатов» на местах. Мусульманские комис­сариаты создаются в губерниях – Архангельской, Вятской, Казанской, Нижегородской, Оренбург­ской, Пермской, Петроградской, Рязанской, Сара­товской, Тамбовской, Уфимской и др. Они создают­ся также в Средней Азии (Семипалатинск, Ташкент, Верный) и в Сибири (Чита, Тобольск, Новониколаевск). Создавая эти «Мусульманские комиссариа­ты», большевики проводят серию «мусульманских съездов», на которых рядом с большевиками-атеис­тами участвуют седобородые мусульманские мул­лы. На этих съездах большевики, провозглашая лозунг веры, свободы и национальной независимо­сти, обещали то, чего они не могли дать даже при всем своем желании. Благодаря этому съезды имели огромный пропагандистский успех для советской поли­тики.

Если в первый год советской власти экспансия большевизма в мусульманские страны происходит на мирных путях, то начиная с 1919 г., в виду роста сопротивления, большевики приступают именно в Средней Азии к осуществлению своего широко задуманного военно-стратегического плана: к по­корению Туркестана Красной Армией.

Вот тогда-то и возобновилось знаменитое дви­жение «басмачества» («басмак» по-тюркски «атаковать», «нападать»), которое вспыхнуло пер­вый раз в конце 60-х годов XIXстолетия в только что покоренных Россией областях Средней Азии -в Туркестанском крае, Бухаре и Хорезме. Совет­ские историки в свое время признавали «басмачест­во» против царских оккупантов «прогрессивным национально-освободительным движением». Теперь, когда старое «басмачество» возродилось против со­ветских оккупантов, то, разумеется, отношение к нему изменилось. Вот что писалось в 1927 г. в БСЭ о басмачестве советского периода: «После револю­ции басмачество приняло иную окраску. Басмаче­ское движение приобрело резко выраженный поли­тический, антисоветский характер и стало почти массовым движением дехканского населения во всех трех республиках Средней Азии – Бухаре, Хорезме и Туркестане. Вождями его были уже не только отдельные главари бандитских шаек, как Курш Ширмат, Ибрагим-бей и др., им стали руко­водить местная национальная интеллигенция, муллы и баи» (БСЭ, т. 5, стр. 35-38, 1927 г., 1-е издание). Басмачи называли себя «Армией Ислама». Полити­чески басмачество возглавляли две организации «Шури-и Ислам» («Совет Ислама») и «Шура-и-Улема») («Совет ученых»). После разгрома Колчака осенью 1919 г. Красная Армия более энергично взялась за покорение Туркестана. Был создан осо­бый «Туркестанский фронт» во главе с такими вид­ными большевистскими лидерами как Фрунзе, Куйбышев, Рудзутак, Элиава. Ввиду массовой и повсеместной поддержки басмачества народом, со­ветское правительство сначала прибегло к трюку – оно признает «Армию Ислама» национальной ар­мией Туркестана с ее командирами во главе, если те признают советскую власть. Когда выяснилась цель трюка – выиграть время, чтобы подбросить в Туркестан новые части Красной Армии, освободив­шиеся после разгрома Белого движения и оконча­ния войны с Польшей, – басмачи вновь восстали. Но уже было поздно. Красная Армия разгромила «Армию Ислама», хотя отдельные отряды басма­чества еще боролись до конца 1926 года. Однако в занятых Красной Армией мусульманских странах большевики все еще ведут очень осторожную и весьма эластичную национально-религиозную поли­тику. Ленин, в котором легко уживался рядом с утопистом в философии трезвый реалист в поли­тике, доказывал на VIIIсъезде партии в 1919 г. своим чрезмерно ревностным ученикам: в покорен­ных мусульманских странах нельзя проповедовать коммунизм и атеизм, нельзя там даже скидывать «эксплуататоров». Он говорил: «Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как кирги­зы, узбеки, таджики, туркмены, которые до сих пор находятся под влиянием своих мулл?... Можем ли мы подойти к этим народам и сказать: “Мы ски­нем ваших эксплуататоров?” Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в подчинении у своих мулл» (Ленин, ПСС, т. 38, стр. 158-159). Ленин рекомендовал начать осаждение крепости ислама издалека и действовать тихой сапой. По­этому были сохранены Бухарское и Хивинское хан­ства, их переименовали в 1920 г. в Бухарскую на­родную советскую республику и Хорезмскую на­родную советскую республику. В мусульманских странах в первое время не только были возвраще­ны вакуфные имущества, открыты новые медресе, сохранены шариатские суды, но представители му­сульманского «прогрессивного духовенства» прини­мались даже в коммунистическую партию. Совет­ский автор отмечает: «С учетом той роли, которую продолжала играть религия в их жизни, в партию принимались и верующие. Долгие годы в составе коммунистической партии Туркестана верующие со­ставляли значительную часть» (Саидбаев, там же, стр. 127). В советских документах приведены и конкретные цифры о составе верующих в партии -в коммунистической партии Хорезма, кроме рядо­вых верующих, в 1923 г. было 10% духовенства (см. «История Хорезмской народной советской рес­публики. Сборник документов». Ташкент, 1976, стр. 39-40, 169, 219), а в коммунистической партии Бухарской народной советской республики верую­щие и представители духовенства составляли вместе около 70%; если исключить отсюда русских неве­рующих коммунистов, верующих в партии было 90%! (см. «История Бухарской народной совет­ской республики. Сборник документов». Ташкент, 1976, стр. 134, 135, 136, 139). Сам филиал ЦК РКП (б) в Туркестане первоначально назывался не Среднеазиатское бюро, а Мусульманское бюро ЦК РКП (б).

