Политика

Крах КПСС и распад СССР – разные события,
разные оценки

Анализ политических ориентаций, выявленных в ходе опроса, мы, как и в экономическом разделе, начинаем с отношения респондентов к прежней политической и государственной системе. Это отношение мы пытались выяснить, предложив опрашиваемым оценить два события: прекращение деятельности КПСС и ликвидацию СССР.

Сразу скажем, что, по нашим данным, для подавляющего большинства населения эти события – отнюдь не равнозначные и не равноценные, и поэтому относятся к ним по-разному.

В целом 64% городского населения оценили факт прекращения деятельности КПСС положительно, 20% – отрицательно, 13% – затруднились с ответом. Вопрос этот – из разряда тех, отношение к которому наиболее явно соотносится с принадлежностью к той или иной социально-демографической группе. Исходя из того, что в нынешней политической обстановке гораздо интереснее представить себе социальный облик не противников, а, наоборот, сторонников возрождения КПСС (явных и потенциальных), мы остановимся только на социально-демографических особенностях респондентов, которые относятся к прекращению ее деятельности отрицательно. Это чаще всего человек с незаконченным средним образованием (34% отрицательных оценок), пожилого возраста (тоже 34%), работающий в сельском хозяйстве (31%) или сфере управления (50%), выступающий в роли директора государственного предприятия (32%) или сельскохозяйственного рабочего (40%).

Разумеется, портрет этот – тоже условный, в нем без труда улавливаются несоответствия (скажем, в сфере управления вряд ли доминирует чиновник с образованием ниже 9 классов, а директора предприятий имеются в виду городские, между тем как поклонников КПСС поставляет в основном сельскохозяйственная отрасль). Конечно, среди отрицательно воспринимающих уход КПСС с политической арены есть и люди с высшим образованием (9%), и молодежь (5% – до 25 лет и 8% – от 26 до 35 лет), и представители науки и культуры (10%).

В элитных группах, как можно было предположить, различие оценок столь ключевого события оказалось весьма выразительным: представители новых хозяйственных структур одобрили уход КПСС еще более солидарно, чем население (у предпринимателей 81% положительных оценок при 12% отрицательных и 7% колеблющихся), и значительно более решительно, чем представители государственного директорского корпуса, который благословил устранение коммунистов от дел не очень убедительным большинством (46% "за" при 35% "против" и очень приличной доле колеблющихся, составившей около 20%). Примерно такое же соотношение оценок мы можем наблюдать и при сравнении ориентаций сельскохозяйственных руководителей, представляющих государственный сектор, с ориентациями фермеров.

Естественно, что негативная оценка прекращения деятельности КПСС сама по себе еще не говорит о стремлении вернуться к временам ее господства – тут могут быть самые разные мотивы (сожаление о прошлом, в котором усматриваются какие-то положительные моменты, реакция на ситуацию общего распада, который тоже может ассоциироваться с отстранением Компартии, и т. п.). Чтобы выявить сознательных сторонников именно возвращения этой партии на политическую сцену, мы предложили респондентам оценить такое возможное событие, как возвращение КПСС к активной политической деятельности. Оказалось, что таких сторонников несколько меньше (около 15%), чем сожалеющих об исчезновении компартии, но социально-демографические характеристики у них, за исключением некоторых нюансов, примерно те же самые. При этом весьма существенно, что и в данном случае социальной базой коммунистов оказывается прежде всего деревня (22% сторонников возрождения КПСС и 25% колеб­лю­щих­ся). Не менее важным представляется и тот факт, что в оборонном комплексе, наряду с колхозно-совхозной системой составлявшем важнейшую опору коммунистического режима и коммунистической идеологии, мечтающих о возвращении КПСС оказалось более чем в 5 раз меньше, чем в сельском хозяйстве (всего 4%).

