Г-же Годебской

17 июля 1908 г.

Дорогой друг,

Вскоре я устремлюсь не на зеленые просторы, потому что трава уже скошена, а на лоно лазури если не Сены, то более яркой лазури — дружеского расположения. (Сказано не слишком просто, но мне нужно было искупить «скамью».)

Сейчас мое вдохновение как будто вновь проснулось. После долгих месяцев созревания «Ночной Гаспар» наконец увидит свет. Как только эти 3 пьесы будут закончены, я примусь за правку корректуры и завершение оркестровки «Часа».

Этот «Гаспар» стоил мне дьявольских усилий, и не удиви­тельно: ведь автор этих стихов — сам дьявол.

Теперь я могу спокойно работать. Почти никто не остался в Париже. Деляжи уехали в дальнюю автомобильную поездку. Они остановятся лишь в устье Жизни...

«Но мне нужно было искупить „скамью"».— По всей вероятности, у Равеля и его приятельницы Иды произошло какое-то небольшое разногла­сие на скамейке Малларме, «располагающей к сентиментальным размолв­кам», о которой упоминалось в предыдущем письме.

Три пьесы «Ночного Гаспара»: «Ундина», «Виселица» и «Оборотень»— представляют вершину фортепианного творчества Равеля. Они были впер­вые исполнены Р. Виньесом 9 января 1909 года в Национальном обществе в зале Эрара. Рикардо Виньес — каталонец родом, но не узкий каталон­ский националист, а скорее парижанин и испанец одновременно; соуче­ник Равеля по классу Берио, он с первых же дней стал одним из самых преданных и убежденных его приверженцев. До 1914 года фортепианная музыка Равеля, так же как и Дебюсси, находила в лице Рикардо Винье­са несравненного исполнителя и пылкого сторонника; и это в то время, когда, за исключением узкого круга просвещенных энтузиастов, музыка обоих композиторов ставила в тупик многих слушателей. Именно он от­крыл публике фортепианные пьесы Равеля — «Сонатину», цикл «Отраже­ний», триптих «Ночной Гаспар», — а ранее «Игру воды», за что заслужил посвящение: «Владыке вод». Их взаимопонимание было таким полным еще и потому, что оба они черпали из одного и того же литературного источ­ника: их сближало поклонение Бодлеру. Равель был очень требователен

к исполнителям своих произведений. Начинал он с того, что говорил Виньесу: «Играй как хочешь», а потом заставлял его повторять ноту за но­той до тех пор, пока великий пианист не постигал полностью замысла композитора.

Виньес посвятил Равелю несколько страниц, опубликованных в Ар­гентине и мало известных у нас. В них он отводит Равелю место в од­ном ряду с Дебюсси и Сати, среди «аристократов звука». Он находил, что композитор внешностью похож был на жокея; примерно то же говорили Колетт и Жак Бланш, — они находил в Равеле сходство с lad ¹. Оба сверхрафинированных ученика Берио наслаждались звуками старых рас­строенных роялей, какие встречаются в старинных провинциальных домах. По их мнению, нет ничего прелестнее и поэтичнее, чем музыка Шопена, исполненная на таких инструментах. Виньес умер, так и не увидев снова Париж, столь им любимый и отвечавший ему той же любовью².

Равель упоминает о сатанинской личности «Ночного Гаспара». В са­мом деле, в странной книге, которая вдохновила его и с которой его по­знакомил именно Виньес, мы читаем:

«Увольте меня от ваших коварных уловок и скажите, наконец, кто такой Ночной Гаспар.

— А, кажется, я начинаю понимать. Неужели?.. Так, значит, Ночной Гаспар — это...

— Ну да! Сам дьявол».

«Деляжи уехали в дальнюю автомобильную поездку. Они остановят­ся лишь в устье Жизни»... Не правда ли, только поэт может написать фразу, которой заканчивается это письмо? Равель все время занят своим «Гаспаром»; о нем он говорит Жану Марно и Иде Годебской в письмах от 2 и 3 сентября.