Когда, почувствовав себя крепче в седле вла­сти, большевики перешли от своей «мусульман­ской» тактики к осуществлению стратегических целей коммунизма в мусульманских странах совет­ской империи, то вновь прокатилась мощная волна повстанческого движения – на Кавказе, в Татарии, Туркестане; особенно широко развернулось новое басмаческое движение в Бухаре и Хорезме. В апре­ле 1922 г. в Самарканде повстанцы созывают объ­единенный Мусульманский Туркестанский Кон­гресс, который торжественно провозгласил созда­ние Туркестано-тюркской независимой республи­ки с полным восстановлением законов шариата (А.А. Росляков. Средазбюро ЦК РКП (б) /Вопросы стратегии и тактики/, Ашхабад, 1975, стр. 23-24). Почувствовав здесь реальную угрозу существованию своей власти, большевики быстро пошли на новые уступки. Решением ЦК от 18 мая и Средне­азиатского бюро ЦК РКП (б) от 20 мая 1922 г. бы­ли восстановлены ликвидированные накануне вос­стания шариатские суды и возвращены мечетям и медресе их только что конфискованное имуще­ство (там же, стр. 25). При Наркомпросе было соз­дано Главное вакуфное управление с отделами на местах. Во главе их были поставлены оплачивае­мые государством духовные лица с правом даль­нейшего содержания, расширения и даже учрежде­ния новых вакуфов.