На наш взгляд, эти цифры помогают понять природу советского строя. Осуществляя индустриальную модернизацию за счет деревни, поставив во главу этой модернизации создание сверхмощного и всемогущего военно-промышленного комплекса, режим черпал ресурсы идеологической поддержки не в ВПК, а в разоряемой им деревне, поставлявшей в город не просто маргиналов, но маргиналов с осколками общинного, коллективист­ского сознания, способных воссоединиться благодаря насаждаемому властями квазиколлективизму милитаристского толка, благодаря имитации гражданской войны в условиях мира. Но когда деревня исчерпала свои ресурсы для содержания ВПК, когда она окончательно надорвалась под тяжестью непосильной исторической ноши, тогда-то и выяснились два важных обстоятельства. Во-первых, военно-промышленный комплекс сам по себе никакими генетическими узами с коммунистической идеологией не связан и может без усилий и угрызений совести отречься от нее, когда обнаружилось, что проку от нее нет и что стабильность общества и прогресс ВПК от нее больше не зависят. Во-вторых, что колхозно-совхозная система, поставлявшая продовольственные и человеческие ресурсы для милитаризированной промышленности, снабжавшая эту промышленность совершенно особым человеческим типом, предрасположенным в первом (и только в первом!) поколении для восприятия коммунистической мифологии, лишь в связке с ВПК и могла существовать, а став ненужной ему, она стала в прежнем своем виде ненужной вообще. Иначе говоря, выяснилось, что именно колхозы и совхозы были главным детищем и главной опорой коммунизма, главной его питательной средой, что вместе с крахом строя утратили почву под ногами и они, и поэтому нигде КПСС не имеет сегодня таких приверженцев, как в колхозно-совхозной деревне, причем не только среди председательско-директорского корпуса, хотя, разумеется, там – в первую очередь.

Судя по опросу элитных групп, в городе ликвидированная КПСС сохранила более или менее стойких приверженцев в директорском корпусе (но не среди рядовых горожан). Это можно понять, если учесть особую роль директоров в советской системе, где предприятие брало на себя значительную часть забот по социальному обеспечению работников (жильем, детскими учреждениями и т. д.) и где фигура директора, как бы ни относились к нему рабочие, воспринималась как ключевая едва ли не для всей жизни человека, а не только для его работы, и оценивалась исходя не из его деловых качеств, а из патерналистского идеала заботливого отца и хозяина одновременно. Старая хозяйственная система была более или менее приспособлена (и идеологически, и организационно) для выполнения директорами этой их функции. Система не только требовала "заботиться о благе человека", но и давала директорам определенные полномочия для удов­лет­во­рения хотя бы элементарных социальных нужд людей. Директора были важнейшим звеном во взаимоотношениях власти с населением и ощущали себя соответственно. Руководители крупных предприятий разговаривали с властью, по крайней мере с местной, не только на равных, но и нередко свысока, прекрасно понимая, что эта местная власть ничего не имеет и ничего не будет иметь, если директор находящегося на подчиненной ей территории какого-нибудь завода-гиганта ей не поможет.

Теперь же директора оказались в сложном положении: они не могут отказаться от своих патерналистских функций, должны по-прежнему думать о социальных нуждах населения (больше думать некому – местные бюджеты пусты), а прежних возможностей и статуса у них больше нет. Поэтому довольно значительная часть директоров не только сожалеет об ушедшей системе, но и одобрительно воспринимает перспективу ее восстановления, пусть и в модернизированном виде. Во всяком случае, какими-то иными соображениями трудно объяснить, почему почти треть директоров (32%) положительно оценили перспективу политического возрождения КПСС при почти 16% колеблющихся.

Среди руководителей новых предпринимательских структур картина, разумеется, несколько иная. Здесь положительно оценили возможное возвращение коммунистов лишь 7% опрошенных. Правда, и эта цифра выглядит несколько странно, если учесть, что речь все же идет о возрождении партии, идеология которой генетически чужда частному предпринимательству. Возможно, здесь сказывается демократизм нашего молодого частного бизнеса: компартия, мол, имеет такое же право на существование, как и любые другие. Но возможно и другое. Быть может, мы сталкиваемся в данном случае с номенклатурно-коммунистическим происхождением части новых хозяйственных структур, представители которых внутренне никогда не порывали со своим прошлым и хотели бы, чтобы оно легально присутствовало в настоящем. Возможно, наконец, что эта часть предпринимателей сращена с государственными хозяйственными структурами, с доминированием которых они только и связывают будущее страны, а доминирование госсектора, в свою очередь, в их глазах неотделимо от присутствия компартии.

