Глава 12 дорога исправления

ВЕРСИЯ ЖОЗЕ Трава была примятой, редкой и коричневатой. Несколько измученныхминдалевых деревьев с побеленными стволами предоставляли единственную теньво всем прогулочном дворике. Жозе паря высоко в воздухе, принял мяч на грудьи плавным движением перевел его при приземлении на ногу. Он сделал ложныйзамах, чтобы обвести Большую Троицу, и, резко уйдя влево, оставилспоткнувшегося Троицу позади и погнал мяч по тюремному двору дальше, сверкаяголыми пятками. - Иисусе, видишь, как он шикарно двигается, - не удержался отвосхищения один из мужчин. - Так мы и жили в Тренчтауне, - прихвастнул Диллинжер. Жозе ударил по мячу, попал в самый центр ворот и, сделав презрительныйжест остальным игрокам, прошагал к компании мужчин, которые наблюдали заигрой, устроившись в тени миндалевого дерева. - Чо, вы не подготовлены для меня, - заважничал Жозе. - Как видите,мастерство есть мастерство. - Его зубы блестели в широкой улыбке. Дажепросторная тюремная рубаха и обвисшие шорты не первой свежести не моглискрыть кошачью грацию его движений. Но не успел он добрался до друзей поддеревом, как в воздухе прозвучал командный оклик. - Жозе, иди сюда! - крикнул охранник. Жозе настороженно повернулся вего сторону. - Иди сюда, Смит, к тебе посетитель. - Но сейчас разве время для посещений? - Иди и помалкивай, - сказал охранник. Жозе пожал плечами, предназначивэтот жест для друзей, и пошел за охранником, пародируя его исполненнуюсобственной важности походку на чуть согнутых ногах. Мужчины под деревомзасмеялись. Охранник подозрительно посмотрел на Жозе. Жозе улыбнулся и снова пожал плечами. - Чо, они там дураки все, - сказал он, не обращая внимания на смех. Охранник свернул на гравиевую дорожку, которая вела вовсе не в приемнуюдля посетителей, а к зданию дирекции. Это было странно - какой-такойпосетитель? Впервые за пять лет. Почему в здании дирекции и в неурочный час?Жозе оставалось сидеть всего полгода, и он не хотел никаких проблем. - Эй, капрал, мы идем к зданию дирекции? Ноги в брюках цветах хакичеканили шаг. Черные ботинки скрипели по гравию. - Иди без разговоров. - Охранник не желал признаваться в своейнеосведомленности, особенно перед известным своей неуправляемостью Жозе. Вот дерьмо, выругался про себя Жозе. Уверен, что какой-нибудь пидороткрыл свой гнусный ротик перед начальством. Так оно и есть. Л у меняполгода осталось, понятно? Буду все отрицать. Знать не знаю, начальник,ведать не ведаю. Вот так, сэр, крупные неприятности, откуда ни возьмись?Уверен, что это тот пидор, девочка-мальчик. Грязный маленький содомит, онэто. Ротик его чертов движется так, словно он жопу у ниггера подлизывает.Убью его, жоп-ника чертова. Вот только что - ганджа или лотерея? Все равноничего они мне не пришьют. Ни в чем не признаюсь, и никто мне срока недобавит. Клянусь всем, пусть я умру, но выберусь отсюда. Но в конторе его ожидало вовсе не начальство, а какой-то долговязыйчерный, которого Жозе никогда не видел раньше, с чуть вытянутым умным лицом.Глаза спрятаны за темными очками. - Хосе Смит, сэр, - сказал капрал, бодро от салютовав и пристукнувкаблуком по асфальту. Человек сидел за столом начальства и просматривал досье. - Спасибо-капрал-больше-ничего-не-требуется, - не поднимая глаз,протянул он с надменной монотонностью отличника школы. Так это полиция, подумал Жозе, изучая его костистое лицо и одеждуизящного покроя. Наверняка полиция, кто еще? Вид у него что надо, пареньтвердый. Инстинкт подсказывал Жозе быть крайне осторожным, поэтому он стоял,ничего не говоря, и, притворившись, что пристально смотрит в направлениистены, украдкой изучал мужчину, который наверняка смотрел на него из-застекол темных очков. У него много времени? У меня тоже много времени -полгода, подумал Жозе. Кто он все-таки? Точно полиция, полицейский ЗвездныйМальчик. Что ему, интересно, от меня надо? Единственный звук в комнате исходил от большого кондиционера, сгудением лениво толкавшего своими лопастями застоявшийся воздух. - Ты знаешь меня? - Внезапный вопрос ошарашил Жозе. - Нет, - пробормотал он. - Нет кто? - Нет, сэр. Нет, СЭР. - А я