Советский историк пишет: «В этот период в Ташкенте впервые в истории края было создано Духовное управление («Махкам-и-шария»), кото­рое возглавляли известные деятели ислама. Оно имело секретариат, отделы, решавшие вопросы связанные с наследством и бракоразводными де­лами, подготовкой, обучением и назначением служи­телей культа, религиозными учебными заведения­ми и т. д. Создание Духовного управления приве­ло к объединению имамов, ввело в определенную систему их назначение и смещение, чего раньше не наблюдалось. Традиционно имамами избирались авторитетные лица квартала и прямо никому не подчинялись» (Саидбаев, «Ислам и общество», М., 1978, стр. 146-147). Советское правительство пошло на то, что в советских мусульманских республиках праздничным днем объявили вместо воскресенья пятницу. Секретарь ЦК компартии Узбекистана, впоследствии расстрелянный по процессу Бухарина и Рыкова Акмаль Икрамов откровенно признал в одном из своих докладов: «Меры, принятые совет­ским государством по отношению к исламу и его организациям, были не уступкой, а тактикой пар­тии» (А. Икрамов, «Избранные труды», Ташкент, 1972-1974, т. 3, стр. 301). Как будто это еще надо было доказывать! Эта макиавеллевская тактика несомненно оторвала от повстанческого движения определенную часть духовенства и большую часть народа. Причем оторвавшуюся часть духовенства большевики поставили на службу своих целей – 23 декабря 1923 г. большевики проводят т.н. «Вселокайское совещание» с участием всех мулл под лозунгом «Советская власть не противоречит исла­му», потом такие совещания проводятся и в других районах Средней Азии (Саидбаев, стр. 148). «Брата­ние коммунизма» с исламом кончилось к концу двадцатых годов. Началась эпоха методического и систематического искоренения ислама, физическое истребление мусульманского духовенства, нацио­нальной интеллигенции и даже тотального уничто­жения национальных коммунистических кадров, как «обманно пролезших в партию» и «открыто якшавшихся с мусульманским духовенством». Отныне само словоупотребление «мусульманские народы» было признано криминальным. Величе­ственные памятники мусульманского зодчества XIII-XIVвв. (Самарканд, Бухара) превращались в антиисламские музеи, сельские мечети превраща­лись в склады или сносились. Но ислам живет и процветает. Даже больше. В мусульманских регионах Советского Союза происходит небывалое возрождение наиболее воинственно-аскетического, по существу религиозно-политического «братства» в исламе – суфистского движения, идеологией кото­рого в виде тариката цементировались мюридизм на Кавказе и басмачество в Туркестане. Социальная база суфистского движения теперь шире – в нем участвуют не только крестьяне, но также инду­стриальные рабочие и интеллигенция. Этим, вероят­но, объясняется и неожиданно резкое выступление Горбачева против ислама в Ташкенте. (Феномен суфизма и связь между исламом и национальным движением основательно исследованы в наше время в книгах: «Mysticsandcommissars», «MuslimsoftheSovietEmpire» byA. BennigsenandS.E. Wimbush, London1985.).

Саидбаев пишет: «Ислам выступает в качестве силы, объединяющей верующих и неверующих внутри одной нации и создающей чувство общно­сти между представителями народов, в прошлом ис­поведовавших ислам... Нельзя не замечать этого, тем более, что оно проявляется в повседневной жизни» (Саидбаев, там же, стр. 193). Автор при­водит дополнительные доказательства в пользу этого своего несомненно правильного, но для со­ветского ученого весьма рискованного вывода: «Сохранению представлений об общности народов, исповедовавших ислам в прошлом, способствует и в наши дни ряд факторов. Все народы, в прошлом исповедовавшие ислам, говорят на родственных языках... (тюркская языковая семья)... Общность исторических судеб, социально-экономических усло­вий существования выработала у всех этих наро­дов сходные черты характера, психологии, обычаев и традиций. А этническая общность зачастую вы­ступает под видом общности мусульман. Это чув­ство материализуется в распространенности нацио­нально-смешанных браков. В Средней Азии среди таких браков преобладают браки между представи­телями коренных национальностей региона и по­всеместно редки браки женщин коренных нацио­нальностей с представителями немусульманских народов... В наши дни ислам не только объединяет верующих одной нации, но интегрирует ее верую­щую и неверующую части» (там же, стр. 193-194). Повсеместное соблюдение верующими и «официально» неверующими мусульманами обрядов, пред­писанных исламом, свидетельствует о полном фиаско атеистической пропаганды среди мусуль­манских народов. Так даже преуменьшенные дан­ные советских социологических исследований в ряде районов Узбекистана показали, что число людей, совершающих мусульманские обряды в четыре раза превышает численность «официаль­но» верующих. (А. Хасанов, «Роль общественных и прогрессивных традиций...», Ташкент, 1976, стр. 129). Обряд обрезания, который считается символом принадлежности к исламу, поддержи­вают в трех опрошенных районах Узбекистана -81,9% населения («Модернизация ислама», М., 1968, стр. 74).