Но как бы то ни было, результаты опроса все же говорят, что в сознании большинства населения образ КПСС как партии-государства изжит и что в этом качестве она шансов на возрождение не имеет. Иное дело – образ СССР. 55% опрошенного городского населения оценили его ликвидацию отрицательно и только 26% – положительно при большом числе (18%) колеблющихся. (Напомним, что об исчезновении КПСС сожалели лишь 20%.) Это значит, что образ страны существовал в массовом сознании достаточно независимо от поддерживавших ее целостность политического режима и идеологии; первый был глубоко укоренен, между тем как приверженность режиму и обслуживавшей его идеологии была поверхностной и непрочной. Это значит также, что отсутствие какой-либо реакции населения на неприемлемый для него факт ликвидации СССР свидетельствует о некоторых важных особенностях переживаемого момента: о том, что нынешняя российская (и не только) политическая элита и политические активисты в значительной степени независимы от настроений избирателей, и о том, что сами избиратели не обладают ни убежденностью в правоте своей позиции, ни волей и организованностью для того, чтобы заявить об этой позиции вслух и отстаивать ее.

Инерция распада, противостояния старой системе оказалась сильнее инерции исторической традиции. Но надо отдавать себе ясный отчет в том, что это стало возможным лишь потому, что введение демократических институтов (парламентов и всенародно избранных президентов) и процедур (свободные выборы) не заполнило, да и не могло заполнить тот разрыв, тот вакуум между обществом и властью, который имел место при тоталитаризме и который может быть заполнен только основанным на частной собственности гражданским обществом. Такого рода разрыв, с одной стороны, обеспечивает властям широкое поле для политического маневрирования, в частности, для проведения таких непопулярных мер, как нынешние экономические реформы, но с другой – ставит их в жесткую зависимость от политически активной части населения, утверждающей себя в логике демонтажа и разрыва с прошлым, и отделяет от носителей традиции, которая, как показывает весь опыт человеческой истории, рано или поздно о своих правах заявляет. Эта зависимость, помимо прочего, проявляется и в том, что власть, не имея широкой поддержки среди населения, сама вынуждена апеллировать к такого рода активистам, обращаться к ним за помощью. Но тем самым стимулируется и инициатива активистов другого рода, действующих от имени традиции против реформаторов.

Пока мы переживаем период, когда не только существует разрыв между обществом и властью (им же выбранной), но и разрыв в сознании самого общества между представлениями о том, чего оно хочет и чего не хочет. Это несовпадение выразилось в уже наблюдаемой нами реакции на освобождение цен: население – против, но у него нет альтернативы, нет сложившегося образа другой власти, отличающейся от только что им самим сформированной, образа другой реформы, отличающейся от той, что проводится этой властью. Вот в чем одна из тайн так удивившей многих терпимости, проявившейся в первые месяцы реформы. И вот в чем причина того, что при наличии в российском обществе 55% людей, не принявших распад СССР (по нашему опросу), лишь 18% высказались за воссоздание на его территории централизованного государства (по нашим же данным). Тут просматриваются, конечно, историческое чутье и историческая зрелость народа, который вышел из того возраста, когда образ будущего ничем не отличается от образа прошлого. Но тут же просматривается и чрезвычайно сложная проблема, представляющая серьезную опасность для любого политика. Мы имеем в виду преобладание негативных общественных умонастроений над позитивными. Это создает благоприятную духовно-психологическую атмосферу для восстановления исторической преемственности и реабилитации традиции в наименее цивилизованных, экстре­
мистских, предельно идеологизированных формах.

В социально-демографических группах по отношению к ликвидации СССР мы наблюдаем те же зависимости оценок от образования, возраста, сферы деятельности и т. д., что и по отношению к устранению КПСС, с той, разумеется, разницей, что доля отрицательных оценок в случае с СССР несравнимо выше, а положительных – несравнимо ниже. Единственное, на что хотелось бы еще раз обратить внимание, так это на доминирование деревни: в общем и довольно слаженном хоре неприятия распада СССР ее голос звучит особенно громко. Об этом есть смысл напомнить еще и потому, что в деревне 31% опрошенных ориентированы на воссоздание централизованного государства на территории бывшего СССР, что почти в два раза больше, чем в городе (17%). Если же взять руководителей сельскохозяйственных предприятий, то у них эта цифра еще выше – 41%.