тебя знаю. В мои дела входит знать таких, как ты. Джозеф Смит,номер 07116. Мелкий криминал из Западного Кингстона. Чтобы быть совсемточным - из Тренчтауна. Жозе ничего не ответил. Пусть оскорбляет меня, подумал он. Он посмотрелна мужчину и сладко улыбнулся. - Сколько ты уже сидишь? Жозе бросил взгляд на досье и поднял брови, словно говоря: ты чточитать не умеешь? Подождал довольно долго, чтобы показаться дерзким, но непереборщить, и ответил скромно: - Пять лет, сэр, пять лет и пять месяцев. - За что сидишь? Жозе промолчал. - За что сидишь? - повысил голос мужчина, сжав губы. - Говорят, украл какой-то мотоцикл, сэр. Мужчина ухмыльнулся. - Говорят? Тебя взяли в стельку пьяного, когда ты ехал на мотоцикле,так ведь? Жозе, стараясь быть на высоте, сделал серьезное лицо. - Неправда? - Правда, сэр, - пробормотал он, - но... В следующий раз, когда будешь воровать мотоцикл, - сказал мужчинаголосом, в котором прозвучал смех, - убедись предварительно, что он непринадлежит сыну комиссара полиции, ладно? - Да, сэр. - Как закоренелого преступника и возмутителя спокойствия тебяприговорили к шести годам тяжелого труда. Тебя выпустят отсюда ровно черезшесть месяцев, не скостив ни одного дня за хорошее поведение, так или нет? - Так точно, сэр. Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, подумал Жозе. Так вот что значит:"Задай мне загадку, задай мне две, дай мне отгадку или же нет". - Ладно, Жозе, дай-ка я вот о чем тебя спрошу. - Голос мужчины сталдоверительным, почти интимным. - Дай-ка я тебя спрошу - чему ты здесьнаучился, а? Всему? - Да, сэр, - сказал Жозе, смотря прямо перед собой. - Я научилсяремеслу, сэр. Мужчина чуть улыбнулся и посмотрел на него задумчиво и игриво. - Ремеслу, говоришь, научился, гм-м? Я скажу, чему ты научился, -ничему, ровным счетом ничему. Через тебя проходит вся торговля ганджой втюрьме. Ты и твои мальчики занимаются лотереей. Лотерея в тюрьме строгогорежима на деньги заключенных? Этому ремеслу ты научился? - Нет, сэр, - ответил Жозе, испытав немалое потрясение. Он внимательнонаблюдал за этим человеком. Что ему от меня нужно? Пока же он понял, что,прежде чем он покинет эту комнату, он оставит здесь что-то очень важное. Онне догадывался еще что именно, но понимал, что что-то потеряет. - И та и другая деятельность, Смит, находятся в противоречии с законом,в частности - с тюремными правилами и установлениями. Если я не ошибаюсь,Смит, ты просишь, чтобы тебе сократили срок на шесть месяцев за примерноеповедение? Что ж, Смит... - Мужчина поднял брови и бросил на Жозе хмурыйвзгляд поверх темных очков. Чертов комедиант, подумал Жозе, чего он хочет? Что ему на самом деленадо? - Сократить срок за примерное поведение? А не правильнее ли набавитьтебе еще лет шесть, и тем самым уберечь от тебя общество? - Нет, сэр, что вы, сэр... - тревожно прозвучал голос Жозе. - Не перебивай меня, Смит. Как понимаешь, мы прекрасно можем этосделать. Но вместо этого я прибыл сюда для того, чтобы сообщить тебе, чтотвое ходатайство удовлетворено. Удивительное дело, не правда ли, Смит? Тебепрощают шесть месяцев за примерное поведение. А теперь, скажи-ка мне, почемупроисходит столь серьезное нарушение закона? Конечно, не потому, что тысумел обмануть власть, а потому, что ты мне нужен. И нужен на свободе, наулицах, в Тренчтауне, а не здесь, где ты только жиреешь на государственныххарчах. - Благодарю вас, сэр. - Еще раз перебьешь - и у тебя будут крупные неприятности. Не надо меняблагодарить, лучше слушай. Так вот, если у тебя есть разум, который Бог дали таракану, что очень сомнительно, ты уже через неделю окажешься вТренчтауне, пьяный от счастья. Хочешь этого? - Я правда ничего не понимаю, сэр, - на сейраз и в голосе, и в манерахЖозе проступила не просто озабоченность, а настоящая тревога. А я-то думал, что принес тебе благую весть, Смит. Говоришь, что непонимаешь, да? Постарайся все-таки задействовать свою голову. Если тебяпредоставить самому себе, ты месяц-другой походишь с важным видом поТренчтауну, набьешь кому-нибудь морду, трахнешь своих красоток и опятьокажешься здесь! Это в лучшем случае! Но ведь так не должно быть, если стобой все в порядке? У меня есть к тебе предложение, от которого, надеюсь,ты не откажешься. Мужчина сделал паузу и посмотрел на Жозе. Жозе настороженно молчал.