Беспрецедентным фактом во всей истории ис­лама надо признать появление женщины-мусульман­ки в мечети. Суннизм запрещает женщине быть имамом или даже посещать мечеть (как указыва­лось выше, этого запрета нет в Коране и женщины при Магомете с открытыми лицами посещали ме­четь). Мусульманские женщины в Татарии выступи­ли инициаторами открытия ранее закрытых мечетей. Они посещают мечети не только в Татарии, но и в Башкирии, в Астраханской, Ульяновской и других областях, а также в Москве и Ленинграде. Совет­ский автор пишет: «За последние годы география эта значительно расширилась. Наряду с мужчинами женщины участвуют в богослужениях в мечетях Азербайджана... ряда областей и автономных рес­публик РСФСР... в некоторых мечетях до одной тре­ти общины составляют женщины... В Чечено-Ингу­шетии во главе мюридистских (сектантских) групп часто стоят также женщины, исполняющие роль тамады (шейха), чего раньше в исламе никогда не было... В настоящее время в Средней Азии и Казахстане женщины посещают мечети в дни религиоз­ных праздников (Саидбаев, стр. 215-216).

В чем же секрет столь упорной, неистребимой живучести ислама? Саидбаев отвечает: «Благодаря простоте, устойчивости многие обряды и предписа­ния ислама превращаются в привычки. Неодно­кратно повторяясь, они приобретают характер твер­дых жизненных потребностей, динамического сте­реотипа» (Саидбаев, там же, стр. 226). Но «дина­мический стереотип» сам объясняется социальным динамизмом ислама. Ислам возник в эпоху раб­ства и начавшегося раздела земель и образования латифундий. Ислам выступил как против рабства, так и против превращения земли в частную соб­ственность феодалов. Другой видный советский правовед, посвятивший «реакционной сущности» шариата целую книгу, вынужден все-таки при­знать: «Общественно-политические, правовые и мо­рально-этические нормы ислама осуждают рабство. Неслучайно в качестве одного из видов искупле­ния греха шариат предлагает освобождение рабов» (Г.М. Керимов, «Шариат и его социальная сущ­ность», М., 1978, стр. 213-214). Вынужден он кон­статировать и то, что шариат стоит за обществен­ное владение землею и отрицает частную собствен­ность на землю: «Шариат фиксирует отсутствие юридического закрепления частной собственности на землю... Мы находим в нем утверждение "Земля и небеса принадлежат Богу", "Блага земли не могут быть частной собственностью, они принадлежат всем"» (там же, стр. 214). Этой социальной концеп­ции шариата коммунизм противопоставил «нацио­нализацию», при которой не только земля, но и все народное хозяйство в целом сделались собствен­ностью не народа, не даже собственностью государ­ства, а собственностью партии. Шариат с этим не мирился и не может мириться. В этом партия и ви­дит «реакционность» шариата.

Какие же общие выводы?

Полувековые усилия старого русского прави­тельства освоить и слить азиатские мусульманские народы с русской европейской империей оказались такими же безуспешными, как безуспешными остаются более чем семидесятилетние усилия совет­ского правительства большевизировать эти народы. На это имеются причины общие и причины специ­фические. Одна из общих причин – извечное про­тивостояние двух духовно чуждых друг другу ми­ров – мира Европы и мира Азии. К важнейшей из специфических причин надо отнести живучесть и неистребимость ислама, который за 1200 лет своего господства в Средней Азии, в Татаро-Башкирии и на Кавказе органически перерос из первоначальной одной лишь веры – в субстанцию национального бы­тия, формируя адаты, характер, и психологию лю­дей в единый духовный мир, общий для всех му­сульманских народов СССР. Даже такие жестокие правители, как большевики, убедились теперь, что ни разъединить, ни уничтожить этот исламский мир невозможно иначе, как через физическое насилие, что Сталин и практиковал методически и система­тически. Его наследники стараются делать тоже са­мое, но только через духовное насилие.