Между тем у директоров городских промышленных предприятий оценка такая же, как у среднего горожанина, – 17%. Это косвенно свидетельствует о том, что в случае с директорами-промышленниками, в отличие от ситуации у руководителей колхозов и совхозов, высокая заинтересованность в возрождении КПСС (а доля заинтересованных в этом составляет среди директоров 32%) не означает подобной заинтересованности в восстановлении коммунистической империи. Судя по тому, что две трети представителей данной группы (66%) ориентированы на СНГ и укрепление связей внутри этого новообразования, именно в СНГ значительная часть директоров видит возможность достижения компромисса между прошлой и будущей государственностью. Вместе с тем если учесть, что те же самые две трети директоров (65%) отрицательно оценили ликвидацию СССР, то станет ясно, что СНГ в их сознании – это что-то очень напоминающее СССР, только приведенное в соответствие с требованиями времени. Правда, довольно значительная часть директоров (22%) оценили ликвидацию СССР положительно, что может свидетельствовать о том, что они осознали исчерпанность прежней формы государственности и начали искать новые политические и идеологические ориентиры.

Очень любопытна и оригинальна картина оценок ликвидации СССР в группе предпринимателей. С одной стороны, они отнеслись к этому факту спокойнее, чем другие группы (45% отрицательных оценок). С другой стороны, среди них, как и среди населения в целом, велик процент колеблющихся (18%). Вместе с тем 37% одобрили ликвидацию Союза. Это соотношение (37% – "за", 45% – "против") можно истолковать как максимальную, по сравнению с другими общественными слоями, расколотость политических установок. Подобную расколотость, в свою очередь, можно истолковать так: поиск этих установок в предпринимательской среде идет наиболее интенсивно и напряженно. И это нормально и естественно, так как для частного предпринимательства вопрос о государственности не менее важен, чем вопрос о праве частной собственности: без сильного государства это право некому будет гарантировать, и оно останется фиктивным.

Сказать что-либо определенное о том, как осуществляется политическое самоопределение предпринимателей, пока крайне сложно. Ясно, что среди них, как и среди директоров и среди всего населения, преобладает установка на СНГ и его укрепление. Однако в предложенных респондентам вариантах выбора – создание централизованного государства на территории СССР; упрочение экономических и политических связей между государствами содружества; укрепление собственной национальной государственности – предприниматели, отдав безоговорочное предпочтение второму варианту (65%, т. е. почти так же, как директора), проявили меньше интереса, чем директора, к первому варианту (10% против 17%) и, что для нас наиболее существенно, заметно больше интереса к третьему (23%). Это – самая сильная среди всех социально-демографических групп ориентация на идею национальной государственности, которая может усиливаться по мере нарастания конфликтов между государствами СНГ с сопутствующим этому обострением ощущения бесперспективности содружества.

Если дело пойдет таким образом, то это может сопровождаться ростом влияния национальной русской идеи среди российского предпринимательства и, соответственно, влияния тех сил, которые провозгласили своим политическим идеалом восстановление российской государственности в ее "исторических границах" и рассчитывают при этом на поддержку 25 миллионов русских, живущих в других бывших республиках бывшего СССР. В этой связи мы не склонны считать случайным тот факт, что, выбирая "свой" вариант идеологии межнациональных отношений (были предложены следующие варианты: защита прав человека независимо от его национальности; защита прав своей нации; защита интересов национальных меньшинств; защита интересов русских в других республиках бывшего Союза), предприниматели обнаружили одну из самых глубоких по сравнению со всеми другими городскими группами установок на "защиту русских" (почти 8%, между тем как директорский корпус, например, – меньше 3%). Более сильную установку на "защиту русских" мы находим среди городских групп только у рабочих (чуть больше 9%) и в деревне (18%). При этом если в деревне пока еще преобладает ориентация на воссоздание централизованного союзного государства (31%) при более слабой установке на укрепление российского национального государства (22%), то городское негосударственное предпринимательство и городские государственные рабочие выделяются повышенной ориентацией на национальное государство (у предпринимателей лишь 10% сторонников союзного государства и 23% – национального, среди рабочих соответственно 17% и 22%).

Вопрос же о том, станет ли российский бюргер, российский городской мелкий и средний собственник идеологическим преемником российского патриархального крестьянина и советского колхозника, остается пока открытым. Тем более что большинство сохраняет пока установку на СНГ.