Широкие лопасти вентилятора разгоняли над ними душный воздух. - Интересно, Смит? По-моему, да. Ты ведь не дурак, хотя иногда и ведешьсебя как дурак. Уверен, что ты мне пригодишься. - Подождите, сэр! Подождите, ничего больше не говорите! Только одно,сэр, - голос Жозе стал умоляющим. - Да? - Мужчину, казалось, что-то развлекло. - Я не доносчик, сэр. Вам надо это знать. Я никогда не был доносчиком. - Я давно уже знал, что тебе не терпится это сказать. - Мужчинарассмеялся. - Ты, наверное, и правда дурак? Приходиться так думать. - Тутего голос зазвенел как сталь и утратил всякую веселость. - С тобой будет все6 полном порядке, я тебе это обещаю. Но ты мне станешь абсолютно не нужен,если кто-то хоть краем уха узнает о нашем соглашении. Одно только слово,один шепот от тебя - и ты сдохнешь в этой тюрьме. Но, с другой стороны... -Интонации его голоса опять смягчились. -... я обещаю тебе свободу действийв Западном Кингстоне, конечно, в разумных пределах. У тебя будут деньги, утебя будет защита, у тебя будет организация. В обмен на все это ты будешьполучать от меня определенные инструкции. Снова наступила тишина. Мужчина погрузился в свои мысли и, казалось, неждал никакого ответа. Жозе был более чем заинтригован, но главным образомощущал беспокойство. Его чутье и интуиция, выработанные с малолетства загоды жизни вне закона, предупреждали его: "Берегись! " Внезапно мужчина встал, словно вспомнил, что у него важное свидание. Онподошел к двери и остановился. Интонация его голоса стала нейтральной иделовой, свободной от угроз и деланной ласки. - В понедельник тебя выпустят. В среду придешь в Центральное отделение,спросишь Особую службу и капитана Рэя Джонса. - И выйдя уже за дверь, сновасунул голову внутрь: - Попробуй только не прийти, - проговорил он с улыбкой,- и я обещаю тебе, что ты вернешься сюда в течение одного месяца -независимо от того, натворишь что-нибудь или нет. - С этими словами он ушел. Бомбаклаат! Так вот он какой Маас Рэй, к чертям собачьим! В каком-тооцепенении Жозе побрел за охранником на тюремный двор. Надо собраться смыслями и сочинить для ребят красивую историю к тому времени, когда ониподойдут к дереву. Развязно устроившись в его тени, он напустил на себяважный вид. - Кто это, Жозе? Что случилось? - поинтересовался Диллинжер. - Ох, - сказал он, закуривая сигарету и улыбаясь, - в понедельникначальство меня отпускает. - Врешь! - Подохнуть мне, если вру. Скостили срок за примерное поведение.Обещали дать работу на кирпичной фабрике. Сказали, что я находчивый и далекопойду. - Гром небесный! - сказал Аль Капоне. - Так ты на исправление встал,Жозе? - Реабилитация, ман, - заважничал Жозе. - Реабилитация, ко всем чертям!- Прищурившись, он взглянул на солнце, стоящее над далекими горами и, весьуйдя в себя, негромко рассмеялся. - ВЕРСИЯ ПАСТЫРЯ Мерзость и разорение - вот что этот парень принес в мою церковь. СлаваБогу, все позади, а ведь могло быть гораздо хуже. Длиньше наложили швы, онпотерял много крови, но жить будет. Нужно будет закрыть ворота, чтобы ордызевак и любителей сенсаций не слетались, как стервятники, на кровь.Возможно, и в церковь по воскресеньям их тянет подобное любопытство? Ладно,нужно во всем видеть светлую сторону. Эльза наконец-то, кажется, прозрелаистинную природу этого парня. Никто после драки ее не видел. Сидит в своейкомнате, стыдно лицо показать. А вот, кажется, и ее шаги как зримоеподтверждение. Приближаются к двери... - Ваше преподобие? - Кто это? - Эльза. - Что-то важное? - Очень важное, сэр. - В таком случае заходи. - Пастор склонился над бумагами на письменномстоле. Конечно, он простит ее, но не сразу. Он сделал вид, что занятбумагами и услышал, что Эльза остановилась перед столом. - Да? - сказал он свопросительной интонацией. - Я просто хочу сообщить вам, что не желаю больше жить в доме лицемера,Ваше преподобие. Пастор поднял глаза, все еще не осознавая сказанного. - Что такое ты сказала? - Что