В «Обращении» Ленина от 20 ноября 1917 г. от имени советского правительства говорилось, что мусульманские народы «должны быть хозяевами своей страны», что они «сами должны устроить свою жизнь по образу своему и подобию» (Документы внешней политики СССР. т. 1. М. 1957, стр. 35). История 70-летней коммунистической диктатуры как раз и есть трагическая история перманентной борьбы мусульманских народов СССР за то, чтобы оставаться хозяевами своей страны и жить «по об­разу своему и подобию». Неисчислимы жертвы этой борьбы, которые остались неизвестными внешнему миру. К тому же внешний мир интересовался, глав­ным образом, судьбой народов западных окраин со­ветской империи. За границей очень скоро узнали о чудовищном преступлении сталинского правитель­ства в 1931-1932 годах, когда оно искусственно созданным голодом уморило до 6 миллионов украинцев или когда оно сразу же после войны предприняло частичную депортацию в Сибирь укра­инцев, белорусов и балтийских народов. Но вот как советское правительство в 30-е годы уничтожило террором и уморило голодом тоже много миллио­нов мусульман, а во время войны поголовно депор­тировало ряд мусульманских народов Крыма и Северного Кавказа, долго оставалось за рубе­жом неизвестным. Отчасти это объяснялось и тем, что во внешнем мире, в частности, в Америке, у советских мусульман не было влиятельных групп эмиграции, которые могли информировать внешний мир о тяжелой судьбе своих народов, как это де­лали представители эмиграции Украины и При­балтики.

Только в период «холодной войны», в конце 40-х годов, когда Сталин совсем распоясался и угро­жал новой войной, внешний мир узнал не только о гитлеровском геноциде против евреев, но и о ста­линском геноциде против мусульманских народов (военная цензура союзников во время войны не разрешала печати своих стран писать о депортации крымских татар, северокавказцев, калмыков и нем­цев Поволжья). Тогда же впервые было напечата­но потрясающее свидетельство видного москов­ского чиновника, служившего в Ташкенте, Льва Васильева об искусственном голоде в Узбекистане в 30-е годы. Приведу из него только одну вы­держку: «Я получил повышение по службе и как началь­ник отдела наркомата финансов переезжаю в Таш­кент... По улицам бродят голодные матери с деть­ми и с мольбой во взоре протягивают руки за по­даянием. Трупы, бесконечные груды трупов, как дрова, наваливают на грузовики и отвозят на свал­ку, где кое-как зарывают в общих ямах. Голодные уцелевшие собаки, разрывают ямы и дерутся за добычу. Не раз я видел эти страшные грузовики -катафалки смерти» («Пути советского империализ­ма», Нью-Йорк, издательство им. Чехова, 1954).

Судьба депортированных мусульманских наро­дов была тяжелой. В антисанитарных условиях «спецлага» в степях Туркестана их массами коси­ла эпидемия тифа.

Сколько же мусульманского населения СССР погибло от сталинского голода и террора? Точный ответ знают лишь ЦК КПСС и КГБ. Однако есть официальные советские данные о динамике роста мусульманского народонаселения. Из этих данных можно извлечь косвенный ответ на этот вопрос. Вот таблица роста мусульманского населения после его покорения Россией и СССР.

1880 год – 11 миллионов

1910 год – 20 миллионов

1923 год – 30 миллионов

1959 год – 24 миллиона

1970 год – 35 миллионов

1979 год – 43 миллиона

1988 год – около 50 миллионов (оценка).