не могу оставаться в гробу повапленном. - Эльза выгляделакакой-то испуганной, но непоколебимой. Она надела свое лучшее платье, а вруках держала небольшую сумочку и картонную коробку. - Насколько я понимаю, ты пришла проститься? - Пастор попыталсяулыбнуться и сохранить в голосе снисходительную терпимость. Он заметил, чтоее рот подрагивает, но она тут же плотно сжала губы. Эльза говорила медленно, отчетливо произнося каждое слово: - Нет, сэр. Я пришла за теми небольшими деньгами, что лежат набанковском счете, который оставила моя мать. Вот и все. - Она сложила руки изамерла. - Эльза, ты огорчена... но это глупо... - Ваше преподобие, или вы отдадите мне чековую книжку - или я уйду безнее. - Эльза... подумай, что ты делаешь. Куда ты пойдешь? - К Айвану. - Но он в тюрьме. - Куда вы и этот мерзкий Длиньша его засадили. И еще называете себяхристианином - после того, что сделали с бедным парнем? - Довольно. Я не желаю говорить с тобой в таком тоне. И еще одно: еслиты сейчас уйдешь, не вздумай сюда возвращаться! - Возвращаться! Возвращаться, Ваше преподобие? Чтобы вы вытаскивалименя из кровати, раздирали на мне одежду и били? - Будь разумной, - сказал он быстро. - Ты несовершеннолетняя и мояподопечная. - Прошлой ночью я была шлюхой и блядью. Так вот, это первый и последнийраз, когда меня так называют и руки ко мне прикладывают. Не беспокойтесь,Ваше преподобие, вы меня здесь больше не увидите. - Эльза, я не имел в виду... - Отдайте мне чековую книжку - и кроме того, я заберу велосипед Айвана.Вы прекрасно знаете, что это его велосипед, что он заплатил за него вдвойне. - Ты об этом еще пожалеешь, запомни мои слова! И хорошенько запомни. Ноя не собираюсь тебя останавливать. Как стелишь - так тебе и спать. Этодьявол в тебе говорит. Открой второй сверху ящик и возьми свою книжку. Тамдовольно много денег, но скоро ты обнаружишь, что так только кажется... - Ноон говорил уже в пустоту - ее шаги эхом отдавались в гостиной. Это случилось во вторник вечером. Пастор Рамсай заперся в спальне, и досамого воскресенья его никто не видел. В воскресенье в Молитвенный дом повалили толпы народа, заполнив двор,где еще совсем недавно лужи крови были присыпаны песком. Те, кто не попал водвор, остались снаружи у ворот. Не считая верных прихожан, большинствосоставляли зеваки и любители сплетен. Даже такие закоренелые нехристи, какБогарт и его компания с ранчо Солт-Лэйк-Сити, мелькали в толпе, гордопоказывая то место, где "Риган покромсал Длиньшу, как бекон". Трудно былосказать, какое предчувствие привело сюда всех этих людей. Ходило многодомыслов о том, на какую тему пастор произнесет сегодня проповедь, и многиесомневались, что он вообще явится. Некоторые полагали, что он взойдет накафедру и отлучит Айвана и Эльзу от церкви. Староста прихода Самсон начал службу, как он это обычно делал, ноприближалось время проповеди, а пастора Рамсая по-прежнему не было.Беспокойство и разочарование в толпе нарастали. И не то, чтобы старостаСамсон был плохим проповедником. Многие считали его самым зрелищнымпроповедником со времен Пророка Бедварда, но ведь сюда пришли вовсе незатем, чтобы увидеть еще одно его шумное представление. Поэтому собравшиесяиздали глубокий согласный вздох, когда из стоявшей снаружи толпы донессяшепот: "Его преподобие идет, Его преподобие... " Пастор вошел молча, без улыбки поднялся на кафедру, не поприветствовали даже, кажется, не заметил старосту. Он повернулся к ожидавшей его пастве,устремив взгляд куда-то вдаль. Как говорили люди, глаза его были жуткие икровавые. Без каких-либо приветствий и предисловий, он начал проповедь. - Прах праху и тлен тлену. Пусть мертвые погребают своих мертвецов. Сначала все подумали, что Длиньша умер, а Айвана приговорили кповешению. Тишина становилась все более глубокой, и в какой-то момент всеприхожане разом задержали дыхание. Голос пастора возвысился, его словаранили и гремели, как гром небесный. И только постепенно, люди сталипонимать, о ком он говорит, и всех обуяло чувство ужаса. - Боже Иисусе Христе, Господь Всемогущий! - Женщина прервала тишину внепроизвольном приступе страха и неверия. - Боже мой! - всхлипнула она, - онже смерть ей пророчит. Он пророчит смерть Эльзе. Это было жутко, даже когда говорились обычные заупокойные слова "облагословенно почивших в Бозе". Но здесь была проповедь наоборот,заклинания, исполненные мщения, проклятия в адрес души, "скончавшейся вгрехе и мерзости задолго до того, как обрести Божью благодать". По любыммеркам это было самое гнетущее представление, которое кто-либо когда-либопомнил, и страшные слова производили особенно жуткое впечатление, ибосопровождались конвульсивными подергиваниями лица пастора. Не успел онзакончить, как дети, хоть и не поняли до конца его слов, принялись кричать иплакать, так что пришлось их вывести, взрослые зарыдали в приступе страха ижалости, и вскоре церковь, только что переполненная, почти опустела. ПоЗападному Кингстону пошел слух, что "пастор Рамсай сошел с ума. Он творит усебя в церкви работу дьявола, предрекает душе бедной девочки гореть в аду". Кто-то - предположительно, соперник пастора по кафедре - написал письмов Мемфис, проинформировав тамошнее руководство об "оскорблении сана икафедры". Дебаты, разгоревшиеся в Департаменте зарубежных миссий, былидолгими и страстными, в них упоминался, среди прочего, и "архаический африканский культ злых духов". Ноблагодаря стойкой защите доктора Джимми пастор Рамсей и его сторонники вконце концов выиграли тяжбу. В виде компромисса было признано, что пасторпал жертвой чрезмерного рвения и совершил эту службу в состоянии "духовногорасстройства". Его вызвали в Мемфис пройти курс послушания, молитв и отдыха. ВЕРСИЯ ВАВИЛОНА Его привели в наручниках, маленького, почти тщедушного по сравнению сдвумя охранявшими его неуклюжими констеблями. Он видел, что глазаприсутствующих направлены на него, и дух его дрогнул. Всю прошлую неделюсовет старого Маас Натти не выходил из его головы: "Бвай, говорю я, суд -отвратительное место, не ходи туда. Говорю тебе, никогда не ходи туда. Но вчем они могут его обвинить? Посмотрите на этого увальня Длиньшу и посмотритена него. И Эльза все подтвердит про велосипед. Судья не может не понять, чтоон сражался за справедливость. Не может он признать его виновным! Айванзаметил сутолоку у дверей, увидел там Богарта и парней с ранчо и воспрялдухом. Ребята помоложе во все глаза смотрели на него и даже показывалипальцами. Он оскалил зубы в широкой улыбке и поднял кулаки в наручниках взнак приветствия. Сила! Внезапно по толпе пробежал громкий шепот, и Айванувидел, что в зал вошла странная фигура. Заслуженный судья мистер Джозефус В. О. Аллеи в суровом черномоблачении, шуршащем со всей формальностью, в напудренном парике, курчавымиволнами ниспадавшем на его плечи, казался самим воплощением справедливости,когда он усаживался в кресло и холодным взором обводил галерею. Судья Алленбыл человеком утонченных манер, с обостренным чувством собственногодостоинства, и только в последнее время его стали одолевать нелегкие мысли отом, что его выдающиеся способности оценили далеко не сполна. Почему послестольких лет, проведенных в судейском кресле, он, подобно многим своимколлегам, до сих пор не получил назначение в Верховный Суд Ее Величества?Это, безусловно, следствие позорного политического фаворитизма и карьеризмав Верховном Суде. Явная несправедливость. Изысканным движением он вынул из рукава надушенный носовой платок,приложил к плотно сжатым губам и проверил список дел. Опять поножовщина.Святые небеса, что за люди! Сначала режут друг другу глотки, а потомпопадают на скамью подсудимых и начинают лжесвидетельствовать, божиться иистошно вопить, наводняя зал суда своими мамочками, бабушками исожительницами, которые, дождавшись оглашения приговора, поднимают такойбогомерзкий вой, словно настал всемирный потоп. Очень все неприятно. Егонервы не в силах больше вынести эти выездные суды. Хорошо, что сегодня нет,по крайней мере, этих ужасных Растафари. Судья Аллен сухо указал сержанту всторону Двери, подавил в себе безотчетный импульс заткнуть уши и принялсуровый вид. - Тишина! Тишина! - прокричал тучный сержант на пределе голосовыхсвязок. - Суд города Кингстона под