Данные за 1923 год, взятые мной из резолюции XIIсъезда партии, говорят, что в 1923 году в СССР жило 30 миллионов мусульман, а данные из пере­писи 1959 года показывают, что за время сталинской диктатуры численность мусульманского насе­ления упала до 24 миллионов человек, и это не­смотря на обычно высокую рождаемость среди мусульман.

Вот эти – 6 миллионов человек есть все осно­вания отнести к числу жертв сталинского террора и искусственного голода как в 30-е годы, так и в военные и отчасти даже в послевоенные годы.

Но – удивительное дело – ни тридцатилетний физический террор Сталина, ни 70-летний психоло­гический террор гигантской государственной маши­ны атеизма не достигли поставленной цели: отре­шить мусульман от своей религии и от мусуль­манского образа жизни не удалось. Через 70 лет после уничтожения мечетей, медресе, мулл, даже «арабистов», то есть людей, умеющих читать Ко­ран и возглавить молитву, около 80% мусульман, по советским данным, открыто признают себя ве­рующими, а остальные 20%, как выражался Хрущев, не верят на службе, но верят дома. Ведь недаром в советской печати очень часто встречаются обвине­ния, что в мусульманских республиках не только рядовые коммунисты, но иногда и активисты партии, включая секретарей райкомов партии, соблюдают мусульманские обряды и празднуют мусульманские праздники. Да это и понятно. Ислам – это не только вера, но одновременно и синтез национального мышления и национальной пси­хологии. Этот комплекс национально-религиозно­го сознания мусульманского населения СССР складывался на протяжении двенадцати-тринадцати веков, начавшись за два-три века до Крещения Руси.

Человек, ставший неверующим, все-таки не пе­рестает быть самим собой. Поэтому, когда совет­ский активист из Туркестана говорит, что он атеист, но мусульманин, то этим он указывает на культу­ру и нацию, к которым он принадлежит. Отсюда во­прос об уничтожении ислама среди мусульманских народов СССР связан для партии с ее общей страте­гической, но явно утопической, целью: с денацио­нализацией национальностей.

Из истории взаимоотношений коммунистиче­ских стран Восточной Европы и Азии с Советским Союзом мы хорошо знаем, что когда их интересы приходили в противоречие между собой, то всегда побеждала не их общая коммунистическая идеоло­гия, а их собственный национализм. Тито «отколол­ся» от Сталина не из-за разногласий в коммуни­стической идеологии, а из-за национальных инте­ресов Югославии. Раскол между Москвой и Пе­кином произошел не на почве стратегии коммуниз­ма, а на почве национально-территориальных про­тиворечий между этими великими коммунисти­ческими державами. А ведь Ленин утверждал в преамбуле первой Конституции СССР, что между коммунистическими государствами будущего не будет национальных границ – будет единая, как он писал, «мировая советская социалистическая рес­публика». Ни для кого не секрет, что стоило бы Кремлю вывести свои войска из восточно-евро­пейских сателлитов, как там немедленно к вла­сти пришли бы демократические национальные правительства. Словом, при каждом столкновении коммунизма с национализмом побеждал национа­лизм, если его не подавляли танками, как в Восточ­ном Берлине в 1953 году, в Венгрии в 1956 году, в Чехословакии в 1968 году. Только под угрозой нашествия советских танков была подавлена и польская революция «Солидарности» 1980 года. На наших глазах побеждает афганский национализм против афганского и советского коммунизма.

Внутри советской империи, где с начала 30-х го­дов местный национализм был объявлен главной опасностью, в столкновении между коммунизмом и национализмом физически побеждал коммунизм, но духовно – местный патриотизм. Доказательства? При тридцатилетнем господстве Сталина не прохо­дило и года, чтобы не было чисток в мусульман­ских республиках от «буржуазных националистов», «пан-исламистов» и «пан-тюркистов»; более того, вся мусульманская коммунистическая интеллиген­ция в Татаро-Башкирии, Туркестане и на Кавказе была уничтожена во время ежовщины тоже по об­винению в «буржуазном национализме».