председательством досточтимого судьимистера Дж. В. О. Аллена начинает свою работу. Слушается дело Ее Величествапротив Айванхо Мартина. Все граждане, имеющие касательство к делу, обязаныдать свои показания, и будут выслушаны. Свидетели стали говорить один за другим. Пастор Рамсай голосомотринутого доброго пастыря поведал о безуспешной попытке преподать Айванухристианский образец и наставить на путь истины. Длиньша, перебинтованныйкак мумия и претендуя своим смиренным видом на место последнегохристианского мученика, заговорил таким трепетным и дрожащим голосом, чтовызвал смешки тех, кто его знал. Эльза, полная жизненных сил, учитывая тевечные муки, на которые ее обрек пастор, твердо и убедительно поведалаисторию с велосипедом, вызывающе глядя при этом на пастора. Айван, безвидимых угрызений совести и раскаяния в голосе, решительно заявил, чтовынужден был защищать свою личность и собственность. - И защищая свою личность, ты счел необходимым нанести своей жертве,гм-м, тринадцать ранений? - протянул судья Аллен, вглядываясь в подсудимоготак, словно все зависело от его ответа. - Да, сэр, - сказал Айван, - но я наносил их так, чтобы не убить, сэр. Приглушенный ропот одобрения донесся от Богарта и его компании. - Гм-м, - сказал судья, - гм-м. Он был не в лучшем настроении. На утреннем заседании он присудил кшести месяцам исправительного труда одного Растафари, некоего Рас Стимула,за нарушение общественного порядка и еще к шести месяцам за курение ган-джив момент совершения преступления. Парень устроил в час пик грандиознуюавтомобильную пробку, шагая посреди одной из самых оживленных улиц города изаявляя, что идет "требовать отцовское наследство". Судью Аллена это немногоразвлекло, и, объявив приговор он тут же подумал, что он слишком мягкий.Однако группа поддержки Рас Стимула думала по-другому. После оглашенияприговора так называемые "жены" обвиняемого подняли громкий вой: "Ваайооо,вот злыдень поганый! ", что явно относилось к его персоне. И прежде чемполиция очистила от них зал суда, человек тридцать единоверцев этого парня,окружив судейское кресло и угрожающе потрясая своими регалиями, принялись вунисон его проклинать. Что и говорить, судья Аллен не был суевернымчеловеком и даже не особенно религиозным, но услышать проклятия, которые этифанатики хором распевали в своей устрашающей манере, да еще в собственномсуде! Полный беспорядок! Ответ на его обращение в Верховный Суд придет нетак скоро. Их безумное скандирование до сих пор эхом отдается в его голове,что там они пели? Проклятие падет на тебя за то, что "не проявил жалости иосудил жестоко бедного и нуждающегося... " Пусть над ним встанет злодей, а сатана по правую руку... И когда придет его суд, да будет он осужден, Молитвы его превратятся вгрех, И пусть дни его будут кратки, и другой займет его место... Пусть дети его растут без отца, а жена станет вдовой... Пусть ищут они себе хлеб в местах разорения... И вдова его станетшлюхой, и матери грех не будет забыт... Это было возмутительно и, сказать по правде, сильно подействовало наего нервы. Куда катится страна, если с судьей Ее Величества так обращаются?Л теперь еще этот Лйванхо Мартин, который, кажется, не видит ничего дурногов том, что совершил возмутительное насилие на пороге церкви. Таких людей,безусловно, нужно учить тому, что общественные институты следует уважать. - Айванхо Мартин, встать и выслушать при говор" - провозгласилсекретарь суда с интонациями, которыми овладевают в юридической корпорации.Судья обмакнул платком пот, прикоснувшись к обеим щекам и ко рту, и смерилобвиняемого грозным взглядом. - Итак, молодой человек, тебе было предоставлено немало возможностейстать нормальным человеком, - сказал он. - Тебя приняли в ряды церкви инаставляли на путь добропорядочного христианина. В этом месте пастор Рамсай и Длиньша энергично закивали. - А вместо этого ты, гм-м, сбился с пути, забил себе головувсевозможными глупостями и - докатился до насилия. - Эти слова быливстречены одобрением со стороны обвинителей. - Но, гм-м, поскольку тебяобвиняют впервые, я не буду сажать тебя в тюрьму. - Судья сделал паузу инаклонил голову, словно ставя себе в заслугу собственное самообладание, иснова приложил к губам платок. Пастор и Длиньша выглядели уныло. Эльза снадеждой улыбалась. Айван глядел с беспокойством. - Я, гм-м, даю тебе еще один шанс стать направильный путь. Надеюсь, чтоэто, наконец, раз и навсегда спустит тебя на землю. Я приговариваю тебя квосьми ударам тамариндовых прутьев. - Господи Иисусе, - воскликнула Эльза. - Тишина в суде! - проговорил секретарь. Судья поджал губы, нахмурилсяи резко стукнул молотком. Самый большой страх Айван испытал, когда шел за охранником. Это был нестрах опасности, когда в крови резко поднимается адреналин, обостряютсярефлексы и расправляются члены, а страх боли, тошнотворный страх, когдакуда-то проваливается желудок и кружится голова, тело становится слабым иразмягчается воля. Ему хотелось плакать. Болезненное чувство в животе сталоподавляющим, и он возненавидел его. И не только его. В глубине душискрывалось и другое чувство, почти задавленное подступившей тошнотой,отчетливое, острое как нож, первородное чувство ненависти, ненависти кпастору и Длиньше, к их самодовольным улыбкам, которыми они обменялись,когда был произнесен приговор, к судье, высоко восседавшему в своем кресле,как канюк на суку, к этому черному человеку, который говорил как белый, кполицейским с их грубыми руками и садистскими рожами, в любую минутуготовыми к насилию. Какое-то тепло исходило только от Эльзы, когда онасвидетельствовала в его пользу. Но сейчас это уже в прошлом, как ииспытанный им триумф, когда он увидел уважительные взгляды ребят с ранчо ипонял, что его уличная репутация во много раз возросла. Все это исчезло,гордость, ненависть, ярость, вызов - остался только страх. - Заходи, - сказал охранник, толкая его в камеру. - Ничего, долго тыздесь не задержишься, - добавил он, посмеиваясь. Айван прошел в камеру и, шатаясь от слабости в коленях, ухватился закрай койки. Двое потрепанных жизнью мужчин сидели на койке и с безразличиемсмотрели на него. Он слышал, что откуда-то доносятся всхлипывания и стоны. - Что ты получил? - спросил один из мужчин. - Тамариндовые прутья. Восемь ударов, - ответил Айван. - Счастливчик. У меня розги, - пробормотал мужчина. - Тамариндовые прутья хуже, - сказал другой. - Я-то знаю. Айван почувствовал, что к его горлу подступает тошнота. Еще мгновение -и его вырвет. - Это как обезьяна и черный пес, - заметил первый. - Оба злодеи. - Аииийее, - всхлипы становились все громче и начали пугать Айвана. - Заткни свою пасть, тебя еще не пороли, - пробормотал первый мужчина,с презрением указывая на верхнюю койку. - Я не вынесу, не вынесу, Господи Иисусе. Не вынесу, - скулил чей-тоголос и снова перешел на приглушенные всхлипывания. - С утра так хнычет, - объяснил один из мужчин. - На нервы действуешь,ты! Айвану он тоже действовал на нервы. Человек как будто стал совершеннонеуправляемым и выражал свой чисто животный ужас душераздирающим воем, откоторого ожидание становилось еще тягостнее. Айван посмотрел на двоихмужчин, на их напряженные лица в маслянистом поту. Скоро? - спросил он, помимо своей воли страшась ответа. - Уже сейчас, - сказал человек. - Воойоо, я умру, умру. Боже мой, я умру! - Заткнись, - проговорил один из мужчин. Стоны опять уступили местовсхлипываниям. - Что ты сделал? - спросил мужчина. - Порезал одного парня, который доебывался до меня, - ответил Айванстрого по факту и почувствовал себя чуть лучше от уважительного выражениялица мужчины. С верхней койки снова донеслись негромкие стоны. - Сейчас я его сам выпорю! - сказал второй мужчина. - Тебя уже пороли когда-нибудь? - спросил у Айвана первый. Он покачал головой. - Ты ел что-нибудь с утра? Айван снова покачал головой. - Это хорошо, - сказал мужчина. - Ты наложишь под себя, - объяснил второй. - Никуда не денешься. Всетак делают. Снова громкие стоны с верхней койки. - А что он сделал? - спросил Айван, указывая вверх. - Плотские познания, - ответил первый. - Десятилетнее дитя. - А ты? - спросил Айван. - Разбойное нападение, так сказал судья, - ответил он и улыбнулся. Второй мужчина ничего не