Прошло 35 лет после смерти Сталина. В Алма-Ате происходит многотысячная демонстрация казах­ских студентов под лозунгом «Казахстан – для ка­захов!» в защиту своей нации, против ее денациона­лизации, против назначения русского бюрократа главой Казахстана вместо снятого казаха Кунаева. Обвинение остается старое – сталинское: «буржуаз­ный национализм».

Однако кое-какая польза от борьбы с жупелом «буржуазного национализма» для Москвы все-таки есть. Так, Чингиз Айтматов засвидетельствовал на страницах «Огонька», что ответственные партийные работники Туркестана боятся выступать на соб­раниях на родном языке, чтобы их не обвинили в «национализме»! Стоит только вспомнить о численности населения, говорящего на этом род­ном, то есть тюркском языке, чтобы видеть успех психологического террора великодержавных бю­рократов – в СССР на тюркском языке говорит почти все мусульманское население – это около 50 миллионов человек, тут же по соседству на этом языке говорит 40 миллионов населения Турции. Всего 90 миллионов. Это больше половины русского этнического населения. И представитель та­кого распространенного языка боится разговари­вать со своим народом на его родном языке! Это я и называю успехом великодержавных русификаторов и раболепством их местных национальных вассалов. Хотя большевистская мусульманская политика на всех этапах советского режима имеет свою внут­реннюю связь и последовательность, но все-таки за эти 70 лет имели место ее разные варианты и нюансы. Основоположник этой политики Ленин был осторожен, терпелив, тактичен. Он главную ставку делал на убеждение. Его преемник Сталин делал ставку на индивидуальный, групповой, классовый и национальный террор. Хрущев вернул на родину депортированные Сталиным народы, кроме крым­ских татар и немцев Поволжья, но явно собирался реорганизовать национальные республики в обыч­ные административно-территориальные единицы, а обучение на родном языке в национальных шко­лах объявил делом добровольным. При Брежневе началась повсеместная и интенсивная русификация. Эра гласности пока что доказала только одно: де­национализировать нерусские народы не удалось и не удастся. Выступления украинских, белорус­ских, прибалтийских, кавказских, татаро-турке­станских деятелей культуры и литературы в поль­зу родного языка власти рассматривают как рост национального самосознания, но демонстрации в пользу своих наций казахов, крымских татар, эстонцев, латышей и литовцев квалифицируются как «национализм» и «экстремизм». Горбачевское руководство, проповедующее «новое мышление» и «революционную перестройку во всех сферах жиз­ни», в национальном вопросе все еще остается при старом, сталинском мышлении. Наводят на тяжелые размышления два выступления по национальному вопросу двух выдающихся вождей Кремля – Горба­чева и Лигачева. В 1986 г. Горбачев, выступая в сто­лице почти стопроцентно исламской нации – перед узбеками в Ташкенте – потребовал от узбекских коммунистов усилить борьбу с реакционной рели­гией ислама. В 1987 г. Лигачев, выступая в Грузин­ском государственном университете в Тбилиси, вы­разил свое недовольство тем, что в грузинском уни­верситете учатся слишком много грузин. Лигачеву, видимо, невдомек, что грузинский университет был создан в 1919 году меньшевистским правительст­вом независимой Грузии именно для грузин, хотя туда принимали и негрузин. Такие замечания из уст ведущих лидеров партии приобретают программный характер. Мы знаем из выступления Горбачева к 70-летию Октября, что Политбюро создало комиссию по разработке новой советской национальной поли­тики. Нерусские народы полны надежды, что в осно­ву работы этой комиссии будут положены, как ми­нимум, установки «Национального завещания» Ле­нина в его статье конца декабря 1922 г. «К вопросу о национальностях или об "автономизации"», вы­держки из которой я взял эпиграфом к данной кни­ге. Партия, которая бесконечно клянется именем Ленина, должна начать свою перестройку в области национальной политики с выполнения этой воли своего основателя и вождя.