сказал. В коридоре гулко зазвучали тяжелые шаги. В дверях возникли двоеполицейских вместе с мужчиной в белом халате с красной оторочкой, состетоскопом на шее. В руках он держал лист бумаги и прочитал: - Юстис Голдинг. Первый мужчина поднялся, поначалу неуверенно, но тут же взял себя вруки. Проходя мимо Айвана, он дал ему докурить свою сигарету. Лицо егопокрылось каплями пота. - Держись, браток, - прошептал Айван. Мужчина что-то буркнул. Айванслышал, как шаги удаляются. С верхней койки стали доноситься ровные, мягкиеи очень высокие звуки. Они напоминали писк новорожденного зверька и крикобреченного попугая перед тем, как тогда в горах на него бросился ястреб. - Лучше не слушать, - сказал второй мужчина, сжав себе уши ладонями. Но даже поступив по его примеру, Айван не мог не расслышать, как загромким свистом розог и ударом немедленно последовал такой мучительныйвопль, какого он никогда еще не слышал. Громкий, пронзительный визг,совершенно не напоминающий звуки, издаваемые людьми, прозвучал на всю тюрьмуи внезапно оборвался. - Девять осталось, - сказал второй мужчина. Айван почувствовал, как вся сила, которую он копил в себе, егооставила. "Я так не буду", - в ярости убеждал он себя. После второго воплямужчина, заткнувший себе уши, вскочил на ноги и, исполняя воинственныйтанец, запел дрожащим голосом: "Годы летят стрелою... ". - Сколько ему присудили? - спросил доктор, выслушивая сердце Айвана.Изо рта у него пахло ромом. - Восемь, сэр, тамариндовых прутьев. - Гм-м, - задумался доктор, - он сильно испуган, но сердце бьетсяровно. Привести приговор в исполнение. Айван не мог сдержать дрожь во всем теле, когда его заставили раздетьсядо трусов. Некий безотчетный иррациональный голос говорил ему, что все этоне более чем сон, ночной кошмар, что скоро он проснется и все исчезнет какне бывало, что в реальности такое с ним произойти не может. Его вывели натюремный двор, обнесенный стенами и пустой, если не считать деревянной бочкина низкой бетонной подставке. Подойдя к ней, он увидел, что посереди бочкипрорезана дыра, а по бокам сделаны вырезы. - Подойди к бочке, - сказал сержант. - Трусы лучше снять, - сказал доктор. - Нет смысла их пачкать. Айван вылез из трусов и подошел к бочке. - Ложись поперек и сунь гениталии в дырку, - сказал сержант. Айван удивленно посмотрел на него. - Давай-давай, если не хочешь, чтобы они превратились в месиво. Раскаленная на солнце бочка приятно согревала Айвану живот. От бочкишел запах застоявшейся мочи. Айван почувствовал, как тугие веревки стиснулиего запястья и лодыжки. Он открыл глаза и тут же закрыл их. Перед глазами нарасстоянии вытянутой руки виднелась лужица рвоты, чуть присыпанная песком.Над ней жужжали мухи. Кто-то, скорее всего доктор, подошел и, просунув рукув боковое отверстие, проверил положение гениталий. Айван почувствовал, какчья-то рука прошлась по его спине, несмотря на обжигающее солнце, холодной ивлажной. - О'кей, сержант, старайтесь не бить по почкам, - сказал доктор. Айван с силой закусил губы. Он услышал посвист прутьев, скрип сапогсержанта, резкий свист, и потом все произошло в одно мгновение: потоки боли острымибритвами вошли в его нервы и взорвались в голове. Душераздирающий вопльсловно застрял в его ушах. Горло надрывалось от крика, который он не могпрервать. Тело, пойманное в силки, отчаянно брыкаясь, встало на дыбы, иснова рухнуло на бочку. Мочевой пузырь опорожнился, и вскоре он пересталуправлять кишечником. Откуда-то издали чей-то голос произнес: - Раз. Повторный толчок боли сотряс все его тело, и он почувствовал, что насекунду сердце остановилось. Фьюуутц... Уак... Четыре. Сержант посмотрел на его безвольно лежащее тело и раздраженнопричмокнул. - Хотите осмотреть его, сэр? Он потерял сознание. - Исполняйте приговор, - сказал доктор. - Парень молодой и сильный. - Но, сэр, может быть плеснуть на него водой? - настаивал сержант. - Не надо, черт возьми, - сказал доктор. - Быстрее заканчивайте. Книга четвертая ПРЕСС ОПУСКАЕТСЯ АН SAY, Presshah drop! Oho, Presshah drop, Oyeah, Presshah Uhhumm, Presshah gonna drop on you... Toots Hibbert, "Pressure Drop".